Вечером мы обедали с миссис Линкрофт и Элис – миссис Линкрофт готовила сама, для этого у нее была небольшая кухонька, примыкающая к ее покоям, состоящим из гостиной и спальни.
– Оказалось, что так проще, – пояснила она, – когда хозяева принимают гостей. А теперь я часто готовлю. И слугам меньше хлопот, да и мне стряпать по душе. Полагаю, миссис Верлен, вы можете приходить сюда обедать со мной. И Элис составит нам компанию, если не будет трапезничать с хозяевами. Сэр Уильям время от времени любезно ее приглашает за стол. Возможно, изредка он станет приглашать и вас.
Обед оказался очень вкусным, компания приятной. Элис молча сидела с нами за столом. С тех пор она стала для меня Степенной Элис.
Миссис Линкрофт рассказала о болезни сэра Уильяма, о том, как он изменился после инсульта, разбившего его чуть менее года назад.
– Ранее для него на рояле играла супруга. Когда мистер Нэпир вернулся домой, я подумала, что он напомнил отцу о былых временах и сэр Уильям решился вновь наполнить дом музыкой.
Я молча размышляла о том, как, должно быть, сэр Уильям любил свою жену, если после ее кончины изгнал музыку из этого дома.
– Теперь все изменилось, – продолжала миссис Линкрофт. – А теперь, когда мистер Нэпир с Эдит поженились, всех ждут еще большие перемены. – Она улыбнулась. – Вскоре этот дом будет походить на остальные. Какое облегчение, что мистер Нэпир, вернувшись, занялся управлением имением. Он очень активный молодой человек, первоклассный наездник, собственно, он во всем на коне. Он заботится об имении… просто замечательно. Даже сэр Уильям с этим согласен.
Я ожидала продолжения, но, похоже, она поняла, что уже сболтнула лишнего.
– Хотите еще кусочек пирога?
Я с благодарностью отклонила предложение, одновременно воздавая дань ее непревзойденному мастерству.
– А вы ездите верхом, миссис Верлен? – спросила она.
– Мы с сестрой обучались в школе верховой езды и время от времени катались в Роу. Когда живешь в Лондоне, а не в сельской местности, кататься на лошадях особо негде, к тому же у каждой из нас были свои увлечения, занимавшие все время.
– Ваша сестра тоже музыкант?
– О, нет-нет…
Повисла пауза, и я сразу же осознала, как легко могу себя выдать. Любопытно, как бы они отреагировали, если бы узнали, что моя сестра как раз и есть мистическим образом исчезнувшая женщина.
Я невнятно пролепетала:
– Мой отец был профессором. Сестра помогала ему в работе.
– Должно быть, у вас была очень образованная семья, – сказала она.
– Мои родители разделяли передовые взгляды на воспитание, и, несмотря на то, что мы с сестрой девочки, нас воспитывали как мальчишек. Понимаете, в семье не было мальчиков. Быть может, если бы родились сыновья, все было бы иначе.
И тут подала голос Элис:
– И мне бы хотелось, чтобы меня так воспитывали, миссис Верлен… как вас с сестрой. Полагаю, вы и сейчас предпочли бы ее общество нашему.
– Она умерла, – отрезала я.
Я видела, что Элис хочет продолжить расспросы, но миссис Линкрофт одернула ее одним взглядом. А сама произнесла:
– О, примите соболезнования. Грустная история.
Возникла короткая сочувственная пауза, но я прервала молчание, спросив, хорошо ли они сами ездят на лошадях.
– Мистер Нэпир намерен сделать из Эдит отличную наездницу. Он каждое утро выезжает с ней на прогулку. Мне кажется, она делает значительные успехи.
– Ничего подобного, – вклинилась Элис. – Она стала ездить хуже. Потому что боится.
– Боится? – эхом повторила я.
– Эдит очень робкая, а мистер Нэпир пытается сделать ее отважной, – пояснила Элис. – Я искренне полагаю, что для Эдит большим удовольствием было бы проехаться рысью на старом добром Сильвере, чем скакать на том породистом коне, которого подобрал ей мистер Нэпир.
Миссис Линкрофт вновь с укоризной посмотрела на дочь. Неужели вся робость Элис проистекает из того, что ее подавляет мать?
Когда все пообедали, я еще около часа беседовала с миссис Линкрофт, но потом, поскольку она предположила, что я устала с дороги, я отправилась спать, однако поспать удалось лишь урывками. Воспоминания о том, что случилось за день, перемешались, не давая мне заснуть, но я пыталась уверить себя, что, как только все войдет в колею, я сразу успокоюсь.
Завтрак мне принесли в комнату на подносе, и пока я ела, в комнату постучала Эдит и попросила разрешения войти.
Выглядела она очень привлекательно в темно-синей амазонке и черном цилиндре, похожем на мужской.
– Собрались прогуляться верхом? – поинтересовалась я. Она едва заметно передернула плечами. Как я уже поняла, она не умела скрывать своих чувств.
– Пока нет, – ответила она, – быть может, позже, но у меня потом, скорее всего, не будет времени переодеться. Я бы хотела обговорить с вами свое обучение.
– Разумеется.
– А потом я хочу отвести вас к викарию, куда девочки ходят на занятия. Вы же пожелаете согласовать расписание их уроков со своим, не так ли ведь? Надеюсь, я вас не разочарую, миссис Верлен.
– Я думаю, вы на это не способны. Я же вижу, что вы всерьез относитесь к музыке.
– Я люблю играть… Музыка… музыка помогает мне, когда я… – Я ждала продолжения, и она добавила: – Когда мне немного грустно.
Она отвела меня в классную комнату, к которой примыкала комната поменьше. Эдит назвала ее музыкальным салоном. Там стояло фортепиано.
Она тут же сыграла мне, мы обсудили ее достижения, и я сразу же поняла, насколько ей хорошо дается музыка. Я поняла, что она будет отличной ученицей – прилежной и старательной, у нее явно проблескивали искорки таланта. Эдит получала от музыки огромное удовольствие, но ей никогда не стать великим музыкантом. Я рассчитывала именно на такую ученицу, поскольку знала, как с ней работать.
Она оживилась, когда мы заговорили о музыке.
– Понимаете, – в приступе откровенности призналась она, – музыка – единственное, что мне действительно удается.
– Я уверена, что вы будете прекрасно играть, если проявите усердие.
Ей было приятно услышать похвалу. Она сказала, что нам уже пора к викарию.
– Туда всего пятнадцать минут пешком, миссис Верлен. Хотите прогуляться или закладывать экипаж?
Я ответила, что с удовольствием прогуляюсь, и мы отправились к викарию.
– Сегодня утром девочкам дает урок мистер Джереми Браун, полагаю. Он часто занимается с ними. – Она немного зарделась. Эдит вообще легко краснела. – Он – курат[13], помощник викария, – добавила она.
– Он и вам дает уроки?
Она кивнула и улыбнулась. И добавила с неожиданной застенчивостью:
– Разумеется… хотя с тех пор, как я вышла замуж, я уже не беру уроков. Мистер Браун очень хороший учитель. – Она вздохнула. – Мне кажется, он вам понравится, и наш викарий тоже.
Мы подошли к дому викария – симпатичному старинному каменному дому, располагающемуся рядом с церковью с высокой серой башней.
Миссис Рендалл встретила меня как добрую подругу и предложила провести в кабинет викария. Она вопросительно взглянула на Эдит. Я заметила, что окружающие не знают, как себя вести с Эдит. Как я полагала, потому, что Эдит не была похожа ни на юную девушку, ни на замужнюю женщину.
Эдит сказала:
– Не волнуйтесь за меня, миссис Рендалл. Я пойду в классную комнату и на время присоединюсь к ученицам.
Миссис Рендалл пожала плечами, как будто давая понять, что считает поведение Эдит немного странным. А потом повела меня в кабинет викария.
Тот оказался очаровательной комнатой с высокими окнами, выходящими на ухоженную лужайку, спускающуюся в церковный двор. Вдали можно было разглядеть надгробия, и я подумала, что при лунном свете подобный пейзаж выглядит несколько зловеще. Но у меня не было времени предаваться этим размышлениям – со своего кресла встал викарий. Очки он сдвинул на лоб, где они еле держались, седеющие жиденькие волосы были зачесаны так, чтобы скрывать облысевшую макушку. В нем чувствовалась некая оторванность от земной жизни, показавшаяся мне даже очаровательной, и все это резко контрастировало с энергией его жены.
– Знакомьтесь, преподобный Артур Рендалл, – церемонно представила миссис Рендалл. – Артур, миссис Верлен.
– Очень приятно… очень приятно! – пробормотал викарий. Он смотрел не на меня, а на стол, и я поняла почему, когда миссис Рендалл рявкнула:
– На лбу, Артур!
– Благодарю, моя дорогая, благодарю. – Он потянулся за очками, опустил их на нос и посмотрел на меня.
– Для нас огромная честь видеть вас здесь, – сказал он. – Я очень рад, что сэр Уильям решил продолжать музыкальное образование девочек.
– Я должна узнать, когда им будет удобно приступить к урокам. Чтобы занятия не наслаивались друг на друга.
– О, мы вместе все распланируем, – радостно улыбнулся викарий.
– Прошу вас, присаживайтесь, миссис Верлен, – вмешалась миссис Рендалл. – Артур, в самом деле… неприлично заставлять миссис Верлен стоять. Уверена, что святой отец захочет поговорить с вами о Сильвии. Мне очень хочется, чтобы она тоже продолжила заниматься музыкой.
– Уверена, это легко можно устроить, – заверила я.
Потом викарий стал объяснять мне, в какое время у девочек уроки, и мы решили, что мне тоже удобнее заниматься с ними в доме викария, где есть хорошее пианино, то самое, на котором девочки играли раньше. Эдит, Аллегра и Элис могли бы готовиться к занятиям в усадьбе Стейси, а Сильвия – в доме викария. Очень удобно все получалось.
Миссис Рендалл вышла из комнаты, пока мы с викарием обсуждали детали, и когда за ее спиной закрылась дверь, викарий признался:
– Я даже не знаю, как бы я справлялся без своей дорогой супруги. Она так разумно всем руководит… – Он как будто извинялся передо мной за собственное подобострастие.
А когда мы уладили все детали, он заговорил со мной о местной античности. О том, как он обрадовался, что недавно раскопали римские развалины.
– Я часто ходил на раскопки, – поведал он мне, – мне там всегда были рады. – Викарий тревожно оглянулся на дверь, и я вспомнила его рассказы и представила себе, как сам он тайно наведывался на место раскопок. – Признаться, я всегда верил, что здесь найдут что-то интересное. Амфитеатр был найден уже давно, а как вам известно, амфитеатры обычно строились за пределами городов… поэтому казалось вполне логичным, что неподалеку есть и остатки других строений.
Мне тут же живо вспомнилась Рома, и сердце мое учащенно забилось, когда я произнесла:
– А вы были знакомы с женщиной-археологом, которая таинственным образом исчезла?
– О, милая моя, какой ужасный случай… и такой из ряда вон! Понимаете, я бы не удивился, если бы она куда-то уехала, далеко-далеко… за границу… занялась каким-то проектом…
– Но если бы появился очередной проект, неужели об этом не стало бы известно? Она не поехала бы одна. Организовали бы экспедицию. Обычно это делает Британский музей и…
Я запнулась, а он ответил:
– Я вижу, вы очень хорошо разбираетесь в таких вещах, миссис Верлен. Намного лучше меня.
– Уверена, что это не так. Но меня действительно заинтересовало это… исчезновение.
– Такая практичная молодая дама, – задумчиво произнес викарий. – Именно поэтому случившееся показалось настолько странным.
– Должно быть, вы много раз общались с ней, принимая во внимание ваш интерес к тем раскопкам. Как по-вашему, она из тех женщин, которые…
– Решилась бы она сократить себе жизнь? – Викарий выглядел испуганным. – Об этом поговаривали. Несчастный случай? Быть может. Но она не из тех людей, с которыми… происходят подобные несчастные случаи. Я совершенно сбит с толку. И я все же возвращаюсь к своему первоначальному мнению, что она куда-то уехала. Неотложное дело… Не было времени объяснять…
Я видела, как ему не хочется, чтобы я разрушала его стройную гипотезу, и, поняв, что он не сможет рассказать мне ничего нового о Роме, с удовольствием приняла его предложение осмотреть церковь.
Мы вышли из дома и двинулись по садовой тропинке между надгробиями к церкви, затем по крытой галерее с поникшими объявлениями, прикрепленными к обитой зеленой байкой доске. Нас встретила обычная молчаливая церковная прохлада. Викарий явно гордился оконными витражами, которые, как он мне сообщил, были дарованы церкви членами семьи Стейси. Семья Стейси – местные эсквайры, благодетели, от которых многие зависят.
Он подвел меня к алтарю, где я залюбовалась прекрасной резьбой.
– Резьба тут действительно уникальная. – Он весь так и лучился от гордости.
Я заметила мемориальную табличку в стенной нише, под статуей молодого человека в длинных одеждах, с руками, сложенными на груди.
Под статуей была надпись:
Ушел от нас, но нами не забыт
Бомонт Стейси.
Усопший…
Пока я пыталась разглядеть дату, указанную римскими цифрами, викарий произнес:
– Ах да. Печально, очень печально.
– Он умер очень юным, – заметила я.
– В девятнадцать. Ужасная трагедия. – Глаза викария подернулись пеленой. – Его застрелил… несчастный случай… его брат. Он был красавец! Мы все его любили. Ох, давно это было. А сейчас Нэпир вернулся домой, и вновь все будет хорошо.
Я уже начала привыкать к оптимизму викария. Любопытно, неужели он действительно в это верил? Я пробыла в этом доме всего лишь один день, но успела почувствовать витавшую там меланхолию, некую ауру минувшей трагедии.
– Ужасное испытание для брата.
– Величайшая ошибка… его обвинять. Отказывать ему от дома. – Викарий покачал головой и как-то сразу погрустнел. Но тут же встрепенулся: – Однако сейчас он вернулся.
– Сколько ему было лет… Нэпиру, когда произошла трагедия?
– Я полагаю, лет семнадцать. По-моему, он двумя годами младше брата. И совершенно не похож на Бомонта. У Бомонта был шарм. Он был замечательным человеком, его все любили. И знаете ли… Юношам никогда не следует позволять играть с оружием. Далеко ли до беды? Бедный Нэпир, мне ужасно его жаль. Я даже говорил сэру Уильяму, что обвинение младшего сына может иметь негативные последствия. Но он слушать не стал. Поэтому Нэпира отослали из дома.
– Ужасающая трагедия! Мне-то казалось, что, потеряв одного сына, оставшегося он стал бы ценить вдвойне.
– Сэр Уильям человек непростой. Он души не чаял в Бомонте, а Нэпир напоминал ему о случившейся трагедии.
– Очень и очень странно, – призналась я, не в силах отвести взгляд от статуи юноши, руки которого сложены в молитве, а глаза подняты к небу.
– Я искренне обрадовался, когда узнал, что Нэпир вернулся. А теперь он женился на Эдит Кован и все уладилось ко всеобщему удовольствию. Одно время казалось, что сэр Уильям сделает Эдит своей наследницей. Поступи он так, это вызвало бы громкие пересуды. Но он очень был близок с родителями Эдит, а потом взял ее под свою опеку. Однако все разрешилось наилучшим образом. Эдит будет его наследницей… выйдя замуж за Нэпира.
Викарий радовался, как добрая фея, которая, взмахнув волшебной палочкой, все вернула на свои места.
В этот момент в дверях церкви появилась служанка и сообщила, что к викарию пришел церковный староста. По безотлагательному делу. Он ожидает его в гостиной. Я заверила викария, что с удовольствием сама осмотрюсь в церкви. И викарий ушел.
– Вы сможете вернуться в дом, миссис Верлен? Миссис Рендалл с удовольствием угостит вас напитками… и вы познакомитесь с моим помощником Джереми Брауном, обсудите с ним занятия юных леди.
Оставшись в одиночестве, я вернулась к статуе у стены и задумалась о девятнадцатилетнем юноше, которого застрелил его брат. Но главным образом я думала о его семнадцатилетнем брате, которому отказали от дома из-за несчастного случая. Как повели бы себя родители с сыном? Как бы сильно они ни любили его брата, если только не… О нет, наверняка это был несчастный случай.
Я развернулась и побрела на кладбище. Царящая вокруг тишина глубоко меня тронула. Я стояла среди памятников умершим и видела по надписям, что некоторым из них более полутора сотен лет, а некоторые стояли и дольше. Казалось, что со временем они покосились, а имена и надписи наполовину стерлись.
Я задавалась вопросом: а девятнадцатилетний Бомонт тоже погребен здесь? Я была в этом почти уверена и не сомневалась, что без труда найду его могилу, поскольку склеп семьи Стейси наверняка наиболее величественный на этом кладбище.
Я огляделась и, разумеется, сразу же заметила склеп, который был намного больше, чем все остальные. Он был окружен кованой оградой, а когда я разглядела имя Стейси, поняла, что это и есть их семейный склеп. Мраморные статуи ангелов с обнаженными мечами стояли по углам, как будто охраняя его от незваных гостей; в сам склеп вели ворота, на которых висел замок. За кованой изгородью висела большая табличка, на которой были указаны имена тех, кто здесь погребен, с датами их рождения и смерти. Последним в списке значился Бомонт Стейси.
Повернувшись, чтобы уйти, я вспомнила об Изабелле Стейси, матери Бомонта и Нэпира, дух которой витал в той комнате, где я играла на фортепиано. Она тоже умерла, но где же ее имя? Его не было в перечне. Но ведь она должна быть погребена тут.
Я еще раз перечитала табличку, обошла склеп, огляделась вокруг, как будто могла найти разгадку этой тайны на церковном кладбище. У меня возникло жгучее желание узнать, где же она похоронена и почему ее тут нет.
И уже по дороге назад к дому викария я поняла, что своеобразие этого мира, в котором я неожиданно оказалась, занимает мои мысли так же часто, как и тайна исчезновения Ромы.
Миссис Рендалл ожидала меня в прихожей домика викария.
– А я все гадала, что с вами стало! – воскликнула она. – Я же велела преподобному отцу приглядывать за вами.
Я тут же возразила:
– Я сама попросила позволить мне осмотреться в церкви.
– В одиночестве! – Миссис Рендалл была удивлена, но несколько успокоилась. – Надеюсь, вам понравились наши окна, миссис Верлен. Они лучшие в Англии.
Я поспешно заверила ее в том, что они прекрасны, и добавила, что прогулялась по кладбищу и видела склеп Стейси. Разве леди Стейси похоронена в другом месте? Я не заметила ее таблички.
Миссис Рендалл, похоже, испугалась, и я была уверена, что это случается с ней нечасто.
– Подумать только, миссис Верлен! – довольно резко отреагировала она. – Вы настоящий детектив.
Мне показалось, она заподозрила, что меня привели в это место не только уроки музыки.
– Естественно, мне интересно все, что связано с семьей, – спокойно ответила я.
– Это делает вам честь, – сказала она. – Я вам отвечу: леди Стейси похоронили не в склепе. Вероятно, вам известно, что самоубийц не хоронят на освященной земле.
– Самоубийц! – воскликнула я.
Она рассудительно кивнула и неодобрительно поджала губы.
– Сразу после смерти Бомонта она наложила на себя руки. Горемыка! Взяла пистолет в лес… и тоже погибла от пули… только в ее случае выстрелила она сама.
– Какая ужасающая трагедия!
– Она не смогла жить без Бомонта. Мать души не чаяла в сыне. Мне кажется, что трагедия свела ее с ума.
– Двойная трагедия.
– С тех пор в особняке все изменилось. Бомонт и леди Стейси погибли, а Нэпира отослали из дома, обвинив его во всем.
– Но это же был несчастный случай!
Миссис Рендалл скорбно закивала.
– От него всего можно было ожидать. Непослушный мальчишка… совершенно не похожий на своего брата. Сдается мне, они так и не поверили, что это был несчастный случай. Но кровь – не вода, и сэр Уильям не хотел, чтобы семья потеряла все. Хотя порой казалось, что он может лишить Нэпира наследства. Однако Нэпир вернулся и женился на Эдит – таково было желание сэра Уильяма. И все подумали, что Нэпир в конечном итоге готов слушаться отца… разумеется, ради наследства.
– Что ж, я надеюсь, он будет счастлив, – сказала я. – Должно быть, ему немало досталось. Что бы он ни сделал, ему было только семнадцать. И изгнание из дома – это ужасное наказание.
Миссис Рендалл фыркнула:
– Конечно же, если бы Бо остался жив, Нэпир, разумеется, наследства не увидел бы. Впрочем, это всего лишь мое мнение.
Я негодовала от имени Нэпира – хотя и не могла объяснить, почему сочувствовала человеку, которого невзлюбила с первого же взгляда. Вероятно, верх взяло врожденное чувство справедливости. Я решила, что сэр Уильям не слишком похож на любящего отца, и уже готова была невзлюбить его так же сильно, как его сына.
Я промолчала, и миссис Рендалл предложила мне пройти в класс и познакомиться с мистером Джереми Брауном.
Классная комната в доме викария оказалась длинной, но с довольно низким потолком. Как и в большом доме, окна здесь были витражными и, хотя выглядели довольно мило, пропускали мало света.
Как только миссис Рендалл без стука распахнула двери, взору моему предстала изумительная сцена. «Она, верно, редко предупреждает о своем приходе», – подумала я о миссис Рендалл. За большим столом сидели девочки – среди них и Эдит, все склонились над тетрадями. Была и четвертая ученица – Сильвия. А во главе стола располагался светловолосый молодой человек утонченного вида.
– Я привела миссис Верлен познакомиться, – прогудела миссис Рендалл.
Молодой человек встал, подошел к нам.
– Это наш курат – мистер Джереми Браун, – продолжала миссис Рендалл.
Мы с мистером Брауном пожали друг другу руки, он как будто за что-то извинялся. Я подумала, что еще один человек испытывает благоговейный трепет перед этой грозной дамой.
– И что вы изучаете сегодня утром, мистер Браун? – поинтересовалась миссис Рендалл.
– Латынь и географию.
Я заметила разложенные на столе карты, рядом – тетради девочек. Я еще никогда не видела Эдит настолько счастливой.
Миссис Рендалл недовольно пробормотала:
– Миссис Верлен хочет забрать девочек на урок музыки. По очереди, я надеюсь, миссис Верлен?
– По-моему, это великолепная идея, – улыбнулась я помощнику викария. – Если вы не возражаете.
– О да… да… действительно, – стал запинаться он. Эдит бросила на него восхищенный взгляд.
Как же молодежь выдает себя! Я поняла, что между Эдит и Джереми Брауном существует некая – пусть даже и едва заметная – романтическая привязанность.
Как уже заметила миссис Рендалл, я настоящий детектив.
Уже на следующий день я вошла в повседневный ритм. Мы завтракали с миссис Линкрофт, с нами за столом часто сидела Элис. Потом шли уроки музыки для девочек, некоторые проходили в доме викария, где это было удобно: пока я по очереди занималась с девочками, остальные сидели на уроках у викария или Джереми Брауна. Надо было уделять внимание и Сильвии. Девочка совершенно не интересовалась музыкой, но старалась – как я понимаю, прежде всего потому, что боялась бурной реакции матери в случае полного провала.
Каждая из девочек была мне по-своему интересна, и мне казалось, что, когда они все вместе, в них есть что-то необычное. То ли в них самих, то ли в их отношении друг к другу. И я убедила себя, что все дело в том необычном жизненном багаже, который был за спиной у каждой. Только жизнь Сильвии казалась вполне обыденной, чрезмерно властная мать не могла не оставить след в душе дочери.
Аллегра с Элис каждое утро в половине девятого отправлялись в дом викария, чтобы к девяти успеть на занятия. В определенные дни я приходила туда же спустя час. Иногда компанию мне составляла Эдит, как она сама говорила: чтобы прогуляться, но я подозревала, что ее привлекали не только прогулки. И это давало мне возможность узнать получше юную миссис Стейси.
Она была мягкой и проницательной, и у меня часто возникало ощущение, что она стремится довериться мне. Ох, как бы мне этого хотелось! Но казалось, ее всегда что-то останавливало, когда я уже надеялась услышать нечто интересное.
Подозреваю, что она боялась своего супруга; но в доме викария при виде Джереми Брауна ее поведение резко менялось, и Эдит напоминала счастливого шаловливого ребенка, который дорвался до запретного, но чрезвычайно соблазнительного лакомства. Возможно, я слишком вмешивалась в дела других людей, но я оправдывала себя тем, что находилась здесь для того, чтобы выяснить, что же стало с Ромой, а значит, я должна узнать все об окружающих меня людях. Но какое отношение к Роме имеют взаимоотношения между Эдит, ее супругом и молодым куратом? Нет-нет, предостерегла я себя, всего лишь простое любопытство, и меня это не касается, хотя…
Я могу только сказать, что желание узнать правду становилось настолько жгучим, что от него невозможно было легко отмахнуться. Я чувствовала, что Эдит будет моим главным источником информации, поскольку она девушка бесхитростная и легко может о чем-то проговориться.
Когда она предложила отвезти меня в Уолмер и Дил, небольшие городки-близнецы, расположенные в нескольких милях друг от друга вдоль побережья, я несказанно обрадовалась, и, как только утром девочки ушли в дом викария, мы с ней тронулись в путь.
Стоял прекрасный апрельский день: море опалового цвета, легкий ветерок. Золотистое буйство зарослей утесника образовало живую изгородь, а под ней я разглядела дикие фиалки и щавель. Поскольку стояла весна, приятно пахло свежестью, землей, пригревало солнышко – настроение у меня было пречудесное. Не знаю почему, но расцветающие кустарники, пение птиц, нежное солнце – все вселяло надежды на будущее. И меня охватил весенний азарт, заставляющий поверить в то, что весеннее пробуждение природы к новой жизни таит в себе какой-то знак. Время от времени слышалось пение птиц – то были славки и ласточки деревенские, болотные пестрогрудки и ласточки городские. Но чаек, чьи меланхолические крики я уже слышала в ненастную погоду, нигде не было видно.
– Они прилетают на берег в преддверии шторма, – заметила Эдит. – Видимо, отсутствие чаек как раз свидетельствует о том, что день будет погожим.
Я призналась, что никогда ранее не видела такого величественного цветения утесника, на что Эдит поинтересовалась, известно ли мне старинное поверье: когда расцветает утесник, наступает время для поцелуев.
Она очаровательно улыбнулась и продолжила:
– О, это всего лишь такая шутка, миссис Верлен. Все потому, что где-то в Англии круглый год цветет утесник.
Девушка оживилась: ей явно нравилось знакомить меня с местными пейзажами. И я как никогда остро ощутила себя типичным городским жителем. Мои пейзажи – это лондонские парки, парк Тюильри и Болонский лес в Париже. Но окружавший меня ландшафт был совершенно иным, и я получала от созерцания истинное удовольствие.
Она остановила двуколку и сказала: если я оглянусь вокруг, моему взору предстанут зубчатые стены замка Уолмер.
– Тут было целых три замка, – поведала она мне, – друг от друга всего в нескольких милях. Но сейчас осталось только два. Сендаун лежит в руинах. Его забрало море. Но замки Дил и Уолмер в отличном состоянии. Если смотреть на них сверху, можно разглядеть, что они возведены в форме роз Тюдоров. Они представляют собой лишь небольшие крепости… это укрепления для защиты побережья и мореплавания по каналу Даунс, который находится в четырех милях между побережьем и мелью Гудвина.
Я взглянула на серые каменные стены крепости – дом лорда-смотрителя пяти портов[14] – потом вновь на море.
– Пытаетесь разглядеть обломки кораблей на мели Гудвина? – догадалась Эдит. – Сегодня их обязательно увидите. О да…
Она указала рукой, и я их заметила – те самые печально известные мачты, которые на расстоянии казались не больше, чем палочки.
– Эту мель называют «Погибель кораблей», – передернула плечами Эдит. – Однажды я видела ее вблизи. Меня возил туда мой… мой супруг. Он решил, что я должна… перебороть собственный страх. – И несколько извиняющимся тоном добавила: – Разумеется, он прав.
– Неужели вы действительно были там?
– Да, он… он сказал, что там достаточно безопасно… если правильно выбрать время.
– И каково это?
Эдит прикрыла глаза.
– Безжизненные пески, – ответила она, но поспешила добавить: – Во время прилива всю мель скрывает море… даже самая высокая точка погружается под воду, глубина в том месте достигает метров двух с половиной. Человеку просто невдомек, что там пески. Именно поэтому эти мели настолько опасны. Только представьте себе, как раньше моряки даже не подозревали, что на глубине двух с половиной метров скрываются эти ужасные пески, которые только и ждут, чтобы их поглотить.
– А вы когда их видели? – побуждала я ее к дальнейшим откровениям.
– Был отлив, – объяснила она. Я чувствовала, что она не хочет говорить на эту тему, но просто не сдержалась. – Единственный шанс их увидеть – во время отлива. Поскольку под водой вы ничего не сможете разглядеть, будете только знать, что внизу пески. От этого становится еще более жутко, как полагаете, миссис Верлен? То, что скрыто от глаз, пугает больше, чем то, что на виду.
– Верно, – согласилась я. – Ваша правда.
– Но… был отлив, и я могла разглядеть саму мель… прекрасный чистый золотистый песок. С мелями и порогами. Виднелись глубокие ямы, наполненные водой, и пески двигались прямо у тебя на глазах, принимая удивительные формы, похожие на чудовищ… некоторые с когтями… только и ждущих, чтобы схватить неосторожного путника и затянуть к себе. А над головой кружили чайки. И крик их был таким скорбным, миссис Верлен. О, было так пугающе, так одиноко, так безжизненно. Говорят, что в песках обитают призраки. Я разговаривала с одним из тех, кто живет на маяке Северный Гудвин, и он признался, что в дозоре иногда слышит со стороны песков леденящие душу крики. Местные говорят, что это кричат чайки, но сам он в этом не уверен. Там случаются ужасные вещи, поэтому вполне вероятно…
– По-моему, в подобном месте у любого разыграется воображение.
– Вы правы, но есть в этих песках нечто зловещее. Мне муж о них рассказывал. Он уверял: чем активнее пытаешь выбраться, тем глубже они затягивают. Давным-давно там еще не было плавучего маяка. Сейчас он появился, и люди говорят о том, что плавучий маяк Гудвина – величайшее благо для моряков из всех, когда-либо установленных на море. Если бы вы сами увидели эти пески, миссис Верлен, вы бы мне поверили.
– Я и так верю.
Она легонько потянула за вожжи, лошадь перешла на рысь. Я думала о Нэпире, который отвез ее на мели Гудвина. Можно представить, с какой неохотой она ехала. Он наверняка посмеивался над ее малодушием, убеждая себя, что должен научить ее быть отважной, но его истинной целью было удовлетворение некого садистского желания причинить ей боль.
Она сменила тему разговора и стала рассказывать мне о том, что, когда она была еще очень юной, отец, бывало, возил ее в поместье Стейси. В те дни оно казалось неким Эльдорадо[15].
– В поместье Стейси все казалось увлекательным, – призналась она мне. – Тогда еще был жив Бо.
– Вы хорошо его помните?
– О да. Бо забыть невозможно. Он был подобен рыцарю… рыцарю в сверкающих доспехах. В одной моей книге есть картинка с прекрасным рыцарем, и он очень похож на Бо. Тогда мне было всего четыре, а он, бывало, усаживал меня на пони и придерживал меня. – Ее лицо посуровело… – Чтобы я не боялась. Иногда он сажал меня на свою лошадь и катал. «Ничего не бойся, Эдит, – приговаривал он. – Ничего не бойся, пока я рядом».
Бедняжка Эдит, она не могла бы яснее дать мне понять, что постоянно сравнивает двух братьев.
– Я так понимаю… вы испытывали к Бо теплые чувства, – бесстрастно подытожила я.
– Как и все. Он был таким очаровательным… никогда не злился. – Она вновь поморщилась. Следовательно, Нэпир часто злится, не терпит ее наивности и неопытности.
– Бо всегда смеялся, – продолжала она. – Он надо всем смеялся. Я была такой маленькой, а он казался настоящим великаном. Потом меня перестали привозить в Лова-Стейси. Я чувствовала себя очень несчастной. А когда я все же сюда вернулась – здесь все изменилось.
– Но когда вы ранее приезжали сюда, ваш супруг тоже здесь жил.
– О да. Он был здесь. Но он никогда не обращал на меня ни малейшего внимания. Я плохо его помню. Потом прошло много лет – показалось, что целая вечность, – и когда отец вновь привез меня сюда, ни одного из братьев уже здесь не было. И все изменилось. Но уже были Элис с Аллегрой, и нас стало трое… хотя они и намного младше.
– По крайней мере, у вас были друзья по играм.
– Да. – На лице Эдит читалось сомнение. – Мне кажется, что папа беспокоился обо мне. Он знал, что век ему отмерен недолгий, ведь он страдал чахоткой. Поэтому он договорился с сэром Уильямом, что тот станет моим опекуном, и когда папа умер, я переехала в усадьбу Стейси.
Бедняжка Эдит, она совершенно не принимала участия в собственной судьбе!