Глава первая

Эту большую квартиру в Серебряном переулке с видом из окна на остатки кладки колокольни церкви Николы Явленного, которую московские власти обещают вскоре восстановить, и, если посмотреть из того же окна наискосок, на Арбат военный психотерапевт, профессор, полковник Игорь Илларионович Страхов купил совсем недавно благодаря гонорару за изданную в Китае книгу. Хотя в России все простые люди ругают сам Китай и низкокачественные китайские товары, заполонившие российский рынок, Игорю Илларионовичу китайцы ничего плохого не сделали и даже заплатили неслыханный по нынешним временам гонорар, и он к ним относился почти с симпатией. Таких гонораров не платят ни в России, ни в Европе, ни в США. Китай – страна большая, и тиражи книг там все еще так же велики, как когда-то были в Советском Союзе. Потому и гонорар большой. Так ему объяснили. Даже на научную литературу тиражи были намного больше, чем в той же России на разрекламированную популярную беллетристику. А кто же будет недоволен тем, что ему хорошо платят. Профессор был доволен. Хорошо заплатили, значит, есть за что…

Изначально профессор Страхов хотел купить квартиру попроще и в районе более дешевом, и даже деньги на покупку были отложены еще во времена, когда была жива жена, но что-то сорвалось с покупкой. Кажется, продавцу предложили выгодный вариант обмена, и он его предпочел. А тут этот гонорар подвалил. Дополнительно удачно продал старую квартиру, тоже, кстати, китайцу, только российскому гражданину, и так, благодаря стараниям китайцев, стал жить там, где жить никогда и не мечтал.

В квартире пока еще царил кавардак. Как въехали в нее, так все руки не доходят порядок навести. Кроме того, полковник заказал книжные стеллажи для своего кабинета, чтобы они подходили по размеру. Стеллажи не были еще готовы, и книги его обширной библиотеки лежали в разных углах связанными стопками. Порядок соблюдался только на письменном столе, за которым Игорь Илларионович работал. Если на столе был беспорядок, если даже лежал лишний лист бумаги, это отвлекало внимание и сбивало с мысли. И потому стол полковника Страхова всегда был чистым, без единой пылинки на стекле. А под стеклом только одна бумажка в половину стандартного листа формата А4 – номера нескольких нужных служебных телефонов – и фотография покойной жены. Жену профессор похоронил полгода назад и до сих пор не мог привыкнуть к одиночеству, которое не могла полностью скрасить дочь. Она и дома-то бывала не всегда. Часто только ночевать приходила.

В этот вечер дочь обещала привести своего друга, а тот еще какого-то своего друга или просто товарища, у которого были серьезные проблемы с психикой, причем проблемы, напрямую касающиеся работы профессора Страхова. Друг дочери, Борис, вертлявый и пронырливый журналист, считающий, что он знает все, но часто путающий, как почти все журналисты, вещи, обыденные для специалиста, профессору не нравился. Тем не менее это был выбор дочери, и Игорь Илларионович старался никоим образом не давить на Алину. В данном случае полковник вообще не мог понять, откуда Борису известны его работы и почему он уверен, что тот друг Бориса, или его товарищ, может быть, даже и плохо знакомый человек – за Борисом и это «не заржавеет»! – как раз является клиентом профессора. Во всей большой России мало кто знает, чем профессор занимается, поскольку главные дела Страхова являются государственной тайной. Даже в Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Пирогова, где он еще и преподает и является руководителем исследовательской лаборатории, студенты полностью не осведомлены о тематике работ своего профессора, хотя кое-кто знает, что он руководит еще одной исследовательской лабораторией, и даже некоторые из студентов в той лаборатории помогают своему профессору. Однако и они не в курсе основных дел. Знают только свои конкретные участки исследований. Составить из разрозненных кусочков целый пирог может только один полковник Страхов. Но Борис, оказывается, все знает. Конечно, он это только декларирует с привычной журналистской наглостью. Это несколько смешило Игоря Илларионовича, но поговорить со своим «потенциальным клиентом» профессор согласился, думая, что если сам не сможет помочь человеку, то, по крайней мере, договорится с кем-то из знакомых специалистов, которые, возможно, и сумеют помочь.

Сейчас Алина заваривала зеленый чай. Заваривала так, как учил ее когда-то отец. Наверное, хотела сделать его добрее к своим друзьям. Но он и без того дочери ни в чем не отказывал. Ведь они остались только вдвоем, и это их сплотило, как думал профессор.

Чтобы встретить гостей, Игорь Илларионович оделся в военный мундир. Конечно, не в парадную, а в повседневную форму, которую носил обычно только на лекции в национальном исследовательском медицинском университете. Правда, там он на мундир надевал белый медицинский халат, дома халат был необязательным атрибутом. В исследовательских лабораториях можно было обходиться и без мундира. Особенно во второй, где носить мундир просто запрещалось внутренним распорядком, хотя там почти все были людьми не гражданскими.

Звонок в дверь раздался на полчаса позже обещанного времени. Что журналисты вообще народ необязательный, это Игорь Илларионович хорошо знал. И потому особо не волновался. Волновалась только Алина, но ее волнение было понятным, она просто боялась, что опоздание может не понравиться отцу. Ее он с детства приучал уважать чужое время. Она еще в школе училась, собиралась как-то в школу не торопясь. На замечание отца Алина сказала:

– А-а… Первым уроком литература. Можно опаздывать…

– Опаздывать нельзя никогда, – Игорь Илларионович был категоричен. – Представь, что вы к экзамену готовитесь, а учитель на половину урока опаздывает и не успевает вам дать знания.

– Сейчас же не экзамен.

– Опаздывать нельзя никогда. И никуда…

Это в память Алины запало, и она старалась с тех пор уважать чужое время, как свое. Алина к отцу всегда относилась с уважением.

Дверь открывать пошла она. О чем разговаривали в коридоре, профессор не слышал, но через пару минут Алина поскреблась в дверь. Она всегда скреблась, как мышка, а не стучала.

– Да-да, я жду… – сказал Игорь Илларионович.

Вошли Борис и мужчина средних лет, за ними Алина. Уже по испуганному взгляду, который мужчина бросил по углам кабинета, Игорь Илларионович понял, что нервы у него расшатаны основательно.

– Вот, папа… – сказала Алина, словно объясняя отцу, кто пришел.

– Да, пусть проходит. Место, куда сесть, есть…

Мужчина несмело шагнул к столу. Борис последовал за ним, намереваясь, видимо, присутствовать при беседе.

– Боря, у вас тоже проблемы со здоровьем? – спросил Игорь Илларионович.

– Нет. Я просто хотел…

Он просто хотел удовлетворить свое любопытство, понял профессор.

– Помогите, пожалуйста, Алине на кухне…

Борис вышел, состроив кислую мину. Вышел откровенно неохотно.

– Итак, вас зовут… – приступил профессор Страхов к беседе.

– Тезка ваш. Игорь…

– А отца своего вы помните?

– Конечно. Он, слава богу, еще жив и здоров.

– Тогда и отчество, пожалуйста.

– Игорь Владимирович.

– Вы чем, Игорь Владимирович, занимаетесь?

Последовала долгая артистическая пауза.

– Я – артист. Работаю в театре-студии…

Это было произнесено с типичным актерским пафосом. Словно бы с желанием удивить человека и подчеркнуть перед ним свою значимость. Игорь Илларионович несколько раз встречался с артистами, и даже с известными, носящими звания, и, кроме амбиций и высокого мнения о себе, больше ничего в них не увидел. Ни интеллекта, ни простой человечности, ни ума. Может быть, ему просто не везло на такие встречи. Но пафосные амбиции сразу отталкивали его от желания помочь человеку. Тем не менее как врач он был обязан помогать. Даже переборов собственные симпатии и антипатии.

– Дважды, кстати, снимался в сериалах. Может быть, вы видели…

– Извините, я не смотрю сериалы. Я вообще телевизор не смотрю.

– Мне просто показалось, что вы меня узнали.

А в этой фразе даже надежда присутствовала.

– Следующий мой вопрос традиционен, – Игорь Илларионович не хотел далеко отступать от дела. – На что жалуетесь? Что беспокоит? Что привело ко мне? И почему именно ко мне?

– Все. Все мое теперешнее состояние. Может быть, я просто переработал, переутомился, когда готовили новый спектакль. Но состояние сейчас такое… Я просто затрудняюсь его как-то охарактеризовать… В голове постоянно голоса какие-то слышатся. Кто-то что-то мне приказывает, я делаю глупости, которых никогда раньше не делал, и сразу забываю об этом. А потом, когда все выплывает, вспоминаю очень смутно и не могу понять, как я это сделал. И все внутри ломается. Я чувствую себя так, словно во мне живет кто-то посторонний и управляет мной. Недавно в спектакле, при трагической сцене, я вдруг дико расхохотался. Хорошо, что и зрители, и наш режиссер приняли это за изображение истерики, нервного срыва. Это посчитали находкой. А я с такими находками постоянно живу на грани самоубийства. Я не хочу так жить, не хочу. Мне плохо от этой жизни. Я хочу быть самим собой. У меня есть собственная личность, которая борется с другой личностью, что во мне поселилась. А иногда мне хочется кого-нибудь убить. Не кого-то конкретного. А просто так – первого встречного. И мне стоит большого труда погасить в себе эти желания. И еще… Я постоянно боюсь. Абсолютно всего. Боюсь входить в дверь. Лифт наводит на меня ужас. Мне кажется, что от каждого нового человека исходит угроза. И от вас тоже…

– Вы, видимо, не расслышали часть моего вопроса. Что привело ко мне? И почему именно ко мне? Почему в простую поликлинику не обратились?

– Чтобы в «психушку» уложили? Извините, не хочу. Оттуда здоровыми не выходят. Знавал отдельных людей, кто туда попадал. После этой больницы человек становится конченым. А тут Борис посоветовал. Обещал с вами познакомить.

– Понятно. Вы пьете? – спросил профессор откровенно, видя мутные, с красными прожилками на белках, глаза актера.

– Не то чтобы трезвенник, но только изредка себе позволяю. В последнее время вообще стараюсь не потреблять. Иначе я теряю контроль над собой. Не то состояние, чтобы можно было себе позволить спиртное. И вообще, какая-то бабья истеричность во мне появилась.

– Семья у вас есть?

– Я разведен. Уже давно.

– Один живете?

– Один.

– Да, одному бывает трудно справиться со своими проблемами.

– Может, это счастье, что я один. Меня все раздражают. Будь у меня дома жена, я мог бы легко сорваться, и… И натворить бед…

Игорь Илларионович думал почти минуту. Пациент молчал.

– Ну что, будь вы человек посторонний, я бы посоветовал вам все же обратиться к участковому психиатру. Я все-таки не психиатр, я только психотерапевт. И ваш случай – не совсем мой профиль. Но поскольку вы, как я понимаю, хороший знакомый моих, так сказать, знакомых… Да, так вот… И как часто вы слышите голоса, чьи-то приказы?

– В день бывает по нескольку раз. Особенно вечером, после спектакля. Вот после репетиции не так. После репетиции я спокойнее. А после спектакля возбуждение долго не проходит, возвращаюсь домой, завариваю кофе, сажусь перед телевизором, и тут начинается…

– Какие каналы смотрите?

– У нас дом обслуживают целых три кабельных оператора. Их, в основном, и смотрю. Еще спутниковые. После спектакля обычно часов до трех ночи сижу. Спать даже не пробую. Знаю, что уснуть не смогу. Просто тупо сижу и смотрю в телевизор. Иногда даже не понимаю, что смотрю.

– Принимаете какие-нибудь препараты? Транквилизаторы или еще что-то?

– Нет. Я вообще противник всяких медикаментозных способов лечения.

– А если без них нельзя?

– Потому к вам и пришел. Вы же не работаете на аптеки, как большинство современных врачей. По крайней мере, вас трудно в этом заподозрить. Вы не ведете официального приема больных, и это уже многое значит.

– Да, к сожалению, о врачах в последние годы приходится слышать много плохого.

– И очень мало хорошего. Врачи равнодушны к больным. Они не воспринимают пришедших к ним людей как больных.

– Наверное, это так. Но, по большому счету, даже обвинять врачей в этом сложно. Один день приема в поликлинике, грубо говоря, один день чужой боли. Вы понимаете, что это такое для восприимчивого, эмпатичного человека? Ни один самый здоровый организм не выдержит такой нагрузки. И равнодушие врачей – это способ их самозащиты. Точно так же, как у полицейских. Их равнодушие – это тоже способ самозащиты, самосохранения. Болеть и переживать за всех ежедневно – просто опасно. Поэтому простите уж врачей и полицейских.

– Не знаю, как у врачей, но у нас не так. Если будешь на сцене оставаться равнодушным, если не сможешь войти в образ, лучше на сцену не выходи. Зритель не поверит. И потому, наверное, мы так устаем. Может быть, у меня просто усталость?

– Мне пока трудно сказать. А как давно у вас началось такое состояние?

– Уже больше полугода. Мне тут один знакомый советовал в Троице-Сергиеву лавру съездить. Там какой-то священник Гермоген изгоняет из людей бесов. Говорит, что со мной очень похожий случай. А я уже настолько от всего этого устал, что готов даже к священнику обратиться.

– Вы, я вижу, человек неверующий.

– Меня воспитывали атеистом.

– Вы говорите так, словно этим гордитесь. Нас всех воспитывали атеистами. Особенно наше поколение. Но многие сами пришли к Богу. Я бы вам посоветовал подумать об этом. Но настаивать не буду. Я сам, по роду своей профессии, занимаюсь тем, что христианство отвергает. И могу вам предложить только такую помощь. Не христианскую. Я попробую в состоянии гипноза определить корни вашего нервного расстройства. Если оно нервное, я, возможно, буду в состоянии вам помочь. Если это расстройство психическое, я поговорю со своими коллегами. По крайней мере, я вам помогу найти достойного психиатра, который не уложит вас сразу в больницу, а постарается помочь амбулаторно. И даже негласно.

Игорь Илларионович вышел из-за рабочего стола, приоткрыл дверь и сказал в коридор:

– Алина, мы будем проводить сеанс, постарайтесь нам не мешать.

Смех на кухне сразу стих, и до профессора донесся только невнятный шепот. Это ему не мешало, тем более дверь была закрыта.

Профессор вернулся к пациенту.

– Встаньте ко мне лицом. Смотрите прямо перед собой. Расслабьтесь. Вы недавно пришли с улицы. Сильный снег идет?

– В этом году еще не было снега, профессор. Зима не спешит к нам…

– Но вы пришли, полностью засыпанные снегом! Я же видел!..

Артист задумался. И в этот момент Игорь Илларионович властно приказал: «Спать!»

– Спать! Вы будете спать и слышать только мой голос. Даже с закрытыми глазами вы будете прекрасно меня слышать и все понимать. Вы будете отвечать только на мои вопросы. Никакие посторонние помехи не будут вам мешать. Спать… Спать… Спать…

Это был старый способ быстрого введения в гипнотический сон. Можно вводить постепенным счетом, жестикуляцией, концентрацией на светящихся предметах, поглаживанием, а можно вводить пациента сразу, задав ему нелепый вопрос, заставив задуматься. И в этот момент его психика и поддается суггестическому приказу.

– Вы сейчас спокойны. Вы расслаблены. Вы прекрасно себя чувствуете. Все ваше беспокойство куда-то ушло. И вы отчетливо помните, откуда оно взялось. Вы все хорошо помните. Вы помните, когда в первый раз оно пришло к вам. Когда?

– Когда я сделал это… Я совсем забыл, что сделал это, а беспокойство осталось. Я не знаю, зачем я это сделал. Мне кто-то приказал так, что я не мог отказаться. Мне приказали, и я убил ее. И совсем про это забыл…

Артист вдруг замолчал и сжал губы.

– Кого вы убили? – спросил профессор. – Кто приказал вам?..

– Что ты суешься не в свое дело… Еще один вопрос, и он умрет! – вдруг ответил хорошо знакомый профессору голос.

Уста артиста говорили чужим голосом. Может быть, он был хорошим артистом – этого Игорь Илларионович не знал. Но имитатором он точно был талантливым. И голос повторил так, что профессор узнал его без всякого труда. Голос этот характерный, густой и властный. С таким голосом хорошо бы диктором на радио работать. Любой Левитан позавидовал бы.

– Я сейчас досчитаю до пяти, и вы проснетесь… – резко пошел на попятную Игорь Илларионович. Он не хотел смерти постороннего человека в своем кабинете. И был уверен, что при следующем вопросе артист умрет, и потому предпочел прекратить сеанс.

– Один… Вы спокойны… У вас хорошая и крепкая нервная система. Два… Вы спокойны, и нет причин, которые мешали бы вам хорошо себя чувствовать… Три… Сейчас вы проснетесь. Мы будем пить чай. И вас ни разу за весь вечер не посетит беспокойство. Четыре… Просыпайтесь… Пять… Все хорошо. Садитесь…

Профессор вернулся на свое место и расстегнул полковничий китель. В последнее время он стал сильно и резко поправляться, и китель уже давил на живот, особенно когда сядешь – того и гляди, пуговицы «с мясом» оторвутся. Но и в расстегнутом кителе Игорю Илларионовичу было трудно дышать. Артист сидел по другую сторону стола и ждал, что скажет профессор. Но долгого молчания не выдержал.

– Я долго был это… «в отключке»?

– Нет. Не долго. Что же, молодой человек… Могу дать вам несколько советов, не объясняя сути. Возможно, мои советы покажутся вам странными, тем не менее это единственное, чем я могу вам помочь. Во-первых, не включайте телевизор. Никогда не сидите перед ним. А еще лучше… Да, это будет, думаю, лучше всего… Есть у вас возможность хотя бы месяц пожить где-то в другом месте? Скажем, за городом. Если есть такая возможность, сегодня же уезжайте. Сразу, как выйдете от меня. Зайдите домой только для того, чтобы забрать необходимые вещи, документы, деньги. И уезжайте. Хотя бы на месяц. У вас есть такая возможность?

– У меня домик в деревне. Не совсем под Москвой, но все же. Можно на электричке ездить. Только я не понимаю, чем это поможет. Мысли-то мои со мной…

– Вы многого не понимаете. Две минуты назад вы были на волосок от смерти. В деревне, на свежем воздухе… И, главное, без телевизора… Вы можете прийти в себя… Не гарантирую, но это может помочь. И не отвечайте на звонки, если они идут с незнакомого номера. И вообще все разговоры ведите предельно коротко. Просто сообщите собеседнику, если не имеете возможности не отвечать ему, что сейчас заняты и сами перезвоните позже. Но не перезванивайте. Минимум общения через сотовую связь. Попробуйте использовать стационарную, хотя сейчас большинство людей от стационарных телефонов отвыкли. Когда будете по необходимости в город приезжать… Вы же работаете… По улице идете, смотрите себе под ноги. Не глазейте по сторонам. Избегайте встречаться с кем-то взглядом, не рассматривайте рекламу. Просто погрузитесь в свои размышления. Если беспокойство не будет проходить, снова приезжайте ко мне. Через неделю… Примерно в это же время. Я буду свободен. Можете уже без Бориса. Мы вместе подумаем и что-нибудь придумаем. Адрес запомнили?

– Нетрудно запомнить. Дом Манукова[8]

– Хорошо. Буду ждать. Если все будет нормально и встреча не понадобится, просто позвоните мне, – полковник протянул артисту свою визитную карточку с номером сотового телефона.

Игорь Владимирович встал.

– А вообще, Игорь Илларионович, можете сказать, что со мной случилось?

Профессор помедлил с ответом, но все же дал его.

– Я затрудняюсь назвать это правильно, по-научному. Если не по-научному, если по-народному, то вы просто «зомбированы», или, что сейчас тоже часто применяется, «закодированы». Я не берусь сразу определить, каким образом и с помощью чего это сделано. Может быть, через телевизор, может быть, через Интернет, может быть, через сотовый телефон, может, просто вам в квартиру «рамку» установили. Есть такие антенны-трансляторы, называются «рамками». Правильно ваш знакомый советовал вам съездить в Лавру на сеанс экзорцизма. Он был недалек от истины, хотя и не полностью прав. И я не уверен, что экзорцист сможет вам помочь. Я бы, если говорить грубо, сказал, что с вами произошел инфернальный случай. Только произошел он по вине не сатаны, а людей. И хорошо, что вы не все помните, что делали. Иначе вам бы жилось гораздо труднее. Поезжайте в деревню. Восстановитесь…

После сорокаминутного чаепития с тортом и после ухода гостей, которых пошла проводить до станции метро Алина, Игорь Илларионович сел за свой рабочий стол и обхватил руками голову. Ему было над чем подумать. Хотя началась головная боль, мешавшая думать. Во-первых, тот голос, которым неожиданно заговорил Игорь Владимирович. Связь просматривалась очевидная. Это голос Арсена Эмильевича Торсисяна, сослуживца профессора Страхова и тоже профессора, руководителя соседней лаборатории. Правда, лаборатория профессора Страхова называется научно-изыскательской, а лаборатория профессора Торсисяна – научно-практической. Разница понятна. Торсисян пользовался тем, что нарабатывал Страхов. Но соваться в дела Торсисяна Игорь Илларионович не собирался. У него не было намерения оставлять свою дочь сиротой.

Второй вопрос касался Бориса, друга Алины. Откуда этот полуграмотный, вертлявый и суетливый журналистишка что-то знает о работе Игоря Илларионовича? Во время чаепития он трижды пытался завести разговор о делах Страхова, и каждый раз делал акцент на том, что привел профессору клиента, которому никто другой помочь не сможет. И это было так. Борис говорил правду. В стране нет больше специалистов, обладающих необходимыми знаниями, которые способны были бы помочь человеку в большей степени, чем полковник Страхов. Более того, даже в мире таких специалистов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Именно потому его книга была так хорошо воспринята в Китае, гораздо с большим интересом, чем в России, где вышла минимальным тиражом на очень плохой бумаге. А теперь с китайского на английский книгу переводят американцы, на французский с китайского переводят французы, на немецкий тоже с китайского – немцы. Правда, венесуэльцы переводят с русского на испанский. Но это скорее исключение из правил. И потому профессор Страхов специально для венесуэльского издания написал новое предисловие. А переводчики на другие языки часто звонят Игорю Илларионовичу, желая выяснить вопросы, которые не очень им понятны при изложении иероглифами. Иероглифы допускают много вольных трактовок, а переводчики желали точности. Приходилось отвечать, часто даже письменно через Интернет. При этом несколько раз переводчики, в том числе и дружественные венесуэльские, касались вопросов, которые в книге не отражены, тем не менее было ясно, что профессор Страхов занимался их проработкой. Но эти вопросы были закрытой тематикой, которую у него хотели выудить. И Игорь Илларионович отлично чувствовал, что можно сообщать, а что не должно выходить за стены лабораторий.

Но все же – выходит. Причем выходит не за стены лаборатории Страхова, а за стены лаборатории Торсисяна. И встретился Игорь Илларионович с этим явлением совершенно случайно и заработал себе этой встречей только головную боль…

Загрузка...