Глава 10
Жаба торжествующе подняла взгляд на Жэньди, словно ожидая похвалы. Он же в ответ только и мог, что смотреть на неё, выпучив глаза и разинув рот. Жаба снова икнула, на сей раз чуть обиженно, потом отвернулась и уставилась на каменное поле. Она сидела на лёгком ветерке, слегка повернув голову, будто слушая чей-то голос. Жэньди посмотрел на неё ещё внимательнее. Обычная жаба, землистого цвета, толстая, комковатая. Уродливая, конечно, – пожалуй, уродливее прочих жаб. Но никогда прежде Жэньди не видел, чтобы жаба так себя вела.
Потом, с неуклюжим «плюх», жаба запрыгала прочь. Прыг! Плюх! Она явно направлялась к Каменному Блину. Жэньди бросился наперерез.
– Стой, глупое животное! – воскликнул он, преграждая ей путь лопатой. – Это же раскалённый камень, и ему не видно ни конца ни края. Заблудишься и… и зажаришься!
Жаба снова возмущённо икнула, однако смерила Жэньди взглядом, словно обдумывая его слова. Жэньди смотрел на неё с изумлением и любопытством. Наконец, как будто приняв решение, жаба повернулась и запрыгала к чёрному ходу гостиницы.
– Бре-ке-ке! – громко сказала она.
– Хочешь войти? – спросил Жэньди.
– Бре-ке-ке! Бре-ке-ке! – нетерпеливо повторила жаба.
– Ну ладно, всё равно пора обедать, – пожал плечами Жэньди и отворил дверь.
Жаба запрыгнула в гостиницу. Жэньди последовал за ней – ноги сами несли его, – приноравливая свои шаги к её прыжкам. У него было странное чувство, будто он привязан к жабе невидимой нитью.
Жаба пошлёпала в комнату, в которой Жэньди ещё никогда не был.
– По-моему, жаба, тебе не стоит туда заходить, – сказал Жэньди.
Но жаба его не слушала. Она скрылась за дверью, и Жэньди после недолгих колебаний последовал за ней.
Комнатка оказалась тёмной и тесной. По ней, точно пролитая вода, расплескался дневной свет из приоткрытой двери. Жэньди разглядел узенький столик, над которым курился дымок от благовоний, и ряд серых каменных плит, прислонённых к стене. На этих потемневших от дыма каменных скрижалях были высечены имена покойных предков. Это была усыпальница семейства Чао.
Жаба дошлёпала до одной из скрижалей и издала жалобный, скорбный звук, опять напомнивший Жэньди о рыданиях ночного неба. Он подошёл ближе, и у него перехватило дыхание – на скрижали было имя матери Пэйи.
Жэньди осознал, что до этого момента вообще ни разу не задумывался о её матери, и его внезапно охватило чувство вины. «Все уходят», – сказала Пэйи; наверное, она имела в виду и свою маму тоже. Однако мать Пэйи не просто ушла – она ушла навсегда. Всё, что осталось от неё дочери, – имя, высеченное на холодном тёмном камне…
– Бре-ке-ке! – позвала жаба, выскакивая из комнаты. Жэньди поспешил за ней.
Жаба, уверенно прыгая, повернула в коридор. Жэньди, глядя на неё, вдруг снова повеселел. Прыг! Шлёп! Прыг! Шлёп! Каждый прыжок завершался решительным шлёпом, и вид у жабы был очень целеустремлённый. Когда они приблизились к столовой, Жэньди услышал голоса:
– …всегда сердитый. И на всех ему начхать, кроме самого себя. Ни разу не засмеялся, не улыбнулся даже, ни разу никому не сказал доброго слова! – горячо говорила Пэйи.
– Не улыбнулся? – задумчиво переспросила госпожа Чан. – Неужели на его долю выпало столько страданий? Он ведь совсем ещё мальчик…
Поняв, о ком идёт речь, Жэньди попытался незаметно отступить, но было поздно. «Бре-ке-ке! Бре-ке-ке!» – громко затрещала жаба, и все обернулись. Жэньди так и застыл на пороге.
Но никто не смотрел на Жэньди. Все смотрели на жабу. На лице хозяина Чао отразился неприкрытый ужас, но жаба бодро пошлёпала по комнате, издавая звуки, похожие на смех. Последним весёлым прыжком она взвилась в воздух и приземлилась на торчащее из лохмотьев худое колено господина Шаня.