Отправляюсь вперед по улице без приключений, но через два дома дорогу неожиданно преграждают птицы. Если не ошибаюсь, гуси.
Идти по обочине, где в траве могут поджидать вонючие неприятности, не хочу, и я шугаю несанкционированный митинг. Часть птиц сваливает в сторону, часть остается, но я шагаю вперед, рассчитывая, что со следующим устрашающим действием и остальные тоже свалят и дадут пройти. Вот только неожиданно мои планы нарушает здоровенный гусяра. Расправив крылья и издавая устрашающие вопли, он оказывается напротив, всем своим видом показывая, что за беспредел, который я устроил, мне придется иметь дело с ним.
Усмехаюсь, смотря на предводителя этого птичьего недоразумения, и надменно бросаю:
– Эй, ты, проваливай! А то шею сверну и пойдешь в суп.
Видимо, человеческую речь он не понимает, поскольку продолжает воинственно исполнять передо мной свой дикий танец. Замахиваюсь сумкой, чтобы согнать с него спесь, рассчитывая, что он позорно ретируется в сторону, но это воинственное чудо в перьях подскакивает и больно щиплется.
Морщусь. Черт! Хорошо хоть джинсы смягчили укус. Был бы в шортах, выл бы уже на всю деревню.
– Вот гад! – воплю и слышу за спиной звонкий детский смех.
Оборачиваюсь и замечаю у соседнего дома маленькую смеющуюся заразу с прутиком.
– Отгони их, – командую ей, но она отрицательно качает головой, так что тонкие косички колышатся, как ветки на ветру.
– Неа.
– Ты че такая дерзкая? Сейчас как поймаю и за уши оттаскаю.
– А ты попробуй-ка догони, – бросает она, цепляясь за меня своими черными глазами-бусинками, вот-вот готовая сорваться и побежать.
Хочу сделать рывок, но, оказавшись в гусином кольце, не могу двинуть за ней. Не по головам же!
Мелкая убегает, сверкая пятками, а я, решив, что встречу ее еще и проведу воспитательную работу, меняю направление и неожиданно замахиваясь сумкой, прорываю блокаду в месте, где собрались, вероятно, не такие безбашенные гуси. Вот только ненормальные птицы не оставляют меня в покое и преследуют, как врага народа, а гребаный предводитель снова умудряется ухватился за штанину, при этом больно прижать икру.
Продолжаю идти к дому, таща за собой упрямого гуся, обещая себе, что отомщу: выловлю его и съем.
Кто бы мог подумать, что птицы могут быть хуже собак!
Врываюсь в калитку, еле избавляясь от преследователей, и смотрю по сторонам, как бы здесь на настоящего пса не нарваться. В этот момент встречаюсь взглядом с волчьей мордой, которая тут же обретает остальные части тела, выскочив из конуры, и начинает устрашающе тявкать. Только в отличии от гусей, этот экземпляр на цепи и до меня ему не добраться.
– Хоть обтявкайся, – кидаю ему и поднимаюсь на крыльцо.
Стучу в дверь. Ни звука.
Открываю и зову:
– Анна Васильевна!
Снова тишина.
Вхожу в темное помещение и сослепа со света врезаюсь куда-то не туда, потому как на меня начинает валиться какая-то утварь. Еле успеваю прикрыть сумкой голову, чтобы не получить сотрясение мозга.
Когда все баки и кастрюли находят свое пристанище на полу, я улавливаю шаги, а когда глаза привыкают к полумраку, вижу объемную бабку.
Тяжелый взгляд, как сковорода в руке, с которой она меня встречает.
Вот так экземпляр!
В моем понимании, собранном из детских воспоминаний маминой мамы, бабушка – это божий одуванчик, а не карга с местным средством самообороны и убийственным взглядом.
– Ты кто таков?
– Дёмин.
– Ааа, Васькин внук, – она разворачивает свою тушу и жестом показывает следовать за ней.
Иду, глазея по сторонам. Да, антураж, конечно, специфичный. Не хватает только Бабы-Яги, Кощея и прочей нечисти. Ну ничего. Привыкну.
Хозяйка доходит до стола и садится на лавку, указывая глазами на соседнюю.
Послушно плюхаюсь и смотрю на нее. При свете, падающем из окна, баба Нюра не кажется такой страшной, как показалась там, в коридоре, но, судя по морщинам, залегшим на переносице, она явно скверного характера.
Молчу и наблюдаю, как родственница наливает заварку и кипяток из самовара и придвигает мне чашку.
– Как звать-то тебя?
– Дени.
Бабка давится чаем, потом смотрит на меня опять таким же душевыдирающим взглядом и произносит:
– Так, Дениска, давай потолкуем.
Чувствую, разговор мне не понравится, но вариантов нет. Автобусы из этой дыры только утром отправляются.
– Отец твой попросил тебя временно схоронить в хате. Я дала добро с условием, цто ты меня слушаешь и проблем не создаешь.
Киваю. Проблем здесь захочешь – не создашь, а слушать… Не думаю, что у бабки возникнут желания из серии «Пойди туда, не знаю куда, и принеси то, неизвестно что».
– Тогда цаевницай и пойдем, покажу твое место.
Пью чай с пирогом, который кажется самым вкусным изделием из теста, которое я пробовал в жизни, и следую за хозяйкой.
Лестница на чердак смущает, но я, как креативщик, ищу во всем плюсы. Практически собственная территория.
Прохожу по бревнам, ведущим к комнате, пытаясь удержать равновесие, как эквилибрист в цирке, и с удивлением наблюдаю, как женщина шестьдесят плюс, весом восемьдесят плюс легко маневрирует впереди меня.
Чудеса. Но, может, мне оттого так сложно удержать равновесие, что я постоянно оглядываюсь и смотрю то на старый деревянный сундук, точно из прошлого века, припаркованный в углу, то на веники, висящие на веревке, то на еще какую-то траву.
– Проходи, – открывая комнату, произносит она.
Захожу. Каморка с кроватью и шкафом на другой стороне, небольшой столик у окна. Да у меня в квартире санузел побольше будет, а уборку в этом помещении, наверное, делали в прошлом веке.
Кривлюсь.
– Да здесь паутина кругом. Причем не всемирная, а такая себе настоящая, с пауками.
– Сейцас метелку тебе дам. Обустроишься.
– Я?
– А кто? Я, цто ли, старая, тебе прислуживать буду?
Бабка уходит, а я падаю на кровать одновременно с упавшим ниже плинтуса настроением, но мгновенно дергаюсь, услышав дикое истошное «мяу».
Резко подскакиваю и вижу, как несется прочь, в оставленную щель в двери котяра, замаскировавшийся на покрывале.
Звездец! Может, не надо было обращаться к отцу? В городских джунглях все знакомо и привычно, а здесь на каждом углу ждет засада.