На улицу я вышла в глубокой задумчивости, не замечая ничего вокруг. От всего, что узнала, у меня голова шла кругом. Проблема оказалась намного глубже, чем я себе представляла. Крестов – он не просто «черный копатель», все гораздо сложнее. Не знаю, откуда у меня взялась уверенность, что он наследовал дело своего отца. Конечно, я не имела возможности проследить, где его носило те пять лет после того, как он, по сути дела, ограбил и убил своего учителя, профессора Авдеева. Вряд ли он был где-то за рубежом. Но, кто сказал, что его отец скрылся в другой стране. Мне было известно достаточно много историй, когда человек после войны мог до конца своих дней скрываться под чужой фамилией. Конечно, здесь, в этом районе старику было скрываться довольно затруднительно, думаю, если его и не знала каждая собака, то уж в научных кругах его знали многие.
В общем, как я уже говорила, вопросов стало только больше. А самое главное, я с грустью вынуждена была констатировать, что влезаю в это дело по самые уши, тогда, как разумный человек должен был держаться от всего этого подальше, в том числе и от музея, и от самой Флоры. Следовательно, мне пришлось признать, что не являюсь человеком разумным. Но, держаться подальше не было никаких сил, ну, просто, совсем никаких! ТАЙНА притягивала, словно магнитом, и я ничего уже не могла с этим поделать.
Тут мой задумчивый взгляд уперся в вывеску с надписью «Продукты» на старом четырехэтажном здании. И я, вдруг, внезапно вспомнила, что сегодня моя очередь готовить ужин. Сетуя про себя на свой увлекающийся характер, я потрусила в магазин. О хлебе насущном тоже не следовало забывать.
Минут через сорок, нагруженная сумкой с продуктами, я уже звонила в двери, ставшей на последующие три месяца, родной квартиры. Открыла мне Светка. С чуть разочарованным возгласом: «А, это ты…», она скрылась в глубинах коридора, ведущего на кухню. Разувшись, я направилась за ней, и замерла на пороге. Кухня сверкала и блестела от чистоты, словно хирургическая палата. На открытом окне под дуновениями слабого ветерка колыхались новые шторы с искусной вышивкой, на большом обеденном столе стояла ваза с мохнатыми, разноцветными осенними астрами. А сама Светка, повязав передник, колдовала у духовки, от которой исходил умопомрачительный запах печеного пирога.
Я поставила сумку с едой на пол, и потянула носом, наслаждаясь вкусным запахом печева.
– Что печем? – Нарочито бодрым голосом спросила хозяйку.
Светка чертыхнулась, задев пальцем за горячий противень, и схватилась за мочку уха.
– Сладкий пирог с ревенем. – Ответила она слегка морщась. Чувствовалось, что особыми навыками работы с духовкой она не обладала. – Павличек любит сладкие пироги. Все мужчины – сластены, ты же знаешь. – Закончила она с тяжелым вздохом, видимо осознавая и, поэтому, сетуя на свою неуклюжесть.
Я стала доставать продукты из сумки и с легкой улыбкой поглядывала на хлопочущую Светку. Надо же… Павличек сладкие пироги любит. Эх, чувствую, что возвращаться домой в родной город мне придется одной. Но, за друга порадовалась.
Пироги – это, конечно, хорошо, но и чего-нибудь посущественней приготовить следовало, и я занялась приготовлением борща. А Светка, устроившись на подоконнике, стала приставать ко мне с вопросами.
– Марта, а ты Павличка давно знаешь?
Я мысленно прикинула, как давно я знаю «Павличка». Получалось года как два с половиной, о чем я тут же и сообщила ей. По-видимому, Светке этой информации было не совсем достаточно, потому что, она опять принялась спрашивать.
– Марта, а вы с Павличком просто друзья… – Она сделала паузу. Я подняла на нее взгляд в ожидании продолжения вопроса. Светка сидела и ковыряла пальцем подоконник, будто, не решаясь спросить дальше, что хотела. Потом, смущаясь, пролепетала. – … Или как…?
Я слегка оторопела.
– Что значит «или как»? Или друзья, или нет. Мы с Пашкой друзья. Что-то я не очень хорошо поняла тебя. Ты что, собственно, имела в виду?
Светка опять переключила свое внимание на подоконник, и промямлила, слегка покраснев.
– Ну… Я имею в виду, может у тебя на него свои виды…
До меня все еще не очень хорошо доходило. Видимо, потому что, мои мысли были сейчас заняты совершенно другим. А может, я просто не воспринимала Пашку ни в каком другом качестве, друг и все. А то, что другие женщины могут смотреть на моего друга, как на мужчину, у меня, почему-то, подобное даже в голову не приходило. И я задала глупейший вопрос.
– В каком смысле, у меня на него виды?
Светка сердито зыркнула на меня глазами.
– В каком… В каком… В самом прямом!! – Выпалила она.
И тут до меня, наконец, дошло. Я собралась рассмеяться, но, глянув на сердитое Светкино лицо, раздумала. Чего это я? У людей, может, личная жизнь налаживается. Не все же такие ненормальные, что сломя голову лезут Бог знает куда, а самое главное, Бог знает зачем. И я ответила ей с самым серьезным видом.
– Нет, Свет. Мы с Пашкой просто друзья. И никаких видов у меня на него нет. Скажу тебе больше, и никогда не было, и, надеюсь, не будет.
На какой-то момент, мой ответ вроде бы ее устроил. Она спрыгнула с подоконника, зачем-то переставила вазу с цветами на другое место. Потом, скривившись, вернула ее обратно. И по ее мятущемуся виду, я поняла, что ей хочется узнать больше о Пашке. Я с самым серьезным видом проговорила:
– Свет, Пашка прекрасный человек и в своем роде, гений. У него доброе сердце, он честный и преданный друг. Если у вас что-то получится… ну, ты понимаешь, о чем я, то я буду просто счастлива за вас обоих. И знаешь, по-моему, вы будете прекрасной парой!
Светка с затаенной надеждой посмотрела на меня.
– Ты правда так думаешь?
Со всей серьезностью, на которую я только была способна в данный момент, я ответила:
– Правда. И не сомневайся. Правда, характер у него слегка мягковат, нет в нем твердости. Но, это, скорее всего, потому что он живет с мамой. А так, лучшего мужа и пожелать нельзя.
Она довольно расплылась в улыбке.
– Ну, об этом можно не волноваться. Твердости характера мне на двоих хватит!
Вот, как раз в этом, я не сомневалась ни капельки. Кивнув ей головой, склонилась над кастрюлей, стараясь скрыть свою улыбку.
Уже все было готово, когда в прихожей раздалось шуршание. Светка кинулась встречать «Павличка», а я принялась собирать на стол. Вечером я еще планировала пойти опять в музей. Флора сказала, чтобы я пришла к закрытию, и я собиралась так и поступить. А еще, питала слабую надежду, что возможно, удастся ответить хоть на некоторые вопросы из моего, все разрастающегося списка загадок.
Поэтому, я не стала дожидаться, пока «Павличек» со Светкой наговорятся в коридоре. Разлила борщ по тарелкам, выставила сметану, порезала хлеб и гаркнула в сторону коридора:
– Люди, идите есть, борщ стынет!
И не дожидаясь ребят, уселась за стол. Время закрытия музея приближалось, а мне очень хотелось послушать, что расскажет Флора. Она обещала поведать мне «интересные вещи», которые, возможно, хоть немного, да приоткроют завесу тайны. Я торопливо ела, погруженная в свои мысли, и не заметила, когда в кухне появились Пашка со Светкой, о чем-то тихо ворковавшие, словно два голубка. Подняла голову от тарелки только тогда, когда вокруг стола загремели отодвигаемые табуретки.
Пашка смотрел на меня виноватым взглядом, словно спер у меня ночью мою любимую подушку.
– Мартышка, ты как? – Голос был жалобным.
Я, не прерывая процесса поглощения борща, подняла кверху большой палец. Проглотив последний кусок, я сорвалась из-за стола.
– Ладно, ребята, пока. Я побежала, у меня дела в музее. А вы тут чай без меня пейте.
Пашка растерянно смотрел на меня.
– Марта, какие у тебя там дела? Держалась бы ты подальше от этого музея! А то, не приведи Бог, влезешь куда-нибудь снова!
Отчаянье в его голосе говорило о том, что друг за меня волнуется. Я лихо ему подмигнула, и радостно прочирикала:
– Не волнуйся, все будет хорошо. – А про себя подумала, выскакивая за дверь: «Поздно, доктор, пить боржоми…»
Всю дорогу до музея я бежала бегом, боялась опоздать. Когда я, запыхавшись, выскочила из-за угла, то на крыльце увидела Татьяну Семеновну, запирающую двери музея на ключ. Я подскочила к ней и прерывисто заговорила:
– Простите, пожалуйста… Мы с Флорой Зигмундовной договорились о встрече в конце рабочего дня. А она что, уже ушла?
Пожилая женщина взглянула на меня сердитыми, осуждающими глазами, словно я была у нее врагом номер один, и пробурчала совсем не ласково, я бы даже сказала, несколько ядовито:
– Флору Зигмундовну после вашей с ней беседы скорая увезла!
С этими словами, она спрятала ключи в коричневую сумку из искусственной кожи, похожую на баул, вздернула высоко голову и не глядя на меня, пошла по тротуару, спеша от меня отделаться. Но, в данный конкретный момент, мне было безразлично ее ко мне отношение. Главное было узнать, что с Флорой. Я ее догнала, и зашагала рядом, стараясь подстроиться под ее широкий шаг.
– А в какую больницу ее увезли? И что с ней?
Тетка остановилась, сердито нахмурилась глядя на меня, и выпалила:
– Вы что, хотите и в больнице ей покоя не давать?! Мало вам разговоров было, что человека потом с сердечным приступом увозят?! – Она, уперев руки в бока, стала на меня надвигаться, словно крейсер на боевом ходу.
Я мелкими шажками начала отступать, пока не уперлась спиной в стену стоящего рядом дома, и растерянно залепетала.
– Да, что вы!! Мы же с ней об истории говорили. Она хотела рассказать мне об арийской культуре. А потом, я же знаю, что у нее никого нет из родственников. Может, ей что-то покушать домашненького надо принести…
Мой извиняющийся лепет произвел на Татьяну Семеновну, как видно, благоприятное впечатление. Потому что, складка между сурово сдвинутыми бровями расправилась. Она окинула меня с ног до головы подозрительно прищуренным взглядом, и сменила гнев на милость.
– А-а-а… Ну, тогда, ладно… В первую городскую ее увезли, в кардиологию.
Я решила до конца использовать ее доброту, и спросила:
– А где у вас тут первая городская?
Тетка принялась мне подробно объяснять. Я кивала головой в нужных местах, в конце ее поблагодарила, попрощалась со всей возможной душевностью, и понеслась на трамвайную остановку. Сойдя в нужном месте, заскочила в овощной магазин, купила яблок, у, сидящей рядом с магазином, бабульки купила букет темно-фиолетовых астр, и заспешила в сторону больницы. За высоким кованным забором высились могучие старые каштаны вперемешку с липами. Кое-где листва уже начала просвечивать легкой желтизной, подсвеченная лучами заходящего солнца, напоминая, что лето скоро закончится. Я сосредоточено шагала вдоль забора, пока не дошла до распахнутых ворот. Зайдя внутрь больничного парка, заспешила, по вымощенным камнем пешеходным дорожкам, ко входу в приемный покой.
Парк был уютным, с пышными клумбами пламенеющих сальвий и петуний, со скамейками, расставленными в подходящих местах, рядом с небольшими журчащими фонтанами. И само здание больницы впечатляло своей архитектурой в позднеготическом стиле со стрельчатыми окнами на башенках, стоящими по краям самого здания, с выточенными в камне узорами по карнизам. Скорее всего, это был старинный особняк, когда-то принадлежавший какой-нибудь очень богатой семье.
Но, на все эти красоты, я посмотрела мельком, озабоченная совсем другими проблемами на данный момент. Наверное, позже, я с удовольствием приду сюда и все тщательным образом осмотрю, прогуляюсь по тенистым аллеям, посижу на скамье рядом с фонтаном, полюбуюсь разноцветием клумб. А пока, я быстрым шагом проскакивала мимо всех этих красот, обеспокоенная здоровьем Флоры. Тем более, что меня грызло чувство вины за происшедшее. Если бы я не начала этот разговор, который растревожил ее память, возможно, ничего бы не случилось. Так что, выходило, что права была Татьяна Семеновна, когда сердилась на меня. И осознавать это было горько.
Но, не доходя метров сто до дверей подъезда приемного покоя, Я вдруг заметила то, что заставило меня резко притормозить, и укрыться за ближайшим кустом. Рядом с дверями, к которым я так стремилась, на стоянке, стояла уже знакомая мне черная «Волга».