Глава 7, в которой отменяют линию горизонта

«Когда зверь заканчивает свой земной путь, его лес исчезает, а зверь попадает на линию горизонта. Эта тонкая линия отделяет небесный мир от подземного. Какого бы цвета ни был при жизни зверь, на горизонте он становится чёрно-белым. Три дня и три ночи зверь ходит по линии горизонта, а семья Небесных Медведей смотрит на него сверху, а семья Подземных Акул смотрит на него снизу, и обе семьи подсчитывают его чёрные и белые пятна. Каждый хороший поступок – белое пятно, каждый плохой – чёрное.

Если зверь прожил достойную жизнь, не захватывал чужих нор, не воровал чужую добычу, не жрал других зверей, а питался только насекомыми и растениями, белых пятен на нём будет больше, чем чёрных, и спустя три дня на горизонт за ним спустится Небесный Медвежонок – и уведёт его к красивой и тёплой небесной норе, в которой зверя встретят друзья и родные, окончившие земной путь до него.

Если зверь при жизни вёл себя дурно, если чёрных пятен на нём больше, чем белых, из-под линии горизонта к нему поднимется Подземная Акула – и утянет его на дно Глубокого Океана. И никогда не будет такому зверю покоя, и вечно будет он бродить в одиночестве по пустынному дну, подгоняемый холодным течением и острыми плавниками акул…».

Так говорилось в Зверской Энциклопедии Мира, в разделе «Мифы и поверья обитателей Дальнего Леса». Так говорил Барсукоту Барсук Старший, когда тот был ещё детёнышем, а Барсук укладывал его спать…

Вот только в реальности Барсукот почему-то сразу попал в холодные воды Глубокого Океана, без всякой прогулки по линии горизонта, без подсчёта белых и чёрных пятен. Да, вполне вероятно, что чёрных пятен на нём действительно больше (он однажды поймал и чуть не съел голубя, он не всегда был хорошим Барсуком Полиции, он совершил массу проступков), но никто ведь даже не потрудился снять с него эту чёртову пелёнку, намотанную аистессой, и нормально подсчитать пятна. Ведь нельзя же сразу кидать зверя Подземным Акулам, даже если зверь не безгрешен, это несправедливо!

«Что ж, надеюсь, хотя бы Барсука Старшего пустили на линию горизонта, – подумал он. – Или сразу повели к небесной норе, ведь Старший наверняка почти белый, может, парочка чёрных пятнышек там и тут. Ну а я ухожу на дно Глубокого Океана, буду вечно бродить там, подгоняемый холодным течением, и акулы будут меня царапать острыми плавниками… Ой. А вот и плавник».

Огромный, блестящий, с металлическим отливом, бритвенно-острый плавник разрезал толщу воды в миллиметре от морды Барсукота. Барсукот зажмурился и прижал уши. Он не видел, но чувствовал, как Подземная Акула с дикой скоростью тащит его на дно. Почти сразу он потерял ориентацию, ему казалось, что дно не снизу, а сверху и что акула взлетает…

А потом он услышал голос Барсука Старшего:

– Барсукот, сынок, какое счастье, что мы тебя отыскали!

– Тысяча сычей, Старший, неужели ты тоже на дне Глубокого Океана? – не открывая глаз, спросил Барсукот.

– Какого ещё океана? Мы с тобой в небе, сынок.

Барсукот открыл один глаз. Он действительно снова был в небе. Прямо под ним проплывали пушистые клочья туч, далеко внизу сияло бирюзовое озеро в кольце гор, а совсем рядом с ним болтался запелёнутый Барсук Старший.

– Барсук Старший, это ты за меня вступился? И поэтому меня забрали со дна Глубокого Океана? И теперь Небесный Медведь несёт нас обоих в небесную нору, да? Удивительно, что Небесные Медведи тоже используют жёсткое пеленание… – Барсукот задрал голову, чтобы увидеть медведя. – Ой-ой-ой! Почему у нашего медведя акульи плавники и… и… клюв?!

– Барсукот, ты меня тревожишь. Где ты видишь медведя? Ты не ударился головой при падении? Мы с тобой упали в горное озеро, но нас выловил Гриф. Он как раз пролетал над озером, когда нас сняли с рейса.

– Какой… гриф?

– Наш Гриф! Гриф Стервятник.

– Наш Гриф Стервятник не может летать после ощипа. И он не похож на акулу. Это ты меня тревожишь, Барсук Старший. Это ты ударился головой! Разве ты не видишь, что мы болтаемся на крюках, которые торчат из незнакомого адского монстра, который тащит нас куда-то по небу?!

– Сам ты адский монстр! – голосом Грифа Стервятника сказал адский монстр. – Между прочим, я только что спас тебе жизнь. Что же я получаю вместо «спасибо»? Унижение. Издевательство над моим состоянием. – Его клюв задрожал. – Да, я вынужден был напялить эти протезы для слаболетячих птиц. Да, протезы выполнены из эластичных и прочных акульих плавников. Да, протезы оснащены крючками, на которые слаболетячая птица имеет возможность повесить чемодан или сумку. Но это не повод для оскорблений.

– Гриф, дружище, тысяча сычей, я не хотел тебя обидеть, прости! Я так рад тебя видеть! Так рад, что ты нас подхватил! – Барсукот осторожно завибрировал на первой громкости блаженства, чтобы не вызвать сбой в системе навигации Грифа. – Но как ты здесь оказался?

– Я решил, что без меня вам в Дальнем Редколесье не выжить. Я, конечно, не был на родине с птенячьих лет, но, по крайней мере, я знаю об этом месте больше, чем вы. Так что я нацепил протезы – и полетел следом за аистиным клином. А когда они вас сбросили…

– Ссадили с рейса, – поправил Барсук Старший.

– …Когда они ссадили вас с рейса прямо над горами, я поймал Барсука на лету – он падал прямо на скалы, – а тебя вот выловил из горного озера, Барсукот.

– Ты герой, Гриф, когда вернёмся, я выпишу тебе премию. А мне кажется – или ландшафт уже слегка африканский? – поинтересовался Барсук Старший.

Они летели над жёлтой выжженной землёй с редкими приземистыми деревцами, практически лишёнными листьев, и пепельно-серыми, будто расплющенными, холмами. Солнце стояло в зените и жгло Барсуку Старшему и Барсукоту их нежные – обычно влажные, а теперь пересохшие и растрескавшиеся – кончики носов. Протезы Грифа, выполненные из акульих плавников, воняли копчёной рыбой. Песчаная взвесь забивалась в глаза, в уши и ноздри.

– Вполне себе африканский, – отозвался Стервятник. – Мы скоро достигнем границы Дальнего Редколесья.

– Страшно представить: если здесь поздней осенью такая жара, то что же творится летом? – пробормотал Барсукот.

– Летом как раз терпимо, – отозвался Стервятник. – Сезон дождей. А вот зимой бывают страшные засухи. Жажда и голод.

– А снега что, зимой нету? – уточнил Барсукот.

– Забудь о снеге. – Гриф Стервятник сделал крутой вираж. – Это земля песка, сожжённого солнцем. – Я снижаюсь. Границу Дальнего Редколесья запрещено пересекать по воздуху.

– Есть что-то ещё, Гриф, что нам надо знать о твоей родине заранее? – поинтересовался Барсук.

– Моя родина – страшное место, Старший, – сказал Гриф, пикируя к посадочной поляне, где как раз распелёнывали пассажиров сотрудники приземлившегося чуть раньше «Аистиного клина». – Здесь не любят чужих. И своих не особенно любят. Если зверь к вам принюхивается – скорее всего, он хочет вас съесть. Если зверь предлагает вам кров – скорее всего, он хочет заманить вас в ловушку. Если зверь вас угощает едой – скорее всего, в ней отрава.

– Ну а как же тогда тут дружат, ходят в гости и празднуют день рождения?

– В Дальнем Редколесье не празднуют день рождения.

– Почему?!

– Это чёрный день. Худшее, что может сделать зверь или птица, – родиться или вылупиться в этом проклятом месте.


Загрузка...