Золотые Ворота - читать онлайн

Глава 1

Операцию предстояло провести с хирургической точностью и тщательностью, которая если не по масштабам, то по уровню могла бы соответствовать высадке союзных войск в Европе во время Второй мировой войны. Это было сделано. Подготовку надлежало осуществить в обстановке полной секретности. Это было сделано. Необходимо было добиться полной координации действий. Это тоже было сделано. Все участники операции должны были вновь и вновь проигрывать отведенные им роли, чтобы довести свои действия до автоматизма. И они это сделали. Требовалось предусмотреть любую случайность, любое малейшее отклонение от намеченного плана. Это было сделано. И наконец, уверенность этих людей в своей способности выполнить задуманное, даже если все с самого начала пойдет наперекосяк, должна была быть непоколебимой. Таковой она и была.

Эту уверенность вдохнул в них руководитель операции, Питер Брэнсон, высокий, крепко сбитый тридцативосьмилетний мужчина с темными волосами и приятными чертами лица. На его губах почти постоянно играла улыбка, но светло-голубые глаза давно забыли, что значит улыбаться. Брэнсон был одет в полицейскую форму, однако к полиции не имел никакого отношения. Как, впрочем, и остальные одиннадцать человек, собравшиеся вместе с ним в заброшенном гараже неподалеку от озера Мерсед, на полпути между Сан-Франциско и Дейли-Сити, хотя трое из них носили такую же форму.

Единственная стоявшая здесь машина явно не вписывалась в интерьер гаража, больше похожего на сарай без передней стены. Это был автобус, хотя данное слово вряд ли уместно по отношению к сверкающей роскошью громадине, верхняя половина которой была выполнена из затемненного стекла, если не считать стоек из нержавеющей стали. Внутри машины вместо обычных автобусных сидений были установлены в мнимом беспорядке около тридцати вращающихся кресел с удобными подлокотниками и индивидуальными выдвижными столиками. В задней части машины находились гардеробная и бар с великолепным выбором напитков, а за ними – обзорная площадка, пол которой отодвигался, обнаруживая просторное багажное отделение. Оно было заполнено сейчас почти до отказа, но вовсе не багажом. В этом вместительном отсеке размером два на два метра хранились, среди прочего, два электрических генератора, работающих на бензине, два прожектора диаметром пятьдесят сантиметров и несколько штук меньшего диаметра, два необычных по виду снаряда на треножниках, несколько автоматов, большой деревянный ящик без надписей, обитый железом, несколько деревянных ящиков поменьше, покрытых смазкой, и другие предметы, среди которых особенно подозрительно выглядели большие связки веревки. Люди Брэнсона как раз заканчивали погрузку.

Покупка этого автобуса, одного из шести ему подобных, обошлась Брэнсону в девяносто тысяч долларов – он счел эту сумму ничтожной, если учесть, для какой цели предназначалось это транспортное средство. Детройтской фирме Брэнсон представился агентом некоего миллионера, большого оригинала, желающего, чтобы его новый автобус покрасили в ярко-желтый цвет. Однако, оказавшись в руках Брэнсона, он стал ослепительно-белым.

Два из пяти остальных автобусов приобрели настоящие миллионеры, которые намеревались использовать их как комфортабельные дома на колесах для путешествий во время отпуска. Этим машинам, оборудованным скатами для въезда малолитражных автомобилей, суждено было по пятьдесят недель в году простаивать в специально выстроенных гаражах.

Оставшиеся три автобуса купило правительство.

Было раннее утро, заря еще не занялась.

Три белых автобуса, ставших собственностью правительства, стояли в одном из гаражей в центре Сан-Франциско. Их большие раздвижные ворота были заперты. В углу гаража мирно спал в шезлонге мужчина в штатской одежде, придерживая вялыми руками лежащий на коленях обрез. Когда в гараже появились двое непрошеных гостей, он продолжал дремать и так и остался в блаженном неведении, что ему дали вдохнуть усыпляющего газа из газового пистолета, после чего он заснул крепче прежнего. Проснувшись несколько часов спустя, он по-прежнему не понимал, что произошло, и вряд ли сообщил своему начальству, как долго спал на посту.

Все три автобуса были как две капли воды похожи на автобус Брэнсона, по крайней мере внешне, однако средний из них имел два существенных отличия: одно заметное, а второе – нет. Он весил тонны на две больше своих собратьев, поскольку пуленепробиваемое стекло гораздо тяжелее обычного, а у этих машин площадь стекол была огромной. А интерьер этого бронированного экипажа воплощал самые смелые мечты путешествующего сибарита, чего и следовало ожидать от личного транспортного средства президента страны.

В президентском автобусе стояли друг против друга два огромных дивана, такие глубокие, мягкие и удобные, что человек с избыточным весом, обладающий здравым смыслом, дважды подумал бы, стоит ли садиться на такой диван, потому что принять вновь вертикальное положение он смог бы, лишь приложив неимоверные усилия или прибегнув к помощи лебедки. Там же располагались и четыре кресла со столь же предательски роскошными очертаниями. И это было все, если говорить о местах для сидения. В салоне автобуса имелось несколько искусно замаскированных кранов с холодной водой, а также несколько кофейных столиков из меди и блестящие, отделанные золотом вазы, ожидающие своей ежедневной порции свежих цветов. Чуть далее располагались умывальная комната и бар, причем солидных размеров холодильник в данном конкретном – и необычном – случае был битком набит фруктовыми соками и безалкогольными напитками, из уважения к привычкам почетных гостей президента, которыми сегодня были арабы, и следовательно, мусульмане.

В задней части президентского автобуса, за стеклянной перегородкой, находился центр связи – настоящий лабиринт миниатюризированных электронных систем, приводившихся в действие, как только президент появлялся в машине. Говорили, что все эти установки стоили больше, чем сам автобус. Кроме радиотелефона, по которому можно было связаться с любой точкой земного шара, там имелся стеклянный ящичек, открывавшийся с помощью специального ключа. В нем было пять кнопок разных цветов. При нажатии на первую из них немедленно устанавливалась прямая связь с Белым домом, вторая кнопка обеспечивала связь с Пентагоном, третья – со стратегическим авиационным командованием, четвертая – с Москвой, пятая – с Лондоном. Не говоря уже о необходимости постоянно поддерживать контакт с вооруженными силами, президент был настоящей жертвой телефонизации, вплоть до того, что рядом с президентским креслом стоял еще и местный телефон, соединявший главное лицо страны с центром связи в автобусе.

Однако незваных гостей интересовал не президентский автобус, а тот, что стоял слева от него. Они вошли в него через переднюю дверь и немедленно сняли металлическую пластину рядом с сиденьем водителя. Один из вошедших посветил фонариком вниз и, по-видимому, сразу же нашел то, что искал. Он взял у своего спутника что-то похожее на полиэтиленовый пакет с замазкой, к которому был подсоединен металлический цилиндр длиной около восьми сантиметров и толщиной около трех сантиметров, и аккуратно прикрепил все это клейкой лентой к металлической стойке. Этот человек явно знал, что делает, и неудивительно, ведь худой и мертвенно-бледный Рестон был известным специалистом-взрывником.

Затем эти двое прошли в конец автобуса, к бару. Рестон встал на стул, открыл дверцу верхнего шкафчика и обозрел его содержимое. Если людям из президентского кортежа и предстояло от чего-то страдать, то только не от жажды. В шкафчике, в подставке с круглыми отверстиями, стояли два ряда бутылок, и первые десять слева, по пять в каждом ряду, были бурбоном и шотландским виски. Рестон наклонился и заглянул в нижний шкафчик, обнаружив там точно такой же набор бутылок, причем все они были полными. Казалось маловероятным, что в ближайшее время кого-нибудь заинтересует содержимое верхнего шкафчика.

Рестон извлек эти десять бутылок из ячеек подставки и передал их своему товарищу, стоящему внизу. Тот оставил пять из них на стойке, а остальные пять сунул в холщовую сумку, видимо специально принесенную для этой цели. Затем он протянул Рестону странное снаряжение, состоящее из трех частей: маленького цилиндра наподобие того, что был установлен ранее; устройства, напоминающего пчелиный улей около пяти сантиметров в высоту, и прибора, очень похожего на автомобильный огнетушитель, с тем лишь исключением, что у него была пластиковая головка. Последние два предмета были соединены с цилиндром проводами.

У «улья» снизу имелась резиновая присоска, но Рестон, кажется, не слишком доверял подобным штукам, потому что извлек откуда-то тюбик моментального клея и обильно смазал им донышко «улья». Затем он крепко прижал прибор к задней стенке шкафчика, примотал к нему клейкой лентой большой и маленький цилиндры и, не успокоившись на достигнутом, примотал все сооружение к отверстиям подставки. Наконец он вернул в передние ячейки пять бутылок, которые полностью скрыли устройство. Закрыв дверцу шкафчика и поставив на место стул, Рестон вместе со своим товарищем покинул автобус. Сторож продолжал безмятежно спать. Двое мужчин вышли через ту же боковую дверь, через которую вошли, и заперли ее за собой.

Рестон достал переносную рацию и произнес:

– «Пи-один»?

Усиленный динамиком голос четко прозвучал в автобусе, стоящем в гараже к северу от Дейли-Сити. Брэнсон повернул переключатель:

– Да?

– Все в порядке.

– Отлично. – В голосе Брэнсона не прозвучало бурной радости, потому что для нее не было особых причин; наоборот, он бы сильно удивился, если бы после шести недель основательной подготовки что-то пошло не так. – Возвращайтесь вместе с Маком на квартиру и ждите.

Джонсон и Брэдли были необыкновенно похожи: оба симпатичные, молодые (чуть старше тридцати лет), светловолосые и почти одинакового телосложения. А кроме того, они имели поразительное сходство в телосложении и цвете волос с двумя только что разбуженными молодыми людьми, которые приподнялись в своих постелях в гостиничном номере и с вполне понятным удивлением и гневом смотрели на незнакомцев. Один из них прорычал:

– Кто вы, черт возьми, и что вы здесь делаете?

– Будьте добры понизить голос и выбирать выражения, – посоветовал ему Джонсон. – Офицеру морской авиации это не к лицу. Кто мы, не имеет значения. А здесь мы потому, что нам необходимо переодеться. – Он посмотрел на свою «беретту» и указательным пальцем левой руки дотронулся до глушителя. – Думаю, не стоит вам объяснять, что это такое.

Объяснения и в самом деле были ни к чему. В действиях Джонсона и Брэдли чувствовался такой бесстрастный профессионализм, такая спокойная уверенность, что обитатели номера лишились дара речи и утратили всякое желание действовать. Пока Джонсон стоял, небрежно помахивая пистолетом, Брэдли открыл принесенный с собой чемоданчик, вынул из него длинную тонкую веревку и связал двух пленников с быстротой и ловкостью, которые свидетельствовали о немалом опыте в подобных делах. Когда он закончил, Джонсон открыл шкаф, достал из него два костюма и протянул один из них Брэдли со словами:

– Примерь, подойдет ли по размеру.

Обоим подошли не только костюмы, но и фуражки. Джонсона это нисколько не удивило: Брэнсон, этот гений планирования, практически никогда не ошибался.

Брэдли оглядел себя в большом зеркале и заметил с легкой грустью:

– Надо было оставаться законопослушным гражданином. Форма лейтенанта морской авиации мне определенно подходит. Да и ты в ней неплохо выглядишь.

Один из связанных спросил:

– Зачем вам форма?

– Мне всегда казалось, что пилоты морских вертолетов умнее.

Человек вытаращил на него глаза:

– Господи! Не хотите ли вы сказать, что…

– Вот именно. И кстати, мы оба, вероятно, летали на «сикорских» гораздо больше вас.

– Но форма? Зачем вам красть нашу форму? Ее ведь нетрудно купить. Почему вы…

– Мы ужасно скупые. Ну да, конечно, форму можно купить. Но вот чего нельзя купить, так это документы, которые в ней носят: удостоверение личности, водительские права и все такое прочее. – Брэдли похлопал себя по карману. – Однако здесь ничего нет! Где документы?

– Идите к черту! – возмутился второй пленник.

Джонсон был сама кротость.

– Герои сейчас не в моде. Где документы?

– Их здесь нет, – сказал второй связанный. – Флот относит эти документы к разряду секретных. Они хранятся в сейфе администратора гостиницы.

– О господи! – вздохнул Джонсон. – Ну зачем все так усложнять? Вчера вечером в кресле у стойки дежурного сидела хорошенькая рыжеволосая девушка. Вы, наверное, ее помните.

Двое связанных пилотов переглянулись. Ясно было, что они ее помнят.

– Девушка готова присягнуть, что никто из вас ничего не сдавал на хранение. – Джонсон холодно усмехнулся. – Вообще-то, ее вряд ли заставишь приносить присягу в суде, но раз она говорит, что вы ничего не сдавали, так оно и есть. Давайте без глупостей. У вас есть выбор. Первое: вы рассказываете нам, где документы. Второе: мы заклеиваем вам рты, и после небольшого внушения вы нам все рассказываете. Третье: если это не поможет, мы просто обыщем комнату, а вы сможете за нами понаблюдать. Конечно, если не потеряете сознания.

– Вы собираетесь нас убить?

– На кой черт нам это нужно? – искренне удивился Брэдли.

– Мы можем вас опознать.

– Вы никогда нас больше не увидите.

– Мы можем опознать девушку.

– После того как она снимет рыжий парик? Сомневаюсь. – Брэдли покопался в чемоданчике и нашел кусачки. Весь его вид выражал покорность судьбе. – Время уходит! Залепи им рты.

Пленники снова переглянулись. Один покачал головой и сокрушенно улыбнулся, другой вздохнул.

– Похоже, сопротивление бесполезно. К тому же я не хочу, чтобы мне испортили фасад. Бумаги под матрасом, в ногах.

Так оно и оказалось. Джонсон и Брэдли быстро просмотрели содержимое бумажников, обменялись взглядами, кивнули в знак согласия, вынули из бумажников тоненькие пачки долларов и положили их на тумбочки.

– Сумасшедшие придурки, вот вы кто! – сказал один из пленников.

– Возможно, очень скоро деньги будут вам нужнее, чем нам, – ответил Джонсон.

Он достал деньги из своего ставшего теперь ненужным костюма и сунул их в карман формы. Брэдли сделал то же самое.

– Можете воспользоваться нашей одеждой. Немыслимо, чтобы американские офицеры бегали по городу в полосатых трусах! А теперь, боюсь, все же придется залепить вам рты.

Он потянулся к своему чемоданчику. Один из пилотов в приступе паники попытался сесть на постели.

– Вы же сказали…

– Слушайте, если бы мы хотели вас убить, то шума от наших пистолетов с глушителями никто не услышал бы даже в коридоре. Думаете, нам хочется, чтобы вы начали вопить, едва мы выйдем за дверь? Помимо всего прочего, это принесет неудобство соседям.

После того как рты были залеплены клейкой лентой, Джонсон сказал:

– И конечно, мне не хотелось бы, чтобы вы принялись прыгать и колотиться об стены. В ближайшие два часа нам не нужно никакого шума. Так что извините.

Он нашел в своем чемоданчике баллончик с аэрозолем и брызнул в лица обоим пилотам. Затем Джонсон и Брэдли вышли из номера, повесив на дверях табличку «Прошу не беспокоить!». Джонсон дважды повернул ключ в замке, а затем обломил его с помощью кусачек.

Внизу они подошли к дежурному за стойкой. Улыбчивый юноша жизнерадостно приветствовал их. Джонсон спросил:

– Это вы дежурили вчера вечером?

– Нет, сэр. Начальству трудно в это поверить, но даже дежурным нужно иногда немного поспать. – Он с интересом взглянул на Джонсона и Брэдли. – Простите, но не вы ли случайно те два джентльмена, которые сегодня будут пасти президентское стадо?

Джонсон улыбнулся:

– Не думаю, что президенту понравилось бы такое определение, но это действительно мы. Здесь нет никакого секрета. Вчера вечером мы просили нас разбудить. Эшбридж и Мартинес. Это зафиксировано?

Дежурный провел ручкой по столбику имен:

– Да, сэр.

– И вот еще что. Мы оставили у себя в комнате кое-какие предметы, которые не положено держать в гостинице. Вы не могли бы проследить, чтобы никто не болтался возле нашей двери, пока мы не вернемся? Примерно часа три.

– Можете положиться на меня, сэр. – Молодой человек сделал пометку в журнале. – А табличка «Прошу не…»?

– Мы ее уже повесили.

Они вышли из гостиницы и остановились у первого же уличного телефона-автомата. Войдя в кабину, Джонсон порылся в чемоданчике и выудил оттуда рацию. Он немедленно связался с Брэнсоном, который терпеливо ждал в полуразрушенном гараже к северу от Дейли-Сити.

– «Пи-один»?

– Да?

– Все в порядке!

– Отлично. Двигайте сюда.

Солнце уже вставало, когда шестеро мужчин вышли один за другим из домика в горах над городом Сосалито в округе Марин, лежащем на северном берегу залива Сан-Франциско. Выглядела эта компания не слишком привлекательно: четверо были в комбинезонах, двое – в линялых плащах, снятых с какого-то зазевавшегося пугала. Все они забрались в помятый «шевроле»-пикап и направились вниз, в город. Перед ними открывалось потрясающее зрелище. На юге уходил вдаль мост Золотые Ворота и темнели на фоне неба уступообразные (или, скорее, манхэттенообразные) очертания Сан-Франциско. На юго-востоке, чуть севернее рыбацкой пристани и на одной линии с островом Сокровищ, мостом Бей-Бридж и Оклендом, в неверном свете первых лучей солнца виднелся печально знаменитый остров Алькатрас. На востоке лежал остров Ангела, самый большой в заливе, на северо-востоке – остров Бельведер и городок Тибурон, а за ними раскинулись просторы залива Сан-Пабло, исчезающие в небытии. Немного найдется в мире столь же красивых и впечатляющих перспектив, как вид, открывающийся из города Сосалито. Исходя из того, что только каменное сердце способно остаться равнодушным к такой красоте, шестеро мужчин, сидевших в пикапе, могли бы составить небольшую каменоломню.

Они выехали на главную улицу, миновали безупречно ровные ряды парусников и далеко не столь безупречную мешанину лодочных сараев и наконец свернули в боковую улочку, где остановились и заглушили мотор. Водитель и сидевший рядом с ним человек сняли свои плащи и остались в форме калифорнийской дорожной полиции. Водитель, которого звали Жискаром, был высокий, плотный краснолицый мужчина. Крепко сжатые губы и холодный высокомерный взгляд делали его живым воплощением представления о твердолобом крутом копе. Полицейские действительно были неотъемлемой частью жизни Жискара, но он всегда стремился свести к минимуму общение с ними в тех нередких случаях, когда они (пока, впрочем, без особого успеха) пытались упечь его за решетку. Второй человек, Паркер, был высоким, худым, с отталкивающей внешностью. За полицейского его мог принять только близорукий, да и то с приличного расстояния: подозрительность и ожесточение на его лице свидетельствовали о том, что в попытках уклониться от правосудия Паркеру везло гораздо меньше, чем его коллеге.

Жискар и Паркер свернули за угол и вошли в местный полицейский участок. За стойкой находились двое полицейских, один из них был очень молод, а другой по возрасту годился ему в отцы. Оба выглядели усталыми и подавленными, что естественно для людей, которым не мешало бы немного поспать, тем не менее оба были вежливы и любезны.

– Доброе утро, доброе утро, – сказал Жискар с оживлением, вполне уместным для человека, сумевшего натянуть нос половине полицейских на побережье. – Сержант Жискар, патрульный Паркер. – Он достал из кармана лист бумаги с длинным списком имен. – Вы, должно быть, Махони и Нимиц?

– Да, это мы, – ответил Махони, простодушный юнец с ирландским акцентом. – А откуда вы знаете?

– Просто умею читать. – Тонкости светского разговора были несвойственны Жискару. – Как я понимаю, шеф не предупредил вас о нашем приходе. Мы здесь по поводу этой чертовой автоколонны, которая скоро пройдет мимо. И после того, что я выяснил за утро, я начинаю верить, что не напрасно потратил столько времени на эту окончательную проверку. Вы удивились бы, узнав, сколько в нашем штате безграмотных и тугих на ухо полицейских.

– Не могли бы вы сказать, что мы сделали неправильно, сержант? – вежливо спросил Нимиц.

– Конкретно вы ничего неправильного не сделали. – Жискар просмотрел список. – Мне нужно всего лишь уточнить четыре момента. Когда заступает дневная смена? Сколько в ней людей? Где патрульные машины? В каком состоянии камеры?

– Это все?

– Все. Даю две минуты. И поторапливайтесь! Я должен проверить все участки отсюда до Ричмонда.

– Смена в восемь часов. Восемь человек, вдвое больше обычного. Машины…

– Могу я на них взглянуть?

Нимиц снял с доски ключ и повел «проверяющих» за угол здания. Там он открыл двойные двери гаража. Две патрульные машины излучали невероятный блеск выставочных образцов, как им и надлежало выглядеть в тех примечательных случаях, когда президент, король и принц проезжали по территории округа.

– Где ключи от машин?

– В замках зажигания.

Вернувшись в участок, Жискар кивнул на входную дверь:

– Ключи от участка?

– Прошу прощения? – удивился Нимиц.

Жискар был невероятно терпелив.

– Я знаю, что обычно участок не запирается. Но возможно, вам понадобится срочно покинуть здание. Вы же не оставите дверь открытой?

– Понимаю, – сказал Нимиц и показал на ключи, висящие на доске.

– Теперь камеры.

Полицейский взял ключи и повел остальных по коридору. Через несколько шагов они свернули за угол, скрывшись от глаз случайных посетителей участка, и тут Жискар вытащил из кобуры пистолет и приставил его к спине идущего впереди Нимица.

– Мертвый полицейский никому не нужен, – философски заметил он.

Через несколько секунд к ним присоединился Паркер, толкавший перед собой ошеломленного и разъяренного Махони.

Пленникам заткнули рты кляпом и посадили обоих на пол спиной к решетке, через которую пропустили их руки и немилосердно сковали запястья наручниками. Судя по злобным выражениям их лиц, рты им заткнули не напрасно. Жискар сунул ключи от камеры в карман, забрал с доски другие два комплекта ключей, пропустил Паркера перед собой, запер входную дверь и спрятал ключи в тот же карман. Затем он обогнул здание и открыл гараж. Они с Паркером вывели полицейские машины, и, пока Жискар запирал дверь (и, конечно же, убирал ключи в карман), Паркер сходил за остальными пассажирами «шевроле». Когда те вышли из машины, они оказались одеты не в комбинезоны, а в новенькую, с иголочки, форму полиции штата Калифорния.

Полицейские машины двинулись по сто первому национальному шоссе, потом свернули на запад по шоссе номер один штата, миновали Мьюирский лес с его тысячелетними секвойями, достигающими высоты семьдесят пять метров, и наконец остановились в национальном парке Маунт-Тамальпаис. Жискар достал рацию, которая очень шла к его форме, и произнес:

– «Пи-один»?

Брэнсон все еще терпеливо ждал в автобусе, стоявшем в заброшенном гараже.

– Да?

– Все в порядке.

– Хорошо. Оставайтесь на месте.

В этот утренний час площадка и улица перед роскошным отелем, расположенным на вершине холма Ноб-Хилл, были почти пусты. Там находилось всего семь человек. Шестеро из них стояли на крыльце отеля, который за всю свою долгую и славную историю не зарабатывал за один день столько денег, сколько удалось получить сегодня ночью. Седьмой из присутствующих, высокий красивый мужчина с орлиным профилем, выглядевший очень молодо, несмотря на седину в волосах, и одетый в отлично сшитый костюм в елочку, медленно расхаживал по подъездной дорожке. Судя по взглядам, которыми обменивались остальные шестеро – два швейцара, двое полицейских и двое в штатском, чьи пиджаки явно жали им под мышками слева, – присутствие седьмого вызывало у них растущее беспокойство. Шестеро вполголоса посовещались, потом один из них, в форме полицейского, спустился по ступенькам и обратился к мужчине:

– Доброе утро, сэр. Прошу прощения, но не могли бы вы пройти в другое место? У нас здесь есть кое-какая работа.

– А почему вы думаете, что у меня ее нет?

– Сэр, прошу вас! Поймите, мы ожидаем очень важных гостей.

– Как будто я этого не знаю!

Мужчина вздохнул, достал из внутреннего кармана бумажник и открыл его. Полицейский заглянул в бумажник, застыл от неожиданности, громко сглотнул и побледнел.

– Простите, мистер Йенсен, сэр! Мне очень жаль.

– Мне тоже жаль. Жаль всех нас. Послать бы куда подальше эту чертову нефть! Господи, что за цирк!

Он продолжал в том же духе, пока полицейскому не полегчало, а затем вновь принялся прогуливаться по дорожке.

Полицейский вернулся на крыльцо. Один из людей в штатском скептически посмотрел на него и заметил:

– Вы потрясающе умеете убеждать!

– Хотите сами попробовать?

– Что ж, придется показать вам, как это делается, – скучающим голосом произнес тот и начал спускаться по лестнице, но внизу вдруг остановился. – Кажется, он показал вам визитную карточку?

– Вроде того, – ухмыльнулся полицейский.

– И кто он?

– Вы что, никогда не видели заместителя своего директора?

– Бог ты мой!

Чудесное возвращение агента ФБР на верхнюю ступеньку лестницы не могло объясняться ничем иным, кроме как левитацией.

– Значит, – невинно спросил полицейский, – вы решили не прогонять его?

Человек в штатском сердито посмотрел на него и вдруг улыбнулся:

– С этой минуты всю черную работу пусть выполняют те, кто в форме!

В дверях отеля появился пожилой коридорный, постоял в нерешительности и спустился вниз на улицу, к Йенсену, который ободряюще махнул ему рукой. Морщинистое лицо старика выражало озабоченность.

– Не слишком ли вы рискуете, сэр? Это был агент ФБР.

– Никакого риска нет, – невозмутимо ответил Йенсен. – Он из калифорнийского отделения, а я из Вашингтона. Сомневаюсь, что он узнает самого директора ФБР, даже если тот усядется ему на колени. О чем ты хотел мне сказать, Вилли?

– Они все завтракают в своих комнатах. Никто не проспал, так что все по графику.

– Докладывай мне каждые десять минут.

– Хорошо, сэр. Послушайте, мистер Йенсен, все-таки вы очень рискуете! Все это место кишмя кишит полицией, причем не только внутри. Посмотрите на окна напротив: там не меньше дюжины винтовок и за каждой винтовкой снайпер!

– Знаю, Вилли. Я в эпицентре урагана – это абсолютно безопасно.

– Если вас схватят…

– Не схватят. И даже если меня схватят, ты чист.

– Как это чист! Все видят, что я с вами разговариваю…

– Ну и что? Просто я объясняю тебе, что я из ФБР. У тебя нет причин сомневаться в этом. Те шестеро на крыльце уверены, что это так. И в любом случае, Вилли, ты всегда можешь сослаться на пятую поправку к конституции.

Вилли ушел. На глазах у всей компании, стоящей на крыльце, Йенсен достал свою рацию.

– «Пи-один»?

– Да? – как всегда, спокойно откликнулся Брэнсон.

– Все идет по плану.

– Отлично. «Пи-один» начинает движение. Докладывайте каждые десять минут. Все понятно?

– Конечно. Как там мой близнец?

Брэнсон бросил взгляд в дальний конец автобуса. Связанный мужчина с кляпом во рту, лежавший в проходе между креслами, имел невероятное сходство с Йенсеном.

– Жить будет.

Глава 2

Ван Эффен вырулил на дорогу номер двести восемьдесят, и автобус поехал на северо-восток, в сторону Южной автострады. Ван Эффен был невысокий плотный мужчина с коротко остриженными светлыми волосами и головой почти идеальной кубической формы. Его уши были так плотно прижаты к голове, что казались приклеенными, а нос явно пострадал в прошлом от соприкосновения с каким-то тяжелым предметом. На его лице почти постоянно играла рассеянная улыбка, как будто он решил, что это самое безопасное выражение, которое поможет ему совладать с бесчисленными непонятными вещами, происходящими в окружающем его ненадежном мире. Мечтательные светло-голубые глаза, которые никто не посмел бы заподозрить в особой остроте взгляда, только усиливали общее впечатление о нем как о человеке, ошеломленном невероятной сложностью жизни. Однако Ван Эффен был весьма и весьма умным человеком, чей острый как кинжал ум мог справиться с самыми разнообразными проблемами, и хотя с Питером Брэнсоном они познакомились всего два года назад, Ван Эффен стал его незаменимым помощником.

Сейчас они оба сидели на переднем сиденье автобуса, одетые по такому случаю в длинные белые куртки, как настоящие профессионалы: представители спецслужб косо смотрели на водителей из президентской автоколонны, которые пренебрегали формой или закатывали рукава. Брэнсон хорошо водил машину и обычно сам садился за руль, но, не говоря уже о том, что он плохо знал Сан-Франциско, а Ван Эффен родился здесь, в это утро ему хотелось сосредоточить пристальное внимание на приборной доске, выглядевшей как продукт скрещивания миниатюрного пульта управления «боингом» и системы переключателей регистров на электрооргане. Система связи в этом автобусе была гораздо проще, чем в президентской машине, но здесь было все, что требовалось Брэнсону. Более того, здесь имелись кое-какие усовершенствования, отсутствовавшие в президентском автобусе, который, впрочем, в них и не нуждался.

Брэнсон обернулся к сидевшему позади него мужчине. Джонни, темноволосый, смуглый и невероятно волосатый тип (в тех редких случаях, когда его удавалось уговорить снять рубашку и принять душ, он сильно смахивал на медведя), производил общее впечатление бывшего боксера, получившего не одну сотню ударов кулаком. В отличие от большинства членов команды Брэнсона Джонни, разделивший образ его жизни около тринадцати лет назад, не отличался особым умом, но имел добродушный нрав, обладал редким терпением и был безраздельно предан своему боссу.

– Достал номера, Джонни? – спросил Брэнсон.

– Номера? – Джонни наморщил узкий просвет между линией волос и бровями, что обычно означало у него высшую степень сосредоточенности, затем радостно улыбнулся: – Ага, достал!

Он сунул руку под сиденье и вытащил оттуда пару номерных знаков. На автобусе Брэнсона, внешне не отличавшемся от автобусов президентского кортежа, стояли калифорнийские номера, а на президентских машинах – столичные. Номера, которые раздобыл Джонни, были вашингтонскими и, что еще лучше, в точности соответствовали номерам одного из правительственных автобусов, стоявших в гараже.

Брэнсон сказал:

– Не забудь: я выпрыгиваю в переднюю дверь, а ты – в заднюю. И первым делом поменяй задний номер.

– Предоставьте это мне, шеф, – заявил Джонни, излучая уверенность.

Зажужжал зуммер на приборной доске. Брэнсон щелкнул переключателем. Его вызывал Йенсен, находившийся на своем посту в Ноб-Хилле.

– «Пи-один»?

– Да?

– Все идет по плану. Через сорок минут.

– Спасибо.

Брэнсон щелкнул другим переключателем:

– «Пи-четыре»?

– «Пи-четыре» слушает.

– Начинайте движение.

Жискар включил зажигание в украденной патрульной машине и в сопровождении второй такой же двинулся по Панорамному шоссе. Чтобы не привлекать внимания, обе машины двигались не так чтобы быстро, но и не слишком медленно и в считаные минуты добрались до радарной установки на горе Тамальпаис. Радиолокационная станция занимала господствующую высоту – самую высокую точку на многие километры вокруг – и была очень похожа на пару гигантских белых мячей для игры в гольф. Жискар и его люди выучили план станции наизусть и не предвидели каких-либо осложнений.

– Особенно не усердствуйте, – дал установку Жискар. – Мы ведь полицейские, не так ли? Защитники народа. Никто не нападает на своих защитников. Шеф предупредил: никакой стрельбы!

– А что, если я буду вынужден стрелять? – поинтересовался один из них.

– Потеряешь половину своей доли.

– Ладно, никакой стрельбы.

Брэнсон щелкнул еще одним переключателем:

– «Пи-три»?

Это был код двух людей, совсем недавно установивших на одном из президентских автобусов мину-ловушку.

– Да?

– Что там у вас?

– Двое водителей, и все.

– Как охрана?

– Все в порядке. Никаких подозрений.

– Ждите.

Снова загудел зуммер, и Брэнсон щелкнул переключателем.

– Говорит «Пи-пять»! – прозвучало из динамика. – Все идет по графику. Через тридцать минут.

– Спасибо.

Брэнсон снова взялся за переключатель:

– «Пи-два»?

Это был код Джонсона и Брэдли.

– Слушаю!

– Можете приступать.

– Приступаем! – ответил Джонсон.

Джонсон и Брэдли, безукоризненно выглядящие в форме морской авиации, неторопливо направились в сторону военно-морской базы в Аламеде. У обоих в руках были блестящие летные сумки, в которые они переложили содержимое чемоданчика. По мере приближения к базе их шаг ускорялся, и когда они подошли к проходному пункту, у них был вид людей, которые страшно спешат. Они предъявили свои удостоверения охраннику.

– Лейтенант Эшбридж, лейтенант Мартинес. Вы очень задержались, сэр, – заметил охранник.

– Я знаю. Мы пойдем прямо к вертолетам.

– Боюсь, что вы не сможете этого сделать, сэр. Командир Айзенк ждет вашего доклада у себя в кабинете. – Моряк доверительно понизил голос: – Мне кажется, он очень сердит, сэр.

– Черт побери! – от души выругался Джонсон. – Где его кабинет?

– Вторая дверь налево, сэр.

Джонсон и Брэдли поспешили туда, постучали в дверь и вошли. Молодой старшина, сидевший за столом в приемной, поджал губы и молча кивнул на дверь справа от себя. Его поведение ясно показывало, что он не желает принимать участие в этом неприятном разбирательстве. Джонсон постучал и вошел, опустив голову, словно искал что-то в своей летной сумке. Но эта предосторожность оказалась напрасной. Айзенк применил испытанный деморализующий прием старших офицеров, желающих нагнать страху на младших по званию: не взглянув на вошедших, он продолжал что-то писать в своем блокноте. Брэдли вошел следом и закрыл за собой дверь. Джонсон поставил летную сумку на край стола. В правой руке, скрытой за сумкой, он держал газовый баллончик.

– Как любезно с вашей стороны явиться сюда! – растягивая слова, произнес Айзенк: учеба в Аннаполисе не повлияла на его бостонское произношение. – У вас был строгий приказ. – Он эффектно вскинул голову. – Ваши объяснения… – Он осекся и выпучил глаза от удивления, все еще ни о чем не подозревая. – Вы не Эшбридж и не Мартинес!

– А ведь и правда!

Неожиданно Айзенк начал осознавать, что происходит что-то очень, очень неладное. Он протянул руку к кнопке вызова, но Джонсон опередил его, и Айзенк рухнул на стол. Джонсон кивнул Брэдли, который открыл дверь в приемную, и когда он закрыл ее за собой, его рука что-то нашаривала на дне сумки. Джонсон обошел письменный стол, изучил кнопки на телефоне, нажал одну из них и поднял трубку:

– Башня?

– Да, сэр!

– Разрешаю взлет лейтенантам Эшбриджу и Мартинесу!

Имитация бостонского акцента Айзенка была очень убедительной.

Брэнсон снова вызвал «Пи-три» – двух наблюдателей у правительственного гаража:

– Как дела?

– Автобусы заполняются.

Три автобуса, стоявшие в гараже, и в самом деле постепенно заполнялись пассажирами. Два из них готовы были тронуться в путь. Автобус, в котором стояли мины-ловушки, был целиком отдан газетным репортерам и телевизионщикам. Среди них находились четыре женщины: три дамы неопределенного возраста и одна молодая. На задней площадке автобуса стояли три кинокамеры, поскольку этот автобус шел в голове автомобильного кортежа и оттуда открывался прекрасный вид на идущую следом президентскую машину. Среди пассажиров этого автобуса были четыре человека, которые вряд ли сумели бы узнать пишущую машинку или кинокамеру, если бы даже она свалилась им на ноги, но зато без труда различали «вальтер», «кольт», «беретту», «смит-вессон» и другие подобные принадлежности, обычно считающиеся излишними, когда дело касается средств массовой информации. Так всегда заведено в головных автобусах.

Однако был там один пассажир, который не только узнал бы кинокамеру, если бы увидел ее (строго говоря, он и сам вез с собой довольно хитроумную аппаратуру), но и без труда различал «вальтер», «кольт», «беретту» и «смит-вессон», причем некоторыми из этих видов оружия владел на законных основаниях и нередко носил с собой. Правда, сегодня этот пассажир был невооружен – посчитал это необязательным, хотя бы потому, что у его коллег набрался настоящий походный арсенал. Зато у него было кое-что поинтереснее: миниатюрный транзисторный радиопередатчик, спрятанный в фальшивом дне фотоаппарата. Его фамилия была Ревсон, и он обладал многими замечательными талантами и умениями, что неоднократно доказывал в прошлом, служа своей стране, хотя страна об этом ничего не знала.

Замыкающий автобус также заняли газетчики и люди, совершенно не интересующиеся газетами, причем счет в данном случае был не в пользу представителей прессы. Благодаря их присутствию автобус напоминал передвижной Форт-Нокс. Порой эти люди и сами задавали себе вопрос: неужели действительно в окружении президента необходимо иметь столько агентов ФБР?

В президентском автобусе пока находилось всего три человека, все члены экипажа. Водитель в белой куртке, нажав кнопку «Прием», ждал указаний, которые должны были поступить из динамика на приборной доске. Необычайно привлекательный брюнет за стойкой бара, словно сошедший с рекламного плаката авиалиний, изо всех сил пытался выглядеть скромным и незаметным, но это ему плохо удавалось. В задней части автобуса свое рабочее место занял радиооператор.

В автобусе Брэнсона раздался звук зуммера.

– «Пи-пять», – доложил голос. – Все идет по графику. Через двадцать минут.

Снова зажужжал зуммер.

– «Пи-четыре». Все в порядке.

– Превосходно!

Впервые с начала операции Брэнсон позволил себе немного расслабиться. Захват радарной установки на горе Тамальпаис был важным моментом в его плане.

– Пеленгаторы работают?

– Ответ утвердительный.

В третий раз сработал зуммер.

– «Пи-один»? – прозвучал срывающийся голос Джонсона. – Говорит «Пи-два». Мы можем взлететь прямо сейчас?

– Нет. У вас неприятности?

– Что-то в этом роде.

Сидя за штурвалом вертолета с выключенными двигателями, Джонсон заметил, что какой-то человек выбежал из офиса Айзенка и свернул за угол здания. Как стало понятно Джонсону, это могло означать только одно: он собирается заглянуть в окно кабинета Айзенка, потому что не сумел открыть дверь приемной, которую Джонсон и Брэдли заперли за собой и ключ от которой лежал в кармане у Джонсона. В окно ему тоже ничего не удастся увидеть: Джонсон и Брэдли оттащили потерявших сознание Айзенка и старшину в туалет без окон. Ключ от туалета тоже пребывал у Джонсона в кармане.

Из-за угла показался тот же человек. Теперь он не бежал. Он даже остановился и огляделся вокруг. Нетрудно было прочесть его мысли. Айзенк и старшина могли уйти куда-нибудь по делу, и ему не поздоровится, если он поднимет ложную тревогу. С другой стороны, если что-то и в самом деле произошло, а он не доложит о своих подозрениях, ему тоже влетит от начальства. Человек повернулся и направился в сторону кабинета командующего базой, явно с намерением задать несколько осторожных вопросов. На полпути к кабинету он перешел с шага на бег, из чего следовало, что его вопросы будут не такими уж осторожными.

Джонсон сообщил по рации:

– У нас большие неприятности.

– Постарайтесь продержаться, сколько сможете. Взлетайте только в крайнем случае. Место встречи прежнее.

В автобусе «Пи-один» Ван Эффен посмотрел на Брэнсона:

– Что-то не так?

– Да. У Джонсона и Брэдли неприятности, и они хотят взлететь. Представляешь, что произойдет, если они поднимутся в воздух прямо сейчас и будут десять минут кружить в воздухе, ожидая нас? Парочка угнанных вертолетов над городом, в котором находятся президент и половина нефтяных запасов Ближнего Востока! Тут любой занервничает! Начнется паника, и тогда они ни перед чем не остановятся. Вертолеты просто собьют. У них на этой базе «фантомы» постоянно в боевой готовности.

– Мы на месте. – Ван Эффен остановил автобус за гаражом, в котором стоял президентский кортеж. – Это плохо, но, быть может, не так плохо, как кажется. Если парням придется опередить график, вы всегда сможете посоветовать им лететь над автоколонной. Только сумасшедший командир способен приказать своим пилотам применить пулеметы или ракеты против вертолетов, находящихся над автобусом президента. Вертолет может рухнуть прямо на автобус, и тогда – ни президента, ни арабских нефтяных королей и шейхов, ни министра обороны, ни мэра Моррисона. Отдав подобный приказ, адмирал останется без пенсии. Конечно, если переживет военный трибунал.

– Об этом варианте я не подумал. – Судя по голосу, Брэнсон был не вполне убежден. – Вы полагаете, что наш командующий так же разумен, как вы, и будет реагировать в соответствии с вашими рассуждениями. Но откуда нам знать, а вдруг он не в своем уме? Как бы то ни было, мне ничего не остается, кроме как принять ваше предложение. И всем нам ничего не остается, кроме как продолжать начатое.

Послышался звук зуммера. Брэнсон щелкнул переключателем.

– «Пи-один»?

– Да?

– Это «Пи-три», – доложил Рестон из гаража. – Головной автобус только что выехал.

– Дай мне знать, когда начнет движение президентский автобус.

Брэнсон махнул рукой Ван Эффену, и тот включил зажигание и медленно двинулся вдоль стены, огибая гараж.

Опять зажужжал зуммер.

– Это «Пи-пять». Все идет по графику. Через десять минут.

– Хорошо. Спускайся в гараж.

Тут же последовал новый вызов.

– Президентский автобус только что выехал, – сообщил Рестон.

– Отлично.

Брэнсон щелкнул еще одним переключателем.

– Вызываю замыкающий автобус!

– Да?

– Задержитесь на пару минут. У нас тут пробка. Какой-то придурок только что разбил свой трейлер прямо посреди улицы. Чистая случайность, я полагаю, но рисковать не стоит. Никакой паники, оставайтесь все на своих местах. Мы возвращаемся в гараж на несколько минут, пока не будет принято решение о новом маршруте. О’кей?

– О’кей.

Ван Эффен медленно повернул к передней части гаража и начал осторожно продвигаться вперед мимо раскрытых гаражных ворот, пока в поле зрения пассажиров последнего автобуса, все еще стоявшего в гараже, не оказалась передняя треть автобуса Брэнсона. Брэнсон и Ван Эффен не спеша покинули автобус каждый со своей стороны и вошли в гараж. В это время Джонни, никем не замеченный, вышел через заднюю дверь и занялся заменой таблички с номером.

Пассажиры замыкающего автобуса следили за приближением двух мужчин в белых куртках с любопытством, но без подозрительности, поскольку бесконечное ожидание было неотъемлемой частью их жизни. Брэнсон подошел к двери водителя, в то время как Ван Эффен, делая вид, что прогуливается, направился к задней двери машины. Если кое у кого из обитателей автобуса и возникли причины для волнения, то они должны были исчезнуть при виде двух человек в голубых комбинезонах, которые усердно занимались неизвестно чем возле гаражных ворот. Никто из пассажиров не знал, что это были Рестон и его приятель.

Брэнсон открыл переднюю левую дверь и поднялся на пару ступенек.

– Досадно, что произошла задержка, – сказал он водителю. – Что ж, бывает. Сейчас выбирают новый, безопасный маршрут следования до Ноб-Хилла.

Водитель был немного озадачен, не более того. Он спросил:

– А где Эрни?

– Эрни?

– Водитель головной машины.

– А! Вот, значит, как его зовут. Он, кажется, заболел.

– Заболел? – У водителя внезапно возникло подозрение. – Всего две минуты назад…

Услышав два слабых взрыва в дальнем конце салона автобуса, он круто повернулся в кресле. Звук был не сильным, скорее напоминал хлопок и сопровождался звоном разбиваемого стекла и свистом воздуха, выходящего под давлением. Заднюю часть салона окутали клубы серого дыма, такого плотного, что никто не заметил, как Ван Эффен закрыл заднюю дверь и прислонился к ней снаружи, чтобы она случайно не открылась. Все находившиеся в автобусе или, по крайней мере, все, кого еще можно было разглядеть, повернулись в креслах и потянулись за оружием – машинальная, но бесполезная реакция, поскольку было совершенно непонятно, куда стрелять.

Брэнсон задержал дыхание, быстро кинул одну за другой две похожие на гранаты газовые бомбы – одну в проход между креслами, вторую к ногам водителя, выскочил из машины и захлопнул за собой дверь. На всякий случай он придержал ручку двери, хотя подобная предосторожность была излишней: стоило разок вдохнуть этот газ, как человек тут же терял сознание. Выждав десять секунд, Брэнсон обошел автобус спереди и присоединился к Ван Эффену. Рестон и его напарник уже успели надежно запереть ворота. Они стащили с себя комбинезоны и остались в отлично сшитых костюмах строгого покроя.

– Все сделано? Так быстро? – воскликнул Рестон.

Брэнсон кивнул.

– Но если один вдох этого газа сбивает человека с ног, то эти люди, продолжая сидеть там и постоянно вдыхать его, непременно погибнут.

Все трое без всякой спешки вышли через боковую дверь гаража и заперли ее за собой, после чего Брэнсон ответил:

– Через пятнадцать секунд кислород нейтрализует газ. Можешь сейчас войти в автобус, и с тобой ничего не произойдет. Но те, кто там сидит, придут в себя в лучшем случае через час.

Когда они подошли к главному входу в гараж, из такси вышел мнимый Йенсен. Четверо мужчин поднялись в автобус Брэнсона, ставший теперь замыкающим в президентской автоколонне, и Ван Эффен повел машину в сторону Ноб-Хилла. Брэнсон коснулся переключателя на приборной доске:

– «Пи-два»?

– «Пи-два» слушает.

– Как у вас дела?

– Все тихо. Даже слишком тихо. Мне это не нравится.

– Как по-твоему, что произошло?

– Не знаю. Я прямо-таки вижу, как кто-то звонит по телефону, запрашивая разрешение запустить в нас парочку управляемых ракет.

– Кто может дать подобное разрешение?

– Главный военный авторитет страны.

– Им потребуется время, чтобы связаться с Вашингтоном.

– Много ли нужно времени, чтобы дозвониться до Ноб-Хилла?

– О господи!

Даже обычное олимпийское спокойствие Брэнсона на мгновение дало трещину. Главный военный авторитет страны занимал в отеле Марка Хопкинса соседний с президентом номер. Генерал Картленд, министр обороны и советник президента по чрезвычайным делам, и в самом деле должен был находиться в свите президента.

– Ты понимаешь, что будет, если военные свяжутся с ним?

– Да. Поездку отменят.

Хотя главнокомандующим вооруженных сил был президент, но в вопросах безопасности он уступал главенство своему министру обороны.

– Подождите минутку! – Наступила пауза, потом Джонсон сказал: – Один из охранников у ворот разговаривает по телефону. Посмотрим, чем все это кончится.

Брэнсон почувствовал, что воротничок рубашки неприятно прилип к шее. Он оставил привычку молиться еще прежде, чем слез с материнских коленей, но сейчас быстро помолился, чтобы все кончилось хорошо. Возможно, охранник звонит по какому-нибудь невинному поводу и результаты этого звонка будут совершенно безвредны. В противном случае о многих месяцах жизни и о четверти миллиона долларов, которые он потратил на подготовку этой операции, можно забыть.

– «Пи-один»?

– Да? – произнес Брэнсон, смутно осознавая, что не может разжать зубы.

– Вы не поверите, но башня только что дала нам разрешение на взлет!

Брэнсон молчал несколько секунд, в течение которых кто-то как будто снял мост Золотые Ворота с его плеч. Он редко вытирал пот со лба, но сейчас почувствовал настоятельную потребность сделать это.

– Ну что ж, – наконец сказал он, – дареному коню в зубы не смотрят. Как по-вашему, что произошло?

– Должно быть, охранники подтвердили, что документы у нас в порядке.

– Значит, взлетаете? В следующий раз мне хотелось бы услышать ваши голоса на фоне шума моторов.

Двойная линия сотрудников службы безопасности, стоявших попарно спиной друг к другу через каждые два метра и глядевших в противоположные стороны, образовала короткую защищенную дорожку между отелем и ожидавшим президента автобусом. Подобные предосторожности казались излишними, поскольку улица была перегорожена с обеих сторон в сотне метров от отеля и вся публика находилась за ограждением. Однако высокие гости из стран Персидского залива относились к этому спокойно и вовсе не чувствовали себя узниками. У них на родине, где высокое искусство убийства было доведено до совершенства, и не снившегося в Соединенных Штатах, подобные меры стали неотъемлемой частью их жизни. Без усиленного внимания спецслужб эти люди чувствовали бы себя не в своей тарелке, более того, его отсутствие они могли расценить как неуважение к своим особам.

Президент, шедший первым, задумчиво поглядывал по сторонам, как будто его огорчало, что публика так далеко и ему некому помахать рукой. Это был высокий представительный мужчина в превосходно сшитом коричневом габардиновом костюме, с аристократическим лицом, слегка напоминавшим одного из дородных римских императоров, и с великолепной гривой седых волос, которые являлись предметом его особой гордости. С первого взгляда становилось ясно, что этот человек прямо-таки рожден, чтобы занять Овальный кабинет. Возможно, на Капитолийском холме имелись и более могучие умы, но ни у кого не было такой величественной осанки. Насколько это позволено политику, он был человеком честным и неподкупным (конечно, то обстоятельство, что он был мультимиллионером, сильно способствовало этому), был умен, обладал чувством юмора, его любили и почитали сограждане. Многие утверждали, что за последние полвека ни один американский президент не пользовался таким расположением простых людей. В руках у президента, как всегда, была крепкая трость, которую он сохранил после несчастного случая, когда пострадал из-за собственного лабрадора. Вероятно, президент считал, что трость отвечает его имиджу и делает его похожим на Рузвельта. Во всяком случае, он уже давно не появлялся без нее на людях.

Президент подошел к автобусу, полуобернулся и с улыбкой предложил пройти внутрь первому из своих гостей.

Первенство по старшинству и занимаемому положению несомненно принадлежало королю: в его огромном королевстве нефти имелось больше, чем во всем остальном мире. Это был высокий импозантный мужчина, король с ног до головы: от метущего по полу подола ослепительно белого платья и до верхней точки столь же ослепительного бурнуса. У короля было смуглое лицо с орлиным носом, безукоризненно подстриженная седая бородка и глаза с нависшими верхними веками, придававшие ему сходство с нахохлившимся орлом. Вероятно, самый богатый человек за всю историю человечества, он мог сделаться тираном и деспотом, но этого не произошло, хотя в своей стране он имел абсолютную власть и подчинялся только своим собственным законам.

Следующим шел принц – его небольшое государство не позволяло ему претендовать на титул короля. Территориальные владения принца составляли примерно пять процентов от владений идущего впереди него короля, однако он был почти столь же влиятелен: его страна, бесплодная, негостеприимная пустыня, буквально плавала на огромном море нефти. Яркий и деятельный человек, владелец бесчисленного множества «кадиллаков» (говорили, что при малейшей технической неисправности машина признавалась непригодной и больше не использовалась, что, конечно, являлось слабым утешением для «Дженерал моторс»), принц был великолепным пилотом, талантливым автогонщиком и покровителем нескольких всемирно известных элитарных ночных клубов. Он прилагал известные усилия для поддержания своей репутации плейбоя, однако подобное поведение никого не обманывало: за блестящим фасадом скрывался компьютеризированный мозг выдающегося бизнесмена. Принц был среднего роста, хорошо сложен и не слыл поклонником национальной арабской одежды. Свои костюмы он обычно заказывал на Сэвил-роу. Все в его облике, начиная с остроносых туфель из крокодиловой кожи и кончая ниточкой еле заметных усов, кричало о щегольстве.

За королем и принцем следовали шейхи Иман и Каран, нефтяные министры короля и принца. Они были удивительно похожи – ходили слухи, будто у них общий дед, что было не так уж невероятно. Оба носили европейское платье, у обоих на пухлых лицах сияли широкие улыбки, и при этом оба были очень умны. Единственное различие состояло в том, что Иман носил черную козлиную бородку, а Каран был чисто выбрит.

Следующим к автобусу прошел генерал Картленд. Несмотря на то что он был одет в обычный костюм из неприметной синей ткани в тонкую полоску, он оставался тем, кем был. Даже если бы он завернулся в банное полотенце, любой немедленно распознал бы в нем генерала. Безупречная выправка, точность движений, лаконичная речь, холодные синие глаза, отсутствие привычки дважды повторять вопрос, – все выдавало в нем военного, даже седые волосы ежиком. Хотя у генерала были здесь свои интересы – в конце концов, ему было необходимо горючее для танков, кораблей и самолетов, – однако в эту поездку он отправился вовсе не как эксперт по вопросам нефтяного бизнеса. Он был здесь потому, что без него президент отказывался даже улицу перейти. Президент не скрывал, что полагается на советы Картленда, обладающего большим опытом, обширными познаниями и здравым смыслом. Подобное отношение вызывало зависть многих высокопоставленных особ в Вашингтоне. Трезвые умы этого города считали его незаменимым советчиком президента, и, хотя из-за этой дополнительной обязанности у генерала оставалось все меньше и меньше времени на управление армией, флотом и военно-воздушными силами, Картленд без видимых усилий справлялся и с тем и с другим. Он мог бы стать блестящим политиком или государственным деятелем, но, к несчастью, обладал некоторыми врожденными недостатками: был неподкупен и неизменно следовал морали.

Затем в автобус поднялся Хансен, поставленный президентом управлять энергетикой. Он был недавно назначен на этот пост и пока оставался неизвестной величиной. Его квалификация для данной работы не подвергалась сомнению, но опыта явно не хватало. Энергетика была единственной сферой приложения его интересов. Это был порывистый, нервный человек, настроение которого часто менялось, а темные глаза никогда не знали покоя. Он пользовался репутацией человека с первоклассными мозгами. Возможно, именно это вызывало у нефтяных магнатов настороженное отношение к нему, и он воспринимал это болезненно.

Следующим был Мюир – очень румяный, почти полностью облысевший мужчина. Число подбородков у него варьировалось от двух до четырех в зависимости от угла наклона головы. В отличие от большинства полных людей он постоянно хранил скорбное выражение лица. Мюир навевал какое-то буколическое настроение, он напоминал неудачливого крестьянина, сосредоточенного не на производстве продуктов питания, а на поглощении того, что растет на его земле. Предстоящие сделки с арабскими странами были связаны с множеством политических и экономических проблем, и именно поэтому помощника госсекретаря Мюира, выдающегося специалиста по Ближнему Востоку, включили в свиту президента.

Наконец президент жестом предложил войти в автобус последнему из своей свиты, но Джон Моррисон отказался, сделав в ответ такой же приглашающий жест. Президент улыбнулся и поднялся по ступеням. Моррисона, этого крупного жизнерадостного человека, пригласили в поездку не как специалиста по энергетике. Энергетика, конечно, волновала его, но не до такой степени, чтобы не спать из-за нее по ночам. Он находился здесь отчасти как гид, а отчасти потому, что чувствовал себя обязанным принять приглашение президента. Хотя президент был официальным хозяином для своих гостей, но это были владения Моррисона и именно Моррисон царил и господствовал здесь. Он был мэром Сан-Франциско.

Из замыкающего автоколонну автобуса, находившегося в пятидесяти метрах позади, Брэнсон увидел, как дверь президентского автобуса закрылась. Он щелкнул переключателем:

– «Пи-два»?

– Да? – отозвался Джонсон.

– Мы начинаем движение.

– Вас понял.

Автоколонна тронулась в путь. Впереди двигались патрульная машина и два мотоцикла, за которыми следовали три автобуса, вторая полицейская машина и еще два мотоциклиста. Нынешний маршрут не включал в себя осмотр города – он состоялся вчера, после того как президентский самолет приземлился в международном аэропорту Сан-Франциско. Нынешняя поездка была сугубо деловой. От отеля кортеж направился вдоль побережья к Ван-Несс, проехал по Ломбард-стрит, свернул направо к Ричардсон-авеню и далее в Пресидио. Начиная с этого момента дорогу перекрыли для всего остального транспорта. Президент и его гости проехали по виадуку, потом автоколонна свернула вправо и двинулась на север, пока не вынуждена была остановиться посредине моста Золотые Ворота.

Глава 3

Мост Золотые Ворота – несомненно, одно из инженерных чудес света. Для жителей Сан-Франциско это, естественно, самое чудесное из инженерных чудес света, и действительно, среди мостов нет равного ему по эффектности и изяществу. Глядя, как две огромные кирпично-красные башни – или оранжевые, или охряные, в зависимости от освещения, – выступают из плотного тумана, так часто наплывающего со стороны Тихого океана, испытываешь необыкновенное ощущение нереальности происходящего. А когда туман полностью рассеивается, это ощущение сменяется недоверием и преклонением перед гением человека, который не только имел смелость представить себе эту эпическую поэму механического величия, но и обладал техническими познаниями, чтобы воплотить ее в жизнь. И хотя глаза представляют неопровержимые доказательства существования этого чуда, мозг отказывается принять их на веру.

Так или иначе, но своим появлением мост обязан Джозефу Штраусу, который, несмотря на непреодолимые препятствия и уверения коллег-архитекторов в том, что его мечта в принципе неосуществима, продолжал работу с упрямством, характерным для истинных американцев. В конце концов мост Золотые Ворота все же был построен и открыт в мае 1937 года.

До 1964 года, когда был возведен мост Верразано-Нарроуз, оказавшийся на двадцать метров длиннее, мост Золотые Ворота был самым длинным однопролетным висячим мостом в мире[1]. Поддерживающие его две массивные башни на двести двадцать семь метров возвышаются над поверхностью залива. Общая длина моста – два километра семьсот тридцать семь метров. Его сооружение обошлось в тридцать пять миллионов долларов. Сегодня для его постройки понадобилось бы уже двести миллионов.

В биографии моста есть и мрачные страницы. Американцы, решившие свести счеты с жизнью, очень любят делать это именно на мосту Золотые Ворота. Здесь зарегистрировано около пятисот самоубийств, еще столько же прошли незамеченными. В живых осталось только восемь человек. Вероятность выживания при падении с этого моста очень мала. Даже если при падении с высоты шестидесяти метров человек останется жив, его добивают холодная вода и подводные течения, которые проходят на небольшом расстоянии от моста, по обе его стороны. В пяти километрах к востоку, на острове Алькатрас, стоит ставшая тюрьмой крепость. Точных данных о том, сколько узников пыталось бежать оттуда вплавь, нет. Известно, что выжили только трое из них.

Трудно сказать, почему самоубийцы выбирают именно этот мост для прыжка в вечность. Психологи, наверное, скажут, что несчастные хотят сделать эффектным конец своей неудачной жизни. Однако немало людей прыгает с моста темной ночью, когда их никто не видит.

Процессия медленно проехала под первой башней моста. Сидя в роскошном президентском автобусе, король, принц и их министры смотрели по сторонам с тщательно дозируемым королевским (и принцевым) энтузиазмом. Несмотря на полное отсутствие подобных мостов в их песчаных странах – да и правда, зачем там такие мосты? – им все же не хотелось признавать, что некоторые вещи на Западе умеют делать лучше, чем на Ближнем Востоке. Не позволяли они себе чересчур восторгаться и пейзажем, ведь миллионы квадратных километров движущихся песков, пусть и не лишенных привлекательности для истинного бедуина, явно не шли ни в какое сравнение с пышной яркой зеленью возделанных полей и лесов, простирающихся на том берегу залива. И действительно, весь этот район выглядел как нельзя лучше в то великолепное июньское утро, когда солнце высоко поднялось на безоблачном небе и его лучи засверкали на бирюзовых водах залива. Это было сказочное начало дня, который, как искренне надеялись президент и его министр энергетики Хансен, должен был иметь по-сказочному счастливое завершение.

Принц оглядел салон автобуса, на этот раз не опасаясь выразить искреннее восхищение. Он был человеком своего поколения и разделял его страсть к различным техническим штучкам.

– Позвольте заметить, господин президент, вы знаете, что такое путешествовать с комфортом, – сказал он с безупречным оксфордским произношением. – Я бы и сам хотел иметь такой автобус!

– И вы его получите, – милостиво пообещал президент. – Моя страна сочтет за честь подарить вам такую машину в ближайшее же время после вашего возвращения на родину. Разумеется, она будет оборудована с учетом ваших пожеланий.

Король сухо сказал:

– Принц привык заказывать свои машины дюжинами. Без сомнения, Ахмед, вы захотите заодно прихватить и парочку таких! – Он указал на два вертолета морской авиации, зависших над автобусами. – Вы хорошо заботитесь о нас, господин президент.

Президент лишь улыбнулся в ответ. Зачем комментировать очевидное?

– Это исключительно для декоративных целей, ваше величество, – вступил в разговор генерал Картленд. – Кроме сотрудников службы безопасности, которые ждут на другом конце моста, и нескольких полицейских машин, отсюда до Сан-Рафаэля вы никого не увидите. Тем не менее безопасность нам гарантирована. На всем пути следования автоколонны военные наблюдают буквально за каждым метром дороги. К сожалению, сумасшедшие встречаются повсюду, даже в Соединенных Штатах.

– Особенно в Соединенных Штатах! – мрачно заметил президент.

– Значит, мы в полной безопасности? – полушутливо-полусерьезно спросил король.

Президент ответил с прежней уверенной улыбкой:

– Как под сводами Форт-Нокса.

В тот момент, когда головной автобус миновал середину моста, почти одновременно произошло пять событий. В замыкающем автобусе Брэнсон нажал на кнопку панели управления. Две секунды спустя в передней части головного автобуса, прямо у ног водителя, раздался небольшой взрыв. Хотя водитель почти не пострадал, он испытал мгновенный шок, затем выругался, быстро пришел в себя и нажал на педаль ножного тормоза. Никакой реакции.

– Господи Иисусе!

Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять – у его автобуса отказали тормоза. Тогда он рванул ручной тормоз и включил первую передачу. Машина начала замедлять ход.

Брэнсон резко поднял правую руку и так же резко опустил ее, чтобы упереться обеими руками в приборную доску. Сидящие позади него люди по этому сигналу вытянули вперед руки, слегка согнутые в локтях (этот прием они не раз отрабатывали на практике), и уперлись ими в спинки сидений, находящихся перед ними. На передних сиденьях, естественно, никто не сидел. Ван Эффен поставил ручку передач в нейтральное положение и изо всех сил нажал на педаль тормоза, словно собирался вдавить ее в пол.

Тот факт, что Ван Эффен недавно и с недобрым умыслом отключил задние тормозные огни, почти не повлиял на положение злополучного водителя следовавшей позади патрульной машины. Президентский кортеж двигался медленно, со скоростью не более сорока километров в час, и задняя полицейская машина шла точно так же. У ее водителя не было причин ожидать каких-либо неприятностей, ведь мост был закрыт для другого транспорта, а значит, ничто не могло изменить ровный, неторопливый темп продвижения автоколонны. При такой скорости можно было даже улучить момент, чтобы полюбоваться великолепным видом, открывавшимся с моста. К тому моменту, когда водитель патрульной машины понял, что все идет не так, дистанция между ним и автобусом сократилась вдвое. Пока он соображал, что предпринять, расстояние до автобуса уменьшилось еще на несколько метров. Это был опытный шофер, но его реакция оказалась недостаточно быстрой, и в ту секунду, когда он нажал на педаль тормоза, до автобуса оставалось около пяти метров. Столкновение с неподвижным объектом, даже на скорости в тридцать километров в час, – удовольствие весьма сомнительное. Четверо офицеров полиции ощутили это на себе в полной мере.

В момент столкновения Брэнсон нажал вторую кнопку на пульте управления. Благодаря ручному тормозу головной автобус двигался теперь со скоростью не более пятнадцати километров в час, и тут раздался еще один взрыв, на этот раз в баре, и послышалось громкое шипение, словно откуда-то выходил сжатый воздух. Через несколько секунд весь салон заволокло ядовитым серым дымом с неприятным запахом. Водитель мгновенно потерял сознание, и автобус, оставшийся без управления, стал медленно поворачивать вправо и остановился не более чем в полуметре от бокового ограждения моста. Впрочем, ничего страшного не произошло бы, даже если бы он ударился о заградительный барьер: тот был в состоянии выдержать столкновение с любым транспортным средством меньше тяжелого танка.

Президентский автобус не пострадал. Его водитель вовремя заметил, что загорелись тормозные огни головного автобуса, сбавил скорость, взял влево, чтобы обойти повернувшийся автобус, и остановился рядом с ним. На лицах двенадцати пассажиров в той или иной степени выразилась озабоченность, но паники не было заметно.

Возглавляющие колонну мотоциклисты и патрульная машина почему-то не сразу обратили внимание на возникшую позади них сумятицу. Только теперь они увидели, что автобус свернул в сторону, и начали разворачиваться назад.

Все действия команды Брэнсона были расписаны по минутам и хорошо отрепетированы. Ван Эффен выскочил через левую переднюю дверцу, Джонни – через правую как раз в тот момент, когда рядом с ними остановились два мотоциклиста, замыкающих колонну.

– Скорее в автобус! У нас тут кое-какие проблемы! – крикнул им Ван Эффен.

Полицейские бросили свои мотоциклы и быстро забрались в автобус. Как только они скрылись из виду своих возвращавшихся коллег, команда Брэнсона их мгновенно обезвредила. Это было не очень трудно, потому что патрульные не оказали серьезного сопротивления: войдя внутрь, они сразу же заметили связанного мужчину, лежавшего на полу в дальнем конце прохода.

Почти тотчас из последнего автобуса вышли семь человек. Пятеро из них присоединились к Ван Эффену и Джонни и побежали к другим автобусам. Двое пошли назад, к помятой патрульной машине. Двое оставшихся в автобусе распахнули заднюю дверь и установили на треноге длинную стальную трубу, безобидную на вид. Брэнсон и Йенсен остались на месте. Лежавший на полу связанный мужчина, чьи документы были теперь у Йенсена, наблюдал за происходящим со свирепым выражением на лице, но этим его возможности и ограничивались.

Двое, направлявшиеся к пострадавшей патрульной машине, носили имена Ковальски и Питерс. Они больше походили на молодых процветающих биржевых маклеров, чем на преступников. Кроме Джонни, никто из членов команды Брэнсона не соответствовал расхожим представлениям о том, как должны выглядеть рецидивисты. Ковальски и Питерсу доводилось убивать, но убивали они, если можно так выразиться, на законном основании: оба служили во Вьетнаме, в особом подразделении морской пехоты. Разочарованные в мирной жизни, они примкнули к Брэнсону, у которого был особый дар подбирать команду. С тех пор они никого не убивали. Брэнсон допускал насилие только там, где и когда оно было необходимо, и разрешал своим людям убивать только в самом крайнем случае. За тринадцать лет его активной «деятельности», связанной с нарушением законов на территории Соединенных Штатов, Канады и Мексики, такого крайнего случая не представилось. Чем диктовалось подобное поведение – моральными принципами или иными соображениями, – неясно. Ясно было другое: Брэнсон считал убийства плохим бизнесом. Полиция проявляет несравнимо больше рвения в розыске убийц, чем грабителей.

Окна в обеих передних дверцах патрульной машины были опущены, – видимо, это сделали еще до столкновения. Четверо полицейских в машине не очень пострадали, но испытали сильное потрясение. Больше всего не повезло полицейскому, который сидел рядом с водителем: у него был сломан нос. Полицейские еще не пришли в себя и не оказали серьезного сопротивления, когда у них отбирали оружие. Действуя согласованно, Ковальски и Питерс подняли окна в дверцах, каждый со своей стороны, затем Питерс захлопнул дверь, а Ковальски бросил внутрь газовую гранату и тоже закрыл дверь.

Ничего этого не видели ни направлявшиеся к автобусам мотоциклисты, ни водитель головной патрульной машины – они оставили свои транспортные средства и начали осторожно приближаться к автобусам. В это время справа от головного автобуса показались Ван Эффен и Джонни с пятью помощниками. В руках у всех было оружие.

– Быстро сюда! – закричал Ван Эффен. – Там двое психов, один с базукой, другой со «шмайссером». Прячьтесь за автобус!

У полицейских не оставалось времени на размышления, они сразу подчинились приказу. Возможно, сыграл свою роль инстинкт самосохранения. Ван Эффен осторожно огляделся, чтобы убедиться, что из президентского автобуса их не видно. Он не боялся неприятностей с той стороны, однако, заметив их действия, пассажиры автобуса могли запереть двери, и тогда пришлось бы разбивать замок выстрелами или взрывать.

Ван Эффен кивнул Джонни и вместе еще с одним членом команды направился к задней части автобуса. Что бы ни говорили об ограниченных умственных способностях Джонни, но он был просто создан для ситуаций, когда надо действовать не раздумывая. А длительные тренировки развили даже его голосовые возможности.

– Почему бы вам, ребята, не поднять руки вверх?

Все шестеро полицейских мгновенно обернулись. На их лицах отразились удивление, гнев и, наконец, покорность – только это им и осталось. По какой-то причине они еще не успели сообразить, что пора достать собственное оружие, а когда умный человек сталкивается в упор с двумя наставленными на него автоматами, он делает то, что ему велено, например поднимает руки вверх. Пока Джонни держал полицейских под прицелом, его напарник отобрал у них оружие. Двое из остальных членов команды побежали обратно к последнему автобусу, как только увидели, что Ван Эффен и его напарник поднимаются в президентский автобус.

Реакция пассажиров представляла собой смесь недоумения и раздражения, да и то в слабо выраженной форме. Один или двое предприняли обреченную на неуспех попытку встать с диванов, когда Ван Эффен поднялся по ступеням.

– Успокойтесь, господа, – произнес он. – Это всего лишь небольшая задержка.

И таков был авторитет обычной белой формы (при уличных происшествиях толпа расступается даже перед фартуком мясника), что все снова опустились на свои места. Ван Эффен достал оружие весьма неприятного вида – двуствольный обрез двенадцатого калибра.

– То, что сейчас происходит, вы можете назвать налетом, или нападением, или похищением. Впрочем, совершенно неважно, как вы это назовете. Просто оставайтесь на своих местах.

– Господи! – Президент уставился на круглое лицо Ван Эффена, словно тот был пришельцем из космоса. Его глаза, словно притянутые магнитом, устремились в сторону короля и принца, затем недоверчивый и возмущенный взгляд вернулся к Ван Эффену. – Да вы что, с ума сошли? Вы не знаете, кто я? Вы не знаете, что направляете оружие на президента Соединенных Штатов?

– Я знаю. Однако в этой стране направлять оружие на президента – давняя, хотя и не очень почитаемая традиция. Пожалуйста, не создавайте трудностей. – Ван Эффен в упор посмотрел на генерала Картленда, которого незаметно держал под контролем с момента своего появления в автобусе. – Мне известно, генерал, что вы всегда носите с собой оружие. Пожалуйста, отдайте его мне. Не пытайтесь ловчить. Ваш двадцать второй калибр может быть довольно неприятным, если он достаточно точен. Моя пушка успеет проделать в вашей груди дыру размером с руку. Надеюсь, вы не из тех, кто путает мужество с самоубийством?

Генерал кивнул со слабой улыбкой, достал маленький черный пистолет и протянул его Ван Эффену.

– Благодарю. Боюсь, господа, что некоторое время вам придется оставаться на своих местах. Поверьте моему слову: если вы не станете применять к нам насилие, то и мы не будем его применять по отношению к вам.

Наступила мертвая тишина. Король, сложив на груди руки и закрыв глаза, о чем-то размышлял или, быть может, общался со Всевышним. Неожиданно он открыл глаза, взглянул на президента и спросил:

– Так насколько же безопасны своды Форт-Нокса?

– Вам лучше поверить мне, Хендрикс, – сказал Брэнсон. Он говорил в микрофон, который держал в руках. – У нас в руках президент, король и принц. Если подождете пару минут, то я дам президенту возможность самому это подтвердить. И кстати, не совершайте никаких необдуманных и поспешных поступков, вроде того чтобы приблизиться к нам. Позвольте кое-что вам продемонстрировать. Полагаю, что у южного конца моста есть несколько патрульных машин, с которыми вы поддерживаете связь по радио?

Глядя на Хендрикса, трудно было поверить, что перед вами начальник полиции. Сейчас он больше походил на студента, сбежавшего с занятий. Этот высокий худой мужчина с загорелым лицом, безупречно подстриженный и скромно одетый, был на редкость умен, что могли подтвердить многие из тех, кого Хендрикс засадил за решетку. В стране не было более эффективно действующего полицейского. Однако в данный момент этот тонкий ум временно бездействовал. Хендрикс пребывал в замешательстве и имел вид человека, ночные кошмары которого неожиданно стали явью.

– Да, есть, – ответил он.

– Очень хорошо. Ждите.

Брэнсон повернулся и подал сигнал двум своим людям в глубине автобуса. Раздался звук взрыва, исходящий из безоткатного ракетного орудия, установленного на задней площадке. Через три секунды между пилонами южной башни моста возникло облако плотного серого дыма. Брэнсон снова заговорил в микрофон:

– Ну?

– Вижу что-то вроде взрыва, – сообщил Хендрикс. Голос его заметно окреп. – Много дыма, если, конечно, это дым.

– Это нервно-паралитический газ. Оказывает временное, но эффективное действие. Через десять минут разрушается под воздействием кислорода. Если нам придется воспользоваться этим газом и ветер будет с северо-запада, севера или северо-востока, ответственность, как вы понимаете, падет на вас.

– Понимаю.

– Обычные противогазы здесь бесполезны. Это вы тоже понимаете?

– Да.

– У нас есть такое же оружие, накрывающее северный конец моста. Сообщите полицейским патрулям и воинским подразделениям, что неразумно пытаться проникнуть на мост. Вы меня поняли?

– Да.

– Вас проинформировали о двух вертолетах морской авиации, зависших над мостом?

– Да. – С лица Хендрикса исчезло загнанное выражение, и его мозг вновь заработал с прежней скоростью. – Должен сказать, меня это удивило.

– В этом нет ничего удивительного. Вертолеты в наших руках. Срочно объявите тревогу во всех ближайших подразделениях военно-воздушных сил. Предупредите их, чтобы не вздумали выслать истребители. Если военные попытаются сбить вертолеты, это может плохо кончиться для президента и его гостей. Мы получаем информацию о каждом поднятом в воздух самолете – в наших руках радарная установка на горе Тамальпаис.

– Господи! – воскликнул начальник полиции, вернувшись в первоначальное состояние духа.

– Господь вам не поможет. На радарной установке работают опытные специалисты. Не пытайтесь отбить станцию с земли или с воздуха. Мы осознаем, что у нас нет возможностей для отражения подобных атак. Однако не думаю, что президент, король и принц будут благодарны человеку, по чьей вине они лишатся, скажем, правых ушей. Пожалуйста, не думайте, что я шучу. Мы доставим вам их уши в пластиковом пакете.

– Никаких попыток отбить станцию не будет.

Капитан Кэмпбелл, краснолицый жизнерадостный здоровяк, считавшийся правой рукой Хендрикса, удивленно посмотрел на своего шефа. Капитана поразили не слова Хендрикса, а то, что на лбу у шефа выступили капли пота, – такого он никогда прежде не видел. Невольно Кэмпбелл потрогал свой собственный лоб и почувствовал, что он тоже влажный.

– Надеюсь, вы отвечаете за свои слова. Вскоре я свяжусь с вами, – сказал Брэнсон.

– Как насчет того, чтобы я переместился ближе к мосту? Мне придется устроить что-то вроде штаба, и это место представляется самым подходящим.

– Не возражаю, только не пытайтесь въезжать на сам мост. И примите меры, чтобы ни одна частная машина не пересекала границы Пресидио. Мы не хотели бы прибегать к насилию, но, если все же что-то произойдет, я не хочу, чтобы пострадали невинные люди.

– Вы очень внимательны, – с вполне понятной горечью произнес Хендрикс.

Брэнсон улыбнулся и положил микрофон.

Газ внутри головного автобуса улетучился, но его воздействие на людей все еще продолжалось. Все по-прежнему находились в бессознательном состоянии. Двое или трое человек упали в проход между креслами, по-видимому не получив при этом каких-либо повреждений. Большинство пассажиров оставались сидеть на своих местах, некоторые тяжело навалились на спинки стоящих впереди кресел.

Джонни и Бартлет шли по проходу, но вовсе не в качестве милосердных ангелов. В свои двадцать шесть лет Бартлет был самым молодым членом команды Брэнсона и выглядел точь-в-точь как студент колледжа, хотя никогда им не был. Они обыскивали каждого человека в автобусе, и делали это очень тщательно, тем более что те, кто подвергался этому унижению, были не в состоянии протестовать. Женщин-журналисток обыскивать не стали, но осмотрели содержимое их сумочек. Тот факт, что ни один доллар из тех нескольких тысяч долларов, что прошли через руки Джонни и Бартлета, не застрял в их карманах, многое говорил о стандартах, исповедуемых Брэнсоном. Грабеж в крупных масштабах представлялся стоящим делом, мелкое воровство было неприемлемо. В любом случае они искали не деньги, а оружие. Брэнсон не без оснований полагал, что в журналистском автобусе должны находиться агенты ФБР, в задачу которых входит не столько защита президента и его гостей, сколько наблюдение за журналистами. Поскольку визит арабских нефтяных властителей в Соединенные Штаты вызвал широкий интерес во всем мире, среди журналистов было с десяток иностранцев: четверо из Европы, четверо из стран Персидского залива и по одному из Нигерии и Венесуэлы – стран, имеющих особый интерес к сделке между главными нефтяными государствами и Соединенными Штатами.

Джонни и Бартлет нашли четыре пистолета и забрали их, а на четырех владельцев этого оружия надели наручники и оставили их сидеть на своих местах. Закончив обыск, они вышли из автобуса и присоединились к своим товарищам, которые охраняли шестерых все еще ничего не понимавших полицейских, скованных наручниками в цепь. Еще один человек сидел возле похожей на базуку ракетной установки, охранявшей северную башню. Здесь, как и на южном конце моста, все было под контролем, все шло в точности так, как было спланировано Брэнсоном, потратившим на подготовку несколько предыдущих месяцев. Их руководитель имел все основания быть довольным собой.

Однако Брэнсон, только что вышедший из последнего автобуса, не выглядел ни довольным, ни недовольным. Все шло так, как он и надеялся, и это было нормально. Последователи Брэнсона часто отмечали (хотя и не в его присутствии) его поразительную самоуверенность. В то же время они вынуждены были признать, что до сих пор он никогда не ошибался в себе. Из восемнадцати человек, составлявших постоянное ядро команды Брэнсона, девять провели различные сроки в различных исправительных заведениях, размышляя о превратностях фортуны. Но это было до того, как они присоединились к Брэнсону. После этого ни один из его людей не попал ни под суд, ни за решетку, и это следовало считать немалым достижением, если принять во внимание, что среди них был такой частый гость правительства США, как Паркер.

Брэнсон прошел к президентской машине и обратился к Ван Эффену, стоявшему в дверях:

– Я немного передвину вперед первый автобус. Скажи своему водителю, пусть повторяет мои действия.

Поднявшись в головной автобус, он с помощью Джонни вытащил еще не пришедшего в себя водителя из кресла и сел на его место. Затем включил зажигание, переключил передачу, развернул автобус, проехал вперед примерно пятьдесят метров и остановился с помощью ручного тормоза. Президентский автобус следовал за ним на расстоянии нескольких метров.

Брэнсон вышел из машины и направился назад, в сторону южной башни. Дойдя до отмеченной середины моста – точки, в которой мощные поддерживающие тросы опускались ниже всего, – он оглянулся назад и опять посмотрел вперед. Пятьдесят метров центральной секции моста, секции, где винты вертолетов не могли зацепиться за тросы независимо от направления и силы ветра, были свободны. Брэнсон отошел подальше от этого участка и помахал стрекочущим в воздухе машинам. Джонсон и Брэдли посадили свои вертолеты на мост спокойно и без суеты. Впервые за свою долгую и славную историю мост Золотые Ворота использовался как вертолетная площадка.

После этого Брэнсон отправился в президентский автобус. Находившиеся там инстинктивно поняли, что перед ними глава похитителей, виновник их теперешнего положения, и их отношение к нему нельзя было назвать сердечным. Четверка нефтяных магнатов и Картленд смотрели на Брэнсона бесстрастно. Хансен нервничал сильнее, чем обычно, его руки и глаза беспрестанно двигались. У Мюира, как всегда, был сонный вид, глаза были полузакрыты, и казалось, этот человек вот-вот заснет. Мэр Моррисон, получивший во Вторую мировую войну столько медалей, что они едва умещались на его широкой груди, кипел от ярости. Президент тоже: обычное для него выражение терпеливой доброты и сострадательной мудрости, которое приковало к нему сердца миллионов, было в данный момент спрятано в морозильник.

Брэнсон начал без предисловий, но довольно любезно:

– Мое имя Брэнсон. Доброе утро, господин президент, ваши высочества. Я бы хотел…

– Вы бы хотели! – Президент был вне себя от ярости, однако успешно контролировал выражение своего лица и тон голоса: если двести миллионов называют тебя президентом, ты не можешь вести себя как распоясавшаяся рок-звезда. – Оставим пустые любезности. Кто вы такой?

– Я уже сказал. Брэнсон. И я не вижу причин, почему мы должны забыть об обычной вежливости. По-моему, будет лучше, если мы станем строить наши отношения – для вас начатые несколько принудительно, я согласен, – на более спокойной и разумной основе. Обстоятельства сложатся более благоприятно, если мы будем вести себя как цивилизованные люди.

– Цивилизованные? – Президент уставился на Брэнсона с искренним изумлением, которое быстро сменилось прежней яростью. – Вы! Такой тип, как вы! Мошенник! Обыкновенный преступник! И вы еще смеете призывать нас вести себя цивилизованно?

– Мошенник? Возможно. Обыкновенный преступник? Нет, я не обыкновенный преступник. Но мне жаль, что вы заняли подобную позицию. Выражая свои чувства с такой враждебностью, вы все равно не сумеете достучаться до моей совести: ее у меня вообще нет. Но этим вы облегчите мне жизнь. Если мне не придется держать ваши руки – я имею в виду, в прямом смысле, – мне будет проще достичь своей цели.

– Вряд ли кто-нибудь попросит вас подержать его руку, – сухо сказал Картленд. – В каком качестве вы рассматриваете нас? В качестве похищенных? Как источник денег для какого-то важного для вас дела?

– Единственное важное для меня дело стоит перед вами.

– Значит, как заложников, за которых должны заплатить выкуп?

– Это уже ближе. Как заложников, за которых должны заплатить очень большой выкуп, я надеюсь, – ответил Брэнсон и посмотрел на президента. – Прошу меня простить за неудобства, причиненные вашим иностранным гостям.

– Неудобства! – всплеснул руками президент, призвав на помощь свою трагическую музу. – Вы не знаете, какой непоправимый вред нанесли своими действиями.

– Даже не представляю, что такого страшного я сделал. Или вы говорите это для их высочеств? Лично я не вижу в подобной задержке никакого вреда. Вы, вероятно, имеете в виду назначенную на сегодня поездку в Сан-Рафаэль – боюсь, она на некоторое время откладывается – с целью выбрать место для строительства самого крупного в мире нефтеперегонного завода? – Брэнсон улыбнулся и кивнул в сторону короля и принца. – Похоже, эти люди взяли вас с Хансеном в оборот, я хочу сказать, в нефтяной оборот? Сначала они ограбили вас на продаже нефти, получили столько денег, что не знают, куда их девать, и тут у них возникает блестящая идея – вложить свои капиталы в ограбленную страну, построить на Западном побережье нефтеперерабатывающий комплекс и управлять им лично, разумеется с вашей технической помощью. Сырье у них свое, оно им ничего не стоит, поэтому прибыли будут огромными, часть которых перепадет вам в виде уменьшения цен на нефть. Это же просто золотое дно! Я, конечно, не силен в международных и финансовых делах – предпочитаю зарабатывать деньги более простым способом, – но если вы думаете, что гости обидятся из-за этой задержки и не заключат сделку, то вы слишком наивны. Более наивны, чем позволительно быть президенту такой страны. Эти люди – настоящие бизнесмены, их чувства не влияют на бизнес. У них стальные сердца и компьютеры вместо мозгов. – Брэнсон сделал паузу. – Кажется, я не очень-то вежлив по отношению к вашим гостям?

Король и принц утратили былую бесстрастность. Теперь они разгневанно смотрели на Брэнсона.

– Вы, видимо, не слишком торопитесь достичь своей цели, какой бы она ни была, – заметил Картленд.

– Вы абсолютно правы. В спешке нет необходимости. Время больше не имеет существенного значения, разве что в том смысле, что чем дольше я здесь пробуду, тем выгоднее это окажется для меня. Почему – объясню позже. И между прочим, чем дольше вы здесь просидите, тем яснее станет вам и вашим народам в Соединенных Штатах и на Ближнем Востоке, в какую неприятную ситуацию вы попали. И поверьте мне, ситуация действительно неприятная. Подумайте об этом.

Брэнсон прошел по проходу в конец автобуса и обратился к светловолосому молодому военному, обслуживающему весь этот мощный центр связи:

– Как вас зовут?

Военный слышал все, что произошло в автобусе, и это ему явно не понравилось. Он немного помедлил и неохотно пробормотал:

– Бойенн.

Брэнсон протянул ему листок бумаги:

– Пожалуйста, свяжите меня с этим номером. Это местный звонок.

– Связывайтесь сами!

– Я ведь сказал «пожалуйста».

– Идите к черту!

Брэнсон пожал плечами и повернулся:

– Ван Эффен!

– Да?

– Позови сюда Крайслера. – Он повернулся к Бойенну. – Крайслер успел забыть о телекоммуникационных системах больше, чем вы успели узнать. Вы думаете, я не предвидел, что встречусь с юными героями? – Он снова обратился к Ван Эффену: – Когда придет Крайслер, сбрось Бойенна с моста.

– Обязательно.

– Прекратите! – Президент был шокирован и не скрывал этого. – Вы не посмеете!

– Попробуйте меня спровоцировать, так я и вас сброшу с моста. Понимаю, это нелегко, но должны же вы наконец понять, что мои слова с делами не расходятся.

Мюир пошевелился и в первый раз за все время заговорил. Голос его звучал устало.

– Мне кажется, этот парень говорит вполне искренне. Конечно, он может просто блефовать. Однако я не хотел бы быть тем человеком, который попытается это проверить.

Президент бросил на помощника госсекретаря недобрый взгляд, но тот, похоже, снова погрузился в сон.

– Бойенн, делайте, что вам приказано, – тихо сказал Картленд.

– Есть, сэр!

Бойенн был почти счастлив, что ему не нужно принимать решение, и взял у Брэнсона бумажку. Тот спросил:

– Вы сможете подсоединиться к телефону возле кресла, что стоит напротив президентского?

Бойенн кивнул.

– И параллельно подключить президента?

Тот еще раз кивнул. Брэнсон вернулся в салон и устроился в свободном кресле.

Бойенн немедленно соединил его с указанным номером. Очевидно, звонка ждали.

– Хендрикс у телефона, – произнес голос.

– Это Брэнсон.

– Понятно. Брэнсон. Питер Брэнсон. Господи, я мог бы догадаться! – Наступило молчание, затем начальник полиции спокойно сказал: – Мне всегда хотелось с вами встретиться, Брэнсон.

– Вы осуществите ваше желание, мой дорогой друг, причем гораздо раньше, чем думаете. Я с удовольствием поговорю с вами позже. А пока меня бы вовсе не удивило, если бы президент не захотел разговаривать с вами.

Брэнсон с некоторыми затруднениями поднялся из кресла и уступил трубку и кресло Моррисону, который тоже с трудом встал на ноги и с готовностью принял предложенное.

Президент вел себя так, как повел бы на его месте любой другой президент, оказавшийся в столь неприятном положении. Он проявил целую гамму чувств: изумлялся, возмущался, не верил и, наконец, ужасался тому, что исполнительный глава государства и зарубежные монархи оказались в столь чудовищной ситуации, не имеющей аналогов в мировой истории. Он возложил всю вину за случившееся на Хендрикса, хотя знал, что план охраны кортежа разработан Вашингтоном, а местная полиция просто делала то, что ей приказали. Видимо, из-за потрясения президенту отказали память, логика и чувство справедливости. Закончил он тем, что потребовал, чтобы Хендрикс немедленно разобрался со всем этим.

У шефа полиции было больше времени для того, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию, поэтому в разговоре с президентом он сохранял спокойствие.

– Что вы предлагаете мне сделать, сэр? – спросил он.

Из последовавшей за этим сбивчивой речи стало ясно, что конструктивных предложений у президента пока нет. Моррисон воспользовался наступившей паузой и взял трубку:

– Бернард? Это Джон. – Моррисон по привычке улыбнулся. – Боюсь, нашим избирателям все это не понравится.

– Всем ста пятидесяти миллионам?

Мэр снова натянуто улыбнулся:

– Если иметь в виду всю нацию, то да.

– Похоже, дело перерастает в общенациональную проблему, Джон. Фактически ты прекрасно знаешь, что так оно и есть. Да и в политическом смысле оно нам не по плечу.

– Ты меня очень подбодрил, Бернард.

– Хотел бы я, чтобы и меня кто-нибудь подбодрил! Как ты думаешь, наш друг позволит мне поговорить с генералом?

– Я спрошу.

Мэр спросил, и Брэнсон довольно дружелюбно кивнул. Остальные пассажиры автобуса переглядывались между собой с разной степенью подозрительности и настороженности, адресованной Брэнсону. Этот человек был возмутительно самоуверен. Но в сложившихся обстоятельствах он мог себе это позволить. Он не просто вытащил всех тузов из колоды – у него была целая колода тузов.

– Генерал Картленд? Это Хендрикс, – сказал начальник полиции. – Насколько я понимаю, сэр, предстоит скорее военная, чем полицейская, операция. Видимо, мне следует связаться с военным начальством здесь, на побережье?

– Берите выше.

– С Пентагоном?

– И немедленно!

– А действия местных властей?

– Подождите, пока положение немного стабилизируется и мы выясним, чего хочет этот сумасшедший.

Брэнсон вежливо улыбнулся, но, как всегда, улыбка не коснулась его глаз.

– По его словам – если, конечно, ему можно верить, – время не имеет для него существенного значения. Полагаю, он хочет поговорить с тобой.

Брэнсон взял у Картленда трубку и удобно устроился в кресле.

– У меня к вам пара вопросов и требований, Хендрикс. Думаю, в моем положении я вправе рассчитывать на ваше сотрудничество. Вы согласны?

– Я слушаю.

– Эта новость уже разошлась?

– Что, черт возьми, вы хотите сказать этим «разошлась»? Половина Сан-Франциско видит, как вы застряли на этом проклятом мосту!

– Не стоит так выражаться о моем любимом мосте. Я имел в виду, разошлась по стране.

– Очень скоро она разнесется по всему миру.

– Я прошу вас это обеспечить. Средства массовой информации, как эти люди предпочитают называть свои газетенки, должны заинтересоваться. Я готов позволить… нет, я настаиваю, чтобы вы предоставили вертолет, а лучше два вертолета в распоряжение репортеров, желающих увековечить это историческое событие. В районе залива полно вертолетов, гражданских и военных.

Последовала пауза, потом Хендрикс спросил:

– На кой черт вам это?

– Ну, это же очевидно. Мне нужна гласность. Чем больше, тем лучше. Хочу, чтобы каждый американец и вообще каждый человек в мире, у которого есть телевизор, увидел бы, в каком затруднительном положении оказались президент и его арабские друзья. А положение у них затруднительное, не правда ли?

Снова наступило молчание.

– Гласность вам, конечно, нужна для того, чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, которое поможет вам получить то, к чему вы стремитесь. Так?

– А как же иначе!

Хендрикс медленно сказал:

– Может быть, вы хотите, чтобы я послал на мост группу репортеров?

Брэнсон улыбнулся в телефонную трубку:

– Группа репортеров мне ни к чему, но еще больше мне не понравилась бы группа вооруженных до зубов агентов ФБР, замаскированных под репортеров. Нет, я думаю, мы от этого откажемся. Тем более что у нас тут уже имеется целый автобус репортеров.

– А что помешает мне погрузить в эти вертолеты десантников?

Брэнсон вздохнул:

– Помешает только здравый смысл. Вы не забыли, что у нас тут заложники? Пуля доберется до президента гораздо быстрее, чем десантник.

Он взглянул на президента. Судя по выражению лица, тот не желал быть объектом подобного торга.

– Вы не посмеете его убить, – заявил Хендрикс. – Не станете рубить сук, на котором сидите. Ведь тогда вам нечем будет нас шантажировать.

– У меня еще останутся король и принц. Только попробуйте – и увидите, что из этого выйдет. Не пытайтесь играть втемную. Неужели вы хотите войти в историю в качестве человека, из-за которого погибнут президент, король и принц?

Хендрикс не ответил. Было ясно, что в этой роли он себя не представляет.

– Однако я не исключаю, что найдутся горячие головы, жаждущие посмертной славы. Поэтому вот мое первое требование. В этом районе полно военных баз: Пресидио, Форт-Бейкер, остров Сокровищ, Форт-Фунстон, Мили и Мейсон, Форт-Бэри, Кронкайт, – вы и сами знаете, они все здесь поблизости, недалеко от шоссе. Думаю, у них найдутся две компактные самоходные скорострельные зенитки. Я хочу получить их не позднее чем через час. Ну и хороший запас снарядов к ним, конечно, и пусть военные все предварительно проверят. Вы же знаете, иногда техника подводит.

– Вы и в самом деле сумасшедший.

– Это божественное сумасшествие. Теперь слушайте мои указания.

– Я отказываюсь их выполнять.

– Отказываетесь? Генерал Картленд!

Генерал с усилием встал и тяжело прошел по проходу. Он взял трубку и сухо сказал:

– Делайте то, что велит этот сумасшедший. Вам что, никогда не приходилось сталкиваться с манией величия?

– Очень любезно с вашей стороны, генерал, – усмехнулся Брэнсон и забрал у Картленда трубку. – Вы получили приказ?

Голос Хендрикса прозвучал так, словно он задыхался.

– Получил.

– Теперь мое третье требование. Вызовите две команды военных инженеров. Нужно, чтобы они построили на мосту стальные заграждения, по одному у основания каждой башни. Сооружения должны быть достаточно прочными, чтобы остановить танк, и достаточно высокими – разумеется, с колючей проволокой наверху, – чтобы никто не мог перелезть через них. Северное заграждение должно быть цельным, в южном пусть сделают ворота на петлях, чтобы мог пройти джип. Ворота должны открываться с внутренней стороны. Эти конструкции следует привинтить или приварить к боковым ограждениям моста и сделать на проезжей части автоматически выдвигающиеся шипы. Впрочем, военные лучше меня знают, как делаются такие вещи. Я лично пронаблюдаю за строительством.

Казалось, Хендриксу было трудно дышать. Наконец он сумел выговорить:

– Зачем?

– Вы же знаете эти проклятые туманы, которые постоянно накатывают с Тихого океана! Зачастую они накрывают весь мост – вот как раз сейчас к нам движется целая стена. – Брэнсон чуть ли не извинялся. – Под покровом тумана на нас легко напасть.

– А зачем нужны ворота?

– Мне казалось, я об этом уже сказал. Чтобы обеспечить проезд джипа, который доставит сюда членов переговорного комитета, врача, если таковой понадобится, а также еду и напитки, причем самые лучшие из того, что сможете найти в городе.

– Господи! Ну вы и наглец, Брэнсон!

– Наглец? – обиделся Брэнсон. – Значит, мою гуманную заботу о людях вы называете наглостью? Короли и президенты не привыкли голодать. Вы же не захотите войти в историю еще и как человек, уморивший голодом короля, принца и президента? Подумайте о суде истории.

Хендрикс молчал. Возможно, он и в самом деле думал о суде истории.

Брэнсон продолжал:

– Не следует забывать и о тонкой чувствительности королевских особ. До того как заграждения будут установлены, здесь должны появиться два фургона с туалетами. Оборудованные, естественно, по самым высоким стандартам, – и это вовсе не значит, что они будут битком набиты вооруженными до зубов агентами ФБР. Вы все запомнили, Хендрикс?

– Все записано на пленку.

– В таком случае заставьте колесики крутиться. Или мне снова позвать генерала Картленда?

– Все будет сделано.

– Немедленно?

– Немедленно.

Брэнсон опустил телефонную трубку на колени и задумчиво посмотрел на нее.

– На этот раз он даже не послал меня куда подальше. – Он снова поднял трубку. – И последнее требование, Хендрикс, но самое важное. Президент временно выведен из строя. Можно ли поговорить с лидером страны, оставшейся без лидера?

– Вице-президент уже в Чикаго. Сейчас он на пути в аэропорт О’Хара.

– Великолепно. Великолепно. Прекрасный пример добровольного сотрудничества. Но боюсь, что мне придется пригласить к сотрудничеству еще одного или двух членов правительства. Я знаю, что требую слишком многого, однако…

– Избавьте меня от вашего школьного юмора, Брэнсон! – В голосе Хендрикса прозвучало раздражение – следствие усталости. – Вы имеете в виду конкретных людей?

– Нет, просто любых двоих.

У Брэнсона был дар говорить особенно рассудительно, выдвигая самые безрассудные требования.

– И когда они вместе с вице-президентом окажутся у вас, вы и их тоже возьмете в заложники?

– Нет. Можете мне не верить, но этого не произойдет. Вы теряете хватку, Хендрикс. Никто не похищает посредников. В противном случае придется вести переговоры с кем-то другим, ниже по положению, а так недолго добраться и до кого-то вроде вас. – Брэнсон сделал паузу, ожидая комментариев, но Хендрикс промолчал. – Мне нужен госсекретарь.

– Он уже на пути сюда.

– Вы читаете мои мысли! Откуда он едет?

– Из Лос-Анджелеса.

– Как удачно! Что он там делал?

– Участвовал в заседании Международного валютного фонда.

– Международного валютного фонда? Но это значит, что…

– Да, – устало сказал Хендрикс, – министр финансов тоже там был. Он летит сюда вместе с госсекретарем.

Брэнсон положил трубку.

– Так, так, так! Маленький Питер Брэнсон визави с министром финансов. Что за тет-а-тет меня ожидает! Я думал, что такой день никогда не наступит.

Глава 4

Пол Ревсон медленно, словно нехотя возвращался к действительности. Веки у него были свинцовыми, голова кружилась; ему даже показалось, что он немного оглох. Других последствий от воздействия газа Ревсон не чувствовал. Он знал, что его отравили газом, но после взрыва, который раздался возле ног водителя, все произошло так быстро, что у него не сохранилось об этом четких воспоминаний. Когда его зрение прояснилось, он огляделся вокруг. Рядом с ним сидела, привалившись к спинке стоящего впереди кресла, девушка с копной светлых волос; ее шее было, наверное, очень неудобно. Несколько человек лежали в проходе, видимо еще не проснувшись. Остальные сидели на своих местах в самых немыслимых позах. Кое-кто начал шевелиться, приходя в себя. Ревсон выглянул в окно и недоверчиво заморгал. Он родился и вырос в Сан-Франциско и сейчас сразу понял, что их автобус стоит почти на самой середине моста Золотые Ворота. Это обстоятельство требовало каких-то объяснений.

Он переключил внимание на свою соседку, благо она того стоила. Обладательница столь хрупкой фигуры была на первый взгляд недостаточно вынослива для того, чтобы целыми днями таскать на плече тяжелую кинокамеру. Светлые волосы девушки так сильно выгорели («Натуральная блондинка», – подумал Ревсон), что их можно было бы назвать платиновыми, но белую кожу красавицы загар не тронул. В начале пути девушка успела рассказать Ревсону, что снимает показы мод для одной из крупных телевизионных компаний, а поскольку президента сопровождали исключительно мужчины, было трудно понять, что она здесь делает. В этом не было смысла, как, впрочем, и в большинстве президентских поездок. Имя у нее было таким же нелепым. Эйприл Уэнсди[2] – так она отрекомендовалась, и это подтверждала приколотая у нее на груди карточка. Вероятно, девушке достались лишенные воображения родители, которые не нашли ничего лучшего, как назвать дочку в честь дня ее рождения.

Ревсон осторожно обнял соседку за плечи и усадил поудобнее. Белокурая головка склонилась ему на плечо. Он не представлял, как привести в чувство человека, пострадавшего от отравления газом. Может быть, потрясти ее? Или похлопать по щекам? Или пусть себе спит? Проблема отпала сама собой, когда девушка зашевелилась, вздрогнула неизвестно по какой причине (хотя на ней было лишь зеленое шелковое платье, довольно тонкое и короткое, температура в автобусе поднялась градусов до тридцати), потом открыла глаза и, не мигая, уставилась на Ревсона.

На ее лице, не лишенном и других приятных черт, глаза были, без сомнения, самой замечательной чертой. Большие, ясные, поразительно глубокого цвета морской волны, они обладали какой-то чистотой и невинностью. Ревсон невольно подумал о том, как обманчиво это впечатление: любая молодая женщина, которая работает на крупную телевизионную компанию, наверняка уже потеряла невинность, если, конечно, не сделала этого еще раньше.

– Что случилось? – спросила девушка, не сводя с Ревсона глаз.

– Похоже, какой-то шутник подкинул нам газовую бомбу. Все мгновенно отключились. Как вы себя чувствуете?

– Как с похмелья. Голова кружится, и тошнит. Вы понимаете, о чем я?

Он кивнул.

– Почему люди делают подобные вещи?

– Здесь есть много разных «почему». – Ревсон посмотрел на часы. – Почему, к примеру, мы вот уже час десять минут стоим на мосту?

– Что?!

– Посмотрите вокруг.

Девушка огляделась, медленно осознавая реальность происходящего. Неожиданно она замерла и схватилась за руку, которая все еще обвивала ее плечи.

– Посмотрите на тех двоих, что сидят через проход! – Ее голос упал до шепота. – Они в наручниках!

Ревсон наклонился и посмотрел. Двое крупных мужчин, все еще пребывавших без сознания, действительно были в наручниках.

– Почему? – снова прошептала Эйприл.

– Откуда мне знать? Я сам только очнулся.

– А почему тогда мы с вами не в наручниках?

– Откуда мне… Нам просто повезло.

Ревсон оглянулся назад и увидел, что прямо за их автобусом стоит президентский.

– Прошу меня извинить. Как хороший журналист, я считаю, что пора поискать ответы на ваши вопросы.

– Я пойду с вами!

– Конечно.

Девушка вышла в проход, и Ревсон последовал за ней. Но вместо того чтобы идти прямо к двери, он сначала отвернул полу пиджака у ближайшего к нему мужчины в наручниках. Пустая кобура рассказала ему о многом. Ревсон направился к передней двери и там заметил, что водитель, который все еще не пришел в себя, оказался с правой стороны автобуса, на некотором расстоянии от своего кресла. Очевидно, он покинул свое рабочее место не по доброй воле.

Ревсон спустился на мост, где его ждала девушка. Огромный и чрезвычайно безобразный полицейский – у Джонни был тот тип лица, который сам по себе создает его обладателю дурную славу, – направил на них автомат. То, что полицейский направил на них оружие, было довольно странно. То, что он вооружен автоматом, было еще более странно. Но самым странным был вид шестерых несчастных полицейских, скованных в цепь наручниками.

Эйприл Уэнсди изумленно посмотрела на полицейских, потом перевела взгляд на Ревсона. Он сказал:

– Согласен, все это требует каких-то объяснений.

– Вы их получите, – спокойно заявил Брэнсон, который в этот момент неторопливо вышел из-за президентского автобуса. – Как ваше имя?

– Ревсон.

– Примите мои извинения. И вы тоже, юная леди.

– Вертолеты! – воскликнула девушка.

– Да, вертолеты, ну и что? Вы получите объяснения, но не в индивидуальном порядке. Когда ваши друзья придут в себя, мы побеседуем.

Брэнсон направился к третьему автобусу. Он шел беспечной походкой и, казалось, был вполне доволен жизнью. Его взгляд устремился в сторону полосы тумана, медленно, очень медленно надвигавшегося с запада. Если это и встревожило Брэнсона, то он не подал виду. Подойдя к помятой патрульной машине, он обратился к охранявшему ее человеку:

– Крайслер, наши друзья пришли в себя?

– Да, сэр. Судя по всему, настроение у них неважное.

Крайслер был высоким молодым человеком с интеллигентной внешностью. Ему бы еще портфель в руки, и он показался бы подающим надежды молодым адвокатом. На самом деле, как и сказал ранее Брэнсон, Крайслер был специалистом в области телекоммуникаций. Кроме того, он ловко вскрывал сейфы и мог припугнуть людей оружием.

– Я так и думал. Пусть пока посидят в машине. Это проще, чем вытаскивать их оттуда и надевать наручники. Когда приведут из головного автобуса четырех фэбээровцев – а я полагаю, что они из ФБР, хотя бы судя по тому, что они были вооружены, – возьми пару своих парней и отведи этих четырех, а также шестерых полицейских, четверку из патрульной машины и двоих из нашего автобуса поближе к южной башне. Всего их получается шестнадцать человек, и любой потенциально опасен, так что держать их здесь нельзя. На полпути к башне снимите с них наручники – очень полезная вещь эти наручники, никогда не знаешь, когда они могут снова пригодиться, – и пусть прыгают с моста сами. Сделаешь?

– Конечно! – Крайслер указал на запад, на медленно приближающуюся полосу тумана. – Как вам это нравится, мистер Брэнсон?

– Мы вполне обошлись бы и без этого. Ну ничего, справимся. Похоже, туман пройдет под мостом.

– Мистер Брэнсон! – окликнул его Йенсен, появившийся в дверях третьего автобуса. – Это с горы Тамальпаис. Срочно.

Брэнсон побежал в автобус, сел у пульта управления и взял в руки микрофон:

– Брэнсон слушает.

– Это Жискар. Мы поймали сигнал. Он идет с юга, точнее, с юго-востока. Похоже, это маленький самолет. Сейчас примерно в тринадцати километрах от нас.

– Спасибо.

Брэнсон щелкнул переключателем. Юг или юго-восток. Это может быть только международный аэропорт в Сан-Франциско.

– Начальника полиции Хендрикса! Немедленно!

Через несколько секунд Хендрикс взял трубку:

– Что на этот раз?

– Я велел вам очистить воздушное пространство. Наш радар поймал сигнал со стороны аэропорта…

Хендрикс прервал его:

– Вы хотели видеть Мильтона и Квори, не так ли? – Мильтон был госсекретарем, Квори – министром финансов. – Они прилетели из Лос-Анджелеса пятнадцать минут назад и сейчас направляются сюда на вертолете.

– Где они приземлятся?

– На военной базе в Пресидио. Оттуда до моста – две-три минуты машиной.

– Благодарю.

Брэнсон снова связался с радиолокационной станцией. Жискар тут же ответил.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Брэнсон. – Это друзья. Однако продолжайте следить: в следующий раз могут оказаться враги.

– Будем следить, мистер Брэнсон!

Брэнсон встал, собираясь покинуть автобус, но остановился и посмотрел на связанного мужчину, лежавшего в дальнем конце прохода.

– Теперь можешь снова называться Гарриманом, – обратился он к Йенсену, сидевшему рядом. – А настоящего Йенсена развяжи.

– Столкнуть его с моста?

На какой-то миг Брэнсон заколебался, и это ощущение ему очень не понравилось. Сомнения были не в его характере. Принимал ли он решение обдуманно или интуитивно, он почти всегда делал это мгновенно: те немногочисленные ошибки, которые он совершил в своей жизни, были неизменно связаны с подобными колебаниями. Брэнсон принял решение:

– Мы его оставим. Этот человек нам еще пригодится, пока не знаю как, но обязательно пригодится. Он все-таки заместитель директора ФБР. Не такая уж мелкая рыбешка попалась в наши сети! Введи его в курс дела и держи здесь, пока я не скажу.

Брэнсон вышел и направился к головному автобусу. Примерно два десятка человек выстроились в ряд возле автобуса под бдительным оком и автоматом Джонни и его двух товарищей. Они по-прежнему пребывали в расстроенных чувствах. Брэнсон заметил, что в их числе находятся четверо агентов ФБР. Он заглянул в автобус, увидел, что там пусто, и повернулся к Питерсу:

– Отведи этих четырех господ в наручниках и этих шестерых полицейских к Крайслеру. Он знает, что с ними делать.

Брэнсон снова посмотрел на надвигающуюся дымку. По мере ее приближения к мосту становилось ясно, что туман движется гораздо быстрее, чем казалось издали. К счастью, он обещал пройти довольно низко, ниже моста. Но если даже и нет, команда справится с ситуацией, должным образом пригрозив президенту и его гостям, хотя повод для беспокойства будет оставаться, пока не установят стальные барьеры на концах моста.

Брэнсон повернулся и посмотрел на репортеров. Среди них были четыре женщины, но только об одной из них, зеленоглазой блондинке, стоявшей рядом с Ревсоном, можно было по праву сказать, что она – послевоенный ребенок.

– Успокойтесь! – обратился он к собравшимся. – Ни с кем из вас ничего не случится. Собственно, после того, как я дам вам объяснения, мы предоставим вам выбор – остаться на мосту или уйти. Безопасность вам обеспечена в любом случае. – На его лице появилась обычная, ничего не значащая улыбка. – Мне почему-то кажется, что все предпочтут остаться. Надеюсь, после моей речи вы поймете, что подобные истории нечасто падают вам прямо в руки.

Когда он закончил говорить, ни один из этих отчаянно строчащих в блокнотах и бешено щелкающих затворами журналистов ничуть не сомневался: подобные истории падают тебе прямо в руки всего один раз в жизни, да и то если проживешь достаточно долго. Теперь их можно было увести с моста только силой. Они попали в самую сердцевину беспрецедентного эпизода в истории преступлений, и этот эпизод обещал войти во всемирную историю.

К этому времени туман добрался до моста, но не поднялся до его уровня. Сверху пролетело несколько небольших клочьев, но основная масса проплыла в шести метрах под мостом, создавая диковинное ощущение невесомости, зависания в пространстве, словно мост плыл по иллюзорному руслу туманной реки.

Брэнсон вновь заговорил:

– Если вы решите остаться, то придется соблюдать некоторые правила. В последнем автобусе есть три телефонные линии для связи с городом. Они предназначены для нужд моей команды, но каждый из вас сможет один раз воспользоваться ими для связи с тем средством массовой информации, которое вы представляете. Договоритесь, чтобы ваше начальство выделило людей, которые будут дежурить в южном конце моста, тогда вы сможете трижды в день, в специально отведенное время, передавать своим коллегам наработанные материалы. Президентский автобус мы огородим флажками, и никто не будет заходить за ограждение без моего разрешения. Никто не будет брать интервью у президента и его гостей без моего разрешения и без согласия заинтересованной стороны. Было бы гораздо удобнее во всех отношениях, если бы президент провел здесь пресс-конференцию, но я не могу и не буду заставлять его делать это. Вокруг вертолетов тоже будут установлены ограждения, и это запретная территория. В двадцати метрах к югу от моего автобуса и в двадцати метрах к северу от вашего на мосту будут проведены белые линии, ограничивающие ваше передвижение. В пяти метрах за этими линиями мы выставим охрану, которой дадим приказ при нарушениях стрелять без предупреждения. И последнее: в темное время суток вы должны оставаться в своем автобусе. Это правило будет отменяться только в тех случаях, когда произойдет что-либо достойное освещения прессой. Что именно достойно вашего внимания, решать буду я. Все, кто не желает подчиниться этим правилам, должны немедленно покинуть мост.

Никто не двинулся с места.

– Вопросы есть?

Пока корреспонденты совещались между собой, Брэнсон наблюдал за тем, как туман катится на восток, скрывая из виду остров Алькатрас. Наконец двое из журналистской братии выступили вперед. Оба были средних лет, одеты в хорошо сшитые костюмы, но один совершенно лысый, а другой, наоборот, с необычайно густой седоватой шевелюрой и такой же бородой.

– У нас есть вопросы, – сказал лысый.

– Ваши имена?

– Я – Графтон из Ассошиэйтед Пресс. А это Дуган из агентства «Рейтер».

Брэнсон посмотрел на них с нескрываемым интересом. Эти двое могли обеспечить ему такую широкую аудиторию, какой не обеспечили бы все остальные их коллеги, вместе взятые.

– И каков ваш вопрос?

– По-видимому, неправильно будет думать, мистер Брэнсон, что сегодня утром вы проснулись и вдруг сказали себе: «Сегодня чудесный денек для того, чтобы похитить президента Соединенных Штатов»?

– Вы верно мыслите.

– Судя по всему, – сказал Дуган, – эту операцию долго и тщательно готовили. Если оставить за рамками суть ваших действий, нельзя не признать, что вы предусмотрели все до мелочей и ничего не отдали на волю случая. Сколько времени заняла подготовка?

– Три месяца.

– Это невозможно. Точный маршрут стал известен только четыре дня назад.

– Он был известен в Вашингтоне три месяца назад.

– При сложившихся обстоятельствах мы вынуждены вам поверить, – сказал Графтон. – Как по-вашему, почему эту информацию так долго скрывали?

– Чтобы ею не могли воспользоваться такие люди, как я.

– Как же вам удалось заранее получить эти сведения?

– Я их купил.

– Каким образом? Где?

– В Вашингтоне, как и в любом другом месте, за тридцать тысяч долларов можно купить немало информации.

– Вы можете назвать имя? – поинтересовался Дуган.

– Глупый вопрос. Еще вопросы есть?

– Есть! – откликнулась неопределенного возраста журналистка в темном костюме. – Судя по всему, мы имеем дело с опытными профессионалами. Можно ли сделать вывод, что вы не впервые преступаете закон?

Брэнсон улыбнулся:

– Можете делать какие угодно выводы. Прошлое было лишь прологом.

– У вас есть уголовное прошлое? – настаивала журналистка.

– Я ни разу в жизни не был в суде. Еще вопросы?

– У меня есть вопрос, – отозвался Дуган. – Нам всем хотелось бы знать, зачем вы это сделали.

– Об этом вы узнаете по ходу пресс-конференции, которую я дам через два часа. На ней будут присутствовать госсекретарь и министр финансов. Вице-президента Ричардса мы ожидаем позднее, он не успеет на пресс-конференцию.

Присутствующие были опытными журналистами, тем не менее все на какое-то время потеряли дар речи. Наконец Дуган осторожно спросил:

– Можно ли про вас сказать, что вы исповедуете принцип: «Если дело стоит того, чтобы его делать, то стоит делать его хорошо»?

– Очень прагматичная философия, однако действенная. А теперь вы можете воспользоваться телефонами в моем автобусе. Заходите по трое.

Брэнсон повернулся и сделал несколько шагов к президентскому автобусу, как вдруг его остановил голос Джонни.

– Господи! – Громила с отвисшей челюстью уставился на запад. – Вы видите то же, что вижу я, мистер Брэнсон?

Брэнсон посмотрел в ту же сторону. Не далее чем в полумиле от моста стена тумана резко обрывалась, словно ее обрубили ножом. И менее чем в миле от нее виднелась надстройка огромного корабля. Хотя корпус корабля все еще скрывался в тумане, сомнений в его предназначении не было. Несколько секунд Брэнсон стоял неподвижно, потом бросился к президентскому автобусу. Под любопытными взглядами сидящих в нем людей он быстро прошел к Бойенну.

– Срочно соедините меня с Хендриксом! Я буду говорить по этому аппарату!

Он указал на телефонный аппарат, стоявший в небольшой нише.

Хендрикс ответил немедленно, и Брэнсон заговорил ледяным, жестким голосом, совершенно не характерным для него:

– Хендрикс! Хотите получить уши президента прямо сейчас?

– Что вы имеете в виду?

– А вы, что имеете в виду вы? Или скажете, что этот игрушечный кораблик оказался здесь случайно! Отзовите его!

– Ради бога, кого я должен отозвать?

– К мосту Золотые Ворота приближается большой линкор, – медленно и четко произнес Брэнсон. – Он мне здесь не нужен. Не знаю, что вы задумали, но мне это не нравится. Отзовите его.

– Не имею представления, о чем вы говорите! Не кладите трубку!

Пока телефон молчал, Брэнсон кивком подозвал к себе Ван Эффена и быстро сказал ему:

– К мосту подходит линкор. Будут ли у нас с ним проблемы? Не знаю. Я хочу, чтобы все немедленно оказались в укрытии: репортеры – в своем автобусе, наши люди – в своем. Двери должны быть закрыты. После этого сразу же возвращайся сюда.

Ван Эффен кивнул в сторону рыжеволосого молодого человека, который стоял возле сиденья водителя, держа руку на пистолете, засунутом за пояс.

– Думаете, Брэдфорд управится один?

Брэнсон вынул свой пистолет и положил его в нишу возле телефонного аппарата.

– Я тоже здесь останусь. Поспеши!

Он был слегка разочарован в Ван Эффене. Да, конечно, Брэдфорд успешно выполнял обязанности сторожа как снаружи, так и внутри автобуса, но для создания надлежащей атмосферы угрозы и устрашения было необходимо, чтобы сам Брэнсон оставался на виду у пассажиров.

Хендрикс снова заговорил в трубку:

– Это «Нью-Джерси», линкор военно-морских сил Соединенных Штатов. Несколько месяцев в году он базируется в Сан-Франциско. Это его очередное плановое возвращение на базу для пополнения запасов горючего и провианта. Корабль появился именно сейчас, потому что может пройти под мостом только при отливе.

Брэнсон понял, что это правда. Вода действительно заметно опустилась, к тому же было не похоже, чтобы власти успели вызвать «Нью-Джерси» за такой короткий срок – менее чем за два часа. Да и что они могут сделать? Не взрывать же мост, когда на нем находится президент! Однако Брэнсон привык не доверять людям. Именно поэтому он был все еще жив.

– Остановите линкор. Он не должен пройти под мостом, не то я сброшу на него одного из ваших нефтяных королей.

– Ради бога, вы что, совсем сумасшедший? – Прозвучавшее в голосе Хендрикса отчаяние вызвало у Брэнсона улыбку. – Мы попытаемся остановить его.

Корреспонденты и члены команды Брэнсона столпились у ограждения с западной стороны моста, наблюдая за тем, как приближается гигантский военный корабль. Хотя было заявлено, что нет никакой опасности в его прохождении под мостом, напряжение среди зрителей росло. Надстройка линкора была очень высокой, отчего начинало казаться, что некоторые ее секции неминуемо врежутся в мост, и от этого ощущения было никак не избавиться, хотя элементарная логика подсказывала, что «Нью-Джерси» проходил здесь уже не один раз и военно-морской флот не имеет привычки рисковать кораблями стоимостью в сотни миллионов долларов.

Только один человек совершенно не интересовался приближением «Нью-Джерси». Сидя в полном одиночестве в автобусе, Ревсон был занят тем, что прикреплял длинный, тонкий как нить зеленый шнур к черному цилиндру длиной около двадцати сантиметров и диаметром примерно в три сантиметра. Закончив работу, он спрятал цилиндр со шнуром в просторный карман своего свободного пиджака, вышел из автобуса, бросил взгляд на корабль и неторопливо завернул за автобус, оказавшись справа от него. Тут он заметил Ван Эффена, который спешил к противоположной стороне моста, где собрались зрители, наблюдавшие за линкором. Ревсон не знал, что заставляет Ван Эффена мчаться рысью, но понял, что у него самого времени совсем мало.

Все той же неторопливой походкой он подошел к восточному ограждению моста. Никто не обратил на него внимания, потому что с этой стороны никого не было. Ревсон небрежно перегнулся через перила и как бы невзначай вынул из кармана цилиндр со шнуром. Осторожно оглядевшись и убедившись, что за ним не наблюдают, он быстро, почти не двигая руками и локтями, пропустил вниз сквозь пальцы тридцать метров шнура и привязал конец шнура к металлической стойке. Его тревожило, хватит ли рассчитанной им длины шнура, но Ревсон отбросил эту мысль: что сделано, то сделано. После этого он не спеша вернулся в автобус и спрятал остатки зеленого шнура в сумке Эйприл. Если раскачивающийся на ветру шнур обнаружат и будет произведен обыск личных вещей, то пусть лучше остатки шнура найдут у кого-нибудь другого. Если их найдут у девушки, это не будет иметь для нее никаких последствий: Эйприл Уэнсди была из тех людей, присутствие или отсутствие которых нельзя не заметить, и многочисленные свидетели охотно подтвердят, что она стояла в толпе с того самого момента, как линкор впервые показался из тумана. И даже если она попадет в беду, Ревсон должен стойко выдержать это: главное, что сам он избежит подозрений.

– Брэнсон, вы должны мне поверить. – Голос Хендрикса нельзя было назвать умоляющим – подобная интонация была ему совершенно несвойственна, но он говорил очень искренне. – Командир «Нью-Джерси» не слушает выпусков новостей, и он думает, что все это – не более чем хитроумная шутка на его счет. Мне трудно винить его в этом. Он собственными глазами видит, что этот чертов мост стоит целый и невредимый, как стоял последние сорок лет. Так почему сегодня что-то должно быть неладно?

– Попробуйте еще раз объяснить ему.

Ван Эффен вошел в президентский автобус, закрыл за собой дверь и подошел к Брэнсону.

– Все сидят по загонам. Что случилось?

– Хотел бы я знать! Скорее всего, Хендрикс прав и это всего лишь совпадение. Но остается один шанс из ста, что это не случайность. Что они могут применить? Снаряды и взрывчатка отпадают. Возможно, газовые снаряды.

– Таких снарядов не существует.

– Вы ошибаетесь. Они есть. Власти не постеснялись бы вырубить на время президента и нескольких нефтяных шейхов, если бы сумели забросать центр моста подобными снарядами и уложить таким образом всех нас, чтобы военные и полиция – в противогазах, разумеется, – могли взять нас голыми руками. Но в этих автобусах с кондиционерами отличная изоляция.

– Это все малоправдоподобно.

– А разве то, что мы здесь делаем, не малоправдоподобно? Подождите-ка…

Поступил очередной звонок от Хендрикса.

– Наши старания увенчались успехом, Брэнсон: командир нам поверил. Но он отказывается что-либо предпринимать. Утверждает, что подошел слишком близко и любые маневры на данном этапе очень опасны и для моста, и для линкора. И еще говорит, что ему совсем не хочется платить, если «Нью-Джерси» врежется в башню моста. Не так-то просто остановить таран весом в сорок пять тысяч тонн.

– Вам остается только молиться, Хендрикс.

Брэнсон повесил трубку и в сопровождении Ван Эффена прошел к середине автобуса. Оба пристально вглядывались в окна с правой стороны, ожидая того момента, когда надстройка линкора появится из-под моста.

– Что происходит, Брэнсон? – с раздражением спросил президент.

– Вы же видите. Под нами проходит военный корабль «Нью-Джерси».

– И что из того? Несомненно, он следует своим обычным курсом.

– Будем надеяться, что это так. Будем надеяться, что командир не станет обстреливать нас.

– Обстреливать нас? – Президент сделал паузу и обдумал возможность столь ужасного lesé-majesté[3]. – Обстреливать меня?

– Вы, конечно, являетесь главнокомандующим вооруженных сил, но в данный момент изолированы от нижних эшелонов военной власти. Что будет, если командир сочтет своим долгом проявить инициативу? Впрочем, мы скоро это выясним.

Надстройка «Нью-Джерси» появилась из-под моста. Все девять сидевших до той минуты заложников с трудом поднялись на ноги и тоже прильнули к окнам с правой стороны. Один из них оказался довольно близко от Брэнсона, и неожиданно тот почувствовал, как нечто явно металлическое больно уперлось ему в левую почку.

– Вы, кажется, говорили об инициативе, мистер Брэнсон, – сказал со своей обычной сияющей улыбкой шейх Иман, тот, что с бородой. – Отдайте ваш пистолет! Прикажите своим людям сдать оружие!

– Вот настоящий мужчина!

В ликующем голосе президента прозвучали мстительные нотки, которые вряд ли понравились бы его избирателям.

– Уберите пистолет! – спокойно приказал Брэнсон. – Разве вы еще не поняли, что имеете дело с профессионалами?

Он медленно повернулся, и шейх тут же доказал, что не является профессионалом, позволив Брэнсону на какую-то секунду удержать его взгляд. Грянул выстрел, шейх вскрикнул от боли, уронил свой пистолет и схватился за поврежденное плечо. Шейх Каран быстро наклонился за пистолетом и тоже закричал от боли: Брэнсон каблуком прижал его руку к металлу. Судя по характерному треску, у шейха Карана оказались сломаны несколько пальцев. Брэнсон подобрал пистолет.

Ван Эффен выразил не вполне искреннее сожаление:

– Пришлось действовать, мистер Брэнсон. Нам ни к чему стрельба в автобусе с пуленепробиваемыми стеклами. Рикошет от них очень опасен. Шейх мог сам себя покалечить.

– Все правильно.

Брэнсон снова посмотрел в окно. «Нью-Джерси» отошел от моста уже почти на полтора километра, и, судя по всему, его командир не был настроен воинственно. Брэнсон отвернулся от окна и обратился к Брэдфорду:

– Принеси из нашего автобуса аптечку первой помощи. И пригласи сюда Питерса.

– Питерса, мистер Брэнсон?

– Он когда-то был военным санитаром. Займите свои места, господа!

Несчастные пленники расселись по своим креслам. Президент выглядел совсем подавленным. У Брэнсона мелькнула мысль о том, какой же пустышкой оказался этот человек, но он отбросил эту мысль как ненужную.

– Надеюсь, больше не потребуется предупреждать вас, чтобы вы не делали подобных глупостей.

Пройдя в центр связи, он поднял трубку:

– Хендрикс?

– У телефона. Надеюсь, вы удовлетворены?

– Да. Предупредите начальника порта, или кто там за это отвечает: никакого движения под мостом. Ни в ту ни в другую сторону.

– Никакого движения? Но тогда станет весь порт! А как насчет рыболовного флота?

– Рыболовный флот может заниматься ловлей в заливе. Пришлите сюда машину «скорой помощи» и врача, и поскорее. Тут у нас пострадали двое людей, один довольно серьезно.

– Кто? Как это произошло?

– Два нефтяных министра – Иман и Каран. Можно сказать, они сами себя поранили.

Продолжая говорить по телефону, Брэнсон наблюдал через окно, как к автобусу спешит Питерс. Войдя в него, он направился к Иману и начал разрезать пострадавшему рукав пиджака.

– Скоро на мост прибудут телевизионщики. Пропустите их. Кроме того, я прошу привезти на мост стулья – штук сорок будет достаточно.

– Стулья?

– Вам не придется их покупать, – терпеливо объяснил Брэнсон. – Конфискуйте стулья в ближайшем ресторане. Сорок штук.

– Стулья?!

– Такие штуки, на которых сидят. Примерно через час я собираюсь провести здесь пресс-конференцию. На конференциях люди обычно сидят.

– Вы собираетесь провести пресс-конференцию в прямом эфире? – осторожно уточнил Хендрикс.

– Именно так. С трансляцией на всю страну.

– Вы сошли с ума!

– Мое психическое здоровье – не ваша забота. Мильтон и Квори уже приехали?

– Вы имеете в виду государственного секретаря и министра финансов?

– Я имею в виду Мильтона и Квори.

– Они только что прибыли и находятся рядом со мной.

Хендрикс посмотрел на двух мужчин, сидевших рядом с ним в автобусе, из которого осуществлялась связь с мостом.

Госсекретарь Мильтон, высокий, болезненно худой и совершенно лысый человек в очках без оправы, пользовался завидной репутацией в министерствах иностранных дел всего мира. Квори, седовласый, полный и жизнерадостный человек, излучал ауру добродушия, которое многие люди, даже очень умные, принимали за проявление его истинной личности. Его репутация как финансиста и экономиста была столь же высокой, как у Мильтона в его кругах.

Мильтон задумчиво произнес:

– Проще всего было бы сказать: «Этот человек сумасшедший». Но так ли это?

Хендрикс развел руками:

– Вы же знаете поговорку: «Безумный, как лиса».

– И вероятно, склонен к насилию?

– Нет, насилие он применяет только в крайнем случае. Скорее всего, Иман и Каран совершили ошибку, попытавшись загнать его в угол.

– Кажется, вы неплохо его знаете! – удивился Квори.

Хендрикс тяжело вздохнул.

– Питера Брэнсона знает каждый начальник полицейского участка в Соединенных Штатах. А также в Канаде, Мексике и бог знает в скольких странах Латинской Америки, – с горечью сказал он. – Европу он пока обошел вниманием, но это, конечно, вопрос времени.

– На чем он специализируется?

– На грабежах. Этот человек грабит поезда, самолеты, бронированные автомобили, банки и ювелирные магазины. И при этом старается избегать насилия.

– Полагаю, дела у него идут успешно? – сухо поинтересовался Квори.

– Весьма успешно! Насколько нам известно, Брэнсон занимается подобной деятельностью уже лет двенадцать и, по самым скромным оценкам, «изъял» за это время двадцать миллионов долларов.

– Двадцать миллионов! – Впервые в голосе Квори прозвучало уважение. Министр финансов прежде всего был банкиром и экономистом. – Но если у него столько денег, зачем ему еще больше?

– А почему Онассис, Гетти и Хьюз хотят иметь все больше и больше денег? Живут-то они достаточно комфортно! Возможно, Брэнсон такой же бизнесмен, как и они, и увлечен своей работой. Может быть, это занятие стимулирует его. А может, он просто жаден. Может быть что угодно.

– У него есть судимости? – спросил Мильтон.

– Брэнсон ни разу в жизни не был арестован, – с несчастным видом ответил начальник полиции.

– Возможно, именно поэтому никто из нас о нем не слышал?

Хендрикс уставился через окно фургона на величественный размах моста Золотые Ворота. В его глазах застыло тоскливое выражение.

– Мы не стремимся рекламировать наши неудачи, сэр.

Мильтон улыбнулся.

– Мы с Джоном, – он кивнул на министра финансов, – частенько страдаем застенчивостью того же рода и по тем же самым причинам. Непогрешимость человеческому роду не свойственна. А что еще известно об этом человеке, кроме его преступной деятельности?

– О нем нетрудно получить информацию. Вся жизнь этого человека должным образом отражена в документах. Он потомок англосаксонских протестантов с Восточного побережья. Как принято говорить, из хорошей семьи. Отец банкир. Я имею в виду, что его отец владел, а может, и сейчас владеет собственным банком.

– Брэнсон? – протянул министр финансов. – Ну конечно. Я с ним знаком, правда только понаслышке.

– И кое-что еще, что может заинтересовать вас с профессиональной точки зрения. Питер Брэнсон получил степень по экономике и поступил на работу в отцовский банк. Позднее он получил докторскую степень по философии, и не в захолустном университете, а в одном из тех, что входят в Лигу плюща. Его диссертация была посвящена преступлениям в банковской сфере. Можно сказать, что в жизни он продолжает развивать ту же тему – summa cum laude[4].

– Создается впечатление, что вы им почти восхищаетесь, Хендрикс, – заметил Мильтон.

– Готов отказаться от пенсии, лишь бы увидеть Брэнсона за решеткой. У меня как у гражданина и полицейского он вызывает ярость, но я не могу не уважать его профессионализм, хотя и используемый недостойным образом.

– Разделяю ваши чувства, – сказал Мильтон. – Кажется, этот ваш Брэнсон не отличается скромностью?

– Как бы я хотел, чтобы он был моим! Да, вы правы, застенчивостью он не страдает.

– А высокомерием?

– Пожалуй, скорее манией величия. Так, по крайней мере, говорит генерал Картленд, а я бы не стал с ним спорить.

– Не много найдется желающих спорить с генералом, – выразительно произнес Мильтон. – Кстати, о самоуверенных людях: где ты сейчас, мой Джеймс?

– О ком вы, сэр?

– А кто еще у нас очень уверен в себе? Я имею в виду мистера Хагенбаха, главу ФБР. Мне казалось, он первым должен был сюда явиться.

– В Вашингтоне сказали, что не знают, где сейчас Хагенбах. Его повсюду ищут. Боюсь, этот человек неуловим.

– Да, он одержим манией секретности, – улыбнулся Мильтон. – Что ж, если он смотрит телевизор, то не далее чем через час будет в курсе событий. Какая интригующая мысль: директор ФБР последним в Америке узнает о происшедшем! – Он на мгновение задумался. – Брэнсон настаивает на максимальной гласности: радио, телевидение, репортеры, фотографы. А прежде он когда-нибудь заявлял о себе так громко? Я имею в виду, за время своей преступной активности?

– Никогда.

– Этот человек поразительно уверен в себе.

– На его месте и я бы чувствовал себя уверенно. – Квори был явно встревожен. – Что мы можем ему сделать? Насколько я понимаю, Брэнсон сейчас совершенно неуязвим.

– Я не стал бы терять надежды, сэр. Два наших эксперта в настоящий момент ищут решение проблемы. Над ней работают адмирал Ньюсон и генерал Картер из нашей штаб-квартиры.

– Ньюсон и Картер, два наших блестящих гения! – Квори расстроился еще больше. – Никогда не применяют одну водородную бомбу там, где достаточно и двух! Кто-то должен сообщить нашим арабским друзьям, что они вот-вот будут вовлечены в ядерную войну. – Он махнул рукой в сторону окна, выходящего на мост. – Вы только посмотрите на это! Только подумайте! Совершенно невероятная ситуация. Если бы я не видел своими глазами, ни за что не поверил бы. Абсолютная изоляция, полная оторванность от мира – и это на виду у всего Сан-Франциско, а когда заработают телекамеры, то и у всего мира. Образно говоря, до них рукой подать – и при этом они как будто на Луне. – Он тяжело вздохнул. – Приходится расписываться в полном бессилии.

– Ну же, Джон! – сурово сказал Мильтон. – Куда подевался ваш дух завоевателей Запада?

– Черт с ним, с Западом! Я сейчас думаю о себе. Мне не нужно иметь особого ума, чтобы понять, что вскоре я окажусь в очень трудном положении.

– Сэр? – озадаченно сказал Хендрикс.

– А для чего, по-вашему, Брэнсон вызвал министра финансов пред свои королевские очи?

Держа руки в карманах, словно над чем-то размышляя, Ревсон прогуливался вдоль восточного ограждения моста и делал вид, что любуется раскинувшейся перед ним великолепной панорамой. Слева от него за Форт-Бейкером и Тибуроном виднелся кусочек Бельведера и самый большой остров в заливе – остров Ангела. Справа простирался сам город, виднелся остров Алькатрас и чуть дальше – остров Сокровищ. Между двумя последними был все еще различим размытый контур линкора «Нью-Джерси», направлявшегося в Аламеду. Ревсон то и дело останавливался, как будто вглядываясь в даль. Во время одной из таких остановок он незаметно нащупал зеленый шнур, привязанный им к ограждению, и слегка потянул его. Груза на конце шнура не было.

– Что вы здесь делаете?

Ревсон неторопливо обернулся. В больших зеленых глазах Эйприл Уэнсди сверкало любопытство.

– Какие у вас мягкие лапки! Мне казалось, я тут единственный человек на многие километры вокруг. Ну, может, на многие метры.

– Так что же вы здесь делаете?

– Когда я любуюсь этим дивным видом, а потом смотрю на вас, то прямо не знаю, что предпочесть. Пожалуй, вас. Вам никогда не говорили, что вы очень красивы?

– Говорили, и довольно часто.

Девушка подцепила пальцами шнур и начала его вытягивать, но тут же охнула от боли, когда Ревсон крепко сжал ее руку.

– Не трогайте шнур!

Эйприл потерла руку, огляделась вокруг и сказала:

– Итак?

– Я тут ловлю рыбу.

– Ясно, что не жемчуг. – Девушка осторожно помассировала костяшки пальцев, потом неуверенно посмотрела на Ревсона. – Рыбаки ведь любят рассказывать разные небылицы, да?

– Я и сам иногда этим грешу.

– Расскажите мне одну.

– А вы столь же достойны доверия, как и красивы?

– Так, значит, я красива? Я не напрашиваюсь на комплименты, просто спрашиваю.

– Даже очень красивы.

– В таком случае я достойна доверия.

Они улыбнулись друг другу, и Ревсон взял девушку за руку:

– Вы хотите правдивую историю?

– Конечно.

– Почему бы и нет?

Молодые люди неторопливо пошли вдоль ограждения моста.

Хендрикс положил трубку и посмотрел на Мильтона и Квори:

– Вы готовы, джентльмены?

– Действие первое, сцена первая, и весь мир – сцена[5]. Хотя эта цитата не совсем подходит. – Мильтон встал и окинул Квори критическим взглядом. – Эта рубашка тоже не подходит, Джон. На телеэкране белое плохо выглядит. Лучше голубая, как у меня или как у президента. Он вообще носит только голубые рубашки, ведь никогда не знаешь, из-за какого угла выскочит телевизионщик.

– Ох, да заткнись ты!

Квори мрачно повернулся к задней двери автобуса и застыл на месте, когда возле нее с драматическим визгом шин и запахом горящей резины резко затормозил мотоцикл. Полицейский, соскочивший с него, быстро поднялся в салон и что-то протянул Хендриксу:

– Это для вас, сэр.

Хендрикс взял у него металлический цилиндр.

– Действительно, здесь обозначено мое имя. Откуда это у вас?

– Лоцман передал эту штуку с «Нью-Джерси». Командир корабля приказал немедленно доставить ее вам. Он считает, что это очень важно.

Глава 5

Центральная часть моста Золотые Ворота быстро обретала вид нарождающегося города, ползущего во все стороны и беспорядочного, как и свойственно подобным поселениям, в которых всегда кипит жизнь и царит лихорадочное беспокойство, обещая им славное будущее. Тот факт, что все дома были на колесах, а старейшины городка, сидевшие на важном собрании, были одеты в безупречные костюмы и явно никогда в жизни не занимались тяжелым физическим трудом, не уменьшал странного впечатления, что это – первопоселенцы, раздвигающие границы освоенного пространства Дикого Запада.

Сейчас на мосту стояли три автобуса и три полицейские машины – третья только что доставила сюда Хендрикса, Мильтона и Квори. Там находились также два больших фургона с окнами из матового стекла и эвфемистическими надписями «Помещение для отдыха»; раскрашенные в красную и желтую полоску, они были позаимствованы у странствующего цирка, который недавно сделал остановку в Сан-Франциско. Еще там стояли: машина «скорой помощи», которую Брэнсон реквизировал для своих целей; автофургон с раздаточным окошком на боку, который привез на мост горячую пищу; грузовик телевизионщиков, подсоединенный к большому генератору, установленному примерно в ста метрах от него, и наконец, микроавтобус, из которого уже начали выгружать одеяла, пледы и подушки, призванные облегчить новым «поселенцам» трудности их первой ночи на мосту.

Некоторые объекты плохо вписывались в обстановку. Вертолеты, зенитные орудия, вооруженные патрули, инженерные войска на обоих концах моста, занятые возведением стальных баррикад, – все это накладывало мрачный отпечаток и говорило о насилии. И тем не менее все эти люди и предметы выглядели здесь не совсем уж чуждыми: в столь необычных обстоятельствах инородными казались скорее какие-то совершенно обычные вещи. Нереальность этого места, ощущаемая в сравнении с внешним миром, имела свою собственную странную реальность в данной конкретной точке пространства и времени. А для тех, кто участвовал в собрании, реальность ситуации была более чем очевидной. Никто не улыбался.

Установили телекамеры. Заложников и троих вновь прибывших усадили в первом ряду, второй ряд отвели журналистам. Фотографам позволили самим выбрать точки для съемки, но в нескольких метрах от них заняли свои посты вооруженные охранники. Брэнсон в гордом одиночестве сидел перед публикой. Возле него на земле лежал странный предмет – полоса плотного брезента с вделанными в него конусообразными предметами, а рядом стоял тяжелый металлический ящик с закрытой крышкой.

– Господа, я не задержу вас дольше, чем нужно, – начал Брэнсон.

Наслаждался ли он этими мгновениями славы, осознанием того, что в полной его власти оказались некоторые из самых влиятельных людей в мире, что сотни миллионов людей смотрят сейчас на него и слушают его, – сказать было трудно. Он был спокоен, раскован, уверен в себе и в своих действиях, но на его лице не отражалось никаких эмоций.

– Вы, конечно, догадываетесь, почему мы все здесь оказались.

– Очевидно, по той самой причине, по которой здесь оказался я, – заметил Квори.

– Вот именно.

– Вам следует иметь в виду, что, в отличие от вас, я не устанавливаю собственных законов. Окончательное решение зависит не от меня.

– Принято к сведению. – Судя по манерам, Брэнсон мог бы проводить семинар в престижном колледже. – Но мы к этому еще вернемся. Сначала – самое главное, не так ли, мистер Квори?

– Деньги.

– Совершенно верно, деньги.

– Сколько? – спросил Квори, который не зря славился своей прямотой.

– Одну минуту, господин министр! – У президента, как и у каждого из двухсот миллионов его избирателей, были свои маленькие слабости, и первым в списке стояло почти патологическое нежелание быть на заднем плане. – Для чего вам эти деньги, Брэнсон?

– Почему вы решили, что это вас касается?

– Это касается меня самым непосредственным образом. Я категорически заявляю, что если деньги нужны вам для какой-нибудь подрывной работы, для каких-нибудь недобрых дел, и особенно для ведения антиамериканской деятельности, – что ж, я говорю вам здесь и сейчас: вы получите их только через мой труп. Что я такое по сравнению с Америкой?

Брэнсон одобрительно кивнул:

– Хорошо сказано, господин президент, особенно если учесть, что сегодня вам никто не помогал готовить речь. Я как будто услышал голос наших отцов-основателей, громкий призыв совести, которая живет в самой земле Америки. Великой старой партии[6] ваша речь определенно понравится, она стоит дополнительных двух миллионов голосов на ноябрьских выборах. Как бы то ни было, уверяю вас, что эти деньги нужны мне не для политических целей, а для сугубо личных. Я собираюсь основать корпорацию «Брэнсон энтерпрайзис».

Президент был не из тех, кого легко выбить из седла, иначе он никогда не стал бы президентом.

– Вы упомянули слово «совесть». Но есть ли она у вас?

– Честно говоря, не знаю, – откровенно признался Брэнсон. – Если дело касается денег, то наверняка нет. Большинство по-настоящему богатых людей мира – моральные уроды, люди с криминальным складом ума, которые поддерживают видимость законности, нанимая юристов, таких же моральных уродов, как и они сами. – Его охватило вдохновение. – Мультимиллионеры, политики, юристы – кто из них находится дальше за пределами морали? Нет-нет, не отвечайте, а то я могу нечаянно перейти на личности. Мы все негодяи, независимо от того, скрываемся ли под лицемерной маской законности или нет. Лично я просто хочу быстро получить хорошие деньги и считаю, что этот способ ничем не хуже других.

Квори сказал:

– Мы усвоили тот факт, что вы честный вор. Давайте перейдем к делу.

– То есть к моим разумным требованиям?

– Именно, мистер Брэнсон.

Брэнсон окинул взглядом арабских нефтяных магнатов (кроме Имана, которого отправили в больницу) и президента.

– За всех разом, живых и невредимых, не торгуясь из-за каждого цента, – триста миллионов долларов. Тройка с восемью нулями.

Для миллионов телезрителей по всей Америке это прозвучало как удар грома. Наступившая тишина была с избытком компенсирована им широтой и разнообразием чувств, отразившихся на лицах, которые они видели на экранах: от яростного возмущения к полному непониманию, абсолютному недоверию, глубокому потрясению. И действительно, в эти несколько ненарушимых мгновений тишины любой звук был бы непростительным вмешательством. Как и следовало ожидать, первым пришел в себя министр финансов, который привык иметь дело с цифрами, содержащими большое количество нулей.

– Мне послышалось или вы действительно назвали эту цифру?

– Тройка и восемь нулей. Если вы дадите мне доску и мел, я вам ее напишу.

– Какая нелепость! Какое безумие! Этот человек сумасшедший! – Президент, чье побагровевшее лицо ярко выделялось на экранах цветных телевизоров, сжал кулак и огляделся вокруг в тщетных поисках стола, по которому можно было бы стукнуть изо всех сил. – Вы знаете, Брэнсон, какое вас ждет наказание за похищение людей, шантаж, вымогательство с применением угрозы в масштабах…

– В масштабах, беспрецедентных в истории преступлений?

– Да. В масштабах совершенно… Замолчите!.. Наказанием за измену – а это самая настоящая измена! – может быть смертный приговор, и если это последняя вещь, которую я…

– Последняя? Это нетрудно обеспечить. Будьте уверены, господин президент, вам не удастся изменить ход событий. Лучше поверьте мне на слово. – Брэнсон достал пистолет. – Или вы хотите, чтобы в подтверждение моих намерений я на глазах у ста миллионов телезрителей прострелил вам коленную чашечку? Тогда вам и в самом деле пригодится ваша трость. Впрочем, мне это безразлично.

И действительно, в его голосе звучало холодное безразличие, которое было страшнее самих слов. Президент разжал кулак и не сел, а буквально рухнул на стул. Его лицо из багрово-красного стало серым.

– Вашим людям пора научиться мыслить масштабно, – продолжал Брэнсон. – Мы живем в Соединенных Штатах, в богатейшей стране мира, а не в какой-нибудь банановой республике. Что такое триста миллионов долларов? Пара подводных лодок «Поларис»? Ничтожная доля стоимости полета человека на Луну? Малая часть от одного процента валового национального продукта? Если я возьму эту каплю из огромного богатства Америки, никто не пострадает, а вот если я не получу этих денег, многим будет очень не хватать вас, господин президент, и ваших арабских друзей. Подумайте о том, что потеряете вы и что потеряет Америка. В десять, в сто раз больше! Начнем с того, что не будет построен завод по переработке нефти в Сан-Рафаэле. Ваши надежды на то, что наиболее благоприятствуемая нация сможет получать нефть по символическим ценам, никогда не осуществятся. На самом деле, если их высочествам не удастся благополучно вернуться на родину, на Соединенные Штаты будет наложено нефтяное эмбарго, и это ввергнет страну в такой упадок, по сравнению с которым Великая депрессия тысяча девятьсот двадцать девятого года покажется воскресным пикником. – Брэнсон посмотрел на министра энергетики. – Вы согласны, мистер Хансен?

По лицу министра было видно, что ему вовсе не хочется соглашаться с чем бы то ни было. Нервный тик бедного Хансена к этому времени уже напоминал пляску святого Витта. Голова министра дернулась, он оглянулся в поисках поддержки, сглотнул, кашлянул в кулак и умоляюще посмотрел на президента. Казалось, он вот-вот упадет в обморок, но тут ему на помощь пришел министр финансов Квори:

– Думаю, вы правильно обрисовали возможные последствия.

– Благодарю вас.

В этот момент поднял руку король:

– Позвольте мне сказать пару слов.

Король был человеком совсем иного калибра, нежели президент. В борьбе за сохранение трона он был вынужден довольно часто устранять своих ближайших родственников, и всяческие жизненные передряги были ему не в новинку: вся его жизнь протекала в обстановке насилия и умереть ему, скорее всего, тоже было суждено не своей смертью.

– Пожалуйста, говорите, – откликнулся Брэнсон.

– Только слепой неспособен ясно видеть реальность. Я не слепой. Президент безусловно заплатит.

Президент не нашелся что сказать на это щедрое обещание: он сидел, уставившись на дорожное покрытие моста, словно предсказатель судьбы, вперившийся взглядом в свой хрустальный шар и не желающий сообщать клиенту о том, что он там видит.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал Брэнсон.

– Вас, конечно же, будут искать и в конце концов убьют, где бы вы ни спрятались. Даже если вы меня сейчас убьете, ваша смерть так же предопределена, как завтрашний восход солнца.

Брэнсон беспечно улыбнулся:

– До тех пор, пока у меня есть вы, ваше величество, мне не стоит беспокоиться на этот счет. Я могу себе представить, что любой из ваших подданных, подвергший вашу жизнь опасности и тем более виновный в вашей смерти, тут же окажется в раю – если цареубийцы вообще попадают в рай, в чем я сомневаюсь. Но мне кажется, что вы, ваше величество, не из тех людей, которые готовы прыгнуть с моста ради того, чтобы правоверные начали гоняться за мной со своими длинными ножами.

– Действительно. – Глаза под нависшими веками смотрели не мигая. – Но что, если я совсем не тот человек, за которого вы меня принимаете?

– То есть если вы готовы прыгнуть или, по крайней мере, попытаться? – В голосе Брэнсона снова прозвучало холодное безразличие. – А для чего, по-вашему, я тут держу врача и машину «скорой помощи»? Ван Эффен, какие инструкции вы получили на случай, если кто-нибудь совершит подобную ошибку?

Ван Эффен ответил столь же хладнокровно:

– Перерезать ему ноги автоматной очередью. Дальше им займется врач.

– Со временем мы даже сможем снабдить вас протезом. Мертвый вы для меня не представляете никакой ценности, ваше величество.

Глаза под нависшими веками закрылись.

– Итак, вернемся к выкупу. Вы согласны? Возражений нет? Великолепно. Что ж, это для затравки.

– Для затравки? – повторил генерал Картленд, и в его глазах почти зримо отразилась расстрельная команда.

– То есть для начала. Мне нужно больше. Еще двести миллионов долларов. Это то, что я хочу за мост Золотые Ворота.

На этот раз шоковое состояние длилось не так долго, как в первый раз: у человеческого мозга есть свой предел выдержки. Президент поднял взгляд из глубин бездонной пропасти, которую он изучал, и глухо произнес:

– Двести миллионов долларов за мост Золотые Ворота?

– Это выгодная сделка. Вы получите мост практически даром. В самом деле, на его строительство было затрачено около сорока миллионов, и запрашиваемая мною сумма в двести миллионов как раз учитывает пятикратную инфляцию за минувшие сорок лет. Но даже если забыть о деньгах, подумайте только, во что вам обойдется восстановление моста! Подумайте о шуме и пыли, о загрязнении окружающей среды, о нарушении движения городского транспорта, о тысячах тонн стали, которые нужно будет сюда доставить, о доходах от туризма – десятках тысяч долларов, которых лишится экономика города. Как ни красив Сан-Франциско, но без Золотых Ворот он как Мона Лиза без улыбки. Подумайте об автомобилистах из округа Марин, которые в течение всего этого периода, по крайней мере год, а то и два, не смогут попасть в город – есть, правда, длинный объездной путь через мост Сан-Рафаэль, – и, если уж на то пошло, об автомобилистах из города, которые не смогут проехать в округ Марин. Все будут испытывать неимоверные трудности – кроме владельцев паромов, которые станут миллионерами. Но кто я такой, чтобы завидовать предпринимателям, честно зарабатывающим свои деньги? Так что двести миллионов долларов – это чистая филантропия.

Квори, привычный к цифрам с длинными рядами нулей, спросил:

– А если мы не согласимся с этими чудовищными требованиями, что вы собираетесь сделать с мостом? Увезете его и заложите в ломбард?

– Я собираюсь его взорвать. Падение обломков с высоты шестидесяти метров вызовет такой всплеск, что будет видно по всему Западному побережью.

– Взорвать? Взорвать мост Золотые Ворота?!

Мэр Моррисон, которого и в обычных-то условиях нетрудно было вывести из себя, вскочил на ноги, охваченный неудержимым гневом, и набросился на Брэнсона, прежде чем кто-нибудь – и в первую очередь сам Брэнсон – сообразил, что происходит. В десятках миллионов американских домов телезрители увидели, как Брэнсон вместе со стулом опрокинулся назад и его голова тяжело ударилась об асфальт, а Моррисон навалился на него всей своей стокилограммовой тушей и с яростью варвара ударил по лицу. Ван Эффен шагнул вперед и прикладом автомата ударил мэра по затылку. Он тут же обернулся и направил оружие на сидящих, но эта предосторожность оказалась излишней: никто из них не выказал желания последовать примеру Моррисона.

Прошло добрых двадцать секунд, прежде чем Брэнсон смог снова сесть на стул, и то с трудом. Ему подали марлевую салфетку, и он промокнул разбитую губу и сильно кровоточащий нос. Затем он посмотрел на Моррисона и перевел взгляд на доктора:

– Как он?

Врач быстро осмотрел мэра:

– Скоро придет в себя. У него нет даже сотрясения мозга. – Доктор неодобрительно взглянул на Ван Эффена. – Похоже, ваш друг умеет соразмерять силу удара.

– Практика, – не очень внятно произнес Брэнсон. Он взял новую салфетку взамен первой, которая уже пропиталась кровью, и неуверенно поднялся на ноги. – А вот мэр Моррисон не осознает своей силы.

– Что мне с ним делать? – спросил Ван Эффен.

– Оставь его в покое. Это его город и его мост. Я сам виноват – растоптал его мечту. – Брэнсон оценивающе посмотрел на Моррисона. – Впрочем, по зрелом размышлении лучше надеть ему наручники – за спиной. Не то он в следующий раз мне голову оторвет.

Генерал Картленд встал и направился к Брэнсону. Ван Эффен угрожающе поднял автомат, но генерал проигнорировал его.

– Вы способны говорить? – обратился он к Брэнсону.

– Во всяком случае, я способен слушать. Уши мэр мне не повредил.

– Я начальник штаба, но, кроме того, военный инженер, а значит, специалист по взрывам. Вы не сможете взорвать мост и прекрасно это знаете. Чтобы разрушить эти башни, потребуется вагон взрывчатки. Я его что-то здесь не вижу.

– Нам столько и не понадобится. – Брэнсон указал на объемистый рулон брезента с выступающими из него непонятными коническими предметами. – Вы ведь специалист.

Картленд посмотрел сначала на рулон, потом на Брэнсона, на сидящих людей и снова на рулон. Брэнсон сказал:

– Пожалуйста, объясните им. Мне что-то больно говорить.

Генерал окинул внимательным взглядом массивные башни и протянутые от них тросы.

– Вы провели эксперименты? – спросил он Брэнсона.

Тот кивнул.

– Видимо, они прошли успешно, иначе бы вас здесь не было.

Брэнсон снова кивнул.

Картленд неохотно повернулся к заложникам и журналистам:

– Я ошибся. Боюсь, что Брэнсон действительно в состоянии разрушить мост. Как вы видите, в эту брезентовую ленту вделаны конусы, которые содержат обычную взрывчатку – тринитротолуол, аматол или что-то подобное. Эти конусы, называемые «ульями», благодаря своей вогнутой поверхности способны направить до восьмидесяти процентов энергии взрыва внутрь. По-видимому, идея заключается в том, чтобы обернуть одну из таких брезентовых полос, несущую около центнера взрывчатки, вокруг поддерживающего троса как можно ближе к вершине башни. – Он снова посмотрел на Брэнсона. – Насколько я понимаю, у вас их четыре.

Брэнсон молча кивнул.

– И они должны сработать одновременно. – Картленд повернулся к остальным. – Боюсь, что эта затея удастся.

Наступило короткое молчание, особенно мучительное для телезрителей, – молчание, вызванное тем, что Брэнсон по вполне понятным причинам не очень стремился говорить, а остальные не могли и придумать, что сказать. Наконец Картленд спросил:

– Откуда у вас уверенность, что все четыре заряда сработают одновременно?

– Все просто. Радиоволна активирует электрический элемент, который пережигает проводок в детонаторе с гремучей ртутью. Взрывается детонатор – взрывается и «улей». Одного вполне достаточно. Остальные сдетонируют.

– Полагаю, это все ваши требования на сегодня? – мрачно произнес Квори.

– Не совсем. – Брэнсон, словно извиняясь, развел руками. – Остался сущий пустяк.

– Хотел бы я знать, что вы считаете пустяком.

– Четверть миллиона долларов.

– Поразительно! По вашим стандартам, это всего лишь песчинка. И за что, позвольте узнать?

– На покрытие моих расходов.

– Ваших расходов? – Квори дважды глубоко вздохнул. – Господи, Брэнсон, да вы скряга, каких поискать!

– Я привык к тому, что люди по-всякому называют меня, – пожал плечами Брэнсон. – Меня не так легко обидеть, к тому же я научился мужественно переносить невзгоды. Итак, что касается платежа – вы ведь собираетесь платить, не так ли?

Никто не сказал ни да ни нет.

– По поводу перевода денег нужно будет договариваться с моим другом из Нью-Йорка. У него есть друзья в некоторых европейских банках. – Брэнсон посмотрел на часы. – Сейчас полдень, то есть в Центральной Европе восемь или девять часов вечера, а все приличные европейские банки закрываются ровно в шесть. Поэтому я буду чрезвычайно признателен, если вы сообщите мне о своем решении к семи часам завтрашнего утра.

– О каком решении? – осторожно спросил Квори.

– По поводу наличия указанных денежных средств и формы их выплаты. В сущности, форма для меня не важна – от евродолларов до акций подходящих зарубежных фондов. Вы, как никто другой, знаете, что для этого необходимо сделать, ведь вам приходится финансировать такие организации, как ЦРУ, не спрашивая совета у бедных налогоплательщиков. Для вашего казначейства это пустячная задача. Причем мне абсолютно безразлично, можно ли отследить эти денежные средства, лишь бы они были конвертируемыми. Как только мой нью-йоркский друг сообщит мне, что деньги поступили – а это должно произойти не позже чем через сутки, скажем, до завтрашнего полудня, – мы с вами попрощаемся. Заложники, разумеется, отправятся с нами.

– И куда вы нас увезете? – осведомился Картленд.

– Конкретно вас – никуда. Для вооруженных сил вы, вероятно, представляете большую ценность, но для меня вы – уцененный товар. К тому же вы здесь единственный человек, который способен доставить мне хлопоты. И не только потому, что вы – человек действия, но еще и по той причине, что вы слишком бедны. Мне нужны заложники побогаче. Например, президент и трое его нефтяных друзей. Невредно будет сообщить вам, что у меня в Карибском море есть друг, президент островного государства, которое никогда не имело и не будет иметь с Соединенными Штатами договора о выдаче преступников. Он охотно примет нас и обеспечит стол и кров, если, конечно, получит по миллиону долларов за ночь.

Никто и не подумал возражать. В свете тех денежных сумм, о которых совсем недавно шла речь, это была вполне умеренная плата.

– И еще одно, – снова заговорил Брэнсон. – Я не упомянул, что начиная с полудня завтрашнего дня вступят в действие штрафные санкции за задержку. Каждый час задержки будет означать серьезное увеличение выплат – на два миллиона долларов в час.

– Судя по всему, вы цените свое время, мистер Брэнсон, – заметил Квори.

– Если я его не буду ценить, то кто же будет? Еще вопросы есть?

– Да, – подал голос Картленд. – Как вы предполагаете добираться до вашего райского острова?

– Самолетом, как же еще? Десять минут полета на нашем вертолете до международного аэропорта – и мы окажемся на борту самолета.

– Вы все организовали заранее? Самолет уже наготове?

– Ну, он пока не знает, что должен быть наготове, но очень скоро будет.

– Какой самолет?

– Кажется, вы его называете «борт номер один».

При этих словах даже Картленд лишился своей обычной сдержанности.

– Вы хотите сказать, что собираетесь похитить президентский «боинг»?

– Подумайте сами, генерал! Неужели можно допустить, чтобы президент всю дорогу до Карибского моря трясся в разбитом «дугласе»? Вполне логично использовать президентский самолет, ведь лидеры мирового уровня привыкли путешествовать с комфортом. В пути мы покажем новые кинофильмы. Хотя вынужденное заключение наших заложников под стражу будет коротким, мы постараемся, чтобы всем было удобно. Мы даже раздобудем еще несколько новинок Голливуда, чтобы показать их во время обратного полета в Штаты.

– Вы сказали «мы»? – осторожно осведомился Картленд.

– Я и мои друзья. Я считаю, что это наша обязанность, нет, скорее даже наш долг – вернуть президента и его гостей в целости и сохранности. Не понимаю, как вообще человек, обладающий хоть какими-нибудь чувствами, может жить в этом кошмаре, называемом Белым домом, но это к делу не относится.

Мильтон тоже был предельно осторожен:

– Кажется, вы сказали, что собираетесь снова ступить на американскую землю?

– Это моя родина. Почему бы нет? Вы разочаровали меня, мистер Мильтон.

– Я вас разочаровал?

– Да. Мне казалось, что не только Верховный суд и генеральный прокурор, но и госсекретарь обязан знать законы и конституцию страны не хуже обычных граждан.

Наступила тишина. Брэнсон оглядел присутствующих, но все продолжали хранить молчание, и он снова обратился к госсекретарю:

– Разве вы не знаете такой мелочи, что по нашим законам человеку, который уже получил полное прощение от государства за какое-либо преступление, совершенное или предполагаемое, не может быть вновь предъявлено то же обвинение?

Прошло не менее десяти секунд, прежде чем глава исполнительной власти понял скрытый смысл этих слов. Именно в тот момент президент потерял вдвое больше голосов потенциальных избирателей, чем приобрел ранее благодаря заявлению, что готов пожертвовать собой ради Америки. Трудно было бы его в этом винить. Политики вообще люди искушенные и довольно толстокожие, но до сих пор президенту не доводилось сталкиваться с таким поистине макиавеллиевским бесстыдством. Под защитой стен своего дома даже президенты порой могут позволить себе крепкое выражение, но они обычно отказываются от подобной фразеологии, когда обращаются к избирателям. Однако сейчас президент напрочь забыл о том, что за ним наблюдают миллионы сограждан, и воззвал к равнодушным небесам, требуя справедливости. Он стоял, подняв голову и воздев вверх руки со сжатыми кулаками, лицо его побагровело.

– Полмиллиарда долларов, да еще и полное прощение! Боже всемогущий!

Президент перевел взгляд с безоблачного неба на Брэнсона и обрушил на него всю мощь своей ярости, но гром небесный не поразил вымогателя.

– У вас есть кардиологическое оборудование? – шепотом спросил Брэнсон у врача.

– Это не смешно!

Президент тем временем продолжал развивать ту же тему:

– Мерзкий ублюдок! Если вы воображаете…

Картленд, спохватившись, подскочил к нему, схватил за руку и прошептал:

– Вы в телеэфире, сэр!

Президент оборвал себя на полуслове, взглянул на него и в ужасе закрыл глаза. Потом снова открыл их, покосился на камеру и заговорил гораздо спокойнее:

– Я, как избранный американским народом глава исполнительной власти, не поддамся на шантаж. Американский народ на это не пойдет. Демократия на это не пойдет. Мы будем сражаться с подобным злом…

– Каким образом? – поинтересовался Брэнсон.

– Каким образом? – Президент изо всех сил старался сдержаться, но еще не вполне овладел собой. – Привлечем все ресурсы ЦРУ и ФБР, всю мощь армии, все силы правопорядка…

– Вы не успеете закончить до новых выборов, которые состоятся через пять месяцев. Итак?

– Когда я проконсультируюсь с членами своего кабинета…

– Вы можете консультироваться с кем угодно, если я вам позволю. Мне необходимо полное прощение. В противном случае ваше пребывание на тропическом острове затянется на неопределенное время. Как я уже говорил, большая часть острова – настоящий рай. Однако на одном конце острова есть небольшой огороженный участок, который очень напоминает остров Дьявола. Генералиссимус построил там тюрьму для своих политических противников, а поскольку ему до них дела нет, эти люди остаются там навечно, чему очень помогают изнурительный труд, лихорадка и голод. Мне как-то трудно представить короля с мотыгой в руках. Да и вас тоже. Чем рассуждать о моральном облике нации, лучше бы подумали о том сложном положении, в котором окажутся ваши гости. Не секрет, что и у короля, и у принца есть доверенные министры и родственники, которым не терпится примерить их троны. Если ваши гости пробудут на Карибских островах достаточно долго, им некуда будет возвращаться. Вы, конечно, понимаете, что американское общественное мнение никогда не допустит, чтобы вы имели дело с узурпаторами их власти, тем более что подобное положение сложится по вашей вине. Итак, провал ноябрьских выборов и кризисная ситуация с Сан-Рафаэлем. Далее – стремительный рост цен на нефть или даже эмбарго, и в любом случае экономический кризис. Из истории вас просто вычеркнут. В лучшем случае, если когда-нибудь вдруг решат составить список самых глупых и гибельных для страны президентов, вы получите отличный шанс войти в Книгу рекордов Гиннесса. Но в саму историю? Нет!

– Вы закончили? – спросил президент, гнев которого улетучился, сменившись своего рода смиренным достоинством.

– На данный момент да.

Брэнсон сделал знак телеоператорам, что пресс-конференция закончена.

– Могу я побеседовать с королем, принцем, членами моего кабинета и начальником полиции?

– Почему бы и нет? Особенно если это поможет вам быстрее принять решение.

– Мы можем поговорить без свидетелей?

– Конечно. В вашем автобусе.

– Нам никто не помешает?

– Охранник останется снаружи. Как вы знаете, автобус звуконепроницаем. Обещаю вам полную секретность.

Все заложники ушли, оставив Брэнсона одного. Он подозвал к себе Крайслера, своего эксперта по средствам связи.

– Жучок в президентском автобусе работает?

– Постоянно.

– Наши друзья хотят провести сверхсекретное совещание. У тебя нет желания отдохнуть в нашем автобусе? Ты ведь очень устал.

– Да, пожалуй, мистер Брэнсон.

Крайслер вошел в третий автобус, сел у панели управления, щелкнул переключателем и взял один наушник. Явно довольный услышанным, он положил наушник на место и нажал на другой переключатель. С тихим жужжанием заработал магнитофон.

– Ну и что вы будете с этим делать? – спросила Эйприл Уэнсди у Ревсона, вместе с которым прогуливалась вдоль западной, пустынной стороны моста.

– Хотел бы я посмотреть, каков будет рейтинг популярности после повторного показа сегодня вечером! Какая игра! Репетиции испортили бы все дело.

– Вы же знаете, я не это имела в виду.

– Знаю. Он еще совсем мальчишка, наш Питер Брэнсон. Чрезвычайно умен, в чем мы уже убедились. Предусмотрел все возможные варианты развития событий, заранее обо всем позаботился. Из него получился бы превосходный генерал. Вы могли бы – по крайней мере, я мог бы – почти полюбить этого парня и восхищаться им, если бы не тот факт, что – забудем пока про полмиллиарда долларов – он делает все это ради забавы, он абсолютно аморален и обычные представления о добре и зле для него не существуют. В нем чувствуется какая-то странная пустота.

– Зато его банковский счет пустым не будет. Но я ведь не об этом говорила.

– Понимаю. И отвечаю на ваш невысказанный вопрос: да, Брэнсон застал нас врасплох.

– Вы намерены что-нибудь делать?

– Намерения – это одно, действия – совсем другое.

– Но вы же не можете просто прогуливаться здесь и ничего не предпринимать. После того, что вы рассказали мне сегодня утром…

– Я помню об этом. Прошу вас, помолчите хоть немного. Разве вы не видите, что я думаю?

Некоторое время спустя Ревсон сказал:

– Я все обдумал.

– Ну же, не тяните!

– Вы когда-нибудь были больны?

Девушка удивленно подняла брови, отчего ее большие зеленые глаза стали казаться еще больше. Ревсон вдруг подумал, что эти глаза могут совратить и святого. Чтобы не отвлекаться, он отвел взгляд в сторону.

– Разумеется, мне доводилось болеть, – ответила Эйприл. – Все когда-то болеют.

– Я имел в виду серьезную болезнь, пребывание в больнице.

– Нет, никогда.

– Вы скоро туда попадете. В больницу. Если, конечно, готовы мне помочь.

– Я уже сказала, что помогу.

– Неожиданная болезнь поражает прелестную молодую женщину. Здесь есть определенный риск. Если вас поймают, Брэнсон сумеет развязать вам язык. На карту поставлено полмиллиарда долларов. Вы у него очень быстро заговорите.

– Даже быстрее, чем вы думаете. Я вовсе не героиня, к тому же боюсь боли. На чем меня могут поймать?

– Вы должны будете доставить письмо. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня на несколько минут одного.

Ревсон снял с плеча фотоаппарат и начал снимать автобусы, вертолеты, зенитки и охранников из команды Брэнсона, стараясь, чтобы все это получилось на фоне южной башни и очертаний Сан-Франциско, – настоящий профессионал за работой. Затем он переключил свое внимание на врача в белом халате, который стоял, прислонившись к машине «скорой помощи».

– Неужели и для меня настал момент славы? – сказал доктор.

– Почему бы и нет? Все хотят быть увековеченными.

– Только не я. А «скорую помощь» вы можете снять где угодно.

– Вам определенно нужен психиатр. – Ревсон опустил фотоаппарат. – Разве вы не знаете, что в нашей стране уклониться от объектива значит совершить антиобщественный поступок? Я – Ревсон.

– А я – О’Хара.

О’Хара был молодым, жизнерадостным и рыжеволосым, и его ирландское происхождение не оставляло сомнений.

– Ну и что вы думаете об этой милой ситуации?

– Для цитирования?

– Нет. Я же фотограф.

– Да черт с вами, можете меня цитировать, если хотите. Я бы с удовольствием надрал этому Брэнсону уши.

– Это заметно.

– Что вы имеете в виду?

– Ваши рыжие волосы.

– Будь я блондином, брюнетом или лысым, я бы чувствовал то же самое. Самонадеянные наглецы всегда на меня так действуют. К тому же мне не нравится, когда публично унижают президента.

– Значит, вы за президента?

– Черт, он ведь из Калифорнии, и я тоже. Я голосовал за него в прошлый раз и проголосую в следующий. Ну да, он важничает и слегка переигрывает, изображая доброго дядюшку, однако он лучший из того, что мы имеем. Не то чтобы это был грандиозный выбор, но все же он и правда славный старик.

– Славный старик?

– Не упрекайте меня за это выражение. Я учился в Англии.

– Вы хотели бы ему помочь?

О’Хара задумчиво посмотрел на Ревсона:

– Странный вопрос. Конечно хотел бы.

– Вы поможете мне, чтобы помочь ему?

– Как вы собираетесь помочь ему?

– Я готов рискнуть и рассказать вам как, если вы скажете «да».

– И что заставляет вас думать, что вы сумеете сделать это лучше, чем кто-либо другой?

– Моя специальная подготовка. Я работаю на правительство.

– Тогда зачем вам фотоаппарат?

– А я-то всегда думал, что для того, чтобы стать доктором, требуется некоторый интеллект. Неужели, по-вашему, я должен носить на груди табличку с надписью «Агент ФБР»?

О’Хара еле заметно улыбнулся:

– Да нет. Просто я слышал, что всех агентов ФБР усыпили еще в гараже. Кроме тех нескольких человек из автобуса для прессы, которых потом столкнули с моста.

– Мы обычно не ставим все на одну карту.

– А агенты ФБР обычно не раскрывают себя.

– Только не я. Готов раскрыть себя любому, когда у меня возникают проблемы. И сейчас у меня действительно возникла проблема.

– Ну что ж, если это не идет вразрез с этикой…

– Гарантирую, что служителю Гиппократа не придется краснеть. Ведь вы не сочтете неэтичным помочь упрятать Брэнсона за решетку?

– Это вы тоже гарантируете?

– Нет.

– Можете рассчитывать на меня. Что я должен сделать?

– С нами тут молодая красивая журналистка, тоже фотограф, с необычным именем Эйприл Уэнсди.

– А, зеленоглазая блондинка! – оживился доктор.

– Вот именно. Мне нужно, чтобы она доставила на берег, если можно так выразиться, кое-какое послание и часа через два привезла мне ответ. Я собираюсь зашифровать свое сообщение, отснять его на пленку и кассету отдать вам. Она размером с полсигареты, и вам будет легко спрятать ее среди всех этих ваших баночек и скляночек. Кроме того, никто не усомнится в честности медика.

– Посмели бы они! – с чувством произнес О’Хара.

– У нас еще есть время. Я должен подождать, пока господа Мильтон, Квори и Хендрикс не покинут мост. Надеюсь, к тому времени объявится неизвестно где скрывающийся мистер Хагенбах.

– Хагенбах? Это тот старый обманщик…

– Вы говорите о моем уважаемом работодателе. Итак, вернемся к вашей машине. У вас там обычный комплект инструментов и лекарств, плюс реанимационное оборудование, плюс еще кое-какие инструменты, чтобы накладывать швы. Не думаю, что имеется что-то более изощренное.

О’Хара кивком подтвердил это соображение.

– Поэтому вы не можете сделать рентген или клинический анализ крови и, разумеется, не можете проводить хирургические операции, даже если бы у вас был анестезиолог, которого у вас, кстати, нет. В таком случае я предлагаю вот что: примерно через час мисс Уэнсди почувствует себя очень плохо, и вы поставите диагноз, который может потребовать немедленной госпитализации – врач ведь не может рисковать! – а возможно, и операции. Какой-нибудь там острый аппендицит, или подозрение на перитонит, или еще что-нибудь в этом роде – лучше не спрашивайте меня.

– Да я и не пытаюсь. – О’Хара посмотрел на Ревсона с неодобрением. – Вы, видимо, не понимаете, что даже самый неопытный студент-медик, у которого молоко на губах не обсохло, способен диагностировать аппендицит, что называется, не вынимая рук из карманов.

– Я это понимаю. Но будь я проклят, если я смогу поставить такой диагноз. Уверен, что здесь, кроме вас, никто не сможет этого сделать.

– Пожалуй, вы правы. Но вам следует предупредить меня минут за пятнадцать-двадцать до того, как я должен буду позвать Брэнсона. Я сделаю ей пару уколов, чтобы симптомы стали заметными. Ничего опасного.

– Мисс Уэнсди предупредила меня, что боится боли.

– Она ничего не почувствует, – заверил О’Хара голосом бывалого дантиста. – Кроме того, это ведь ради нашей страны. – Он внимательно посмотрел на Ревсона. – Кажется, через два часа ваши друзья-журналисты будут передавать свои материалы через барьер на южном конце моста. Вы не могли бы дождаться этого момента и передать то, что вам нужно?

– Ну да, и получить ответ голубиной почтой на следующей неделе. Нет, ответ мне нужен сегодня же.

– Похоже, вы торопитесь.

– Во время Второй мировой войны Уинстон Черчилль обычно давал своим военным и гражданским сподвижникам исчерпывающие инструкции из двух слов: «Действуй сегодня». А я большой поклонник сэра Уинстона.

Ревсон покинул слегка смущенного доктора и вернулся к Эйприл. Он рассказал ей о том, что О’Хара согласился помочь, и ее первым вопросом было:

– Вы хотите, чтобы я привезла вам миниатюрный радиопередатчик?

Он ласково посмотрел на девушку:

– Мысль глубокая, но неверная. Вряд ли вы хорошо разбираетесь в электронных средствах наблюдения. К тому же передатчик у меня есть, он спрятан в нижней части моего фотоаппарата. Однако вон тот маленький вращающийся диск над автобусом злодеев означает, что у них есть автоматический радиопеленгатор. Они засекут меня через пять секунд. А теперь слушайте внимательно, я расскажу вам, что от вас потребуется и как нужно себя вести.

Когда он закончил, Эйприл сказала:

– Я все поняла. Но меня мучает мысль, что наш добрый лекарь своими инъекциями доведет меня до безумия.

– Вы ничего не почувствуете, – успокоил ее Ревсон. – Кроме того, это ведь ради нашей родины.

Он покинул девушку и не спеша направился к автобусу прессы. В президентском автобусе шло полным ходом совещание в верхах, и хотя с того места, где остановился Ревсон, ничего не было слышно, по выражению лиц и жестикуляции совещавшихся было ясно, что мнения разделились. Требующая разрешения проблема, по-видимому, мало способствовала достижению консенсуса. Брэнсон и Крайслер сидели в головной части своего автобуса, и со стороны казалось, что они дремлют, но это было не так. Впрочем, даже если бы они заснули, это ничего бы не изменило, поскольку бдительные охранники постоянно патрулировали пространство между свежевыкрашенными ограничительными линиями на мосту. Везде группами стояли представители различных средств массовой информации, нетерпеливо ожидая каких-нибудь важных событий, которые могут произойти уже в следующую секунду.

Ревсон вошел в автобус прессы. Там никого не было. Усевшись на свое место, он снял с плеча фотоаппарат, вынул блокнот и фломастер и начал быстро и уверенно писать какую-то явную абракадабру. Есть люди, которые без кодовой книжки чувствуют себя как без рук, но Ревсон к таким не относился.

Глава 6

Директор ФБР Хагенбах был крупный мужчина лет шестидесяти пяти с коротко подстриженными седыми волосами и усами, слегка прищуренными светло-голубыми глазами, которые, казалось, никогда не мигали, и ничего не выражающим лицом – качество, которого он достиг многими годами упорного труда. Поговаривали, что среди высших чинов ФБР были сделаны ставки на тот день, когда их шеф впервые улыбнется. Этот «тотализатор» существовал уже пять лет.

Хагенбах был очень талантливым человеком и выглядел соответствующе. У него не было друзей, и это тоже было заметно. У людей, одержимых какой-либо страстью, их обычно вообще не бывает, а Хагенбах в самом деле был одержим. Один из его знаменитых предшественников сказал, что господин Хагенбах считает необходимым собрать досье на каждого сенатора и конгрессмена в Вашингтоне, не говоря уже о персонале Белого дома. Обладая подобной информацией, директор ФБР мог сделать состояние на шантаже, но деньги его не интересовали. Власть тоже. Страстью Хагенбаха было искоренение коррупции во всех ее проявлениях.

Деятельность ФБР под руководством Хагенбаха шла настолько успешно, что основные функции бюро, прежде всего по расследованию нарушений закона внутри страны, в последние годы существенно расширились. Фактически, к неудовольствию министерства финансов, ФБР теперь в некоторых обстоятельствах имело полномочия, которые прежде являлись прерогативой ЦРУ. Это касалось безопасности президента и его гостей, когда те путешествовали за пределами Вашингтона. Именно этими функциями бюро и объяснялось количество его агентов в автобусе прессы, которое в начале поездки многим казалось чрезмерным.

Сейчас Хагенбах внимательно смотрел на адмирала Ньюсона и генерала Картера: адмирал был полным и румяным, генерал – высоким и худым и очень напоминал своего начальника, генерала Картленда. Хагенбах знал обоих, и хорошо знал, более двадцати лет, но ни разу не обратился ни к одному из них по имени. А чтобы кто-то другой назвал его по имени, это было вообще немыслимо, да к тому же и весьма затруднительно, так как его имени практически никто не знал. Он был из тех людей, которым вполне достаточно фамилии.

– Итак, до сих пор у вас нет конкретных предложений о том, как именно нужно действовать? – сказал Хагенбах.

– Ситуация беспрецедентная, – начал оправдываться Ньюсон. – Мы с Картером обычно сторонники открытых действий, но в данный момент о таких действиях не может идти и речи. Нам бы хотелось послушать ваши соображения.

– Но я только что прибыл. Может, что-то нужно предпринять немедленно?

– Да. Дождаться прибытия вице-президента.

– Вице-президент ничем не поможет. Вы это знаете. Я это знаю. И все это знают.

– Как бы то ни было, он единственный человек в Соединенных Штатах, обладающий правом одобрить и санкционировать любой курс действий, который мы в конце концов выработаем. Кроме того, мне кажется, следует проконсультироваться с господами Мильтоном и Квори и шефом полиции Хендриксом, когда их отпустят.

– Если их отпустят.

– Хендрикс в этом уверен, а он лучше нас знает Брэнсона. Кроме того, похитителям нужно с кем-то вести переговоры. – Ньюсон взял в руки листок с посланием Ревсона, полученным от командира «Нью-Джерси». – Насколько вы доверяете этому сообщению?

Хагенбах забрал у адмирала бумагу и прочел вслух:

– «Пожалуйста, подождите. Никаких опрометчивых действий. Никакого насилия – это самое главное. Дайте мне время разобраться в ситуации. Не имею возможности использовать передатчик – на мосту постоянно работает радиопеленгатор. Постараюсь связаться с вами сегодня во второй половине дня». – Хагенбах отложил листок в сторону. – Действительно, информации не много.

Картер спросил:

– Что за человек этот ваш Ревсон?

– Безжалостный, надменный, независимый, не признающий авторитетов, одиночка по натуре, который советуется с вышестоящими офицерами только под нажимом и даже при этом всегда поступает по-своему.

– Звучит не очень обнадеживающе, – заметил Ньюсон. – И что же эта горячая голова делает в подобной поездке?

– Он вовсе не горячая голова. Этот парень исключительно хладнокровен. Я забыл добавить, что он очень умен, изобретателен и чрезвычайно находчив.

– То есть это специально подобранный человек? – спросил адмирал.

Хагенбах кивнул.

– Вы сами его выбрали?

Еще один кивок.

– Значит, он лучший в своем деле?

– Затрудняюсь сказать. Вы же представляете размеры нашей организации. Я не могу знать всех оперативников. Ревсон лучший из тех, кого я знаю лично.

– И он достаточно хорош, чтобы справиться с Брэнсоном?

– Я не знаю, поскольку не знаю Брэнсона. Сейчас ясно одно: успех Ревсона будет зависеть от внешней помощи.

В голосе Хагенбаха прозвучало определенное удовлетворение.

– А как, черт возьми, ваш агент собирается связаться с нами сегодня вечером? – поинтересовался Картер.

– Не имею представления. – Хагенбах кивнул на бумагу с посланием Ревсона. – Он ведь сумел переслать это, не так ли?

Наступила небольшая пауза. Адмирал и генерал уважительно покосились на листок.

– А вам, господа, пришла бы в голову такая мысль?

Ньюсон и Картер отрицательно покачали головами.

– Мне тоже. Как я и говорил, Ревсон очень находчив.

Брэнсон вышагивал взад-вперед между замыкающим и президентским автобусами. Никакой нервной походки, никаких признаков напряжения – просто приятная прогулка под послеполуденным солнцем. День и впрямь выдался чудесным. Небо было безоблачным, окружающий вид как будто сошел со страниц волшебной сказки, и воды залива Золотые Ворота сверкали и переливались в солнечных лучах. Насладившись этой картиной, Брэнсон сверился с часами, неторопливо подошел к президентскому автобусу, постучал в дверь, открыл ее и зашел внутрь. Он окинул взглядом обитателей автобуса, и гул голосов затих.

– Вы приняли решение, джентльмены? – любезно спросил Брэнсон.

Ответа не последовало.

– Я должен понимать это так, что вы зашли в тупик?

Президент опустил вниз огромный бокал с мартини, которым он поддерживал свои силы.

– Нам нужно еще некоторое время.

– Времени у вас было предостаточно. Вы могли бы сидеть здесь еще целый день и нисколько не продвинуться вперед. Будь ваши умы не так изощренны и в то же время не так далеки от жизни, то вы давно бы поняли, что дилемма очень проста – платить либо не платить. И не забывайте о возрастании выплат в случае задержки.

– У меня есть предложение, – заявил президент.

– Давайте его послушаем.

– Позвольте королю, принцу и шейху Карану уехать. Я останусь вашим заложником. Ситуация не изменится. В ваших руках по-прежнему будет президент Соединенных Штатов. Так почему бы вам не отпустить остальных заложников?

– О боже, какой великолепный жест! – восхищенно произнес Брэнсон. – Я бы даже сказал, благородный. Продолжайте в том же духе, и ваши избиратели потребуют внести поправку в конституцию и позволят своему герою править еще три срока вместо одного. – Брэнсон улыбнулся и продолжил тем же тоном: – Не выйдет, мистер президент. Во-первых, меня бросает в дрожь при мысли, что вы останетесь в Белом доме еще на тринадцать лет, а во-вторых, мне всегда хотелось иметь в игре четыре козыря. Сейчас они у меня есть. Одного мне будет недостаточно. Разве вам не приходило в голову, что, окажись вы моим единственным заложником, наше правительство в лице вице-президента, которому не терпится занять Овальный кабинет, подверглось бы сильнейшему искушению уничтожить преступников, похитивших вас и ваших арабских друзей? Разумеется, никаких радикальных действий, ведь человек, разрушивший мост, потеряет всякую надежду стать президентом. Один сверхзвуковой пикирующий бомбардировщик из Аламеды прекрасно справится с этой задачей. И если одна из его ракет случайно отклонится от курса – что ж, значит, не повезло. Божья воля и ошибка пилота!

Президент пролил на ковер большую часть мартини.

Брэнсон посмотрел по очереди на Мильтона, Квори и Хендрикса, произнес:

– Джентльмены, – и вышел из автобуса.

Все трое последовали за ним. Президент старался не смотреть им в затылки. Он с глубочайшим вниманием исследовал остатки содержимого в своем бокале.

На мосту Брэнсон обратился к Ван Эффену:

– Мне снова потребуется команда телевизионщиков. Убедись, что телекомпании уведомлены.

Ван Эффен кивнул:

– Нельзя заставлять всю страну мучиться в ожидании. Куда вы сейчас направляетесь?

– К южному концу моста вместе с этими тремя джентльменами.

– В качестве гаранта их безопасности? Они что, не могут положиться на ваше слово?

– Дело не в этом. Просто хочу посмотреть, как продвигается строительство барьера. Чтобы потом не ходить лишний раз.

Все четверо сели в полицейскую машину и уехали.

Ревсон, все еще сидевший в автобусе для прессы, проводил их взглядом и вновь сосредоточил свое внимание на трех страничках из блокнота, лежавших у него на коленях. Каждый листок был размером меньше почтовой открытки, и все три были исписаны мелким, неразборчивым почерком. Ревсон сфотографировал каждый из них три раза – он всегда подстраховывался. Потом он сжег по очереди все три бумажки и размешал пепел в пепельнице. Бумага у него была очень странная – она практически не давала дыма. Перемотав пленку, Ревсон вынул кассету из фотоаппарата, запечатал и завернул в тонкую фольгу. Как он и обещал О’Харе, в результате получился крошечный цилиндрик размером в половину сигареты.

Перезарядив аппарат, Ревсон вышел из автобуса. Атмосфера ожидания стала заметно более напряженной. Ревсон заговорил с первым встретившимся ему журналистом – по вполне понятным причинам он никого из них не знал по имени:

– Есть новости?

– Брэнсон снова послал за телевизионщиками.

– Известно почему?

– Не имею понятия.

– Скорее всего, ничего важного. Возможно, Брэнсон жаждет еще раз появиться перед телекамерой. А может, хочет усилить давление на народ и правительство – и на арабское правительство тоже, ведь на этот раз будут задействованы три крупнейшие телевизионные компании и репортаж будет транслироваться через спутник в район Персидского залива. В этом случае ведущим будет трудно лить крокодиловы слезы по поводу ужасного положения, в котором оказался их любимый президент, и одновременно чуть ли не прыгать от радости. Великолепнейшее шоу на свете, и к тому же бесплатное. Могу поспорить, что последнюю телепередачу Брэнсон устроит в два часа ночи.

Ревсон сделал примерно дюжину снимков. Вероятность того, что кто-нибудь обнаружит, как мало у него отснятого материала, была чрезвычайно мала, но, как известно, Ревсон не любил рисковать. Он постепенно перемещался в сторону О’Хары, стоявшего возле своей машины, и, оказавшись рядом с ним, вытряс из пачки сигарету.

– Огоньку не найдется, доктор?

– Конечно.

О’Хара щелкнул зажигалкой. Ревсон прикрыл рукой пламя, чтобы защитить его от легкого ветерка, и в этот момент кассета с пленкой скользнула в руку рыжеволосого врача.

– Спасибо, доктор. – Ревсон лениво огляделся. Поблизости никого не было. – Сколько потребуется времени, чтобы это спрятать?

– Одна минута. Место я уже нашел.

– Через две минуты у вас будет пациентка.

О’Хара вошел в машину «скорой помощи», а Ревсон медленно направился в сторону Эйприл Уэнсди, стоявшей на другой стороне моста в гордом одиночестве, что само по себе было удивительно. Девушка посмотрела на Ревсона, облизала губы и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Ревсон спросил:

– Кто этот крепкий, располагающий к себе мужчина? Тот, что стоит возле «скорой помощи»?

– Это Графтон из Ассошиэйтед Пресс. Очень приятный человек.

– Подойдите и изящно прислонитесь к нему. Постарайтесь сделать это незаметно. Мы не хотим привлекать к себе излишнее внимание. Но сначала дождитесь, пока я отойду подальше. Когда вам станет плохо, меня не должно быть поблизости.

Отойдя на противоположную сторону моста, Ревсон обернулся. Эйприл шла в сторону машины «скорой помощи». Ее походка была немного неровной, но это не бросалось в глаза. Ревсон подумал, что девушка явно боится, но играет неплохо.

Графтон заметил Эйприл, когда она оказалась примерно в пятнадцати метрах от него. Он с любопытством отметил, что девушку покачивает, но любопытство вскоре сменилось озабоченностью. Графтон сделал два быстрых шага вперед и обнял Эйприл за плечи. Она изящно прислонилась к нему, сжав губы и зажмурив глаза, словно от сильной боли.

– Эйприл Уэнсди, – сказал Графтон. – Что с вами, деточка?

– Я испытываю ужасную боль. Она просто убивает меня. – Голос у девушки был хриплый, и она обхватила себя обеими руками. – По-моему, у меня сердечный приступ.

– С чего вы взяли? – успокаивающим тоном произнес журналист. – Где бы ни было ваше сердце, оно определенно не может находиться в правой части вашего животика. Не поймите меня неправильно, но некоторым людям очень везет. – Он крепко взял девушку под руку. – Всего в пяти метрах от вас есть доктор.

С противоположной стороны моста Ревсон наблюдал за тем, как они вошли в заднюю дверь машины «скорой помощи». Насколько можно было судить, он оказался единственным зрителем этого маленького спектакля.

Брэнсон не спеша возвращался от наполовину построенного южного барьера, довольный тем, как продвигается работа. Он прошел в свой автобус и опустился на сиденье рядом с Крайслером.

– Есть еще какие-нибудь сенсационные откровения?

– Нет, мистер Брэнсон. Толкут воду в ступе. Ужасно скучно. Если хотите послушать, я перемотаю ленту, но дело того не стоит.

– Ты, конечно, прав. Перескажи вкратце.

– Может, вообще выключить? Их разговоры не стоят того, чтобы тратить на них время.

– Это верно. Ну так что там?

– Все одно и то же. Спорят по поводу денег.

– Им все равно придется платить.

– Без вопросов. Рано или поздно, но придется. Последний раз мнения разделились: четверо за, двое воздержались и двое против. Король, принц и шейх за то, чтобы деньги заплатить прямо сейчас, деньги казначейства, разумеется. Мэр Моррисон тоже так считает.

– Это понятно. Он бы уже через час заплатил миллиард, только бы его любимый мост остался цел и невредим.

– Картленд и Мюир оба не имеют определенного мнения, с той лишь разницей, что генерал готов сражаться с нами не на жизнь, а на смерть. Президент и Хансен против немедленной уплаты денег.

– И это понятно. Хансен в жизни не принял ни одного решения, а президент готов тянуть вечно, надеясь на чудо, надеясь уберечь страну от потери полумиллиарда долларов, в которой его наверняка обвинят, справедливо или нет, и надеясь сохранить лицо и свой президентский имидж. Ладно, пусть еще немного потомятся в собственном соку. – Он повернулся к Питерсу, появившемуся в дверях. – Что-то случилось?

– Нас это, в общем-то, не касается, сэр. Кажется, у доктора О’Хары появились какие-то медицинские проблемы. Он хотел бы как можно скорее встретиться с вами.

Войдя в машину «скорой помощи», Брэнсон увидел лежавшую на откидной койке Эйприл. Ее лицо побелело как мел, небольшой участок живота был деликатно обнажен. Брэнсон никогда не любил находиться рядом с больными людьми, а эта девушка явно была больна. Он вопросительно посмотрел на О’Хару, который сказал:

– Эта молодая леди серьезно заболела. Я считаю, что ее необходимо немедленно доставить в больницу.

– Что с ней?

– Посмотрите на ее лицо.

К этому времени в результате обработки тальком лицо Эйприл приобрело пепельный оттенок.

– Взгляните в ее глаза.

Глаза Эйприл потемнели из-за того, что зрачки сильно расширились в результате первой из двух инъекций, которые сделал ей доктор. Надо сказать, что и раньше ее глаза трудно было назвать маленькими.

– Пощупайте пульс.

Брэнсон неохотно взял девушку за тонкое запястье и почти тотчас отпустил.

– Пульс учащенный, – признал он.

Так оно и было. Тут О’Хара немного перестарался. Когда Эйприл вошла к нему, у нее уже был учащенный пульс, так что во второй инъекции, в сущности, не было необходимости.

– Хотите пощупать, насколько напряжена правая сторона живота?

– Нет! – выразительно произнес Брэнсон.

– По-видимому, это воспаление аппендикса. Возможна угроза перитонита. Все признаки налицо. Но у меня нет необходимого диагностического оборудования, нет рентгеновского аппарата, нет возможности провести полостную операцию, даже анестезиолога нет. Нужно доставить девушку в больницу, и как можно быстрее.

– Нет! – Эйприл села на постели. Лицо ее было перекошено от страха. – Нет! Только не в больницу! Они меня разрежут! Операция? Да я в жизни не была в больнице!

О’Хара взял ее за плечи, крепко и не слишком нежно, и заставил снова лечь.

– А если я вовсе не больна? Возможно, у меня просто болит живот, и все! Мистер Брэнсон не пустит меня назад. Раз в жизни выпадает такая удача! И кроме того, я ужасно боюсь!

– У вас не просто так болит живот, милочка, – строго сказал О’Хара.

– Вы сможете вернуться назад, – успокоил девушку Брэнсон. – Но только в том случае, если будете слушаться нас с доктором. – Он кивнул доктору на дверь и вышел из машины. – Как по-вашему, что с ней на самом деле?

– Врачам не полагается обсуждать своих пациентов с посторонними. – О’Хара выказывал все признаки того, что теряет терпение. – Я вам вот что скажу, Брэнсон. Вы можете получить полмиллиарда долларов и при этом стать кем-то вроде народного героя. Такое зачастую случалось и прежде, хотя, наверное, не в таких масштабах. Но если эта девушка умрет из-за того, что вы отказались предоставить ей медицинскую помощь, вас возненавидит вся Америка. Они не успокоятся, пока вас не поймают. Начать с того, что ЦРУ найдет вас в любой точке земного шара и эти ребята не станут утруждать себя вашей доставкой в суд.

Брэнсон, напротив, был бесконечно терпелив. Он мягко произнес:

– Не надо угрожать мне, доктор. Она получит медицинскую помощь. Я прошу всего лишь о небольшой любезности.

– Это останется в секрете?

Брэнсон кивнул.

– Не нужно быть медиком, чтобы понять: эта малышка больна. Но тут возможны варианты. Имеем ли мы дело с угрозой аппендицита или перитонита? Я так не думаю. Девушка очень возбудима, напряжена, она из тех, кто живет на нервах. В такой стрессовой ситуации, как здесь, у подобных пациентов бывают эмоциональные срывы или психосоматические расстройства, которые могут вызвать появление симптомов вроде тех, что мы только что видели. Это бывает не часто, но все же бывает. Медицине известен так называемый мальтузианский синдром, когда у человека появляются ложные симптомы различных болезней, которыми он не страдает. Если это как раз такой случай, пациентка невольно симулирует аппендицит. Постарайтесь понять мою позицию: я не хочу рисковать. Девушке может потребоваться интенсивная диагностика или вмешательство психиатра. Первое я мог бы сделать сам, но у меня нет оборудования. Второе не в моих силах – я не психиатр. В любом случае надо ехать в больницу. Мы теряем время.

– Я вас не задержу. Вы не против, если мы обыщем вашу машину?

О’Хара удивленно посмотрел на Брэнсона.

– На кой черт вам это нужно? Я что, по-вашему, скрываю здесь трупы? Или наркотики? Ну, наркотиков у меня и правда много. Подумайте сами, что я могу увезти с моста или привезти сюда? Я врач, а не агент ФБР.

– Ладно, забудем об этом. Еще один вопрос. Вы не против, если мы пошлем с вами охранника – для наблюдения?

– Да посылайте хоть дюжину. Вряд ли они хоть что-то смогут наблюдать.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что Харбен – главный хирург больницы – относится к своему отделению, как к новорожденному младенцу. Ему наплевать на вас и на ваш мост. Если ваши люди попытаются силой проникнуть в приемное отделение «скорой помощи», у него через десять минут будет дюжина снайперов. Не шучу – я это сам видел.

– Забудем и об этом. Не так уж это и важно.

– Сейчас важно другое. Можете ли вы позвонить в больницу и попросить их держать наготове операционную и доктора Гурона?

– Доктора Гурона?

– Главного психиатра.

– Понятно, – слабо улыбнулся Брэнсон. – Вы знаете, что маршруты следования президентских кортежей всегда прокладывают так, чтобы в любой момент можно было за несколько минут добраться до ближайшей больницы? Просто на всякий случай. Удобно, не правда ли?

– Очень. – О’Хара повернулся к водителю. – Включай сирену.

По пути к южному концу моста машина «скорой помощи» встретилась с телевизионным фургоном, за которым следовал грузовик с генератором. И сразу же к месту предыдущего телепредставления стали стекаться кинооператоры, фотографы, репортеры. Некоторые кинооператоры были настолько взволнованы, что начали снимать приближающийся грузовик, словно какое-то необычайное зрелище.

Ревсона совершенно не интересовала вся эта суматоха. Он двинулся в противоположном направлении, к опустевшему автобусу прессы. Устроившись в кресле, он открыл донышко своего фотоаппарата, вынул оттуда миниатюрный передатчик и сунул его в карман, а на освободившееся место положил запасную кассету с пленкой, которую достал из своей дорожной сумки. Закрывая донышко, Ревсон почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял голову и увидел, что на него смотрит голубоглазый блондин с головой, по форме приближающейся к кубу, и с бессмысленной улыбкой. Ревсон доверял таким улыбкам не больше, чем верил в существование Санта-Клауса. Брэнсон выбрал поистине неординарную личность на должность своего заместителя.

– Ревсон, не так ли?

– Да. А вы, как я понимаю, Ван Эффен.

– Верно. А что же вы не с коллегами, не стремитесь запечатлеть исторические мгновения?

– Во-первых, было бы что запечатлевать. Во-вторых, большой глаз телекамеры увидит все это гораздо лучше, чем я. В-третьих, меня прежде всего интересует то, что принято называть человеческим фактором – простите за банальность. В-четвертых, я предпочитаю оставаться в тени.

– Похоже, у вас нестандартный фотоаппарат.

– Верно! – Ревсон позволил себе самодовольную улыбку собственника. – Ручная работа и сборка. Шведская. Редкий экземпляр. Единственный фотоаппарат в мире, который может делать цветные и черно-белые снимки и в то же время работать как кинокамера.

– Можно посмотреть? Я сам фотолюбитель.

– Пожалуйста.

Ревсону показалось, что работающий от аккумулятора кондиционер в автобусе вдруг перестал функционировать.

Ван Эффен с видом знатока осмотрел фотоаппарат. Его рука как бы случайно коснулась пружинного зажима на донышке. На сиденье рядом с Ревсоном высыпались кассеты с пленкой.

– Ох, простите! Я, видимо, еще маловато знаю об аппаратах. – Ван Эффен перевернул фотоаппарат и осмотрел его нижнюю часть. – Здорово придумано!

Ревсон остро ощущал, как оттопырился его карман из-за положенного туда передатчика. Тем временем Ван Эффен аккуратно поместил обратно кассеты с пленкой, закрыл откидное донышко и вернул аппарат владельцу.

– Простите мне мое любопытство.

– Что ж, зато вы узнали много нового.

– Это всегда пригодится.

Ван Эффен снова улыбнулся своей ничего не значащей улыбкой и вышел.

Ревсон не стал стирать пот со лба только потому, что этот жест был для него не характерен. Его мучила мысль, заметил ли Ван Эффен два маленьких пружинных зажима внутри фотоаппарата. Скорее всего, заметил. Но понял ли он их назначение? Это вряд ли. Мало ли для чего они нужны!

Ревсон повернулся и посмотрел в окно. Заложники выходили из своего автобуса. Президент мужественно старался придать своему хмурому лицу спокойное и решительное выражение, достойное государственного деятеля. Заметив, что даже Ван Эффен наблюдает за их появлением, Ревсон вышел из автобуса через правую переднюю дверь и оказался с той стороны, которая была скрыта от посторонних глаз. Он с задумчивым видом облокотился на перила моста, потом небрежно разжал правую руку, в которой сжимал передатчик. Где-то он прочитал, что при свободном падении с моста Золотые Ворота предмету нужно всего три секунды, чтобы достичь воды, однако сильно сомневался, что человек, утверждавший это, действительно сделал расчеты. Никто не заметил ничего неладного. Ревсон, как всегда, был осторожен.

Он неспешно и тихо вернулся в автобус, беззвучно прикрыл за собой дверь и вышел наружу через дверь с другой стороны, на этот раз гораздо более шумно. При его появлении Ван Эффен едва заметно улыбнулся и продолжил наблюдать за очередным представлением.

Как и прежде, Брэнсон с блеском осуществил режиссуру. Он рассадил заложников и журналистов на соответствующие места, а фотографов, кино- и телеоператоров разместил на стратегически важных позициях, с тем лишь небольшим, но существенным отличием, что на этот раз он располагал не одной, а двумя телекамерами. Спокойный, все такой же уверенный в себе, Брэнсон без дальнейших церемоний возобновил свою психологическую войну. Этот человек оказался не только прирожденным генералом и режиссером, но и талантливым ведущим телевизионных шоу. Он умело распределил свое внимание между телекамерами и сидящими перед ним людьми. Представившись зрителям и представив им президента, короля и принца, Брэнсон обратился к телекамерам:

– Сегодня мы используем две телевизионные камеры. Одна из них позволит вам наблюдать за присутствующими здесь, другая направлена в другую сторону – на юг, на побережье Сан-Франциско. Эта камера снабжена объективом, который обеспечивает на расстоянии почти в километр такое же четкое изображение, как если бы объект находился всего в десяти шагах. Сегодня нет тумана, и видимость должна быть превосходной.

Брэнсон убрал брезентовое покрытие, закрывавшее большой прямоугольный предмет, и с микрофоном в руке сел на свободное место рядом с президентом. Он указал на предмет, который только что предъявил миру:

– Это небольшой подарок присутствующим здесь гостям – великолепный цветной телевизор. Самый лучший из существующих. Разумеется, американского производства.

Прекрасно сознавая, что сейчас на нем сосредоточено внимание всего цивилизованного человечества, президент позволил себе заметить с холодным сарказмом:

– Могу поспорить, Брэнсон, что вы не заплатили за этот телевизор.

– Это не имеет отношения к делу. Просто мне хотелось, чтобы вы и ваши гости не чувствовали себя обделенными. Очень скоро весь мир будет иметь возможность наблюдать за тем, как мы размещаем первую порцию взрывчатки на одном из тросов, идущих от южной башни, и было бы несправедливо лишать вас этой возможности. В конце концов, на расстоянии около шестисот метров и на высоте ста пятидесяти метров даже человеку с острым зрением трудно рассмотреть тончайшие детали этой операции. А наш телевизор покажет все, что захотите. – Брэнсон улыбнулся. – И даже то, чего не захотите видеть. А теперь, пожалуйста, обратите свое внимание на машину, спускающуюся по пандусу из третьего автобуса.

Собравшиеся послушно обратили свое внимание туда, куда было велено. И увидели то, что уже успели увидеть телезрители. Это была машина, напоминающая миниатюрный гольф-кар. Она передвигалась совершенно бесшумно – очевидно, работала на электричестве. Водитель, Питерс, стоял на маленькой площадке в задней части машины, прямо над аккумуляторами. Перед ним на стальной платформе лежал большой моток тонкой веревки, а спереди у машины имелась лебедка.

Съехав с пандуса, Питерс остановил машину. Из задней двери автобуса появились четверо мужчин. Первые двое несли тяжелый брезентовый рулон со взрывчаткой, похожий на тот, что Брэнсон продемонстрировал телезрителям во время первой передачи. Опасный груз был осторожно положен на платформу рядом с веревкой. Двое других мужчин несли два предмета длиной около двух с половиной метров каждый: это были багор и стальная балка двутаврового сечения с винтовыми зажимами-бабочками на одном конце и встроенным блоком – на другом.

– Это наши орудия труда, – прокомментировал Брэнсон. – Возможно, вы и сами догадаетесь об их назначении, но, так или иначе, обо всем будет рассказано, когда придет время. Особый интерес представляют взрывчатка и веревка. Эта брезентовая полоса длиной в три метра содержит тридцать «ульев» с мощной взрывчаткой, каждый весом в два килограмма. Веревка, длина которой составляет четыреста метров, кажется на вид тоньше бельевой, но это по сути нейлоновый трос со стальным сердечником, способный выдержать вес в триста пятьдесят килограммов, что в пять раз больше, чем нам нужно.

Он знаком велел Питерсу начать движение, и тот осторожно направил маленькую машину к южной башне. Брэнсон посмотрел прямо в объектив телекамеры:

– Поскольку сейчас нас смотрят не только жители Сан-Франциско, я объясню: башни этого моста не цельные.

На экране телевизора, стоящего перед ним, и на миллионах телеэкранов по всему миру крупным планом появилась южная башня.

– Эти башни состоят из стальных модулей, каждый размером с телефонную будку, но только вдвое выше. Модули скреплены между собой стальными заклепками и соединены лазами. Каждая башня состоит более чем из пяти тысяч модулей. В башнях есть лифты и лестницы, общая длина которых достигает тридцати семи километров.

Брэнсон протянул руку под сиденье и достал оттуда книгу.

– Как вы понимаете, в таком лабиринте нетрудно заблудиться. Еще во время строительства двое рабочих провели в северной башне целую ночь, пытаясь отыскать выход, и даже сам Джозеф Штраус, архитектор и строитель моста, часто затруднялся с определением своего местоположения внутри башни. Именно поэтому он составил инструкцию, копию которой мне удалось раздобыть. Двадцать шесть страниц этой книги должны были помогать инспекторам обходить объекты и не заблудиться. В данный момент двое моих людей, снабженные копиями этой инструкции – хотя она вряд ли им понадобится, ведь они пользуются лифтом, – итак, двое моих людей поднимаются или уже поднялись в верхнюю часть южной башни по ее восточной стороне, той, что выходит на залив. Они несут с собой груз весом в восемь килограммов, назначение которого станет ясно позже. А теперь можем ли мы посмотреть на наш электромобиль?

Телекамера послушно опустилась и проследила за Питерсом, который двигался вдоль противоположной стороны моста. Он в эту минуту как раз замедлил ход и остановился под нижней из четырех массивных поперечных балок южной башни.

– Пожалуйста, покажите верхнюю часть башни, – велел Брэнсон.

Телекамера сфокусировалась на седловине – изогнутой стальной станине, над которой проходят тросы. И почти сразу же возле седловины появились два человека, две крошечные фигурки для тех, кто смотрел на них с моста невооруженным глазом. Телезрителям камеры показали их крупным планом.

– Очень вовремя, – с удовлетворением произнес Брэнсон. – В подобных делах чрезвычайно важна координация. Смею заметить, едва ли найдется один на десять тысяч телезрителей, кто захочет оказаться на месте моих людей. Откровенно говоря, мне и самому не хотелось бы туда забираться. Один неосторожный шаг – и вы падаете с высоты двухсот двадцати семи метров. Семь секунд в воздухе – и вы врезаетесь в воду со скоростью двухсот семидесяти километров в час, а это все равно что удариться о бетон. Но мои люди в такой же безопасности, в какой вы были бы на церковной скамье. Их называют верхолазами – это их вы видите на строительных лесах в трехстах метрах над землей, когда возводятся новые небоскребы в Нью-Йорке и Чикаго.

Камеру снова навели на Питерса. Он достал пистолет, необычный как по длине ствола, так и по размеру дула, прицелился вверх и выстрелил. Ни камера, ни человеческий взгляд не смогли отследить, что именно выстрелило, но спустя четыре секунды камера показала, что Бартлет, один из мужчин на верхушке башни, держит в руках зеленый трос. Он начал быстро сматывать этот трос. На другом конце троса находился обтянутый кожей шкив, к которому, в свою очередь, была прикреплена нейлоновая веревка со стальным сердечником. Через две с половиной минуты конец веревки оказался в руках у Бартлета.

Он крепко держал веревку, пока его напарник, Бойер, отвязывал шкив от троса. Отмотав примерно три с половиной метра троса, Бартлет отрезал его ножом и передал этот моток Бойеру, который привязал один конец троса к поперечной балке башни, а второй – к креплению шкива. Перекинув через шкив веревку, они привязали к ее концу свинцовый груз в виде груши, который принесли с собой. Затем груз вместе с веревкой был быстро спущен на уровень моста.

Питерс поймал груз и развязал узел, удерживая веревку. Он пропустил ее конец через блок на двутавровой стальной балке и через кольцо на рукоятке багра и закрепил все вместе с грузом. Другой конец веревки он накрутил на барабан лебедки, сделав несколько витков, и включил электродвигатель.

Лебедка была небольшой, но мощной. Чтобы поднять груз с моста до верхней седловины, потребовалось менее полутора минут. С севера дул легкий бриз, крепчавший с высотой, и веревка с грузом заметно раскачивалась, то и дело сильно ударяясь о поперечные балки башни. Но Питерса это не беспокоило, он внимательно следил за Бартлетом. Когда груз приблизился к верхней точке, Бартлет вытянул руку вперед. Питерс снизил скорость лебедки. Бартлет медленно помахивал ладонью и наконец вытянул ее горизонтально. Тогда Питерс остановил лебедку и смотал с нее веревку, оставив на барабане только закрепленный конец.

Бартлет и Бойер тем временем подтащили балку и багор, отсоединили их от свинцового груза, пропустили веревку через блок на двутавровой стальной балке и снова привязали к веревке свинцовый груз. Затем они осторожно выдвинули стальную балку примерно на два метра, закрепили ее конец на поперечной балке башни и до отказа затянули зажимы-бабочки. Бартлет подал сигнал Питерсу, и тот прижал конец веревки, закрепленный в барабане лебедки. Груз и веревка быстро опустились.

Две минуты спустя веревка снова стала подниматься вверх, на этот раз вместе с брезентовым рулоном со взрывчаткой, свисающим на всю длину. Веревка была привязана к двум мощным металлическим зажимам на одном из концов брезентовой полосы. В отличие от первого раза, Питерс поднимал этот груз очень осторожно, барабан поворачивался медленно, временами совсем останавливался. Генерал Картленд заметил, обращаясь к Брэнсону:

– Кажется, ваш лебедчик пытается избежать раскачивания груза?

– Да. Мы не хотим, чтобы взрывчатка стукнулась об одну из поперечных балок моста.

– Ну конечно. Детонаторы с гремучей ртутью очень чувствительны.

– Детонаторы у Бартлета в кармане. Но у взрывчатки тоже очень взрывной характер. Именно поэтому нам и понадобилась та вытянутая балка наверху – чтобы обеспечить просвет. Признайте, было бы слишком немилосердно требовать, чтобы двое пусть даже сильных мужчин тащили груз весом в семьдесят с лишним килограммов – не сто килограммов, как вы предположили, генерал, – на высоту более ста пятидесяти метров.

Все наблюдали, как взрывчатка была благополучно подтянута ко второй поперечной балке моста. Картленд спросил:

– Значит, у вас одна полоса со взрывчаткой здесь, вторая – на противоположном тросе и еще две – на северной башне?

– Нет. Наши планы изменились. Мы подозреваем, что поддерживающие тросы, под стальным покрытием которых находятся двадцать семь тысяч витков проволоки, могут оказаться гораздо крепче, чем на модели, которую мы использовали для проверки. Поэтому мы решили применить все четыре упаковки взрывчатки на южной башне, по две на каждый трос. В таком случае не останется причин для сомнений. А если южный конец моста упадет в залив, то разумно предположить, что и северный последует за ним. В том, что рухнет и северная башня – не забывайте, ей одной придется держать весь пролет моста длиной в тысячу двести метров, – нельзя быть полностью уверенным, но это весьма вероятно.

Ван Эффен сделал два быстрых шага вперед и снял автомат с предохранителя. Мэр Моррисон, привставший со стула, медленно опустился обратно на сиденье, но кулаки его все еще были сжаты, а глаза стали просто сумасшедшими.

К этому моменту Бартлет и Бойер подцепили багром веревку и начали осторожно подтягивать к себе взрывчатку. Скоро она исчезла из поля зрения телекамеры, как и сам Бартлет, за исключением головы и плеч.

– Вставляет детонаторы? – спросил Картленд.

Брэнсон кивнул, и Картленд указал на ближний к ним трос, который здесь, в середине моста, опускался так низко, что до него можно было дотронуться рукой:

– Зачем столько усилий? Разве не проще прикрепить взрывчатку здесь?

– Конечно проще, но нет гарантии, что разрыв троса в середине моста разрушит сам мост. Неизвестно, что произойдет в таком случае. Подобных экспериментов никто и никогда не проводил – подвесные мосты слишком дороги. Если тросы разорвать здесь, то башни могут все еще оставаться в состоянии равновесия. Возможно, мост немного провиснет, возможно, даже переломится, но это не означает, что весь пролет упадет в воду. А мой способ гарантирует успех. Вы же не думаете, что я стал бы требовать двести миллионов долларов за халтуру?

Генерал Картленд не ответил, что он думает по этому поводу.

– Кроме того, если что-то пойдет не так, например, если вы вдруг окажетесь чересчур прижимистыми, то я приведу в действие взрыватели, как только мы взлетим. Не хочу находиться ближе чем в километре от этого места, когда взорвутся все триста килограммов взрывчатки.

Президент осторожно спросил:

– Вы хотите сказать, что устройство, инициирующее взрыв, находится в одном из ваших вертолетов?

Брэнсон издал смиренный вздох.

– Я всегда считал, что кандидаты в президенты должны предварительно проходить тестирование на коэффициент интеллекта. Да, конечно. В ближайшем из них. А вы хотели бы, чтобы я нажал на кнопку, сидя в автобусе, и рухнул вместе с ним на дно залива?

Он отвел укоризненный взгляд от президента и посмотрел на экран телевизора, стоящего перед ним. Бартлет, которого подстраховывал Бойер, уже обернул брезентовую полосу вокруг троса и туго затягивал второй из двух ремней, удерживающих ее на месте. Сделав это, он отступил назад, к Бойеру, и полюбовался своей работой. Телекамера крупным планом показала участок троса, оказавшийся в смертельных объятиях взрывчатки.

Брэнсон широко улыбнулся:

– Разве это не великолепное зрелище?

Лицо Картленда осталось непроницаемым.

– Все зависит от точки зрения.

Глава 7

Вице-президент Ричардс выключил телевизор. Было видно, что он потрясен и озабочен. Когда он заговорил, эти эмоции отразились в его голосе.

– Удивительно эффектный спектакль. Приходится признать, что наш зловещий друг отлично знает свое дело и имеет все возможности для осуществления своих многочисленных угроз. Во всяком случае, мне так показалось, но ведь я только что появился на этой сцене. Может быть, у кого-то из вас, господа, сложилось другое мнение?

Вице-президент, высокий, дружелюбный и словоохотливый южанин, большой любитель похлопать (если можно назвать это похлопыванием) ни о чем не подозревающего собеседника по спине, причем довольно больно, был известным гурманом, подтверждением чему являлась его полнота. Ричардс вовсе не был таким уж бесполезным человеком, каким считал его Хагенбах. Нелестное мнение директора ФБР о вице-президенте объяснялось тем, что у них были прямо противоположные характеры. Мистер Ричардс слыл человеком сильным, умным, проницательным и на редкость эрудированным, правда с одним существенным недостатком: в отличие от Хагенбаха, он был одержим жаждой власти. Брэнсон не преувеличивал, когда говорил о желании Ричардса занять кресло в Овальном кабинете Белого дома.

Ричардс без особой надежды оглядел собравшихся в кабинете администратора больницы. Хагенбах, Хендрикс, госсекретарь и министр финансов сидели за небольшим столом. Ньюсон и Картер, словно для того, чтобы подчеркнуть свое особое положение в высших эшелонах военного ведомства, устроились за вторым, еще меньшим столом. О’Хара, сложив руки на груди, стоял возле радиатора отопления, приняв тот кислый, слегка насмешливый и снисходительный вид, какой большинство врачей принимают в присутствии людей, далеких от медицины. Эйприл Уэнсди одиноко сидела на стуле в углу комнаты.

Воцарившееся молчание ясно показало, что ни у кого из присутствующих господ другого мнения не сложилось.

Добродушие Ричардса уступило место некоторой раздражительности.

– Ну а вы, Хагенбах? Что вы предлагаете делать?

Хагенбах постарался сдержаться. Хотя он и являлся главой ФБР, но все-таки был обязан, по крайней мере внешне, оказывать вице-президенту уважение.

– Я предлагаю подождать, пока расшифруют отчет Ревсона, сэр.

– Расшифруют! Расшифруют! Вашему сотруднику обязательно нужно было все так усложнять, прибегая к шифру?

– На первый взгляд нет. Надо признать, Ревсон страдает некоторой манией секретности и чрезвычайно печется о безопасности. То же самое, кстати, можно сказать и обо мне. Согласен, это сообщение было доставлено благополучно и без проблем. С другой стороны, как и подтверждает мисс Уэнсди, Брэнсон действительно собирался обыскивать «скорую помощь». Если бы он проделал это тщательно, то мог бы что-то обнаружить, но только не из этого микрофильма.

В дверях появился молодой человек, одетый в безукоризненный серый костюм, придававший ему вид брокера с Уолл-стрит. Он протянул Хагенбаху два листа бумаги:

– Прошу прощения за задержку, сэр. Это было не так-то просто.

– С Ревсоном всегда не просто.

Хагенбах быстро просмотрел обе страницы, явно забыв о присутствующих. Закончив, он взглянул на молодого человека:

– Вы ведь дорожите своим положением в нашей организации, Джейкобс?

– Вам не нужно это говорить, сэр.

Хагенбах попытался улыбнуться, но, как всегда, не сумел преодолеть внутренний барьер.

– Прошу прощения, – сказал он.

Эти слова отражали меру озабоченности Хагенбаха: до сих пор никто и никогда не слышал, чтобы он извинялся.

– Это тоже лишнее, сэр, – и Джейкобс вышел из комнаты.

Хагенбах сказал:

– Вот что пишет Ревсон: «Чтобы дать вам время достать все, в чем я остро нуждаюсь, я прежде всего перечислю требуемое».

Адмирал Ньюсон кашлянул:

– Ваши подчиненные всегда обращаются к вам в таком повелительном тоне?

– Не всегда. Итак, продолжу: «Мне нужны четыреста метров тонкого голубого или зеленого шнура, цилиндрические водонепроницаемые контейнеры для письменных сообщений и водозащищенный фонарик для передачи сигналов азбуки Морзе. Кроме этого, мне нужны аэрозоль, две ручки, белая и красная, и пневматический пистолет CAP. Пожалуйста, прикажите немедленно доставить все это. Без этих предметов я не могу действовать».

– Какая-то абракадабра! Что все это значит? – спросил Картер.

– Не уверен, должен ли я отвечать. Это не относится лично к вам, генерал. Старшие офицеры вооруженных сил, министры и старшие офицеры полиции имеют право на подобную информацию, но здесь присутствуют, э-э, гражданские лица.

– Врачи не болтливы. И более того, не склонны передавать секретную информацию в прессу, – мягко заметил О’Хара.

Хагенбах благосклонно взглянул на доктора, а затем обратился к Эйприл:

– А вы, мисс Уэнсди?

– Я выболтаю все, что знаю, если мне покажут тиски для больших пальцев. Можно даже не зажимать мои пальцы, достаточно показать тиски. В противном случае я буду молчать.

Хагенбах спросил у Хендрикса:

– Как у Брэнсона обстоит дело с тисками и с молодыми женщинами?

– Никак. Хотя Брэнсон опытный преступник, он известен своим галантным отношением к прекрасному полу. Ни разу не участвовал в грабеже, где была бы замешана женщина, и ни одна дама из-за него не пострадала.

– Но мистер Ревсон сказал мне… – начала Эйприл.

– Я подозреваю, – ответил ей Хагенбах, – что Ревсон хотел, чтобы вы казались испуганной. Вот он вас и напугал.

– У него что, совсем нет совести? – возмутилась Эйприл.

– В личной жизни он образец честности. В делах… ну, если у него и были угрызения совести, он их очень хорошо скрывал. Что касается перечисленных им предметов, баллончики с аэрозолем содержат тот же газ, которым с таким эффектом воспользовался Брэнсон. Последствий от него никаких – присутствие мисс Уэнсди может это подтвердить. Ручки выглядят как обычные фломастеры, но стреляют иголками, способными вывести человека из игры.

– Почему они разного цвета? – спросил адмирал.

– Красные выводят человека из игры на более длительное время.

– «На более длительное», видимо, означает «навсегда»?

– Случается и такое. Пневматический пистолет… ну, его основное преимущество в том, что он стреляет практически бесшумно.

– А как насчет этого маленького словечка САР?

Нерешительность Хагенбаха выдавала его нежелание отвечать.

– Оно означает, что наконечники пуль покрыты особым веществом.

– Каким веществом?

Нежелание отвечать превратилось во что-то похожее на смущение.

– Цианидом.

После короткого, но выразительного молчания Ричардс мрачно спросил:

– Этот ваш Ревсон, он что, прямой потомок гунна Аттилы?

– Его деятельность всегда чрезвычайно эффективна, сэр.

– Ни минуты не сомневаюсь, если принять во внимание, что он использует подобное оружие. Ему приходилось убивать?

– Как и тысячам офицеров полиции.

– И каков же его счет на сегодняшний день?

– Правду сказать, не знаю, сэр. В своих отчетах Ревсон указывает только существенные детали.

– Только существенные, – эхом повторил Ричардс, покачал головой и ничего больше не сказал.

– Прошу прощения, я на минутку прервусь. – Хагенбах быстро исписал листок из блокнота и отдал его своему человеку, ожидавшему за дверью. – Все перечисленное мне нужно через час.

Вернувшись на место, он снова взял в руки отчет Ревсона:

– Итак, продолжим. «За то небольшое время, что у меня было, я попытался составить суждение о характере Брэнсона. Этот человек – чистый бриллиант в том, что касается оригинальности идей, планирования, организации и выполнения. Из него получился бы отличный генерал – Брэнсон великолепно владеет и стратегией, и тактикой. Но… никто не совершенен. У него есть свои недостатки. Надеюсь, мы сумеем ими воспользоваться, чтобы его обыграть. Во-первых, он слепо верит в собственную непогрешимость – в этом кроется зародыш его будущих неудач. Непогрешимых нет. Во-вторых, Брэнсон чрезвычайно тщеславен. Он вполне мог бы проводить эти телевизионные встречи (я видел всего одну из любимых забав Брэнсона с публикой, но их, конечно, будет больше), скажем, у южной башни, – но нет, он хочет наслаждаться этим на середине моста, в окружении своего личного журналистского корпуса. На его месте я бы уже через пять минут выставил журналистов с моста. Создается впечатление, что Брэнсон не догадывается о том, что среди них могут быть агенты ФБР. В-третьих, он должен был обыскать доктора, мисс Уэнсди и машину „скорой помощи“, а если понадобится, сбросить в залив все до единого предметы из медицинского оборудования, прежде чем выпустить их с моста. Другими словами, у этого человека недостаточно развито чувство опасности. Что мне со всем этим делать? Пока не знаю. Хотел бы получить ваши указания. Кое-какие мысли у меня есть, но считаю, что пока этого не стоит предпринимать. Одному человеку не справиться с семнадцатью вооруженными до зубов мужчинами. Но из этих семнадцати по-настоящему важны только двое. Кое-кто из остальных пятнадцати далеко не глуп, но только Брэнсон и Ван Эффен лидеры по натуре. Этих двоих я мог бы убить».

– Убить! – Зеленые глаза Эйприл Уэнсди казались огромными на побелевшем лице. – Это не человек, а чудовище!

– Во всяком случае, реалистически мыслящее чудовище, – сухо заметил Хагенбах и продолжил читать: – «Это возможно, но неразумно. Остальные тогда почти наверняка впадут в ярость, и я не поручусь за жизнь президента и его гостей. Это только в качестве предпоследнего средства. Нет ли возможности на темное время ночи поставить под мостом подводную лодку, так чтобы была видна только верхняя часть рубки? Тогда я смог бы передавать сообщения и получать то, что мне понадобится. Не знаю, что еще можно сделать. Я не могу, к примеру, представить себе президента, спускающегося по веревочной лестнице с высоты в шестьдесят метров. Через три метра он непременно свалится в воду. Возможно ли подать на тросы напряжение в две тысячи вольт в тот момент, когда люди Брэнсона начнут закладывать взрывчатку? Я понимаю, что при этом весь мост окажется под током, однако все находящиеся на дорожном покрытии или в автобусах будут в безопасности».

– Почему именно две тысячи вольт? – спросил Ричардс.

Хагенбах ответил, почти извиняясь:

– Такое напряжение подается на электрический стул.

– Я вынужден попросить прощения у тени Аттилы.

– Хм. «Но тут может возникнуть проблема, если кто-нибудь, скажем президент, облокотится о перила или сядет на заградительный барьер. Это будет означать досрочные президентские выборы. Мне нужен совет специалиста. Может, лучше направить лазерный луч на взрывчатку, когда ее установят? Может ли лазер прорезать брезентовый мешок? Конечно, в этом случае взрывчатка упадет на мост и сдетонирует при ударе, но большая часть взрывной силы рассеется в воздухе и повреждение дорожной части будет не столь значительным. Оно не должно вызвать разрушения моста. Беда в том, что лазерный луч может вызвать мгновенную детонацию заряда. Посоветуйтесь со специалистом. Возможно ли под подходящим прикрытием высадить людей на башню? Естественный туман был бы в самый раз. Или ложный нефтяной пожар с учетом направления ветра? Не знаю. Но смысл в том, чтобы высадить людей на вершину и вывести из строя лифт. Если кто-то из команды Брэнсона и доберется до вершины башни, преодолев лестницу высотой в сто пятьдесят с лишним метров, то толку от него будет мало. Возможно ли подмешать в пищу какое-нибудь усыпляющее средство? Что-нибудь такое, что уложит их на полчаса или на час, и не слишком быстро действующее? Можете себе представить реакцию Брэнсона, если кто-нибудь вдруг упадет после первой же ложки. Индивидуальные подносы с едой нужно пометить, чтобы семнадцать из них попали тем, кому они предназначены».

Хагенбах взглянул на О’Хару:

– Существует ли такое средство?

– Наверняка. Подобные снадобья – не моя специальность, но зато доктор Айзекс знает о таких средствах больше, чем любой другой в этой стране. Екатерина Медичи ему и в подметки не годится.

– Это очень кстати. – Хагенбах перешел к чтению заключительной части расшифровки: – «Пожалуйста, сообщите мне ваши предложения. Сам я в данный момент могу лишь попытаться дезактивировать радиоустройство, инициирующее взрыв, причем не оставив никаких следов вмешательства. Само по себе это довольно просто, но добраться до устройства будет нелегко. Оно находится, конечно же, в одном из вертолетов, а они освещаются днем и ночью и усиленно охраняются. Я попытаюсь». Это все.

– Вы упоминали о предпоследнем средстве. Каково же последнее средство? – спросил адмирал Ньюсон.

– Как и вы, я могу только догадываться. Если у Ревсона и имеется какое-то последнее средство, то он держит это при себе. Итак, вместо того чтобы пускать эти листки по кругу, я отдам их отксерокопировать, и через несколько минут у каждого из вас будет свой экземпляр.

Выйдя из комнаты, Хагенбах подошел к Джейкобсу, который ранее принес ему расшифровку, и тихо сказал:

– Сделайте десять копий. Последний абзац пропустите. И ради бога, проследите, чтобы оригинал вернулся ко мне, и ни к кому другому.

Джейкобс возвратился через обещанные несколько минут. Раздав присутствующим шесть экземпляров отчета Ревсона, остальные четыре и оригинал он отдал Хагенбаху. Тот сложил оригинал и сунул его во внутренний карман. Потом все семеро принялись внимательно изучать отчет. Они читали его снова и снова.

– Ревсон совершенно ничего не оставил на долю моего воображения, – пожаловался генерал Картер. – Возможно, сегодня не мой день.

– Да и не мой тоже, – отозвался адмирал Ньюсон. – Судя по всему, ваш агент основательно все продумал, Хагенбах. Хорошо иметь на своей стороне столь полезного человека.

– Верно. Но даже Ревсону нужно пространство для маневра. А этого у него как раз и нет.

Квори осторожно сказал:

– Я понимаю, что вторгаюсь не в свою область, но мне кажется, все дело в вертолетах. Мы можем их уничтожить?

– Можем, – ответил Картер. – В нашем распоряжении самолеты, пушки, снаряды, управляемые противотанковые ракеты. Но зачем?

– Это единственный путь отхода для Брэнсона и его команды. До тех пор, пока они остаются на мосту, они не станут его взрывать. Иначе что же с ними будет?

Картер посмотрел на министра финансов без всякого восхищения:

– Насчет этого у меня есть три соображения. Во-первых, Брэнсон вызовет самоходный кран, скинет вертолеты в воду и потребует в течение часа заменить их на исправные, иначе он пришлет нам маленькую посылочку с ушами президента. Во-вторых, при использовании ракет и снарядов вместе с вертолетами непременно пострадают невинные люди. В-третьих, вам не приходило в голову, что взрыв, который уничтожит радиоустройство, активирующее взрывчатку на мосту, с таким же успехом может привести его в действие? Даже при утрате лишь одного конца одного троса мост начнет обвисать, причем под таким немыслимым углом, что на его поверхности ничто не удержится. Если бы такое произошло, господин министр, и если бы президент и его гости узнали, кто в этом виноват, то представьте себе, что бы они думали о вас в свой последний час, сидя в роскошном автобусе на дне залива Золотые Ворота!

– Нет, – вздохнул Квори, – уж лучше я буду продолжать считать деньги. Я же говорил, что это не моя область.

Ричардс сказал:

– Предлагаю всем нам двадцать минут молча подумать и посмотреть, до чего мы додумаемся.

Все так и сделали, и через двадцать минут Хагенбах спросил:

– Ну как?

Ответом ему было гробовое молчание.

– В таком случае я предлагаю начать обсуждение наиболее приемлемых предложений Ревсона.

Возвращение машины «скорой помощи» на мост около шести часов вечера было встречено с горячим интересом. Ведь даже пребывание на виду у всего мира лишается своего драматического эффекта, когда нечем заняться. Кроме брэнсоновского телевизора, середина моста не могла предоставить никаких других развлечений.

Когда бледная Эйприл нетвердой походкой вышла из машины, первым ее приветствовал Брэнсон:

– Как вы себя чувствуете?

– Полной идиоткой. – Девушка закатала рукав и показала следы от инъекций, которые ей сделал О’Хара несколько часов назад. – Два укольчика – и я совершенно здорова.

Она отошла в сторону и тяжело опустилась на один из многочисленных стульев. Ее тут же окружили коллеги.

– На мой взгляд, совершенно здоровой она не выглядит, – заметил Брэнсон, обращаясь к доктору.

– Если вы хотите сказать, что она еще не вернулась к нормальному состоянию, то я с вами согласен. При одинаковых симптомах причины нередко оказываются разными. В прошлый раз вы видели ее в возбужденном состоянии, а сейчас у нее упадок сил. Мои догадки подтвердились: это эмоциональная травма. Девушке ввели успокаивающее, и последние два часа она спала. Сейчас она все еще под воздействием лекарства. Наш психиатр, доктор Гурон, не хотел, чтобы она возвращалась, но малышка подняла страшный шум, кричала, что это ее последний шанс, и он решил, что лучше ей уступить. Не волнуйтесь, я привез такой запас этого лекарства, что нам хватит на неделю.

– Ради всех нас будем надеяться, что вы не истратите и четверти этого запаса.

Ревсон подождал, пока последний из друзей Эйприл не оставил ее ради телевизора, представлявшего для всех особый интерес, поскольку в этот момент как раз повторяли утренний репортаж Брэнсона с моста. Ревсон с удивлением заметил, что больше всех заинтересовался передачей сам Брэнсон. Впрочем, Брэнсону действительно было нечем занять свое время, как и остальным его соратникам. Единственным занятым человеком в этой компании был Крайслер, который регулярно навещал третий автобус. Ревсону очень хотелось узнать зачем.

Он сел рядом с девушкой, и та неприветливо посмотрела на него.

– Что это с вами? – спросил он.

Она не ответила.

– Можете ничего не говорить. Кто-то настроил вас против меня.

– Да. Вы сами. Не люблю убийц. Особенно таких, которые хладнокровно планируют свои убийства.

– Ну и ну! Это слишком сильно сказано.

– Разве? А пули с цианидом? А смертельные фломастеры? Нетрудно представить, как вы стреляете человеку в спину.

– Ах, какие мы резкие! Во-первых, это оружие используется только при острой необходимости и только для того, чтобы спасти жизни других людей, предотвратить убийство ни в чем не повинных, хотя вы, возможно, думаете иначе. Во-вторых, мертвому все равно, куда ему выстрелили. В-третьих, вы подслушивали.

– Меня пригласили на чтение вашего отчета.

– Людям свойственно ошибаться. Ясно, что им не следовало этого делать. Я мог бы наболтать всякой ерунды вроде того, что я выполняю свой долг перед налогоплательщиками, но у меня сейчас нет настроения.

Эйприл вгляделась в его суровое лицо, вслушалась в его голос, из которого исчезли даже намеки на прежнее добродушное подшучивание, и с тревогой поняла, что он действительно не в настроении.

– Я должен делать свое дело и делаю его. Вы же просто не понимаете, о чем говорите, так что лучше воздержитесь от чтения морали. Полагаю, вы привезли то, что я просил? Где оно?

– Не знаю. Спросите у доктора. По каким-то причинам он не хотел, чтобы я знала, так как опасался, что по возвращении нас могут допросить, а машину обыскать.

– По каким-то причинам? Эти причины совершенно очевидны! О’Хара далеко не дурак.

Бледные щеки Эйприл вспыхнули, но Ревсон сделал вид, что ничего не заметил.

– Вы все привезли?

– Надеюсь, да, – как можно более холодно произнесла она.

– Нечего обижаться. И не забывайте, вы увязли в этом деле по самую шею, хотя и красивую. У Хагенбаха были для меня какие-нибудь указания?

– Да. Но он ничего мне не сказал. Спросите у доктора О’Хары. – В ее голосе прозвучала то ли язвительность, то ли горечь. – Видимо, это доказывает, что мистер Хагенбах тоже далеко не дурак.

– Не принимайте все так близко к сердцу. – Ревсон с ласковой усмешкой похлопал девушку по руке. – Вы прекрасно справились со своей задачей. Спасибо.

Эйприл вымученно улыбнулась:

– Может быть, в вас все-таки осталась капля человечности, мистер Ревсон.

– Зовите меня Полом. Все может быть.

Ревсон еще раз улыбнулся, встал и ушел. В конце концов, подумал он, в нем осталось достаточно человечности, чтобы не ранить еще больше ее amour-propre[7], объясняя ей, что последние несколько минут были чистой воды спектаклем, рассчитанным на Брэнсона, который в тот момент потерял интерес к происходившему на телеэкране – его не было в кадре – и направил на молодых людей изучающий взгляд. Не то чтобы у него возникло какое-то подозрение или недоброе предчувствие, просто такого взгляда удостаивались все без исключения. Эйприл была красива, и Брэнсон вполне мог подумать, что она растрачивает свою красоту не на ту компанию.

Ревсон сел на стул недалеко от Брэнсона и просмотрел последние двадцать минут новостей. Резкое противопоставление президентской группы и двух мужчин на вершине южной башни было сделано очень искусно, и всеобщее потрясение было именно таким, о каком Брэнсон мог только мечтать. Сам Брэнсон смотрел этот эпизод очень внимательно. На его лице не отразилось никаких признаков удовлетворения, но, с другой стороны, его лицо всегда отражало только то, что ему хотелось, а не истинные его мысли и чувства. По окончании передачи Брэнсон встал и быстро подошел к Ревсону:

– Вы – Ревсон, не так ли?

Ревсон кивнул.

– И какое впечатление все это произвело на вас?

– Такое же, как и на миллионы других телезрителей. – Ревсон подумал о том, что тщеславие – составная часть ахиллесовой пяты Брэнсона, который считал себя гением и не возражал, когда и другие люди называли его так. – Ощущение полной нереальности. Этого просто не может происходить.

– Но ведь это происходит, не так ли? Очень многообещающее начало, вам не кажется?

– Я могу процитировать эту вашу фразу?

– Конечно. Если хотите, назовите это эксклюзивным интервью. Как вы представляете дальнейшее развитие событий?

– Именно так, как вы их запрограммировали. Не вижу ничего, что могло бы вас остановить. К несчастью, вы поставили наше правительство в очень трудное положение.

– К несчастью?

– Разумеется. Я вполне солидарен с американскими гражданами, и хотя вы гениальный преступник, гений в своем аморальном роде, но для меня вы остаетесь мошенником, таким ловким, что могли бы заставить винтовую лестницу выглядеть выдвижной пожарной.

– Мне нравится ваша мысль. Могу я тоже процитировать вас?

Похоже, Брэнсон был искренне доволен разговором. Его вряд ли можно было назвать тонкокожим.

– У нас нет защиты авторских прав на устные высказывания.

– Увы, мой удел – всеобщее неодобрение и даже возмущение. – Подобное обстоятельство не слишком огорчало Брэнсона. – У вас очень необычный фотоаппарат.

– Верно, хотя и не уникальный.

– Могу я взглянуть?

– Пожалуйста. Но если он вас интересует по причинам, о которых я подозреваю, то вы опоздали часа на четыре.

– Что вы хотите этим сказать?

– У вашего достойного помощника, Ван Эффена, такой же подозрительный склад ума, как у вас. Он уже осматривал мой аппарат.

– Ни радиопередатчика, ни оружия?

– Посмотрите сами.

– Похоже, в этом нет необходимости.

– У меня вопрос. Я не хочу раздувать ваше и без того чрезмерно раздутое эго…

– Вы рискуете, Ревсон.

– Вовсе нет. У вас репутация преступника, не склонного к насилию. – Ревсон обвел рукой окружающее. – Зачем вам все это? Вы могли бы сделать состояние в любой сфере бизнеса.

– Пробовал, – вздохнул Брэнсон. – Вам не кажется, что бизнес скучноват? Моя нынешняя деятельность хотя бы требует разнообразных способностей и не надоедает. – Он сделал паузу. – Вы тоже необычный человек. Утверждаете, что фотограф, но разговариваете и ведете себя не как фотограф.

– А как, по-вашему, должны вести себя фотографы? И как они должны разговаривать? Вот вы смотрите на себя в зеркало, когда бреетесь. Разве вы выглядите как преступник? Я вижу перед собой вице-президента компании с Уолл-стрит.

– Сдаюсь. Как называется ваша газета или журнал?

– Вообще-то, я вольный художник, однако сейчас представляю лондонскую «Таймс».

– Но вы же американец?

– В наше время новости не знают границ. Я предпочитаю работать за рубежом, в горячих точках. – Ревсон еле заметно улыбнулся. – По крайней мере, предпочитал до сегодняшнего дня. Раньше я работал в Юго-Восточной Азии, но теперь сфера моих интересов переместилась в Европу и на Ближний Восток.

– В таком случае как вы здесь оказались?

– По чистой случайности. Проездом из Нью-Йорка в Китай, по специальному приглашению.

– И когда вы должны туда отправиться?

– Завтра.

– Завтра? Тогда вам нужно уехать с моста сегодня вечером. Я же говорил, что представители средств массовой информации вольны покинуть мост, когда им заблагорассудится.

– Да вы с ума сошли!

– Значит, Китай подождет?

– Конечно. Если только вы не планируете похитить председателя Мао.

На губах Брэнсона снова появилась дежурная улыбка, никогда не затрагивающая его глаз. Он ушел, довольный собой.

Ревсон с фотоаппаратом в руках стоял у замыкающего автобуса, возле открытой правой передней двери.

– Вы не возражаете? – вежливо осведомился он.

Крайслер обернулся, удивленно посмотрел на фотографа и улыбнулся:

– За что мне такая честь?

– Мой аппарат устал снимать Брэнсона и всевозможных шишек. Теперь я составляю галерею негодяев из числа приспешников Брэнсона. – Ревсон улыбнулся, чтобы смягчить оскорбление. – Вы ведь Крайслер? Специалист по средствам связи?

– Так меня называют.

Ревсон сделал пару снимков, поблагодарил Крайслера и ушел. В дополнение к тому, что ему было нужно на самом деле, и для придания местного колорита он заснял нескольких человек из команды Брэнсона. Казалось, все эти люди переняли от своего лидера бодрость духа и уверенность в себе. Они охотно, порой даже радостно соглашались на просьбы Ревсона. Сделав последний снимок, Ревсон прошел к западному ограждению моста, сел на заградительный барьер и задумчиво закурил.

Несколько минут спустя мимо него продефилировал О’Хара, держа руки в карманах белого халата. Сотни фотографий и тысячи слов репортажей уже были отправлены к южному барьеру, и теперь по меньшей мере двадцать журналистов бесцельно бродили по середине моста. Ревсон сделал пару снимков доктора, и тот подошел и сел рядом.

– Я видел, как вы разговаривали с мисс Уэнсди. Она очень обижена, не так ли?

– Наша Эйприл могла бы быть и повеселей. Вы все привезли?

– Оба вида оружия и указания.

– И все, как я просил, закамуфлировано?

– По-моему, да. Обе ручки висят у меня на доске для записей, у всех на виду. Мы, медики, можем служить образцом рациональности. Пистолет с отравленными пулями – внутри комплекта для реанимации при остановке сердца. Комплект запечатан, и его нельзя вскрыть, не сломав печати. Хотя, если его вскроют, ничего страшного не произойдет. Пистолет лежит под фальшивым дном, и нужно знать, как его открыть. Я имею в виду, это нельзя сделать случайно. Нужно знать как. Я знаю.

– Похоже, доктор, вы неплохо развлекаетесь.

– Ну да. Все же какое-то разнообразие после всех этих вросших ногтей.

– Мне кажется, вы бы не прочь до конца жизни работать под грифом «совершенно секретно». Как получилось, что в вашей больнице имеются подобные комплекты для реанимации?

– У нас их и не было. Но ваш директор вроде бы накоротке со своим коллегой из ЦРУ. Скажу вам, нас окружали настоящие специалисты.

– Это значит, что ваша жизнь стала вдвойне секретной. Мой шнур и контейнеры?

О’Хара витал где-то в облаках.

– Мой шнур и контейнеры? – повторил Ревсон.

О’Хара наконец вернулся на землю:

– Скромность заставляет меня признать, что я сумел их раздобыть. Четыре пустых контейнера с медицинской маркировкой снаружи, чтобы не вызвать лишних вопросов. И шнур, намотанный на квадратную деревянную рамку, с двумя рыболовными крючками и двумя блеснами на конце.

– Собираетесь порыбачить с моста?

– Собираюсь. Сами знаете, здесь невыносимо скучно.

– Что-то подсказывает мне, что скучать нам осталось недолго. Полагаю, о газовом баллончике спрашивать необязательно?

– Я бы предпочел, чтобы вы спросили, – широко улыбнулся О’Хара. – Баллончик с аэрозолем прикреплен прямо у меня над столом, где его может видеть любой. По виду – продукт известной в нашей стране компании по производству аэрозолей. Ее иногда называют «Престижным ароматом Нью-Йорка». Довольно симпатичный баллончик – я говорю о цвете. По-моему, шоколадно-коричневый. Уменьшенный вариант фабричного. Давление фреона в три раза больше нормального. Действует на расстоянии трех метров.

– А компания знает об усовершенствовании своей продукции?

– Господи, конечно нет. ЦРУ почему-то совсем не заботится о получении патента. – Доктор мечтательно улыбнулся. – На обратной стороне этого шедевра есть надписи: «Пикантный аромат» и «Беречь от детей», а на лицевой стороне – «Сандаловое дерево». Не хотите посмотреть, как Брэнсон или кто-нибудь из его людей захотят узнать, как пахнет этот «сандал», и чуть-чуть брызнут?

– Надеюсь, этого не случится. Я сегодня же вечером заберу у вас ручки. А где указания Хагенбаха?

– Точнее, Хагенбаха и компании. Над этими инструкциями трудился целый комитет, включая вице-президента, адмирала Ньюсона, генерала Картера, Хендрикса, Квори и Мильтона.

– А также вас и Эйприл Уэнсди.

– Мы, плебеи, знаем свое место. Нашим вкладом было молчание. Итак, первое: подать на мост требуемое напряжение нельзя. И дело не в том, что есть риск изжарить президента и его гостей. Дело во многих тысячах тонн стали, которые не позволят обеспечить напряжение в две тысячи вольт. Кроме того, потенциальные жертвы должны быть как-то заземлены, иначе все бесполезно. Известно, что птицы могут сидеть на проводах высокого напряжения без всякого вреда для себя. Второй совет экспертов касается использования лазера. Вас интересовало, может ли луч лазера разрезать брезентовый мешок. Конечно, сказали парни из Беркли. Однако при попадании луча в твердый объект образуется огромное количество тепла, которое немедленно превращает трос – я повторяю их слова – в раскаленный добела детонатор.

– Значит, бабахнет?

– Как вы верно выразились, бабахнет. Тем не менее с четырьмя вашими предложениями комитет согласился. Подводную лодку они обеспечат. Это будет особый случай подводной навигации. Морякам придется немало потрудиться, чтобы удержать лодку на одном месте. Не говоря уже о приливе и отливе, в заливе имеются неприятные подводные течения. Однако адмирал заверил, что у него есть человек, который с этим справится. И поскольку вы ничего не сказали о том, где именно ставить лодку, ее предложено установить под автобусом для прессы.

– Это мое упущение. Однако они приняли верное решение.

Ревсон небрежно огляделся вокруг, но никто из окружающих не заслуживал особого внимания, кроме генерала Картленда, фанатика поддержания физической формы, который совершал неторопливые пробежки взад-вперед вдоль противоположной стороны моста. Пробегая мимо, он бросил на них равнодушный взгляд, но это ничего не значило: такие же взгляды он бросал и на остальных. Министр энергетики Хансен был занят тем же самым, и его внимание было полностью сосредоточено на кончиках носков собственных ботинок. Бегал он не вместе с генералом, а сам по себе, но не потому, что между ними существовала какая-то неприязнь, – просто не было ничего общего.

О’Хара продолжил свой отчет:

– Комитет согласился с вашим предложением о десанте в южную башню. Поскольку вы особо не указали, какую из двух ее сторон, восточную или западную, следует занять, они пребывают пока в легком недоумении. Метеорологический прогноз довольно благоприятный. Перед рассветом ожидается густой туман, который продержится примерно до десяти утра. Хорошо бы, чтобы прогноз оправдался. Завтра ожидается западный ветер, так что дымовая завеса под вопросом. К тому же неизвестно, какую сторону башни занимать.

– Кажется, я еще кое о чем забыл вас спросить. Это касается водозащищенного фонарика с заслонкой, который…

– У меня он есть.

– Что, если люди Брэнсона его обнаружат?

– Наши милые друзья сочтут это обычным медицинским реквизитом. Для проверки глаз, расширения зрачков и так далее. Вы знаете азбуку Морзе?

Ревсон был ангельски терпелив.

– Я всего лишь хочу ночью читать книги, сидя в автобусе.

– Извините. Дурацкий вопрос. Ваших сигналов ждут с восточной стороны моста, в направлении примерно сорок пять градусов вправо. Два человека будут дежурить там поочередно всю ночь. Они, конечно, не станут сигналить в ответ, поэтому подтверждением того, что ваше сообщение принято, станет фейерверк в китайском квартале. Их там устраивают постоянно, и это не вызовет подозрений. Вообще подобные пиротехнические развлечения в городе давно запрещены, но в китайском квартале полиция закрывает на это глаза. Как-никак китайский национальный праздник. Вам бы нужно посмотреть, как празднуют китайский Новый год. Вскоре после того, как я приехал в Сан-Франциско, всего несколько месяцев назад…

Ревсон с еще большим терпением пояснил:

– Я уроженец Сан-Франциско.

– А! Ну ладно. Но остается нерешенным вопрос, какую сторону южной башни…

– Я это выясню.

– Вы так в себе уверены?

– Вовсе нет. Но я уверен в Эйприл Уэнсди. Брэнсон поглядывает на нее с большим интересом. Постараюсь убедить девушку использовать ее женские чары для того, чтобы узнать, к какому из тросов будут прикреплять очередную порцию взрывчатки и когда это произойдет.

– Нет, вы все же ужасно самоуверенны! Далее… Ваше предложение подмешать что-нибудь в пищу получило единодушное одобрение. Доктор Айзекс, крупный специалист по наркотическим веществам, уже варит свое колдовское зелье и готовит семнадцать неприятных сюрпризов.

– Быстрая работа, – озабоченно сказал Ревсон. – Как мы отличим упомянутые сюрпризы?

– Очень легко. Это обычные пластиковые подносы с едой в пластиковой упаковке, как в самолетах. У подносов есть ручки, чтобы их было удобнее брать. У плохих подносов, если можно так выразиться, сделают пометки на нижней стороне ручек. Небольшие, но достаточные, чтобы можно было различить их на ощупь.

– Что ж, доктор, как я вижу, вы там не теряли времени даром. Однако мы должны быть очень осторожны. Как гласит закон Мэрфи: «Если неприятность может случиться, она случается». Я вызовусь быть разносчиком – с предварительного одобрения Брэнсона. Вы же, доктор, при появлении автофургона с пищей вызовете мисс Уэнсди для осмотра и продержите ее у себя, то есть в «скорой помощи», пока еда не будет роздана.

– Почему?

– Из-за того же закона. Если что-то пойдет не так, вы двое первыми попадете под подозрение, ведь вы покидали мост и вернулись. Кроме того, мне нужно передать сообщение о наших планах в президентский автобус.

– Каким образом?

– Я что-нибудь придумаю.

– А как насчет автобуса прессы?

– Не гарантирую. Я не всемогущ. Если один или двое из них получат не те подносы… Что ж, тогда мне придется позаботиться о паре негодяев, которые получат доброкачественную еду.

О’Хара неодобрительно посмотрел на Ревсона:

– А до людей вам и дела нет?

– Мне нужно выполнить свою работу, и я делаю, что могу. Я взвешиваю обстоятельства, но я не знаю всех обстоятельств. – Ревсон немного помолчал. – Я сражаюсь в темноте. Если вам угодно, я слепец и у меня руки связаны за спиной. Советую вам еще раз обдумать свое последнее замечание.

О’Хара обдумал:

– Прошу меня извинить. Ручки и фонарик будут ждать вас в любое время. И последнее. Комитет одобрил ваше намерение вывести из строя взрывное устройство.

– Я высоко ценю это доверие. У вас не найдется какого-нибудь снадобья, чтобы сделать меня невидимым?

– Увы, нет, – ответил доктор и пошел прочь.

Ревсон выкурил еще одну сигарету и бросил окурок в воду, потом встал и не спеша направился к расставленным в ряд стульям. Эйприл все еще сидела там, где он ее оставил. Ревсон занял место рядом и сказал:

– Как только прибудет автофургон с едой, я прошу вас немедленно отправиться к доктору. Для осмотра.

Девушка даже не взглянула на него.

– Да, сэр. Как прикажете, сэр.

Ревсон издал тяжелый вздох:

– Я попытаюсь подавить нехорошее чувство, которое в викторианскую эпоху могли бы назвать растущим раздражением. Мне казалось, мы расстались друзьями.

– Мне не нравится быть послушной марионеткой.

– Мы все марионетки. Я тоже делаю то, что велят. Мне не всегда это нравится, но работа есть работа. Пожалуйста, не старайтесь осложнять мою задачу еще больше. Доктор все объяснит. Он скажет, когда можно будет от него уйти.

– Хорошо, мистер Ревсон. Как насильственно кооптированный сотрудник вашей секретной службы, я сделаю, что прикажете.

Ревсон решил больше не издавать тяжелых вздохов.

– Но перед этим я прошу вас побеседовать с мистером Брэнсоном. Я вижу, как он косится на вас своими холодными, как у трески, глазами.

Эйприл медленно повернула голову и устремила на него пристальный взгляд блестящих зеленых глаз:

– А вы, значит, не коситесь?

Несколько мгновений Ревсон выдерживал этот взгляд, потом заинтересовался дорожным покрытием моста Золотые Ворота.

– Я стараюсь смотреть в другую сторону. К тому же у меня глаза не как у трески. Попытайтесь выведать у Брэнсона, к какому тросу и когда он собирается прикреплять следующую порцию взрывчатки. После того как я отойду, выждите некоторое время и затем начинайте прогуливаться, как обычно.

Он снова взглянул на Эйприл. Ее глаза показались ему еще больше и зеленее, чем прежде, и в них промелькнуло лукавство. Она еле заметно улыбнулась:

– Кончится тем, что я стану такой же хитрой и коварной, как вы.

– Господь этого не допустит.

Ревсон встал и вернулся на свое прежнее место на заградительном барьере, примерно в двадцати метрах от ограничительной линии, которую постоянно патрулировал человек со «шмайссером» в руках. В сторону Ревсона направлялся генерал Картленд – его военный пропуск in excelsis[8]. Ревсон поднял фотоаппарат и быстро сделал три снимка.

– Можно с вами поговорить, сэр?

Картленд остановился:

– Нет, нельзя! Никаких интервью, ни эксклюзивных, ни любых других. Я в этом чертовом цирке зритель, а не актер.

Он двинулся дальше.

– Лучше бы вы поговорили со мной, генерал, – намеренно резко бросил Ревсон.

Генерал снова остановился. Его ледяной взгляд прошил журналиста насквозь.

– Что вы сказали?

Каждое слово было произнесено медленно и четко, и Ревсон почувствовал себя словно офицер под военным судом: сейчас с него сорвут знаки отличия и погоны, а саблю переломят через колено.

– Не пренебрегайте мной, сэр. – Резкость сменилась почтительностью. – Хагенбаху это не понравится.

– Хагенбаху? – Картленд и Хагенбах обладали похожим складом ума и были близки, насколько вообще могут быть близки одиночки по натуре. – Кто для вас Хагенбах?

– Прошу вас сесть рядом со мной, генерал. Пожалуйста, держите себя непринужденно.

Непринужденность была совершенно несвойственна Картленду, но он сделал все, что было в его силах.

– Итак, кто для вас Хагенбах? – повторил генерал свой вопрос, присев на барьер.

– Мистер Хагенбах играет важную роль в моей жизни – он платит мне жалованье. Когда вспоминает об этом.

Картленд долго молча смотрел на Ревсона, потом, словно для того, чтобы доказать, что он отличается от Хагенбаха, улыбнулся. Эта улыбка оказалась гораздо теплее, чем обычное выражение его лица.

– Ну-ну! Друзья познаются в беде. Как вас зовут?

– Пол Ревсон.

– Ревсон? Ревсон! Джеймс говорил мне о вас. И не раз.

– Сэр, вы, должно быть, единственный человек в Соединенных Штатах, кто знает его имя.

Картленд кивнул:

– Да, таких людей немного. Известно ли вам, что он собирается лет через пять уступить вам свое место?

– Надеюсь, что проживу так долго.

– Ну-ну! – опять довольно прогудел генерал. – А вы неплохо проделали работу по внедрению, – кажется, это так называется.

– Это была идея шефа, а не моя. – Ревсон встал и сделал еще несколько снимков. – Нужно отражать местный колорит, – извиняясь, пояснил он. – Пожалуйста, не говорите никому из ваших коллег в президентском автобусе…

– Да какие они мне коллеги! Клоуны!

– Пожалуйста, не рассказывайте никому из клоунов о нашей встрече.

– Беру свои слова обратно. Президент – мой личный друг.

– Это все знают, сэр. Итак, президент и клоуны, хотя я бы не стал включать мэра в число клоунов. Если захотите побеседовать с ними, беседуйте во время прогулки. Ваш автобус прослушивается.

– Вы так думаете, Ревсон?

– Я в этом уверен, сэр. В третьем автобусе постоянно работает магнитофон. Вы узнали об этом сами. Я вам ничего не говорил.

– Я сам узнал об этом. И ничего не слышал от вас.

– Генерал Картленд, вам следовало бы работать в нашей организации.

– Вы думаете?

– Беру свои слова обратно. Начальнику штаба приходится идти до конца.

Генерал снова улыбнулся:

– Давайте начнем сначала. Расскажите мне все.

Ревсон встал, немного походил, сделал несколько снимков, потом вернулся к генералу и все ему рассказал. Когда он закончил, генерал Картленд спросил:

– Вы хотите, чтобы я что-то сделал?

– Это сильно сказано. Никто не дает указаний начальнику штаба.

Начальник штаба снова вошел в свою роль:

– Ближе к делу, Ревсон.

– Выведите своих малоподвижных друзей. Расскажите им о жучке, установленном в автобусе. Объясните, как распознать подносы с безопасной едой.

– Будет сделано. Это все?

– Еще один момент, генерал Картленд. Я не совсем уверен насчет этого, но, как вы сказали, ближе к делу. Мне известно, что обычно вы носите с собой оружие.

– Носил. У меня его отобрали.

– Но кобура все еще у вас?

– Да.

– Я дам вам пистолет, который к ней прекрасно подойдет.

– Вы хорошо подготовились, Ревсон. Это меня радует.

– Наконечники пуль покрыты цианидом, сэр.

Картленд не колебался.

– Это мне тоже по душе.

Глава 8

Автофургон с ужином появился в семь тридцать. Обитатели президентского автобуса столпились около северной ограничительной линии, о чем-то увлеченно разговаривая. Эйприл Уэнсди под внимательным взглядом часового не спеша направилась к машине «скорой помощи». Ревсон дремал, сидя на стуле. На его плечо опустилась чья-то рука, и он встрепенулся.

– Прибыл ужин, мой друг.

Это оказался Брэнсон со своей обычной пустой улыбкой. Ревсон выпрямился на стуле:

– Надеюсь, с вином?

– Лучших сортов, какие можно купить за деньги.

– За чьи деньги?

– Лично мне все равно, – ответил Брэнсон, оценивающе глядя на журналиста.

Ревсон встал и осмотрелся:

– Ваши высокие гости еще не…

– Им сообщили.

– Вы могли бы дать им время для аперитива. Хотя, конечно, арабским друзьям президента это ни к чему.

– Времени у них достаточно. Еда находится в подогреваемых шкафах. – Взгляд Брэнсона стал еще внимательнее. – Знаете, Ревсон, вы меня заинтересовали. Можно даже сказать, заинтриговали. Есть в вас что-то такое – как бы это выразиться? – непреклонное. Я по-прежнему не вижу в вас фотографа.

– А я по-прежнему не вижу в вас грабителя-рецидивиста. Может, вам еще не поздно вернуться на Уолл-стрит?

Брэнсон хлопнул Ревсона по плечу:

– В интересах президента давайте пойдем и попробуем некоторые из этих превосходных вин.

– Объясните свои слова.

– Кто знает, что там замышляют против нас поклонники Екатерины Медичи, окопавшиеся в Пресидио!

– Я об этом не подумал. Вы что, никому не доверяете?

– Никому.

– А я, значит, подопытный кролик?

– Да. Вы и Картленд меня беспокоите.

– Это слабость. Не стоит признаваться в своих слабостях. Идемте.

Подойдя к автофургону, Брэнсон спросил у работника в сине-белой форме:

– Как тебя зовут?

– Тони, мистер Брэнсон, – ответил тот и взмахнул рукой, словно попытавшись отдать честь.

– Какие у тебя вина?

– Три сорта белого, три – красного, мистер Брэнсон.

– Подай нам все шесть. Мистер Ревсон – всемирно известный дегустатор, большой знаток вин.

– Хорошо, сэр.

На стойке выстроились шесть бутылок и шесть бокалов.

– Не более четверти в каждый бокал, – попросил Ревсон. – Я вовсе не хочу свалиться ночью с моста. Есть у вас хлеб и соль?

– Да, мистер Ревсон, – покорно произнес Тони, видимо решив, что имеет дело с сумасшедшими.

Закусывая хлебом с солью, Ревсон продегустировал все шесть сортов и наконец сказал:

– Все вина превосходны. Нужно сообщить об этом французским виноделам. Лучшие калифорнийские вина не уступают лучшим винам Франции.

– Похоже, мне следует извиниться перед вами, Ревсон.

– Вовсе нет. Давайте повторим. Не хотите попробовать одно из, э-э, одобренных мною вин?

– Это совершенно безопасно, – подтвердил Тони, явно считавший, что у этих двоих неладно с головой.

– Предлагаю выбрать вот это. Что-то вроде «Гаме Божоле» с виноградников вашей калифорнийской Альмадены.

– Мм… – Брэнсон задумался. – Что ты на это скажешь, Тони?

– У мистера Ревсона безупречный вкус, сэр.

Они не спеша выпили вино. Брэнсон заметил:

– Я согласен с обоими твоими утверждениями, Тони. Ты готов обслужить народ?

– Да, сэр. – Молодой человек улыбнулся. – Я уже обслужил одного. Минут двадцать назад. Мистера Хансена. Он схватил поднос и заявил, что, будучи министром энергетики, нуждается в энергии.

– Это символично. – Брэнсон лениво повертел головой. – Он что, пошел ужинать в свой автобус?

– Нет, сэр. Он пошел вместе с подносом к восточному заградительному барьеру. Вон туда. – Тони проследил взглядом за своим указующим перстом и тихо вскрикнул: – О господи!

– В чем дело?

– Посмотрите сами!

Они посмотрели. Хансен, сидевший на барьере, медленно повалился вперед, упал на дорогу и остался лежать, дергаясь всем телом. Брэнсон и Ревсон бросились к нему.

Хансена сильно тошнило. Они заговорили с ним, но министр был не в силах отвечать. Его тело сотрясали жуткие конвульсии.

– Оставайтесь здесь, – сказал Ревсон. – Я приведу врача.

О’Хара и Эйприл сидели рядом в машине «скорой помощи». При появлении Ревсона девушка выразительно подняла брови.

– Быстрее, – выпалил он. – Похоже, что мистер Хансен, видимо очень проголодавшийся, взял не тот поднос. По-моему, ему очень плохо.

О’Хара вскочил на ноги. Ревсон преградил ему путь:

– Мне кажется, доктор Айзекс приготовил более крепкое зелье, чем собирался. Если это действительно так, я хочу, чтобы вы поставили диагноз «пищевое отравление». Вызовите сюда какого-нибудь лаборанта-химика, или как там они называются. Никто, решительно никто не должен дотрагиваться до еды. Мне еще массового убийства не хватало.

– Я понял.

О’Хара схватил медицинскую сумку и выскочил из машины.

– Что произошло, Пол? – спросила Эйприл.

– Не знаю. Какая-то путаница. Возможно, это я виноват. Не знаю. Оставайтесь здесь.

В тот момент, когда Ревсон вернулся к месту происшествия, Брэнсон стоял в ожидании, а О’Хара медленно выпрямлялся. Ревсон посмотрел на них обоих и спросил у доктора:

– Ну?

О’Хара отпустил безвольную руку министра:

– Боюсь, что мистер Хансен мертв.

– Мертв? – На этот раз потрясение Брэнсона было искренним. – Как он мог умереть?

– Послушайте, сейчас я должен кое-что сделать. Эта пластиковая упаковка почти пуста. Полагаю, мистер Хансен все съел.

О’Хара наклонился над умершим и сделал глубокий вдох. Сморщив нос, он снова выпрямился, на этот раз еще более медленно.

– Вряд ли это сальмонелла – ей требуется время. И даже не ботулизм. Он действует быстро, но не настолько быстро. – О’Хара повернулся к Брэнсону. – Мне нужно позвонить в больницу.

– Я ничего не понимаю! Может быть, вы сначала скажете мне что-нибудь?

– У меня пока только предположения, – устало сказал О’Хара. – Этот запах, несомненно, исходит от поджелудочной железы. Какой-то вид пищевого отравления. Точно я не знаю. У врачей есть свои специальности, и это не моя область. Я должен позвонить в больницу.

– Вы не против, если я послушаю ваш разговор?

– Слушайте, сколько хотите.

О’Хара говорил по телефону в задней части президентского автобуса, а Брэнсон слушал разговор по параллельному аппарату. Ревсон сидел рядом с ним, утонув в кресле.

– Такова обстановка, – сказал О’Хара. – Сколько времени вам понадобится, чтобы связаться с лечащим врачом мистера Хансена?

– Мы уже с ним связались.

– Тогда я подожду.

Все трое ждали, поглядывая друг на друга, но стараясь не смотреть друг другу в глаза. Наконец телефон снова зазвонил.

– Хансен только недавно оправился после второго сердечного приступа, едва не стоившего ему жизни, – сообщил лечащий врач министра энергетики.

– Спасибо, сэр. Это все объясняет.

– Не совсем. – Брэнсон снова полностью владел собой. – Я хочу пригласить сюда двух лаборантов-химиков, чтобы определить источник этой инфекции или, если угодно, этого отравления. Я имею в виду подносы с едой. Специалисты должны провести независимое обследование пищи. Если их мнения разойдутся, одного из них сбросят с моста.

– В Сан-Франциско есть такие специалисты, – глухо сказал О’Хара. – Я знаю двух лучших из них. У этих людей только одно общее: они ни в чем не соглашаются друг с другом.

– В таком случае они оба будут сброшены с моста. А вы составите им компанию. Свяжитесь с ними немедленно.

О’Хара принялся звонить по телефону.

– Только американцы обладают этим даром – приобретать друзей и оказывать влияние на людей[9], – заметил Ревсон.

– С вами я поговорю позже. Ну так что, доктор?

– Они приедут, но только в том случае, если вы гарантируете им полную неприкосновенность. Черт побери, Брэнсон, зачем подвергать риску их жизни?

Брэнсон обдумал его слова.

– Их жизням ничего не грозит. Положите трубку. Мне нужно позвонить.

Он подал знак кому-то за окном. Через несколько секунд в автобус вошел Ван Эффен, который самым неприятным образом держал в руках «шмайссер». Брэнсон прошел в конец автобуса.

– Соедините меня с Хендриксом! – приказал он.

Ему пришлось ждать всего несколько секунд.

– Хендрикс? – спросил Брэнсон в своей обычной бесстрастной манере. – Я обещаю неприкосновенность двум медикам, которые должны сейчас сюда приехать. Хочу, чтобы вы и вице-президент их сопровождали.

На том конце провода наступило короткое замешательство, затем голос начальника полиции вновь раздался из интеркома:

– Мистер Ричардс согласен, но вы не должны удерживать вице-президента в качестве заложника.

– Я тоже согласен.

– Вы даете слово?

– Если оно чего-то стоит. Придется поверить мне, не так ли? Вы не в том положении, чтобы торговаться.

– Верно, не в том. У меня есть одна мечта, Брэнсон.

– Да, я знаю. Но ведь наручники – это так неэлегантно! Увидимся через несколько минут. Пришлите телевизионщиков. Предупредите радиовещательные компании.

– Как, опять?

– Мне представляется очень важным, чтобы нация узнала о modus operandi[10] правящей верхушки.

После этих слов Брэнсон положил трубку.

В автобусе передвижного центра связи, стоявшем на окраине Пресидио, Хендрикс тоже положил трубку. Он обвел взглядом стоявших вокруг него шестерых мужчин и обратился к Хагенбаху:

– Ну, вот чего вы добились. Хансен мертв. И в этом никто не виноват. Кто же мог знать, что у министра такое слабое сердце? Но… почему же никто об этом не знал?

Хагенбах тяжело вздохнул:

– Я знал. Хансен, как и почти все высшие правительственные чиновники, был очень скрытен относительно своего физического здоровья. За последние девять месяцев он дважды попал в больницу, и во второй раз – в критическом состоянии. Говорили, что он лечится от переутомления. Так что если кого-то винить, то только меня.

– Это чушь, и вы прекрасно об этом знаете, – заметил Квори. – Кто мог предвидеть такое? Это не ваша вина и, уж конечно, не вина доктора Айзекса. Он сказал нам, что это снадобье совершенно безопасно для любого здорового взрослого человека. Мы не можем сомневаться в суждении врача с такой репутацией. Доктор Айзекс не мог знать, что Хансен не является здоровым взрослым. Еще меньше доктор мог ожидать, что министр по ошибке возьмет не тот поднос. И что же теперь будет?

– Вполне очевидно, что теперь будет, – проворчал Хендрикс. – Нас семерых публично обвинят в убийстве.

Команда телевизионщиков прибыла на середину моста Золотые Ворота, но некоторое время бездействовала. Двое специалистов-медиков проверяли пищу и, вопреки предсказаниям О’Хары, оказались абсолютно согласны друг с другом. Президент тихо разговаривал с вице-президентом. По выражению лиц беседующих было ясно, что говорить им почти не о чем.

Оставшись наедине с Хендриксом в президентском автобусе, Брэнсон заявил:

– И вы искренне думаете, что я поверю вам, будто Хагенбах и вы не причастны к случившемуся?

– Хагенбах тут совершенно ни при чем, – устало возразил начальник полиции. – В последние дни в городе было несколько случаев ботулизма. – Он кивнул на стоявшие на мосту телекамеры. – Если вы смотрели телевизор, то должны были слышать об этом. – Затем он указал на автофургон с ужином, где работали специалисты. – Медики еще до прибытия сюда предполагали, в чем дело. – Он не стал добавлять, что велел докторам обнаружить только двенадцать случаев испорченной пищи. – Вы отвечаете за жизни людей, Брэнсон.

– В отличие от вас. Позвоните своим людям и закажите новую еду. Первые три порции, взятые наугад, подадим президенту, королю и принцу. Вы меня поняли?

Ревсон сидел в машине «скорой помощи» вместе с О’Харой и Эйприл Уэнсди. Девушка лежала на койке, укрытая одеялом.

– Неужели так уж необходимо было делать мне укол? – пробормотала она.

– Да. Вам ведь не нравятся тиски для пальцев.

– Это правда. Может быть, вы вовсе не такое чудовище, как я думала. Но доктор О’Хара…

– Доктор О’Хара сказал бы в свойственной ему манере, что мы с ним совершенно разные люди. Что вам рассказал Брэнсон? – спросил девушку Ревсон.

– Тот же трос. Со стороны залива, – сонно ответила она.

Глаза ее закрылись. О’Хара взял Ревсона за руку и тихо сказал:

– Достаточно.

– Сколько она проспит?

– Часа три, не меньше.

– Дайте мне ручки.

Доктор снял две ручки – белую и красную – с доски для записей.

– Вы знаете, что делаете?

– Надеюсь. – После некоторого раздумья Ревсон предупредил: – Вас будут допрашивать.

– Знаю. Фонарик вам тоже понадобится?

– Позже.

Киленски, старший из двух врачей, исследовавших подносы с едой, доложил Брэнсону:

– Я и мой коллега обнаружили двенадцать подносов с некачественной пищей.

Тот посмотрел на Ван Эффена, потом снова на врача:

– Именно двенадцать? Не семнадцать?

Киленски обладал седыми усами и бородой и аристократическим орлиным профилем. Он одарил Брэнсона холодным высокомерным взглядом:

– Двенадцать. Испорчено мясо. Это одна из разновидностей ботулизма. Не обязательно пробовать – достаточно понюхать. Во всяком случае, я чувствую этот запах. Хансен, по-видимому, его не почувствовал.

– Это смертельно?

– В данной концентрации обычно нет. Испорченная пища не могла убить мистера Хансена, по крайней мере напрямую. Но она почти наверняка вызвала вспышку его застарелой тяжелой болезни сердца, которая и привела к смерти.

– А какое действие оказывает этот ботулизм на обычного здорового человека?

– На некоторое время выводит из строя. Возможна сильная рвота, желудочное кровотечение, потеря сознания и тому подобное.

– Следовательно, человек становится совершенно беспомощным?

– Он будет неспособен действовать, а вполне вероятно, и думать.

– Какая замечательная перспектива! – Брэнсон посмотрел на Ван Эффена. – Что вы об этом думаете?

– Думаю, что меня мучает тот же вопрос, что и вас. – Ван Эффен обратился к Киленски: – Можно ли преднамеренно испортить пищу этим ядом, или как там оно называется?

– Господи, да кто бы стал делать такие вещи?

– Отвечайте на вопрос, – вмешался Брэнсон.

– Любой врач, специализирующийся в этой области, любой ученый-исследователь и даже опытный лаборант может вырастить необходимую токсичную культуру.

– Но для этого нужно разбираться в медицине, иметь соответствующую подготовку и оборудование?

– Разумеется.

– Подойди сюда, Тони, – приказал Брэнсон водителю автофургона.

Молодой человек подошел. На его лице явственно читалась настороженность.

– Здесь вовсе не жарко, Тони. Я бы даже сказал, довольно прохладно. Почему же ты вспотел?

– Я не люблю оружие и не люблю насилие.

– Но никто не применяет к тебе насилие, никто не направляет на тебя оружие, хотя не обещаю, что этого не случится в ближайшем будущем. Мне кажется, тебя мучает нечистая совесть.

– Меня? Совесть? – Тони вытер пот со лба. Его определенно что-то беспокоило, пусть даже и не совесть. – Ради бога, мистер Брэнсон…

– Небывалые вещи, конечно, происходят, но не по двенадцать за один раз. Только дураки верят в подобные совпадения. Должен быть какой-то способ отличить плохие подносы от остальных. Какой это способ, Тони?

– Почему бы вам не оставить парня в покое? – возмущенно потребовал вице-президент Ричардс. – Он всего лишь водитель.

Брэнсон проигнорировал его слова:

– Так как отличить отравленные подносы?

– Не знаю! Я даже не понимаю, о чем вы говорите!

Брэнсон повернулся к Ковальски и Питерсу.

– Сбросьте его с моста, – приказал он, не повышая голоса.

Тони издал нечеловеческий вопль, но не оказал сопротивления, когда Ковальски и Питерс подхватили его под руки и поволокли прочь. По его побледневшему лицу стекали струйки пота. Наконец он прокаркал хриплым голосом:

– Сбросить меня с моста? Это же убийство! Убийство! Ради бога, я не знаю…

– Сейчас ты скажешь, что у тебя жена и трое ребятишек.

– У меня никого нет.

У бедняги закатились глаза и подогнулись колени. Ковальски и Питерсу пришлось волочить его по асфальту. Вице-президент и шеф полиции двинулись навстречу этой тройке, но остановились, как только Ван Эффен поднял свой «шмайссер».

Ван Эффен сказал Брэнсону:

– Если есть способ определения плохих подносов, это можно считать важной и опасной информацией. Вы бы доверили ее кому-то вроде Тони?

– Ни на секунду. С него хватит?

– Он рассказал все, что знал. – Ван Эффен повысил голос: – Ведите его обратно.

Тони привели обратно и отпустили. Он устало опустился на асфальт, потом попытался подняться, хватаясь дрожащими руками за стойку своего автофургона. Его голос дрожал так же сильно:

– Мне ничего не известно насчет этих подносов. Клянусь!

– Расскажи нам, что тебе известно.

– Думаю, что-то было не так, когда грузили пищу в мой фургон.

– В больнице?

– Почему в больнице? Я работаю не в больнице, а в фирме Селзника. Она поставляет провизию для мероприятий на открытом воздухе.

– Я знаю эту фирму. Ну так что?

– Когда я пришел, мне сказали, что еда уже готова. Обычно я загружаюсь и уезжаю через пять минут. В этот раз пришлось ждать три четверти часа.

– Пока ты ждал, ты видел кого-нибудь из сотрудников больницы?

– Никого.

– Ладно, ты сможешь прожить еще немного, если не станешь есть эту чертову пищу. – Брэнсон повернулся к О’Харе. – Итак, остаетесь вы, доктор, и хрупкая мисс Уэнсди.

– Вы намекаете, что один из нас знает секретные указания ваших предполагаемых отравителей? – осведомился доктор скорее с презрением, чем с удивлением.

– Именно. Приведите сюда мисс Уэнсди.

– Оставьте ее в покое! – резко произнес О’Хара.

– Вы, кажется, решили, что можете здесь командовать?

– Там, где дело касается моих пациентов, командую я. Если вы хотите доставить девушку сюда, вам придется ее нести. Мисс Уэнсди спит в машине под действием сильного успокаивающего. Вы что, мне не верите?

– Не верю. Ковальски, пойди проверь! Ткни ее пальцем в живот.

Ковальски вернулся через десять секунд:

– Начисто вырубилась.

Брэнсон посмотрел на О’Хару:

– Очень удобно! Может быть, вы просто не хотели, чтобы ее допрашивали?

– Вы плохой психолог, Брэнсон. Как вы знаете, мисс Уэнсди далеко не героиня. Неужели вы думаете, кто-нибудь доверит ей жизненно важную информацию?

Брэнсон не ответил.

– Единственное хорошее, что я о вас слышал, – вы никогда не издеваетесь над женщинами.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал об этом шеф полиции. У меня создалось впечатление, что он немало о вас знает.

– Вы подтверждаете это, Хендрикс?

– С чего бы я стал отрицать? – грубо отозвался полицейский.

– Значит, остаетесь только вы, доктор.

– В качестве главного подозреваемого? Вам изменяет интуиция, Брэнсон. – О’Хара кивнул на закрытое простыней тело Хансена, лежавшее на носилках. – Хотелось бы обойтись без громких фраз, но моя работа – спасать жизни, а не отнимать их. Я вовсе не желаю, чтобы мне запретили заниматься медициной. Кроме того, я не покидал свою машину с момента прибытия ужина и просто не мог бы одновременно сортировать эти проклятые подносы и заниматься пациенткой.

– Ковальски, что ты на это скажешь?

– Ручаюсь, что это так.

– Но все же вы общались с людьми после возвращения из больницы и до прибытия ужина.

Ковальски снова встрял:

– Он разговаривал с несколькими людьми. Мисс Уэнсди тоже.

– Забудем о ней. Нас интересует добрый доктор.

– Он общался кое с кем.

– Назови их имена. Меня интересуют те, с кем он разговаривал долго и серьезно.

Ковальски оказался необычайно наблюдательным человеком с удивительной памятью.

– Такое было три раза. Два раза с мисс Уэнсди…

– Бог с ней! Они могли вдоволь наболтаться в машине и в больнице. С кем еще он говорил?

– С Ревсоном. И довольно долго.

– Ты что-нибудь слышал?

– Нет. Они были от меня метрах в тридцати, и ветер дул в их сторону.

– Они что-нибудь передавали друг другу?

– Нет, – отрубил Ковальски.

– О чем вы говорили? – обратился Брэнсон к О’Харе.

– Это врачебная тайна.

– Другими словами, вы хотите сказать, что меня это не касается?

Доктор ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на Ревсона.

– Никаких врачебных тайн, – вступил в разговор Ревсон. – Мы болтали о пустяках. С момента прибытия сюда я общался с тремя десятками людей, включая членов вашей команды. Почему именно этот разговор вы считаете особенным?

– Я надеюсь, что это вы мне объясните.

– Мне нечего вам сказать.

– Вы совершенно спокойны, не так ли?

– Это результат чистой совести. Можете и сами как-нибудь попробовать.

– И еще, мистер Брэнсон, – вспомнил Ковальски. – Ревсон долго разговаривал с генералом Картлендом.

– О-о! И тоже о пустяках, генерал?

– Нет. Мы обсуждали возможность избавить этот мост от некоторых нежелательных элементов, – ответил Картленд.

– Начиная с вас, конечно. Беседа была плодотворной?

Генерал смерил Брэнсона презрительным взглядом.

Брэнсон задумчиво посмотрел на Ван Эффена:

– У меня такое ощущение – всего лишь ощущение, вы понимаете, – что к нам кое-кто просочился.

Ван Эффен встретил взгляд своего начальника все с тем же бесстрастным выражением на круглом лице и ничего не ответил.

Брэнсон продолжил:

– Полагаю, доктора следует исключить из подозрения. И дело не только в том, что мы уже проверяли его личность. Мне кажется, что по мосту разгуливает хорошо подготовленный агент. Это опять-таки исключает доктора, который оказался здесь совершенно случайно. Вы разделяете мои опасения?

– Да.

– Тогда кто?

Ван Эффен не колебался:

– Ревсон.

Брэнсон поманил к себе Крайслера:

– Ревсон утверждает, что представляет здесь лондонскую «Таймс». Сколько потребуется времени, чтобы это проверить?

– Через президентский узел связи?

– Да.

– Несколько минут.

Ревсон вмешался в их разговор:

– Если вы думаете, что я стану выражать бурное негодование, то ошибаетесь. Почему именно я? Почему не один из вновь прибывших медиков? Почему не один из ваших людей?

– Потому что я сам лично их подбирал.

– Наполеон тоже лично подбирал своих маршалов. А сколько их в конце концов пошли против него? Мне совершенно непонятно, как вы можете рассчитывать на верность кучки головорезов, даже лично подобранных.

– Скоро поймете, – успокоил Ревсона Ван Эффен. Он дотронулся до руки Брэнсона и указал ему на запад. – У нас не так много времени.

– Вы правы, – отозвался Брэнсон.

Со стороны Тихого океана надвигались тяжелые, темные грозовые облака. Пока они были еще довольно далеко.

– Телезрителям не понравится смотреть, как президент и вице-президент, не говоря уже об их нефтяных друзьях, мокнут под дождем. Прикажи Джонсону расставить телекамеры и рассадить публику.

Он подождал, пока помощник выполнит его указание, затем подвел его к стоявшему в одиночестве Ревсону.

– Ревсон сказал мне, что ты осматривал его фотоаппарат.

– Так и есть, но я не разбирал его на части.

– Возможно, это следует сделать.

– А может, и нет, – резко сказал Ревсон, впервые проявив неудовольствие. – Разве вы не знаете, что сборщики фотоаппаратов пять лет учатся своему ремеслу? Чем портить эту чертову штуку, лучше уж оставьте ее у себя на все время нашего пребывания здесь.

– Эта вспышка гнева только убеждает меня, что нужно разобрать фотоаппарат.

– Согласен, – отозвался Ван Эффен и успокоил Ревсона: – Этим займется Крайслер. Он настоящий гений по части техники. Крайслер ничего не повредит. – Он обратился к Брэнсону: – Я проверил его сумку, кресло, под креслом и полку сверху. Все чисто.

– Обыщи его.

– Обыскать меня? – Лицо Ревсона исказилось яростью. – Меня уже обыскивали.

– Только на предмет оружия.

Ван Эффен был способен отыскать даже рисовое зернышко, завалившееся за подкладку. Кроме ключей, монет и маленького перочинного ножа, он извлек из карманов журналиста документы.

– Все как обычно, – доложил Ван Эффен. – Водительское удостоверение, карточка социального страхования, кредитные карточки, удостоверения газет.

– Есть там удостоверение лондонской «Таймс»? – спросил Брэнсон.

– Вот. – Ван Эффен протянул документ своему шефу. – На мой взгляд, выглядит нормально.

– Если он тот, за кого мы его принимаем, то вряд ли стал бы прибегать к услугам худшего мастера по подделке документов в городе. – Он с хмурым лицом возвратил удостоверение. – Что-нибудь еще?

– Вот. – Ван Эффен открыл длинный конверт. – Авиабилет в Гонконг.

– Случайно, не на завтра?

– На завтра. Как вы догадались?

– Он мне сам об этом сказал. Ну, что вы думаете?

– Не знаю.

Ван Эффен рассеянно коснулся ручек Ревсона, не подозревая, что в этот миг они с Брэнсоном оказались всего в шаге от смерти. Но, поглощенный своими мыслями, он отложил ручки, взял в руки паспорт Ревсона и быстро его пролистал.

– Он много ездит по всему миру. Много азиатских виз, последняя двухлетней давности. Есть свежие визы стран Ближнего Востока. Английских или европейских отметок немного. Они там ужасно ленивые, в Западной Европе, и ставят печати, только если им хочется размяться. Что вы обо всем этом думаете?

– Все согласуется с его утверждениями. А вы что скажете?

– Если он агент, то прикрытие у него превосходное. Он, случайно, не родом из Милуоки? Или даже из Сан-Франциско?

– Вы из Сан-Франциско? – спросил Брэнсон.

– Это моя вторая родина.

Ван Эффен заметил:

– Кто бы стал двенадцать лет разъезжать по миру только для того, чтобы обеспечить себе тылы?

В этот момент к ним подошел Крайслер. Брэнсон удивленно посмотрел на молодого человека:

– Уже выяснил? Так быстро?

– У президента есть прямая линия с Лондоном. Надеюсь, вы не против? Ревсон чист. Он аккредитованный корреспондент лондонской «Таймс».

– Брэнсон хочет, чтобы вы разобрали мой фотоаппарат, – обратился к Крайслеру Ревсон. – Там внутри радиопередатчик и бомба с часовым механизмом. Смотрите, не взорвитесь. Было бы неплохо, если бы вам потом удалось его собрать.

Крайслер кивнул Брэнсону, улыбнулся, взял фотоаппарат и ушел.

– Это все? – поинтересовался Ревсон. – Или начнете отдирать фальшивые каблуки на моих туфлях?

Брэнсону было не до смеха.

– И все же я не удовлетворен. Откуда мне знать, что Киленски не в сговоре с отравителями? Что, если ему приказали найти только двенадцать подносов с испорченным мясом, чтобы усыпить наши подозрения? Здесь должно быть семнадцать подносов с плохой едой. И на мосту должен быть кто-то, кто сумеет отличить плохие от хороших. Я хочу, чтобы вы, Ревсон, попробовали еду с одного из подносов, объявленных Киленски безопасными.

– Вы хотите… А если существует ничтожный шанс, что Киленски ошибся, то вы убьете меня ботулизмом? Не стану я этого делать! Я вам не подопытный кролик!

– Тогда мы испытаем несколько подносов на президенте и его гостях. Королевские персоны в роли подопытных кроликов – это войдет в историю медицины. А если господа откажутся есть, мы накормим их насильно.

Ревсон собрался было сказать, что с тем же успехом они могли бы накормить насильно и его, но внезапно передумал. У Картленда, видимо, не было пока возможности сообщить пассажирам президентского автобуса, как отличить зараженные подносы. Кроме О’Хары, только Ревсон знал, как это сделать. Он развел руками:

– Бог знает, что еще вы придумаете, но я доверяю медикам, которые вели проверку. Если они говорят, что остальные подносы безопасны, то я им верю. Так что получайте вашего подопытного кролика из народа.

Брэнсон пристально вгляделся в его лицо:

– Почему вы передумали?

– Знаете, Брэнсон, ваша подозрительность переходит всякие границы. Судя по лицу вашего помощника, он со мной согласен. – Ревсону показалось совсем нелишним посеять несколько зерен раздора. – Некоторые могли бы даже счесть это признаком слабости или неуверенности. Я согласился, потому что вы мне что-то не очень нравитесь. Любая броня может дать трещину. Я начинаю думать, что ваша вера в собственную непогрешимость покоится на чересчур шатких основаниях. Кроме того, простых людей легко заменить, другое дело – короли и президенты.

Брэнсон неопределенно улыбнулся и повернулся к Тони:

– Поставь сюда десять незараженных подносов.

Тот выполнил приказание.

– Итак, Ревсон, какой из них вы желаете попробовать?

– Вы кое-что упустили, Брэнсон. Ведь вы подозреваете меня в том, что я знаю, как отличить подносы с отравленной едой. Может быть, вы сами сделаете выбор?

Брэнсон кивнул и указал на один из подносов.

Ревсон подошел, взял указанный поднос, медленно и осторожно обнюхал еду. Незаметно проведя кончиками пальцев по внутренней стороне ручек подноса, он не обнаружил никаких знаков. Этот поднос был нормальным. Ревсон взял ложку, вонзил ее в центр покрытого коричневой корочкой мясного пирога и попробовал начинку. Он поморщился, прожевал, проглотил, потом повторил все сначала и с отвращением отставил поднос.

– Не в вашем вкусе? – заметил Брэнсон.

– Будь я в ресторане, то отослал бы это назад на кухню. А еще лучше, вывалил бы на голову шеф-повара. Тот, кто это приготовил, не может считать себя поваром.

– Как по-вашему, пища отравлена?

– Нет. Просто невкусно.

– Вы не могли бы попробовать еду еще с одного подноса?

– Нет уж, спасибо. Вы говорили только об одном.

– Ну же, соглашайтесь, – настаивал Брэнсон.

Ревсон поморщился, но подчинился. Следующий поднос тоже оказался хорошим. Ревсон повторил с ним ту же процедуру, что и с первым, но не успел он закончить, как Брэнсон протянул ему третий поднос.

У этого на внутренней стороне ручки была пометка.

Ревсон ковырнул корочку, подозрительно принюхался, попробовал кусочек и сплюнул.

– Не знаю, отравлена эта еда или нет, но по вкусу и запаху она противнее двух предыдущих, если такое вообще возможно.

Он сунул поднос доктору Киленски, который обнюхал его и передал своему коллеге.

– Ну? – спросил Брэнсон.

Киленски нерешительно сказал:

– Может быть, здесь пограничный случай. Нужно сделать лабораторный анализ. – Он испытующе посмотрел на Ревсона. – Вы курите?

– Нет.

– Пьете?

– Только на днях рождения и на похоронах.

– Возможно, в этом все дело. У некоторых некурящих и непьющих вкусовые ощущения чрезвычайно остры, и они лучше чувствуют запахи. Видимо, Ревсон из их числа.

Никого не спрашивая, Ревсон обследовал еще шесть подносов, затем обернулся к Брэнсону:

– Хотите узнать мое мнение?

Брэнсон кивнул.

– Большинство, хотя и не все из этих подносов не годятся, что бы вы под этим ни понимали. Часть из них откровенно попахивает. Мне кажется, все они заражены, но в разной степени.

Брэнсон посмотрел на Киленски:

– Это возможно?

– Так бывает, – с досадой ответил врач. – Концентрация этих микробов в пище может быть различной. Только в прошлом году в Новой Англии отравились сразу две семьи. Десять человек обедали вместе. Среди прочего все они ели сэндвичи с мясным паштетом. Пятеро умерли, двое заболели, а троим ничего не сделалось. Там тоже был ботулизм.

Брэнсон и Ван Эффен отошли в сторонку.

– Ну как, достаточно? – спросил Ван Эффен.

– Вы хотите сказать, что нет смысла продолжать проверку?

– Боюсь, вас перестанут воспринимать всерьез, мистер Брэнсон.

– Согласен, хотя мне все это не нравится. Беда в том, что нам приходится полагаться только на слово Ревсона.

– Но он обнаружил в общей сложности двадцать подозрительных подносов. На три больше, чем нужно.

– И кто это говорит?

– Ревсон. Значит, несмотря ни на что, вы ему все-таки не доверяете?

– Он слишком спокоен, слишком непринужденно держится. Он хорошо обучен, прекрасно знает свое дело, и я абсолютно уверен, что это не фотография.

– В фотографии он тоже должен разбираться.

– Не сомневаюсь.

– Значит, вы продолжаете рассматривать это как случай умышленного отравления?

– Откуда это знать нашей широкой зрительской аудитории? Кто сможет мне возразить? Микрофон только один, и он у меня в руках.

Ван Эффен посмотрел в южный конец моста:

– Идет второй автофургон с едой.

Брэнсон в срочном порядке расставил телекамеры, рассадил почетных гостей и журналистов. Темные грозовые облака с запада продолжали неуклонно приближаться. В размещении тех, кто занимал стулья, произошла только одна перемена: место Хансена занял вице-президент. Камеры заработали, и Брэнсон, сидевший рядом с президентом, начал говорить в микрофон:

– Я призываю телезрителей Соединенных Штатов и всего мира стать свидетелями ужасного преступления, которое было совершено на этом мосту около часа назад. Надеюсь, это преступление убедит вас в том, что преступники – не обязательно те, кто преступает закон. Посмотрите на этот автофургон, на откидной стойке которого разложены подносы с едой. На первый взгляд безвредная, хотя и не слишком аппетитная еда – точно такую же подают пассажирам во время дальних авиарейсов. Но действительно ли эта еда безвредна?

Брэнсон повернулся к человеку, сидевшему рядом с ним с другой стороны, и камера показала их обоих.

– Перед вами доктор Киленски, ведущий судмедэксперт Западного побережья. Специалист по отравляющим веществам. Скажите, доктор, вся ли эта еда безвредна?

– Не вся.

– Говорите громче, доктор.

– Не вся эта еда безвредна. На некоторых подносах она заражена.

– И сколько таких?

– Половина. Возможно, больше. У меня нет здесь возможности сделать лабораторный анализ.

– Значит, еда заражена. То есть инфицирована. Что это за инфекция, доктор?

– Это ботулизм, главная причина серьезного пищевого отравления.

– Насколько серьезного? Может ли оно привести к смерти?

– Да, может.

– И часто ли такое случается?

– Довольно часто.

– Обычно такое отравление происходит из-за того, что пища испортилась, э-э, естественным образом?

– Да.

– Но эту культуру можно вырастить и искусственным путем, в лаборатории?

– Это слишком вольно сказано.

– Но мы рассказываем об этом случае людям, далеким от медицины.

– В принципе, да.

– Можно ли заразить такой искусственно выращенной культурой вполне доброкачественную пищу?

– Полагаю, что да.

– Да или нет?

– Да.

– Спасибо, доктор Киленски. Это все.

Ревсон, которому еще не вернули фотоаппарат, вместе с доктором О’Харой сидел в машине «скорой помощи».

– Для человека, который никогда не был в зале суда, Брэнсон великолепно разбирается в ведении судебного процесса.

– Это все благодаря телевидению.

Брэнсон продолжал:

– Довожу до сведения всех, кто сейчас нас смотрит, что власти – военные, полиция, ФБР, правительство или кто там еще – предприняли преднамеренную попытку убить или как минимум вывести из строя тех из нас, кто захватил президентскую команду и этот мост. На мосту находится человек, который знал, как отличить хорошую еду от плохой, и должен был проследить, чтобы подносы с отравленной едой попали тому, кому они предназначались, то есть мне и моим товарищам. К счастью, эта попытка провалилась, но произошел несчастный случай, о котором я расскажу позже. Тем временем обращаю ваше внимание на то, что сюда прибыла еще одна машина с едой.

Телекамера услужливо предложила этот факт вниманию зрителей.

– Кажется невероятным, чтобы власти были настолько глупы и попытались вновь разыграть тот же гамбит, но, с другой стороны, они уже показали свою глупость. Поэтому сейчас мы с вами выберем наугад три подноса – для президента, короля и принца. Если они останутся живы, мы сделаем справедливый вывод, что еда не заражена. Если же эти трое серьезно заболеют или, хуже того, умрут, то весь мир поймет, что винить в этом нужно не нас. Мы здесь поддерживаем постоянную связь с полицией и военными властями на берегу. У них есть одна минута, чтобы сообщить нам, заражена эта еда или нет.

Мэр Моррисон вскочил на ноги. Ван Эффен приподнял свой «шмайссер», но мэр его проигнорировал и обратился к Брэнсону:

– Не могли бы вы, несмотря на вашу личную неприязнь к президенту и его гостям, выбрать для ваших экспериментов людей, которые занимают не столь высокое положение?

– Например, вас?

– Например, меня.

– Дорогой мэр, ваше личное мужество неоспоримо. Однако ваш интеллект вызывает сомнения. Если на ком-то и проводить испытания, то именно на этих трех людях, которые сегодня особенно важны для Соединенных Штатов. Их преждевременный уход со сцены оказал бы максимальное воздействие на возможных отравителей. В старину рабы пробовали пищу своих господ. Будет очень забавно поменяться ролями. Пожалуйста, сядьте.

– Ублюдок с манией величия, – заметил Ревсон.

О’Хара кивнул:

– Брэнсон именно таков, и даже гораздо хуже. Он прекрасно знает, что новая порция еды не может быть испорчена, и тем не менее устраивает весь этот цирк. Он не просто наслаждается ролью шоумена, он испытывает поистине садистское удовольствие, унижая президента.

– Вы думаете, у него неладно с головой? Психическое заболевание?

– Я не психиатр. Брэнсон мог бы получить то, чего он хочет, без всяких театральных представлений и телешоу. Он наверняка имеет зуб против общества в целом и президента в частности. Конечно, эта авантюра затеяна им ради денег, но не только ради них. Брэнсон жаждет всемирной известности.

– В таком случае он действует правильно. Собственно говоря, он довольно далеко продвинулся. Похоже, он за что-то себя вознаграждает, бог знает, за что именно.

Они проследили за тем, как президенту и его гостям принесли три подноса с едой.

– Думаете, они это попробуют? – спросил О’Хара.

– Они все съедят. Они ни за что не допустят такого унижения, чтобы их насильно кормили на глазах миллионов телезрителей. Храбрость президента общеизвестна – вспомните его послужной список во время Второй мировой войны на Тихом океане. Кроме того, как президент, он должен быть примером для нации. Если сейчас он откажется есть, а его гости нет, то он с треском провалится на очередных выборах. Соответственно, и его нефтяные друзья могут потерять лицо, если президент будет есть, а они – нет.

И они ели, все трое. После того как Крайслер, выйдя из президентского автобуса, отрицательно покачал головой, Брэнсон кивнул в сторону подносов. Президент, который никому не позволил бы оттеснить себя на задний план, первым взял в руки нож и вилку. Нельзя сказать, что он ел с большим аппетитом, но все же методично уничтожил примерно половину и только после этого отложил приборы.

– Ну и как? – спросил его Брэнсон.

– Я бы не стал предлагать подобное блюдо своим гостям в Белом доме, но это было вполне съедобно. – Несмотря на глубочайшее унижение, которому его подвергли, президент сохранял удивительное самообладание. – Хотя немного вина не помешало бы.

– Через несколько минут вам подадут его сколько угодно. Думаю, что многие из присутствующих теперь также не откажутся подкрепиться. Кстати, к сведению тех, кто еще не потерял интерес: завтра в девять утра мы установим вторую порцию взрывчатки. А теперь нельзя ли направить камеры вон на те носилки?

У носилок, закрытых простыней, стояли двое мужчин. По знаку Брэнсона они откинули верхнюю часть простыни. Телекамеры крупным планом показали белое осунувшееся лицо мертвого человека, на десять бесконечно долгих секунд задержались на нем, а затем вернулись к Брэнсону, который сказал:

– Это Джон Хансен, ваш министр энергетики. Причина его смерти – ботулизм. Вероятно, впервые в истории преступник обвиняет законные власти в убийстве. Пусть это и непреднамеренное убийство, тем не менее я предъявляю им свое обвинение.

Хагенбах разразился потоком ругательств. Отдельные фразы, например «порочный извращенец, мерзкий, отвратительный ублюдок», еще можно было различить, но все остальные выражения были непечатными. Ньюсон, Картер, Мильтон и Квори мгновенно замолчали, но по их лицам было видно, что они полностью солидарны с суждениями директора ФБР. В конце концов Хагенбах, будучи всего лишь человеком, выдохся.

– Он выставил нас в очень дурном свете, – произнес Мильтон с замечательной в данных обстоятельствах сдержанностью.

– В дурном свете? – Квори остановился, словно подыскивая слова. – Если он еще раз устроит такое – если мы еще раз устроим такое, – то полстраны будет на его стороне. Что делать дальше?

– Подождем сообщений от Ревсона, – сказал Хагенбах.

– От Ревсона? – вяло протянул адмирал. – Он уже отличился.

– Сто против одного, это не его вина, – заявил Хагенбах. – И не забывайте, окончательное решение было за нами. Мы несем коллективную ответственность, джентльмены.

Все пятеро расселись вокруг стола, неся эту невыносимую ответственность, и каждый чувствовал себя атлантом, державшим на плечах свой собственный мир.

Глава 9

В этот вечер на мосту Золотые Ворота все происходило довольно быстро, но в определенном порядке. Прибыла специальная машина «скорой помощи» и увезла носилки с телом Хансена. Предстояло сделать вскрытие, что казалось напрасной тратой времени, но было обязательным по требованию закона, поскольку человек умер при необычных обстоятельствах. «Скорую помощь» с превеликой охотой сопровождали доктор Киленски и его коллега. Журналисты, заложники и захватчики поужинали, причем две первые категории ели без особого аппетита (это было вполне объяснимо), но зато так активно удовлетворяли жажду (это тоже было вполне понятно), что пришлось даже послать за пополнением запасов. Два телевизионных фургона покинули мост, и сразу вслед за ними уехали оба автофургона с едой. Последними отбыли вице-президент Ричардс и начальник полиции Хендрикс. Вице-президент провел долгий и серьезный разговор с глазу на глаз с президентом, а генерал Картленд – с Хендриксом. Брэнсон наблюдал за ними с насмешливой снисходительностью, но без особого интереса. По мрачному выражению их лиц было ясно, что оба разговора совершенно бесполезны. Другого результата и ожидать было нельзя. Вполне возможно, что после драматического эффекта вечерней телепередачи Брэнсон испытывал некоторую эйфорию, но это никак не отразилось на его лице.

Как только Ричардс и Хендрикс направились к ожидавшей их полицейской машине, Брэнсон подошел к Ковальски:

– Ну что?

– Клянусь жизнью, мистер Брэнсон. Я ни на секунду не спускал глаз с Хендрикса и вице-президента. Ревсон ни разу не подходил к ним ближе чем на двадцать метров.

Брэнсон почувствовал, что этот умный парень смотрит на него с нескрываемым любопытством, и выдал свою обычную бледную улыбку:

– Удивляешься, почему меня беспокоит Ревсон?

– Не удивляюсь, а интересуюсь. Я знаю вас уже три года. Вы не из тех, кто сражается с призраками.

– Ты прав. – Брэнсон прервал разговор и окликнул вице-президента: – Минутку, мистер Ричардс! – а затем снова обратился к Ковальски: – Как ты думаешь, почему он меня так заботит?

– Этот Ревсон… Его тщательно обыскали. Он прошел все проверки. Может быть, если бы мы с ребятами знали, что именно вам…

– Да, он прошел все проверки. Прошел, образно выражаясь, с гордо поднятым флагом. Но не слишком ли высоко поднят его флаг? Вот ты, например, стал бы пробовать эту замечательную еду, напичканную ботулизмом?

– Ни за какие коврижки! Ну, разве что вы бы мне приказали…

– А под угрозой оружия?

Ковальски ничего не ответил. Брэнсон продолжал:

– Ревсону я не приказывал. И оружием ему не угрожал.

– Вероятно, он выполняет чьи-то еще приказы.

– Вполне вероятно. Поэтому смотри в оба, Ковальски.

– Если нужно, я могу не спать всю ночь.

– Это было бы замечательно.

Брэнсон направился к полицейской машине. Ковальски задумчиво смотрел ему вслед.

Вице-президент и Хендрикс нетерпеливо ожидали возле открытых дверей машины.

– Вы не забыли о крайнем сроке, господа?

– О крайнем сроке?

Брэнсон улыбнулся:

– Не прикидывайтесь глупцом, мистер Ричардс. Речь идет о переводе денег в Европу. Пятьсот миллионов долларов плюс, конечно, еще четверть миллиона на покрытие расходов. Завтра в полдень.

Свирепый взгляд вице-президента должен был превратить Брэнсона в камень, но он почему-то остался невредим.

– Не забудьте про увеличение выплат при просрочке. По два миллиона за каждый час. И конечно, полное прощение. Видимо, на принятие этого решения потребуется некоторое время: ваш Конгресс может заупрямиться. А пока он будет думать, мы – я и ваши друзья – будем отдыхать на Карибских островах. Желаю вам хорошего вечера, господа.

Отойдя от них, Брэнсон остановился возле открытой двери третьего автобуса. Ревсон как раз в эту минуту перекидывал через плечо ремешок только что возвращенного ему фотоаппарата. Крайслер с улыбкой сообщил:

– Чист, как стеклышко, мистер Брэнсон! Хотел бы я иметь такой аппарат.

– Очень скоро ты сможешь завести хоть дюжину таких. У вас есть еще один аппарат, Ревсон?

– Есть, – вздохнул Ревсон. – Хотите, чтобы я за ним сходил?

– Лучше не надо. Ты не мог бы принести, Крайслер?

– Пятый ряд, место у прохода, – подсказал Ревсон. – Фотоаппарат лежит на сиденье.

Крайслер вернулся с фотоаппаратом и показал его Брэнсону:

– Это «Асахи-Пентакс». У меня тоже есть такой. В нем столько микроэлектроники, что даже горошину не спрячешь.

– Конечно, при условии, что это настоящий аппарат, а не пустой корпус.

– А! – Крайслер посмотрел на Ревсона. – Заряжен?

Тот отрицательно покачал головой. Крайслер открыл заднюю крышку в тот момент, когда к ним подошел Ван Эффен, и продемонстрировал внутренности аппарата:

– Вещь настоящая.

Он щелкнул крышкой, закрывая ее. Ревсон забрал у него фотоаппарат и ледяным тоном сказал Брэнсону:

– Не хотите ли взглянуть на мои часы? В них может оказаться транзисторный радиопередатчик. Все шпионы в комедиях носят такие.

Брэнсон ничего не ответил. Крайслер взял журналиста за запястье и нажал на кнопку часов. Появились красные цифры, показывающие дату и время. Крайслер отпустил руку Ревсона:

– Цифровые часы. Внутри и песчинку не спрятать.

С откровенным презрением Ревсон повернулся на пятках и пошел прочь. Когда Крайслер вошел в автобус, Ван Эффен спросил:

– Вы все еще сомневаетесь? Конечно, он разозлился. А вы бы на его месте не разозлились? Кроме того, если бы ему было что скрывать, он бы держался скромнее, не выказывал так явно свою враждебность.

– Может быть, он рассчитывает, что мы так и подумаем. Или он и в самом деле чист. – Брэнсон впервые выглядел таким озабоченным. – Но я не могу отделаться от ощущения, что что-то идет не так. Никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Я совершенно убежден, только не спрашивай меня почему, что у кого-то из находящихся на мосту есть какая-то возможность связываться с берегом. Я хочу, чтобы каждого человека, включая наших знаменитых гостей, обыскали с ног до головы, и наплевать на нежные чувства дам! Обыскать все их личные вещи, каждый сантиметр в обоих автобусах.

– Мы сейчас же начнем, мистер Брэнсон, – без особого энтузиазма согласился Ван Эффен. – А туалеты?

– Их тоже.

– А «скорую помощь»?

– Да. Пожалуй, я сам ею займусь.

О’Хара встретил Брэнсона с легким удивлением:

– Только не говорите мне, что ботулизм вновь нанес удар!

– Нет. Я собираюсь обыскать вашу машину.

Доктор, сразу посуровев, поднялся со стула:

– Я не позволяю посторонним трогать лекарства и инструменты.

– Мне вы это позволите. Иначе я позову кого-нибудь из моих ребят, и они свяжут вас или будут держать под дулом пистолета, пока я не закончу.

– Но что, черт возьми, вы рассчитываете здесь найти?

– Это моя забота.

– Что ж, я не могу вам помешать. Но должен предупредить, что у меня тут есть хирургические инструменты и немало опасных лекарств. Если вы отравитесь или перережете себе артерию, я не стану вас спасать.

Брэнсон кивнул на Эйприл Уэнсди, мирно спавшую на койке:

– Поднимите ее.

– Поднять ее? Неужели вы думаете…

– Выполняйте немедленно, или я позову своих ребят.

О’Хара взял хрупкую девушку на руки. Брэнсон тщательно прощупал тонкий матрац, потом заглянул под него и наконец разрешил:

– Можете положить ее обратно.

Брэнсон самым тщательным образом обыскал все медицинское оборудование внутри машины. Он совершенно точно знал, что ищет, но ни один из проверенных предметов даже отдаленно не походил на то, что он надеялся найти. Оглядевшись, Брэнсон заметил висящий на стене фонарик, включил его и повертел верхнюю часть, наблюдая за тем, как работает заслонка.

– Странный у вас фонарик!

О’Хара устало ответил:

– Это офтальмологический прибор. Имеется у каждого врача. По степени расширения зрачка можно диагностировать множество болезней.

– Он нам пригодится. Пойдемте со мной.

Брэнсон вышел через заднюю дверь, обошел машину и рывком открыл дверцу водителя. В слабом сумеречном свете водитель рассматривал иллюстрированный журнал. Он удивленно уставился на Брэнсона.

– Выходите!

Водитель вышел, и Брэнсон без всяких объяснений обыскал его с головы до ног. Затем он забрался в кабину и с помощью фонарика заглянул во все укромные уголки. Выйдя из машины, он велел водителю:

– Откройте капот.

Тот подчинился, и Брэнсон снова с помощью фонарика тщательно все осмотрел, но не нашел ничего заслуживающего внимания. Тогда он вернулся в машину через заднюю дверь. О’Хара вошел следом за ним, осторожно забрал у незваного гостя фонарик и повесил на место.

Брэнсон указал на металлический баллончик, прижатый к стенке специальным зажимом.

– А это что?

– Вы же грамотный. – По голосу доктора чувствовалось, что его терпение на пределе. – Это аэрозоль, освежитель воздуха.

Это был фальшивый баллончик знаменитой фирмы, который содержал отравляющий газ.

– Обычное гигиеническое средство. На случай если пациента вырвет или если приходится применять местное анестезирующее средство – ну, вы понимаете.

Брэнсон взял баллончик в руки.

– «Сандаловое дерево». Вас тянет на экзотические запахи, – заметил он, потряс баллончик, послушал, как булькает внутри жидкость, и поставил его на место.

О’Хара надеялся, что выступивший у него на лбу пот не слишком заметен.

В конце концов Брэнсон обратил внимание на большой ящик, стоявший на полу:

– А это что такое?

О’Хара не ответил. Брэнсон посмотрел на доктора. Тот стоял, небрежно облокотившись на шкафчик, и на его лице было написано еле сдерживаемое нетерпение и скука. Брэнсон хрипло повторил:

– Вы меня слышали?

– Слышал. Я устал от вас, Брэнсон. Если вы ждете от меня знаков уважения или покорности, то вы из ума выжили! Я всерьез начинаю подумывать, что вы неграмотный. Разве не видите наверху ящика большие красные буквы? «Кардиологический комплект». Это реанимационное оборудование, используется в том случае, когда у пациента случился сердечный приступ или имеется подозрение на него.

– Зачем здесь спереди большая красная печать?

– Здесь не только эта красная печать. Весь комплект герметично запечатан. А перед тем как его запечатали, внутреннюю поверхность ящика и все содержащееся в нем оборудование тщательно простерилизовали. Никто не станет вводить нестерильную иглу в сердце пациента.

– Что произойдет, если я сломаю печать?

– С вами – ничего, но с точки зрения персонала любой больницы вы совершите смертный грех. Содержимое станет бесполезным. А ведь вы так обращаетесь с президентом, что он здесь первый на очереди за сердечным приступом.

О’Хара остро осознавал, что баллончик с аэрозолем находится в нескольких сантиметрах от его руки. Если Брэнсон взломает печать и начнет рыться в ящике, придется не раздумывая пустить баллончик в ход: вряд ли этого типа стоит считать неспособным с первого взгляда распознать пневматический пистолет с цианидом.

Лицо Брэнсона оставалось непроницаемым.

– Вы думаете, что президент…

– Я скорее откажусь от своей лицензии врача, чем стану давать прогнозы относительно здоровья президента. Насмехаясь над ним и публично унижая, вы уже дважды довели его до состояния, близкого к апоплексическому удару. Третий раз может его доконать. Ну что ж, ломайте эту чертову печать. Что такое для вас еще одна смерть?

– За всю мою жизнь из-за меня не погиб ни один человек, – сказал Брэнсон и, не добавив ни слова, неожиданно покинул машину.

О’Хара подошел к задней дверце и задумчиво посмотрел ему в спину. Встретившись по пути с Ревсоном, Брэнсон не удостоил журналиста ни словом, ни взглядом, что было уж совсем не в его характере: он постоянно поглядывал на всех с подозрением, обычно без каких-либо причин. Ревсон удивленно обернулся на него и быстро зашагал к машине «скорой помощи».

– Вас тоже только что пропустили через жернова? – спросил он у О’Хары.

– И не говорите! – выразительно произнес доктор. – Значит, и вас обыскали?

– Не меня. Меня обыскивали столько раз, что им это уже надоело. А вот всех остальных обыскали, причем очень тщательно. Я слышал, как некоторые в знак протеста визжали прямо-таки по-бабьи. – Ревсон посмотрел вслед удалявшемуся Брэнсону. – Кажется, наш выдающийся ум полностью погружен в раздумья.

– Перед уходом он вел себя довольно странно.

– Поиски не увенчались успехом?

– Да.

– И что, он даже не заглянул в ваш запечатанный ящик?

– Именно тогда он и стал вести себя странно. Я был абсолютно уверен, что он вот-вот взломает печать, и сказал ему, что, нарушив герметичность, он сделает бесполезным этот комплект. Я также заметил, что, по моему мнению, президент – первый кандидат на сердечный приступ и что виноват в этом Брэнсон. Тут он сразу дал задний ход.

– Ничего удивительного. Не хочет терять своего главного заложника.

– У меня создалось другое впечатление. Кстати, его последние слова тоже были странными: он сказал, что за всю его жизнь из-за него не погиб ни один человек.

– Насколько мне известно, это правда. Наверное, он просто не хочет портить свой послужной список.

– Все может быть, все может быть.

Но озадаченное выражение не покинуло физиономию доктора О’Хары.

Ван Эффен внимательно посмотрел на Брэнсона, умело скрывая любопытство. Ему показалось, что обычная кипучая энергия его шефа чуточку приугасла.

– Ну, как вы нашли «скорую помощь» и доброго доктора? Все чисто? – спросил он.

– Машина чиста. Черт возьми, я совсем забыл проверить самого О’Хару!

Ван Эффен улыбнулся:

– Вполне понятно. Кто бы усомнился в этом оплоте высокой нравственности? Пожалуй, я сам им займусь.

– А как дела у вас?

– Обыском занимались десять человек. Мы были очень дотошны – и стали крайне непопулярны. Если бы на мосту был серебряный доллар, мы бы его нашли. Но обыск ничего не дал.

Брэнсон и его люди искали не то и не там. Им следовало обыскать начальника полиции Хендрикса, прежде чем отпускать его с моста.

Хагенбах, Мильтон, Картер, Ньюсон и Квори сидели вокруг длинного стола в автобусе, из которого велись переговоры с мостом. В шкафчике на боковой стене стояло множество бутылок со спиртным, и, судя по уровню жидкости в них и в стаканах, стоящих перед пятью членами переговорного комитета, бутылки эти выполняли отнюдь не декоративную роль. Все пятеро старательно занимались двумя вещами: не смотрели друг на друга и не разговаривали друг с другом. Их взоры не отрывались от захватывающего зрелища на дне стаканов. По сравнению с этой компанией похоронный зал можно было бы считать оживленным пассажем.

В головной части автобуса раздался тихий звонок. Полицейский, сидевший перед целой батареей телефонов, поднял трубку и вполголоса заговорил, затем повернулся и сказал:

– Мистер Квори, это Вашингтон.

Квори встал с видом французского аристократа, отправляющегося на гильотину, и подошел к телефону. Его реплики больше напоминали унылое мычание. Наконец он сказал: «Да, как планировалось», вернулся к столу и плюхнулся на свое место.

– Деньги приготовлены, на случай если они понадобятся.

– А вы думаете, они могут не понадобиться? – мрачно осведомился Мильтон.

– Казначейство согласно, что мы должны задержать перевод денег еще на двадцать четыре часа.

Настроение у Мильтона не улучшилось.

– По шкале Брэнсона это означает, что сумма возрастет почти на пятьдесят миллионов долларов. Мелочи по сравнению с тем, что он запросил. – Он сделал обреченную на неудачу попытку улыбнуться. – Кто знает, может быть, за это время у одного из наших великих умов появится блестящая идея…

Он оборвал себя и погрузился в молчание, которое никому не хотелось прерывать. Хагенбах взял бутылку виски, налил себе, добавил льда и пустил бутылку по кругу. Вся компания вернулась к скорбному изучению своих стаканов.

Бутылка недолго оставалась невостребованной. Вошли Ричардс и Хендрикс и, не говоря ни слова, тяжело опустились на два свободных места. Вице-президент потянулся к бутылке на мгновение раньше начальника полиции.

– Как мы выглядели в последней телепередаче? – спросил Ричардс.

– Ужасно! Но еще ужаснее то, что мы сидим здесь всемером и никому ничего не приходит в голову! – Мильтон вздохнул. – Семь лучших умов, призванных властью и законом для разрешения этого дела. И все, что мы можем, – это пить виски. Ни у кого нет ни одной идеи.

– Думаю, у Ревсона идеи есть, – заметил Хендрикс. Он выудил из носка клочок бумаги и передал его Хагенбаху. – Это для вас.

Хагенбах развернул записку, выругался и крикнул оператору:

– Мой декодер, быстро!

Он снова с головой ушел в работу и, вполне предсказуемо, обратился с расспросами к Хендриксу (у Ричардса он не стал бы спрашивать даже, который теперь час):

– Как там дела? Есть что-то, чего мы не знаем? Почему умер Хансен?

– Грубо говоря, из-за голода и жадности. Он схватил поднос с едой, прежде чем его успели предупредить, как определять плохие подносы.

– Бедняга всегда отличался прожорливостью, – вздохнул Мильтон. – Видимо, у него были какие-то неполадки с обменом веществ. О мертвых принято говорить только хорошее, однако я часто намекал Хансену, что он роет себе могилу собственными зубами. Так и вышло.

– Значит, Ревсон не виноват?

– Никто вообще не виноват. Хуже другое. Ревсон под подозрением. Брэнсон, как нам известно, очень умен, и он уверен, что на мосту работает агент ФБР. Почти настолько же он уверен, что это Ревсон. Думаю, этот человек руководствуется инстинктом. Ему нечего предъявить Ревсону.

– Который тоже очень умен. – Хагенбах помолчал, потом остро взглянул на Хендрикса. – Если бы Брэнсон подозревал Ревсона, разве он позволил бы ему приблизиться к вам, зная, что вы отправляетесь на берег?

– Ревсон ко мне не подходил. Записку мне передал генерал Картленд. Он получил ее от Ревсона.

– Значит, Картленд в курсе?

– Он все знает. Ревсон собирается передать ему пистолет с отравленными пулями. Никогда не думал, что наш начальник штаба столь кровожаден. Ему не терпится пустить оружие в дело.

В разговор вступил Картер:

– Вы же знаете, что во время Второй мировой войны Картленд был прославленным командиром танка. Так неужели после всех тех относительно приличных немцев и итальянцев, которых ему пришлось тогда убить, он станет сейчас волноваться из-за устранения нескольких настоящих ублюдков?

– Кто знает? Как бы то ни было, я зашел в тамошний туалет – ужасный, хочу я вам сказать, – и сунул записку в носок. Я опасался, что нас с вице-президентом обыщут перед тем, как мы покинем мост. Но этого не произошло. Ревсон прав. Брэнсон слишком самоуверен, и ему недостает чувства опасности.

Ревсон и О’Хара смотрели вслед уходившему Ван Эффену. Ревсон отошел на несколько шагов от машины и подал доктору знак следовать за ним.

– Ну и проверочку устроил вам наш добросовестный приятель! Наверное, ему пришлось не по вкусу ваше замечание, что вы надеетесь когда-нибудь увидеть его своим пациентом.

О’Хара посмотрел на темное грозовое небо. Тучи были уже почти над головой. Подул свежий ветер, и на волнах залива появились белые гребешки.

– Похоже, ночь выдастся бурная. По-моему, нам будет гораздо уютнее в машине. У меня там есть превосходное виски и замечательное бренди, предназначенные, как вы понимаете, исключительно для приведения в чувство больных и страждущих.

– Вы здорово преуспеете в своей профессии, доктор! Больной и страждущий – это в точности описание моих симптомов. Но я бы предпочел, чтобы мне оказали помощь прямо здесь.

– Почему?

Ревсон с жалостью посмотрел на собеседника:

– Вам повезло, что я здесь, иначе вы бы стали главным подозреваемым. Разве вам не приходило в голову, что во время тщательного обыска вашей машины Брэнсон мог поставить жучок? Вы его ни за что не найдете, даже если неделю искать.

– Теперь и до меня дошло. Увы, медицинская профессия не требует столь изощренного ума.

– А джин у вас есть?

– Странный вопрос! Конечно есть.

– Это мне годится больше. Я говорил Брэнсону, что практически не пью и поэтому у меня нос как у гончей. Не хотелось бы, чтобы он застал меня со стаканом жидкости янтарного цвета в руках.

– Да, весьма, весьма изощренный ум!

О’Хара скрылся в машине и скоро вернулся с двумя стаканами. Тот, что с прозрачной бесцветной жидкостью, он протянул Ревсону:

– Ваше здоровье.

– Действительно. Подозреваю, что в ближайшие двадцать четыре часа оно будет в большом дефиците.

– Какое загадочное замечание!

– Простая телепатия. – Ревсон задумчиво посмотрел на стоявший неподалеку вертолет. – Хотелось бы знать, будет ли пилот – Джонсон, кажется, – спать сегодня в вертолете?

О’Хара шутливо поежился:

– А вы сами бывали когда-нибудь в вертолете?

– Как ни странно, нет.

– Я был несколько раз. Исключительно в связи с выполнением врачебного долга. Армейские вертолеты оснащены брезентовыми креслами с металлическим каркасом. По-моему, эти так называемые кресла ничуть не лучше, чем ложе из гвоздей.

– Верю. В таком случае пилот наверняка устроится на ночь в третьем автобусе, вместе со своими собратьями.

– Вы проявляете странный интерес к этому вертолету.

Ревсон осторожно огляделся. В пределах слышимости никого не было.

– В нем находится взрывное устройство для той взрывчатки наверху. Я намерен – заметьте, всего лишь намерен – вывести его из строя сегодня ночью.

О’Хара некоторое время помолчал, потом добродушно заметил:

– Думаю, придется дать вам еще лекарства. Для лечения того, что располагается у вас между ушами. Возле вертолета останется по меньшей мере один охранник. Вы прекрасно знаете, что всю ночь мост сияет огнями. Так что вы просто дематериализуетесь…

– О часовом я позабочусь. Свет выключат, когда мне это понадобится.

– Бред!

– Я уже отправил сообщение на берег.

– А я и не знал, что секретные агенты по совместительству волшебники. Вы что, достали из шляпы почтового голубя…

– Хендрикс отвез на берег мою записку, – объяснил Ревсон.

О’Хара уставился на него, потом предложил:

– Хотите еще выпить?

– Спасибо, но сегодня ночью мне нужен ясный ум.

– А я, пожалуй, выпью.

Доктор забрал оба стакана и вернулся с одним.

– Послушайте, у этого парнишки, Ковальски, глаза как у ястреба. Я и сам не совсем близорукий. Так вот, он с вас глаз не спускал, пока вице-президент и начальник полиции были здесь. Уверен, он выполнял приказ Брэнсона.

– Чей же еще? Но я и близко не подходил к Хендриксу. Свое послание я отдал Картленду, который передал его Хендриксу. Ковальски был слишком занят мной, чтобы думать о Картленде и Хендриксе.

– В какое время выключат свет?

– Я пока не знаю. Я подам сигнал.

– Значит, Картленд в курсе дела?

– Разумеется. Кстати, я обещал генералу пистолет с отравленными пулями. Не могли бы вы передать ему оружие?

– Найду какой-нибудь способ.

– Но наверное, нет никакого способа восстановить сломанную печать на ящике?

– Вы хотите сказать, на тот случай, если подозрительный мистер Брэнсон снова придет в мою машину? Такого способа нет. – О’Хара улыбнулся. – Однако совершенно случайно у меня в том ящике есть две запасные печати.

Ревсон улыбнулся в ответ:

– На это стоит посмотреть! Да, трудно все предвидеть. Итак, вы все еще на стороне закона и порядка? И все еще желаете увидеть Брэнсона в блестящих новеньких наручниках?

– Мое желание с каждым часом становится сильнее.

– Но его осуществление, возможно, потребует некоторого отступления от ваших этических принципов.

– К черту медицинскую этику!

Хагенбах с удовлетворением вытащил из своего декодера отпечатанную страницу. Он быстро просмотрел текст и удивленно приподнял бровь.

– Как по-вашему, – спросил он у Хендрикса, – Ревсон выглядел совершенно нормальным, когда вы уезжали?

– Кто может сказать, как должен выглядеть Ревсон?

– И то верно. Кажется, я не в состоянии разобраться с тем, что он тут понаписал.

– Не поделитесь с нами вашим маленьким секретом, Хагенбах? – ядовито спросил Ричардс.

– Он пишет: «Похоже, ночью будет отвратительная погода, и это нам на руку. Мне нужно, чтобы вы устроили фальшивые нефтяные пожары. Можно смешать нефть со старыми автомобильными покрышками. Один пожар – в юго-западном направлении от меня, скажем в парке Линкольна. Второй – в восточном направлении, скажем в Форт-Мейсоне, и пусть там разгорится посильнее. Начните с парка Линкольна в двадцать два ноль-ноль. В двадцать два ноль три, воспользовавшись при необходимости прибором ночного видения, примените лазерный луч, чтобы вывести из строя радиопеленгатор на крыше третьего автобуса. Дождитесь моего светового сигнала – SOS – и начинайте второй пожар. Через пятнадцать минут нужно вырубить свет на мосту и в северной части Сан-Франциско. Будет лучше, если к этому времени начнутся фейерверки по всему китайскому кварталу – как будто горит фабрика по производству пиротехники. Подводную лодку поставьте под мост к полуночи. Пожалуйста, подготовьте рацию, которая могла бы поместиться в донышко моего фотоаппарата. Настройте ее на одну частоту с вами и с подводной лодкой».

Наступило продолжительное молчание, во время которого Хагенбах, по вполне понятной причине, снова потянулся за бутылкой шотландского виски. Бутылка быстро опустела. Наконец Ричардс вынес свое суждение:

– Этот человек сумасшедший. Совершенно, совершенно сумасшедший.

Какое-то время никто не пытался возражать ему. Именно на Ричардсе, временно исполняющем обязанности руководителя страны, лежало бремя принятия решений. Но, кроме своего замечания о психической нестабильности Ревсона, вице-президент был не в настроении принимать какие-либо решения. Тогда Хагенбах взял дело в свои руки.

– Ревсон мыслит, вероятно, куда более здраво, чем любой из нас. У него блестящий ум, и он уже не раз доказал нам это. Просто у него не было времени вдаваться в детали. В конце концов, у кого-нибудь из вас есть идея получше? Позвольте уточнить вопрос: есть ли у кого-нибудь из вас хоть какая-нибудь идея?

Если у кого-то и была идея, то он ее успешно скрывал.

– Хендрикс, свяжитесь с заместителем мэра и с начальником пожарной службы. Пусть устроят эти пожары. А как насчет фейерверка?

Хендрикс улыбнулся:

– Фейерверки запрещены в Сан-Франциско с тысяча девятьсот шестого года[11]. Однако совершенно случайно мы знаем одну подпольную фабрику в китайском квартале, выпускающую все, что нужно для подобных развлечений. Ее владелец не откажется помочь полиции.

Ричардс покачал головой:

– Сумасшествие! Полное сумасшествие!

Глава 10

Далеко над морем вспыхнули первые слабые вспышки молнии, и оттуда донесся отдаленный раскат грома. Отдохнувшая, хотя и немного бледная Эйприл Уэнсди, стоявшая рядом с Ревсоном на середине моста, взглянула в мрачное темно-синее небо и сказала:

– Похоже, ночь сегодня будет еще та.

– Мне тоже так кажется, – согласился Ревсон и взял девушку за руку. – Вы боитесь грозы так же, как и всего остального на свете?

– Мне бы очень не хотелось оставаться на мосту во время бури.

– Этому мосту почти сорок лет. Вряд ли он рухнет сегодня ночью. – Он посмотрел вверх, откуда прилетели первые крупные капли дождя. – А вот мокнуть мне совсем не хочется. Пойдемте отсюда.

Они заняли свои места в головном автобусе: Эйприл – у окна, Ревсон – у прохода. Через несколько минут автобус был полон, а еще через полчаса большинство его обитателей дремали или даже спали. Над каждым креслом имелось индивидуальное освещение для чтения, но почти везде лампочки оказались очень слабыми или вообще не горели. Ничего не было видно, и делать было абсолютно нечего. День выдался долгим, утомительным и во многих смыслах убийственным для нервной системы. Поэтому сон стал не только желательным, но и неизбежным исходом. А монотонный звук дождя, барабанившего по крыше, обладал особым усыпляющим эффектом.

Да, дождь действительно барабанил, и это было неоспоримо. Он постепенно усиливался с тех самых пор, как пассажиры вошли в автобус, и сейчас превратился в ливень. Гроза приближалась, раскаты грома становились все яростнее. Однако ни дождь, ни гром, ни молнии не могли помешать Ковальски выполнять его долг. Он обещал Брэнсону всю ночь не спускать глаз с Ревсона и собирался сдержать слово. Каждые пятнадцать минут молодой человек заходил в автобус, бросал взгляд на Ревсона, перебрасывался несколькими словами с Бартлетом, сидевшим на страже рядом с местом водителя, и уходил. Во всем автобусе, кроме Ревсона, бодрствовал только один Бартлет, и главным образом из-за частых визитов Ковальски. Ревсон случайно подслушал, как Бартлет по телефону спрашивал, скоро ли его сменят, и получил ответ, что смена придет не раньше часа ночи. Ревсона это вполне устраивало.

В девять часов вечера, когда дождь стал особенно сильным, Ковальски пришел с очередной проверкой. Ревсон достал белую ручку и снял ее с предохранителя. Через полминуты Ковальски повернулся, собираясь уходить. Его нога уже коснулась нижней ступеньки, и тут он неожиданно споткнулся и тяжело рухнул лицом вниз на дорогу.

Бартлет первым бросился к товарищу. Ревсон последовал за ним.

– Что с ним такое случилось? – спросил он.

– Мне кажется, парень оступился. Дверь была открыта весь вечер, и ступеньки очень скользкие.

Оба внимательно осмотрели бесчувственного Ковальски. Лоб у него кровоточил – видимо, при падении голова приняла основной удар. Ревсон осторожно ощупал голову молодого человека. Иголка торчала прямо за правым ухом. Ревсон вытащил ее и спрятал в ладони.

– Может быть, сходить за доктором? – спросил он.

– Да, конечно. Похоже, без него не обойтись.

Ревсон побежал к «скорой помощи». При его приближении внутри машины загорелся свет. Ревсон забрал у О’Хары баллончик с аэрозолем и спрятал его в карман. Доктор схватил свою медицинскую сумку, и они поспешили к первому автобусу. К этому времени вокруг Ковальски, так и не пришедшего в сознание, столпилось изрядное количество журналистов, – видимо, их заставил проснуться врожденный инстинкт любопытства, свойственный людям их профессии.

– Всем отойти! – приказал доктор.

Журналисты сделали несколько шагов назад. О’Хара достал из медицинской сумки салфетку и начал промокать пострадавшему лоб. Открытая сумка стояла немного в стороне от него, в полутьме. Лил дождь, и все внимание людей сосредоточилось на Ковальски, так что Ревсон без особого труда извлек из сумки непромокаемый пакет и зашвырнул его под автобус. Судя по тихому стуку, пакет ударился о бордюрный камень. После этого Ревсон втиснулся между любопытствующими журналистами.

Наконец О’Хара выпрямился:

– Мне нужны двое добровольцев, чтобы отнести пострадавшего в «скорую помощь».

В желающих помочь недостатка не было. Ковальски уже подняли, когда подбежал Брэнсон.

– Ваш человек неудачно упал. Я хочу отнести его в свою машину и тщательно осмотреть.

– Он упал или его толкнули?

– Откуда мне знать, черт подери? Мы теряем драгоценное время, Брэнсон.

В разговор вступил Бартлет:

– Ковальски действительно упал, мистер Брэнсон. Он поскользнулся на верхней ступеньке и не удержался на ногах.

– Ты в этом уверен?

– Конечно уверен! – возмутился Бартлет. Он хотел сказать что-то еще, но его слова потонули в раскатах грома. Ему пришлось повторить: – Я был в полуметре от Ковальски и не смог его поддержать.

О’Хара не стал больше ждать. С помощью двух добровольцев он понес Ковальски в машину «скорой помощи». Брэнсон обвел глазами группу журналистов, стоявших у автобуса, и отыскал Ревсона:

– Где был в это время Ревсон?

– Ревсона поблизости не было. Он сидел на своем месте, через пять рядов от нас. Все остальные тоже сидели на своих местах. Господи, мистер Брэнсон, говорю же вам, это был несчастный случай!

– Получается, что так. – Одетый только в промокшие насквозь брюки и рубашку, Брэнсон вздрогнул от холода. – Господи, что за ночь!

Он поспешил к «скорой помощи». Когда он подошел, двое добровольцев, которые помогали доктору нести Ковальски, как раз спускались по ступенькам машины. Брэнсон вошел внутрь. О’Хара уже снял с пациента кожаную куртку, закатал его правый рукав выше локтя и собирался сделать ему подкожную инъекцию.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил Брэнсон.

О’Хара с раздражением обернулся:

– Какого черта вы здесь делаете? Я врач, это мое дело. Убирайтесь отсюда!

Его предложение не нашло отклика. Брэнсон взял со столика ампулу, из которой О’Хара только что наполнил шприц.

– Противостолбнячное? Но ведь парень расшиб голову!

Доктор вытащил иглу и прикрыл место укола антисептической марлей.

– Мне казалось, даже самые невежественные люди знают, что при открытых ранах необходимо первым делом ввести противостолбнячную сыворотку. Вы, видимо, никогда не видели столбняка.

Прослушав больного через стетоскоп и пощупав пульс, О’Хара велел Брэнсону:

– Вызовите «скорую помощь» из больницы!

Он закатал рукав Ковальски еще выше и принялся измерять давление.

Брэнсон отрезал:

– Нет.

Доктор ничего не отвечал, пока не закончил процедуру. Затем он повторил:

– Вызовите машину!

– Я не доверяю ни вам, ни вашим чертовым машинам!

О’Хара молча спрыгнул со ступенек и, шагая по воде, уровень которой на мосту поднялся уже до пятнадцати сантиметров, направился к первому автобусу. Вскоре он вернулся с двумя мужчинами, которые помогали ему нести пострадавшего.

– Это господа Графтон и Феррерс, уважаемые люди, известные журналисты. Их слова имеют большой вес. Их честное слово – тоже.

Впервые со времени своего появления на этом мосту Брэнсон испытал легкую тревогу.

– Что, черт возьми, это должно означать?

Доктор проигнорировал его слова и обратился к журналистам:

– Ковальски получил сильное сотрясение мозга, возможно, даже черепно-мозговую травму. Последнее нельзя утверждать с уверенностью, пока не будет сделан рентген. У молодого человека учащенное поверхностное дыхание, слабый нитевидный пульс и очень низкое давление. Все это может свидетельствовать о мозговом кровотечении. Я хочу, чтобы вы, джентльмены, засвидетельствовали тот факт, что Брэнсон отказывается вызвать для пострадавшего машину «скорой помощи». Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали, что в случае смерти Ковальски всю вину следует возложить на Брэнсона, и только на Брэнсона. Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали: Брэнсон полностью осознает, что в случае смерти Ковальски ему может быть предъявлено то же обвинение, которое он совсем недавно выдвигал против неизвестного лица, – обвинение в убийстве.

– Я готов засвидетельствовать то, что вы сказали, – сказал Графтон.

– Я тоже, – отозвался Феррерс.

О’Хара с презрением посмотрел на Брэнсона:

– Не вы ли совсем недавно говорили, что за всю вашу жизнь из-за вас не погиб ни один человек?

– Откуда мне знать, – возразил Брэнсон, – что, отправив Ковальски на берег, я не отдам его в руки полиции?

– Вы утратили хватку, Брэнсон, – все с тем же презрением в голосе заметил доктор. Они с Ревсоном заранее подробно обсудили, как оказать на Брэнсона психологическое воздействие. – Пока у вас в руках президент, король и принц, кому придет в голову использовать обычного преступника в качестве противовеса?

Брэнсон задумался. Было трудно понять, что на него подействовало: угрозы или искреннее опасение за жизнь Ковальски.

– Пусть один из вас пойдет к Крайслеру и скажет, что я велел вызвать машину. Я с вас глаз не спущу, пока пострадавшего не перенесут во вторую машину «скорой помощи».

– Как вам будет угодно, – сухо ответил О’Хара. – Джентльмены?

– Рады были помочь.

Журналисты ушли. Доктор принялся укрывать пациента одеялами.

– Для чего вы это делаете? – подозрительно осведомился Брэнсон.

– Храни меня Господь от невежд! Ваш друг сейчас в шоковом состоянии. Первое, что полагается делать в подобных случаях, – это держать больного в тепле.

В этот момент прямо над мостом раздался оглушительный удар грома, такой сильный, что всем заложило уши. Его отголоски продолжались еще несколько долгих секунд.

– Знаете что, Брэнсон? – спросил О’Хара, задумчиво посмотрев на незваного гостя. – Мне кажется, что это прозвучало как трубный глас с небес.

Он налил себе виски и добавил немного дистиллированной воды.

– Я бы тоже выпил, – сказал Брэнсон.

– Наливайте, – разрешил О’Хара.

Из относительного комфорта головного автобуса – относительного потому, что одежда Ревсона промокла до такой степени, словно он свалился в залив Золотые Ворота, – он наблюдал за тем, как вторая машина «скорой помощи» увозит носилки с Ковальски в больницу. Насколько это было возможно для медленно замерзающего человека, Ревсон чувствовал удовлетворение. Главная задача всей этой суматохи с Ковальски была выполнена: он получил в свое распоряжение шнур, контейнеры для записок, фонарик и баллончик с аэрозолем. Первые три предмета пока оставались под автобусом, четвертый уютно устроился у Ревсона в кармане. А то обстоятельство, что все это удалось проделать за счет Ковальски, самого прыткого и подозрительного из всех людей Брэнсона, стало дополнительным плюсом. Подумав об аэрозоле, Ревсон легонько толкнул локтем Эйприл. Поскольку журналисты все еще оживленно обсуждали последнее происшествие, он не счел нужным особенно понижать голос.

– Слушайте внимательно, но не повторяйте мои слова, какими бы глупыми они вам ни показались. Скажите, молодые девушки с повышенной, э-э, чувствительностью могут носить в сумке маленький баллончик с освежителем воздуха?

Зеленые глаза удивленно мигнули, но другой видимой реакции не последовало.

– В определенных обстоятельствах, наверное, могут.

Ревсон положил баллончик между собой и девушкой.

– В таком случае уберите это, пожалуйста, в свою сумку. Аэрозоль называется «Сандаловое дерево», но я не стал бы его нюхать.

– Я прекрасно знаю, что там. – Баллончик исчез из виду. – Как я понимаю, вам не важно, найдут ли у меня эту вещицу. Однако если люди Брэнсона воспользуются тисками…

– Не воспользуются. Они уже обыскали вашу сумку, и тот, кто вас обыскивал, наверняка не запомнил, что в ней было, ведь ему пришлось переворошить несколько сумок подряд. За вами никто не следит: главный подозреваемый у них я.

К десяти часам вечера в автобус вернулись тишина и сон. Ливень пошел на убыль, теперь это был просто сильный дождь, но молнии сверкали и гром грохотал с неослабевающим энтузиазмом. Ревсон повернулся и посмотрел на юго-запад. В направлении парка Линкольна не было заметно никакой необычной активности. Это заставило Ревсона задуматься о том, правильно ли поняли на берегу его сообщение, не проигнорировали ли его вообще. Оба предположения он счел маловероятными. Скорее всего, из-за дождя оказалось трудно разжечь огонь.

В семь минут одиннадцатого на юго-западе показалось яркое красное пятно. Ревсон заметил его одним из первых на мосту, но благоразумно не стал привлекать к нему внимание своих коллег. Через полминуты темные языки пламени взметнулись метров на пятнадцать вверх.

Наконец необычное явление было замечено Бартлетом, и он прореагировал довольно бурно: встал в открытых дверях и закричал:

– Господи, вы только посмотрите на это!

Почти все в автобусе немедленно проснулись и стали смотреть, хотя увидели немногое. По окнам все еще текли потоки дождевой воды, и стекла сильно запотели. Как стайка леммингов, одержимых стремлением совершить самоубийство в воде, журналисты просочились через двери наружу. Отсюда видно было гораздо лучше, и посмотреть действительно было на что. Теперь пламя взметнулось уже на высоту в тридцать метров и усиливалось с каждой секундой, увенчиваясь клубами нефтяного дыма. Все в том же леммингоподобном настроении, совершенно не обращая внимания на дождь, репортеры принялись бегать по мосту в поисках самой удобной точки для наблюдения. Обитатели двух других автобусов сделали то же самое. Ничто не привлекает толпу больше, чем зрелище ужасного бедствия.

Ревсон, покинувший автобус одним из первых, не спешил присоединиться к остальным. Он неторопливо обошел автобус спереди, сделал еще несколько шагов и достал свой пакет. Никто не обратил бы на него внимания, даже если бы заметил его за громадой автобуса: все продолжали бегать и смотреть в противоположном направлении. Достав из пакета фонарик, Ревсон направил его вправо под углом в сорок пять градусов и подал сигнал SOS, причем только один раз. Затем спрятал фонарик в карман и неторопливо двинулся к противоположной стороне моста, время от времени оглядываясь через левое плечо. На полпути он заметил одинокую ракету, взметнувшуюся в юго-восточном направлении.

Ревсон подошел к заградительному барьеру и остановился около О’Хары, который стоял в стороне от других.

– Вы могли бы стать настоящим поджигателем, – заметил доктор.

– Ну, это только вступление. Подождем, пока вы увидите второй пожар, не говоря уже о фейерверке. Сущая пиромания, вот что это такое. Давайте понаблюдаем за передней частью третьего автобуса.

Они стали наблюдать. Прошла целая минута, но ничего не произошло.

– Хм! Вас это не беспокоит? – спросил О’Хара.

– Вовсе нет. Небольшое опоздание, только и всего. Не успеете и мигнуть.

И действительно, не успел доктор мигнуть, как увидел ослепительно-белую вспышку, длившуюся всего какие-то миллисекунды.

– Вы тоже видели? – спросил О’Хара.

– Видел. Все произошло быстрее, чем я думал.

– Значит, с радиопеленгатором покончено?

– Несомненно.

– Могли ли сидящие в автобусе что-нибудь слышать?

– Вопрос сугубо академический. В автобусе никого нет. Все на мосту. Однако в задней части президентского автобуса явно что-то происходит. Ставлю доллар против пенни, что это Брэнсон задает кое-какие вопросы.

Брэнсон действительно задавал кое-какие вопросы. Сидя рядом с Крайслером, он напористо говорил в телефонную трубку:

– В таком случае выясните, причем немедленно.

– Попытаюсь, – устало ответил Хендрикс. – Я несу ответственность за множество разных вещей, но не могу отвечать за силы природы. Ну как вы не понимаете, что подобной грозы в городе не было уже много лет? Пожарные сообщают, что в городе произошло несколько возгораний, не хватает людей на их ликвидацию.

– Я жду ответа, Хендрикс!

– Я тоже. Ума не приложу, с чего вы взяли, что вам может повредить пожар в парке Линкольна. Конечно, он производит много дыма, но ветер сейчас западный, и дым относит в другую сторону. Вы напрасно паникуете, Брэнсон. Ждите доклада. – Хендрикс замолчал и продолжил спустя пару минут: – В районе парка стояли три цистерны с нефтепродуктами. У одной из них шланг касался земли, таким образом она оказалась заземлена. Очевидцы сообщают, что в цистерну ударила молния. Сейчас там работают две пожарные машины, огонь под контролем. Вы удовлетворены?

Брэнсон ничего не ответил и повесил трубку.

Огонь и в самом деле был под контролем. Выдержав требуемое для большей убедительности время, пожарные начали поливать из огнетушителей бочки с горящей нефтью. Пожар потушили через пятнадцать минут после его начала – или того момента, когда он был замечен. Зрители, столпившиеся у западного ограждения моста, начали неохотно расходиться. Все они были такими мокрыми, что казалось, сильнее вымокнуть просто невозможно. Никто не знал, что их ночные развлечения только начались.

Второй пожар начался к востоку от моста. Он занялся быстрее, чем предыдущий. Скоро огонь стал таким ярким и интенсивным, что по сравнению с ним освещение бетонных башен в деловой части Сан-Франциско можно было считать совсем блеклым. Брэнсон, который только что вернулся в свой автобус, бегом бросился обратно в президентский. В центре связи раздался звонок. Брэнсон схватил трубку. Его вызывал Хендрикс.

– Приятно хоть раз опередить вас. Спешу сообщить, что за этот пожар мы тоже не отвечаем. Вы сами подумайте, зачем нам устраивать пожар, если весь дым все равно унесет в другую сторону, к востоку от залива? Метеорологи говорят, что молнии бьют каждые три-четыре секунды. И не из облака в облако, как это часто происходит, а из облака в землю. Они утверждают, что по закону средних величин один разряд из двадцати приходится во что-нибудь воспламеняющееся. Я буду держать вас в курсе.

Впервые за все это время Хендрикс первым положил трубку. Брэнсон молча опустил свою. И впервые за все это время возле уголков его рта проступили желваки, выдававшие его напряжение.

Голубые языки пламени поднимались теперь на двести метров, то есть почти вровень с самыми высокими зданиями в городе. Огонь сопровождался густым едким дымом. В этом не было ничего удивительного: горели несколько сотен старых автопокрышек, облитых бензином. Рядом в полной готовности ждали команды шести громадных пожарных машин и множество машин с устройствами для пенообразования. На мосту самые нервные из газетчиков и фотографов вслух размышляли о том, перекинется ли огонь на город. Это было весьма маловероятно, потому что ветер дул в противоположном направлении. Мэр Моррисон стоял у восточного ограждения моста. Кулаки его были сжаты, по лицу текли слезы, и он безостановочно изрыгал проклятия.

– Хотел бы я знать, понимают ли король и принц иронию происходящего, – заметил О’Хара. – Ведь, в конце концов, горит их собственная нефть.

Ревсон не ответил, и доктор коснулся его руки.

– А вы не переусердствовали на этот раз, старина?

Когда О’Хара волновался, его британское образование давало о себе знать.

– В любом случае спички были не у меня. – Ревсон улыбнулся. – Не беспокойтесь, наши люди знают, что делают. Меня больше интересует фейерверк, который еще предстоит увидеть.

В центре связи президентского автобуса снова раздался звонок. Брэнсон взял трубку.

– Это Хендрикс. Горит большая цистерна на складе нефтепродуктов в Форт-Мейсоне.

На самом деле в Форт-Мейсоне не было склада нефтепродуктов, но Брэнсон был родом не из Сан-Франциско и даже не из Калифорнии и вряд ли мог знать об этом.

– Я только что говорил по радио с пожарным комиссаром, – продолжал Хендрикс. – Он утверждает, что все не так плохо, как кажется, и никакой опасности нет.

– А это что, черт вас возьми? – закричал Брэнсон, непробиваемая невозмутимость которого дала-таки трещину.

– Вы о чем?

Спокойствие Хендрикса только усилило тревогу Брэнсона.

– Фейерверк! И еще какой! Разве вы не видите?

– Нет, мне отсюда не видно. Подождите.

Хендрикс прошел к задней двери переговорного автобуса. Брэнсон не преувеличивал. Небо и в самом деле пестрело разноцветными огнями всех мыслимых цветов и форм. Букеты сверкающих звезд вылетали в северо-восточном направлении, кратчайшем до воды, так что всем этим звездам рано или поздно суждено было упасть в воды залива. Хендрикс вернулся к телефону:

– Судя по всему, фейерверк устроен в китайских кварталах, и ясно как день, что это не празднование китайского Нового года. Я вам перезвоню.

Ревсон сказал О’Харе:

– Снимите белый халат. Когда все погрузится во тьму, он будет очень заметен. – Он протянул доктору белую ручку. – Вы знаете, как ею пользоваться?

– Нужно отжать клип и нажать на кнопку сверху.

– Верно. Если кто-нибудь подойдет слишком близко – ну, тогда цельтесь в лицо. Не забудьте потом извлечь иглу.

– О горе мне и моей медицинской этике!

Брэнсон взял трубку:

– Да?

– Это в китайских кварталах. Молния ударила в фабрику по изготовлению пиротехники. Похоже, чертова гроза не хочет уходить. Бог знает, сколько еще пожаров будет у нас сегодня ночью.

Брэнсон вышел из автобуса и подошел к Ван Эффену, стоявшему у восточного ограждения моста. Помощник обернулся:

– Подобное не часто увидишь, мистер Брэнсон!

– Боюсь, у меня неподходящее настроение, чтобы наслаждаться этим зрелищем!

– Почему?

– У меня такое ощущение, что это представление устроено специально для нас.

– Но как оно может на нас отразиться? Здесь, на мосту, ничего не изменилось. Не забывайте, с нами президент и его гости.

– И тем не менее…

– И тем не менее ваши антенны шевелятся.

– Шевелятся? Они просто подпрыгивают! Не знаю, что еще случится в самое ближайшее время, однако уверен, это будет что-нибудь неприятное.

В этот момент мост Золотые Ворота и вся северная часть Сан-Франциско погрузились во тьму.

Несколько секунд на мосту стояла мертвая тишина. Темнота была неполной, но все же стало очень темно. Единственным источником света оказались автобусы – чтобы сберечь аккумуляторы, большая часть индивидуальных лампочек была выключена, а остальные горели очень тускло – и оранжево-красное зарево отдаленного пожара. Ван Эффен тихо произнес:

– С вашими антеннами, мистер Брэнсон, вы могли бы сделать целое состояние, если бы сдавали их внаем.

– Запустите наш генератор. Нужно зажечь прожектора на северной и южной башнях. Проследите, чтобы самоходные орудия были в боевой готовности. Поставьте у каждого из них по три человека с автоматами. Я иду на юг, вы – на север, проверим посты. После осмотра ответственность за оба поста ложится на вас. Я попытаюсь выяснить у этого негодяя Хендрикса, что произошло.

– Вы же не думаете, что они предпримут лобовую атаку?

– Откровенно говоря, я вообще не знаю, чего ожидать. Знаю только, что рисковать не стоит. Поторапливайтесь!

Брэнсон помчался к южной башне. Пробегая мимо третьего автобуса, он крикнул:

– Крайслер! Запускай генератор. Быстрее, бога ради!

Генератор запустили еще до того, как Брэнсон и Ван Эффен достигли оборонительных позиций. На обеих башнях загорелись мощные прожекторы. В результате середина моста погрузилась в еще более глубокую тьму. Приготовили самоходные орудия, возле них выставили автоматчиков. Ван Эффен остался на северном рубеже, Брэнсон бегом вернулся в президентский автобус. Однако оба они, и Брэнсон, и Ван Эффен, сосредоточили свои усилия не на тех вещах и не в том направлении. Им следовало заняться Ревсоном.

Ревсон сидел на корточках в носовой части первого вертолета. Фонарик в его руках был отрегулирован так, что испускал световой лучик не толще булавочного отверстия. Ревсон без труда нашел интересующее его устройство: оно находилось между сиденьем пилота и соседним креслом.

С помощью отвертки из своего перочинного ножа он уже успел открутить четыре винта, крепивших верхнюю крышку, и снял ее. Устройство оказалось довольно простым. С внешней стороны прибора находился вертикальный рычажок, поднятый в крайнее верхнее положение. Если на этот рычажок нажимали, он опускал медный контакт между двух подпружиненных внутренних разъемов, замыкая цепь. Два одинаковых проводка вели от этих разъемов к двум зажимам-«крокодильчикам», которые были прикреплены к клеммам двух никель-кадмиевых батарей, соединенных последовательно. Напряжение в цепи составляло не более трех вольт – на первый взгляд недостаточно для того, чтобы активировать радиотриггер. Но Ревсон ни на минуту не усомнился, что у Брэнсона все просчитано и проверено.

Он не стал ничего перерезать или отсоединять. Он только снял «крокодильчики» с клемм, вытащил батареи, оторвал проводок, соединяющий их, и сунул обе батареи в карманы своего пиджака. Если бы он отсоединил или перерезал что-нибудь, Брэнсон нашел бы способ все починить. Но Ревсон готов был биться об заклад, что у Брэнсона нет с собой запасных батарей. Да и кому могло прийти в голову, что они понадобятся? Ревсон начал привинчивать на место крышку.

Судя по голосу, Хендрикс был очень сердит и одновременно близок к отчаянию.

– Вы думаете, Брэнсон, я кто? Чертов волшебник? Стоит мне щелкнуть пальцами – и готово, выключен свет во всей северной части города? Я уже говорил вам и могу снова повторить: вышли из строя два главных трансформатора. Пока не знаю, что именно там случилось, но не нужно быть гением, чтобы понять: наш старый приятель в небесах не теряет времени даром. Чего вы ждете от нас – что мы пошлем против вас танковый батальон? Мы знаем, у вас есть пушки и прожектора, а также бесценные заложники. Разве мы идиоты? Я начинаю думать, что это вы идиот. Мне кажется, вы утратили хватку. Я вам перезвоню.

Он повесил трубку.

Брэнсон сделал то же самое, едва не расколошматив телефонный аппарат. Уже второй раз за короткий промежуток времени он слышал о том, что утратил хватку. Его губы крепко сжались. Он не собирался прислушиваться к этому мнению и уж тем более расстраиваться из-за него. Поэтому Брэнсон просто сел поудобнее.

Ревсон тихо закрыл дверцу вертолета и легко спрыгнул на землю. В нескольких шагах от себя он увидел силуэт доктора на фоне медленно угасавшего пожара. Ревсон вполголоса окликнул его, и О’Хара подошел.

– Давайте пройдем к западной стороне моста, – предложил Ревсон. – Ну что, не удалось пострелять?

– Никто даже не смотрел в эту сторону и уж тем более не подходил. Да если бы и смотрели, сомневаюсь, чтобы что-нибудь разглядели. Если долго глядеть на этот пожар и фейерверк, а потом обернуться на мост, то покажется, что здесь абсолютно темно. Вам ведь известен этот эффект зрения. – Доктор протянул Ревсону белую ручку. – Заберите вашу игрушку, пока моя нравственность не пострадала.

– А вы можете забрать фонарик. Предлагаю вернуться в вашу машину. Надо бы достать пистолет и передать его генералу Картленду. Лучше, если это сделаете вы. Не хочу, чтобы меня видели вместе с ним. Попросите генерала не применять оружие, пока я не подам ему знак. Вы видели когда-нибудь такую штуку?

Ревсон вынул из кармана батарею и протянул ее О’Харе. Тот поднес ее ближе к глазам, чтобы рассмотреть в темноте.

– Это что-то вроде батарейки?

– Да. Их было две, и вторая тоже у меня. Они использовались как источник электропитания во взрывном устройстве.

– И вы не оставили никаких следов своего пребывания в вертолете?

– Никаких.

– Что ж, подойдем поближе к ограждению.

Закинув батареи в воду, они прошли в машину «скорой помощи». Доктор пропустил Ревсона вперед, вошел сам и закрыл за собой дверь.

– Придется воспользоваться фонариком. Яркий свет в окнах машины может привлечь пристальное внимание. Пусть лучше думают, что мы вместе со всеми наслаждаемся фейерверком.

Ему потребовалось меньше двух минут, чтобы взломать печать на ящике, вынуть оттуда кардиологическое оборудование, открыть потайное отделение, проделав для этого ряд хитрых манипуляций, достать пневматический пистолет с отравленными пулями, вернуть оборудование на место, закрыть и вновь запечатать ящик. Спрятав оружие во внутренний карман пиджака, доктор пожаловался:

– Кажется, у меня снова возникают этические проблемы.

Хендрикс сообщил по телефону:

– Выяснилось, что дело было не в трансформаторах. В городской электросети сегодня произошло столько обрывов и коротких замыканий, что перегруженные генераторы просто накрылись.

– Сколько это еще будет продолжаться?

– Несколько минут, не больше.

Как обычно, генерал Картленд в одиночестве стоял у восточного ограждения моста. Обернувшись, он увидел О’Хару, который тихо произнес:

– На пару слов, генерал, если позволите.

Через пять минут в северной части Сан-Франциско и на мосту Золотые Ворота снова засияли огни. Брэнсон покинул президентский автобус и направился к Ван Эффену.

– Вы все еще думаете, что я мог бы заработать состояние своими антеннами? – спросил он с улыбкой.

Но Ван Эффен не стал улыбаться в ответ:

– Сделайте мне одолжение, пошевелите ими еще немного.

– Уж не хотите ли сказать, что ваши антенны тоже заработали?

– Если и нет, то лишь потому, что надеются на вас.

Погасли последние огни фейерверка, зарево пожара в Форт-Мейсоне стало совсем тусклым, гроза почти прекратилась, но дождь продолжал идти без передышки. Если бы в эту ночь в Сан-Франциско и в самом деле были пожары, дождь их погасил бы. Теперь, когда ночные развлечения остались позади, все внезапно почувствовали, что продрогли. Не сговариваясь, люди начали возвращаться в автобусы.

Когда Эйприл Уэнсди вошла в автобус, Ревсон сидел у окна. Она немного поколебалась и села рядом с ним.

– Зачем вы заняли мое место? Мне казалось, что обычно даме уступают место у окна.

– Наверное, для того, чтобы ночью она не выпала в проход? Разве вы не знаете, что наступил золотой век женского равноправия? Но конечно, причина у меня другая. Как вы считаете, смогу ли я выйти в проход, не потревожив вас при этом?

– Глупый вопрос!

– Так да или нет?

– Вы же понимаете, что нет.

– Будете ли вы готовы поклясться – разумеется, если забыть о тисках, – что я ни разу не побеспокоил вас в течение ночи?

– А вы собираетесь меня беспокоить?

– Да. Так как?

Эйприл улыбнулась:

– Мне кажется, я уже доказала, что умею лгать не хуже других.

– Вы не только прекрасны, но еще и талантливы.

– Спасибо. Куда вы собираетесь идти?

– Вы действительно хотите знать? Лучше не надо. Подумайте о тисках, о дыбе, о колесовании…

– Но начальник полиции Хендрикс сказал, что Брэнсон никогда не применяет насилие в отношении женщин.

– Речь шла о прежнем Брэнсоне. Сейчас он стал нервным, потерял спокойствие. Не исключено, что он окажется в таком положении, когда ему придется забыть о своих принципах.

Девушка вздрогнула, и виной тому было вовсе не то, что ее тонкое шелковое платье промокло насквозь.

– Лучше мне ничего не знать. Когда вы…

– Около полуночи.

– До тех пор я и глаз не сомкну.

– Прекрасно! Разбудите меня, пожалуйста, без пяти двенадцать.

Ревсон поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

За пять минут до полуночи в автобусе царила тишина. Несмотря на холод и неудобство, все спали уже примерно с час. Заснула и Эйприл Уэнсди. Сама того не сознавая, она положила голову на плечо Ревсона и прижалась к нему, чтобы согреться. У двери дежурил все тот же Бартлет. Лишенный визитов Ковальски, которые заставляли его постоянно быть начеку, он скорее спал, чем бодрствовал: его голова свесилась на грудь, и лишь изредка, через большие промежутки времени, он вскидывал голову. Один только Ревсон, сидевший с закрытыми глазами, был бдителен, как кот на ночной охоте. Он легонько толкнул девушку локтем и что-то прошептал ей на ухо. Эйприл проснулась и недоуменно посмотрела на него.

– Мне пора идти, – тихо сказал Ревсон.

В автобусе было почти совсем темно, свет исходил только от тусклой лампочки над сиденьем водителя и от фонарей на мосту.

– Дайте мне баллончик с аэрозолем.

– Что? – Внезапно Эйприл окончательно проснулась, сверкнули белки глаз, казавшихся в темноте особенно большими. – Да, конечно.

Она сунула руку под сиденье и достала из сумки баллончик. Ревсон положил его в левый внутренний карман.

– Как долго вы будете отсутствовать?

– Если повезет, минут двадцать. Может быть, полчаса. Я вернусь.

Эйприл легонько поцеловала его в щеку:

– Будьте осторожны!

Ревсон никак не отреагировал на этот в высшей степени бесполезный совет.

– Выйдите в проход. Как можно тише.

Он прошел мимо девушки и двинулся вперед, держа наготове белую ручку. Бартлет спал, свесив голову на грудь. Ревсон нажал на кнопку, выстрелив с расстояния примерно в один метр, и иголка вонзилась часовому за левое ухо. Ревсон осторожно откинул его назад, так чтобы голова лежала на спинке кресла. Этот препарат не только вызывал потерю сознания, но и оказывал временный парализующий эффект, поэтому Бартлету вряд ли грозило соскользнуть вниз. Эйприл наблюдала за происходящим внешне бесстрастно, но время от времени облизывала сухие губы, что выдавало ее волнение.

Ревсон знал, что по мосту ходит патрульный (он несколько раз видел этого человека) и что о нем нужно «позаботиться». Он осторожно выглянул через открытую дверь водителя. Действительно, с южной стороны в нескольких шагах от автобуса проходил мужчина с автоматом на плече. Ревсону показалось, что это Джонсон, пилот вертолета, но до конца он не был уверен. Выключив свет у сиденья водителя, он остался на прежнем месте, держа наготове баллончик с аэрозолем, однако в последний момент передумал и вместо него вытащил ручку. Дело в том, что человек, приходивший в себя после воздействия иглы, неизменно просыпался в неплохом самочувствии и ему обычно казалось, что он всего лишь на минутку заснул. А после воздействия газа, насколько Ревсон мог судить по приобретенному вчерашним утром опыту, человека мучила тошнота и ощущение жестокого похмелья, и у него не оставалось сомнения, что его вырубили тем или иным способом. Только этого и не хватало, чтобы Джонсон сообщил обо всем Брэнсону.

В нужный момент Ревсон нажал на кнопку авторучки и тут же выпрыгнул из машины, чтобы подхватить Джонсона, прежде чем тот упадет на дорогу, – не столько из гуманных соображений, сколько из опасения, что карабин, стукнувшись об асфальт, издаст металлический звук. Он осторожно удалил иголку со лба патрульного, а затем, стараясь не шуметь, втащил его в автобус и втиснул перед сиденьем водителя в очень неудобной позе. Джонсон был не в том состоянии, чтобы чувствовать дискомфорт, а Ревсон не хотел рисковать, на случай если кто-нибудь из журналистов неожиданно проснется – хотя это казалось маловероятным – и обнаружит в проходе незнакомого человека, лежащего без чувств.

Эйприл Уэнсди снова начала облизывать губы.

Ревсон вышел из автобуса через левую переднюю дверь. Благодаря ярким фонарям на мосту было светло почти как днем. Он не сомневался, что за его деятельностью внимательно наблюдают с северного и южного берегов в мощные приборы ночного видения, но его это нисколько не заботило. Главное, он был надежно закрыт от двух других автобусов, хотя Ревсону не верилось, что там еще имеются желающие наблюдать за чем-либо или даже просто не спящие. Вопреки его мнению, Ван Эффен и Крайслер тихо беседовали в третьем автобусе, но со своих мест они не могли видеть Ревсона.

Он перешагнул через заградительный барьер, склонился над перилами и посмотрел вниз. Там царила непроглядная мгла. Ничего не было видно, и Ревсону оставалось лишь надеяться, что подлодка уже там.

Вернувшись на мост, он достал из-под автобуса пакет, в котором лежали рыболовный шнур и небольшой утяжеленный контейнер – утяжеленный для того, чтобы при наличии довольно сильного ветра шнур опустился строго вертикально вниз.

Ревсон срезал с конца шнура крючки и блесны и привязал к нему контейнер, перекинул его через перила и начал потихоньку разматывать шнур, намотанный на квадратную деревянную рамку. Примерно через тридцать секунд он остановился, зажал шнур между пальцами и стал ждать подергивания снизу. Но его не было. Он отмотал еще три метра. По-прежнему никакого ответа. А что, если подводная лодка еще не подошла или капитан не смог удерживать ее на одном месте из-за сильных подводных течений? Но ведь адмирал Ньюсон говорил, что знает человека, который сумеет это сделать. Не похоже, чтобы адмирал ошибался, с его-то репутацией! Ревсон отмотал еще три метра и с облегчением вздохнул, почувствовав два резких рывка снизу.

Через двадцать секунд снизу снова дважды дернули за шнур, и Ревсон начал сматывать его со всей возможной скоростью. Почувствовав, что до конца остается всего несколько метров, он перегнулся через перила и стал очень медленно вытягивать груз. Ему не хотелось, чтобы радиопередатчик ударился о стальную махину моста. Наконец у него в руках оказался водонепроницаемый пакет, горловина которого была крепко обвязана шнуром. Ревсон вернулся к автобусу, чтобы проверить свой улов. Он перерезал шнур ножом и заглянул внутрь пакета. Там была маленькая поблескивающая транзисторная рация.

– Странное время для рыбалки, Ревсон! – раздался позади него голос Ван Эффена.

Секунду, не более, Ревсон оставался неподвижным. Он держал пакет на уровне груди, и его рука украдкой скользнула в левый внутренний карман.

– Я бы с удовольствием посмотрел, что за рыбку ловят ночью в заливе Золотые Ворота. Медленно и спокойно повернитесь ко мне, Ревсон. Я человек нервный, а вы знаете, как это отражается на пальцах, лежащих на спусковом крючке.

Ревсон повернулся, медленно и спокойно, как человек, которому все известно о нервных пальцах, лежащих на спусковом крючке. Баллончик с аэрозолем уже находился внутри пакета.

– Ну что ж, это не могло долго продолжаться, – смиренно произнес Ревсон.

– Значит, Брэнсон был прав относительно вас.

Ван Эффен, чье круглое лицо было, как всегда, бесстрастно, стоял в полутора-двух метрах от Ревсона. Обеими руками он держал автомат, держал вроде бы небрежно, но его указательный палец покоился на спусковом крючке. Ревсон стал бы мертвецом, не успев покрыть и половины разделяющего их расстояния. Однако Ван Эффен явно не ожидал сопротивления.

– Давайте посмотрим, что там у вас. Только медленно и спокойно, медленно и спокойно.

Ревсон медленно и спокойно вытащил из пакета баллончик, который был настолько мал, что почти полностью помещался в его ладони. Он знал, что давление в баллончике в три раза больше обычного и что действует он с трех метров. Во всяком случае, так говорил ему О’Хара, а Ревсон был склонен доверять доктору.

Ван Эффен направил дуло автомата прямо на Ревсона:

– Дайте мне посмотреть.

– Медленно и спокойно?

– Медленно и спокойно.

Ревсон неторопливо протянул к нему руку. Лицо Ван Эффена оказалось всего в метре от баллончика, и Ревсон нажал на кнопку. Он тут же ловко перебросил баллончик в другую руку и подхватил автомат Ван Эффена, стараясь избежать характерного металлического лязга. Ван Эффен рухнул к его ногам. Ревсон относился к Ван Эффену с некоторым уважением, как к человеку и профессионалу, но в его сфере деятельности сожалениям не было места. Сунув баллончик в карман, он достал рацию и щелкнул выключателем:

– Говорит Ревсон.

– Хагенбах слушает.

Ревсон убавил громкость.

– Это закрытая частота? Нас могут подслушать?

– Нет.

– Спасибо за рацию. У меня тут возникла проблема. Надо кое от кого избавиться. Ван Эффен поймал меня, но я не растерялся. Воспользовался баллончиком. Этот человек опознал меня, его нельзя оставлять на мосту. Я мог бы сбросить его в воду, но мне не хочется этого делать. Он не заслужил подобного обращения. Пожалуй, он может даже стать свидетелем. Могу ли я поговорить с капитаном подводной лодки?

Раздался новый голос:

– Капитан Пирсон слушает.

– Приветствую вас, капитан, и благодарю за рацию. Вы слышали, что я говорил мистеру Хагенбаху?

– Да.

– Вы готовы принять на борт пассажира, находящегося в бессознательном состоянии?

– Сделаем все возможное.

– У вас на борту не найдется веревки, достаточно легкой, чтобы я мог поднять ее наверх, но достаточно прочной, чтобы выдержать вес человека? Мне понадобится примерно сто пятьдесят метров.

– Боюсь, что нет. Но постойте, сейчас проверю. – После непродолжительного молчания голос капитана зазвучал снова: – У нас есть три бухты троса по тридцать морских саженей каждая. Если их связать, получится около ста шестидесяти метров.

– Великолепно. Я посылаю вниз свой шнур. Подождите минутку. Мне надо привязать к нему какой-нибудь груз.

Ревсон повесил рацию на шею, чтобы освободить руки, и его взгляд тут же упал на автомат Ван Эффена. Он прикрепил шнур к спусковой скобе и начал быстро спускать его, сказав по рации:

– Шнур пошел вниз. Он утяжелен автоматом Ван Эффена – привязан к спусковой скобе. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь случайно выстрелил в себя.

– Военные моряки привыкли иметь дело с оружием, мистер Ревсон.

– Я не хотел никого обидеть, капитан. Получив веревку, я пропущу ее через перила и обвяжу Ван Эффена. Двойной беседочный вокруг бедер, один виток вокруг талии, а руки свяжу за спиной, чтобы веревка не соскользнула через плечи.

– У нас на флоте есть вакантные места для находчивых молодых людей вроде вас.

– Боюсь, что не пройду по возрасту. Когда я все подготовлю, не могут ли двое-трое ваших людей потравить конец веревки, чтобы опустить Ван Эффена через перила? Один я даже и пытаться не стану делать это – как я сказал, возраст уже не тот.

– Вы не поверите, насколько модернизирован современный флот. Мы обычно используем лебедку.

– Я всего лишь сухопутная крыса, – извинился Ревсон.

– Мы получили ваш шнур с автоматом. Никто не пострадал. – И после короткой паузы: – Тяните!

Ревсон вытянул веревку наверх. Она была чуть толще бельевой, но Ревсон не сомневался, что капитан прислал то, что нужно. Он обвязал Ван Эффена способом, который описал Пирсону, и подтащил бесчувственное тело к краю моста.

– Готовы принять нагрузку? – спросил он по рации.

– Готовы.

Ревсон перекинул Ван Эффена через перила. На мгновение тело зависло, раскачиваясь в воздухе, затем пошло вниз и исчезло во тьме. Очень скоро веревка на перилах ослабла, и из радиопередатчика послышался голос капитана:

– Он у нас.

– Целый и невредимый?

– Целый и невредимый. Это все на сегодня?

– Да. Благодарю за сотрудничество.

Ревсон вдруг представил, какова будет реакция Ван Эффена, когда тот очнется на подводной лодке. Он снова заговорил по рации:

– Мистер Хагенбах?

– Слушаю.

– Вы все слышали?

– Да. Неплохая работа.

Хагенбах не имел привычки забрасывать своих подчиненных поздравлениями.

– Мне повезло. Взрывное устройство выведено из строя, и надолго.

– Хорошо. Очень хорошо. – Подобная похвала из уст Хагенбаха была эквивалентна почестям, которые римляне воздавали военачальникам, завоевавшим во славу Рима вторую или третью страну подряд. – Мэр Моррисон будет очень доволен, когда узнает.

– Когда еще он это узнает! Полагаю, через пару часов нужно опять выключить свет на мосту и произвести высадку на восточной стороне южной башни. Вы подготовили людей?

– Лично отбирал.

– Не забудьте напомнить им, чтобы сразу же удалили детонаторы из взрывчатки. Просто из предосторожности, вы понимаете.

– Ха! – еле слышно выдохнул Хагенбах. – Ну конечно.

– И еще одно. Прежде чем отключить свет, направьте лазер на прожектор, который освещает южную башню моста.

– Все сделаем, мой мальчик, все сделаем.

– Пожалуйста, не пытайтесь связаться со мной. Сигнал вызова может поступить в самый неподходящий момент, например, когда я буду разговаривать с Брэнсоном.

– Мы будем постоянно прослушивать твою частоту.

Хагенбах оглядел своих коллег. На его лице уже готова была появиться улыбка, но он сдержался и на этот раз. Директор ФБР по очереди взглянул на каждого из присутствующих, не особенно стараясь скрыть свое удовлетворение, и в конце концов сосредоточил свое внимание на вице-президенте:

– Вы, кажется, говорили, сэр, что он сумасшедший.

Ричардс принял это замечание совершенно спокойно:

– Вероятно, это некое божественное сумасшествие. То, что ему удалось вывести из строя взрывное устройство, – важный шаг вперед. Если бы об этом знал Моррисон!

– Такое впечатление, что изобретательность Ревсона беспредельна, – сказал Квори. – Это то, что называется «нужный человек в нужном месте и в нужное время». И все же пока не решена главная проблема – освобождение заложников.

Хагенбах откинулся на спинку стула:

– На вашем месте я бы не волновался. Ревсон что-нибудь придумает.

Глава 11

У Ревсона в голове вертелась только одна мысль: как хорошо было бы погрузиться на несколько часов в благословенный сон! Он вытащил Джонсона, уже начинавшего шевелиться, из его неудобной позиции перед сиденьем водителя и усадил на вторую ступеньку автобуса, прислонив спиной и головой к поручню. Еще пара минут – и парень придет в себя. Бартлет тоже беспокойно зашевелился во сне. Разным людям требуется разное время, чтобы прийти в себя после воздействия наркотических инъекций. Бартлет и Джонсон показывали примерно одинаковую реакцию.

Ревсон молча прошел к своему месту. Эйприл Уэнсди не спала. Она вышла в проход, дав Ревсону возможность занять место у окна, и снова села. Ревсон вернул девушке баллончик с аэрозолем, потом снял мокрый насквозь пиджак и бросил его на пол. Эйприл наклонилась и спрятала баллончик на дне своей сумки.

– Я уже не надеялась снова вас увидеть. Как все прошло?

– Довольно неплохо.

– Что случилось?

– Вы в самом деле хотите знать?

Она подумала и отрицательно покачала головой: ее по-прежнему не оставляли мысли о тисках для пальцев. Следующим вопросом было:

– Что это у вас висит на шее?

– О господи!

Задремавший было Ревсон тут же проснулся. На шее у него все еще болтался маленький транзисторный передатчик. Что за зрелище было бы для Брэнсона, если бы тот забрел в автобус! Ревсон снял рацию с шеи, отсоединил ремешок, достал свой фотоаппарат и поместил рацию в его нижнюю часть.

– Что это? – повторила Эйприл.

– Просто малюсенький фотоаппарат.

– Ничего подобного. Это рация.

– Называйте как хотите.

– Где вы ее достали? Ведь в автобусе недавно обшарили каждый уголок!

– Мне дал ее один друг. У меня везде есть друзья. Вот и вы сейчас, похоже, спасли мне жизнь. За это вас стоит поцеловать.

– Так в чем же дело?

Когда дошло до поцелуев, Эйприл оказалась вовсе не такой хрупкой, какой выглядела. Ревсон пробормотал:

– Это самая лучшая часть всего вечера. Или целого дня. Или даже всей жизни. Когда-нибудь мы уйдем с этого проклятого моста и тогда попробуем это повторить.

– А почему не сейчас?

– Ах ты, бесстыдница…

Вдруг он схватил ее за руку и кивком указал вперед. Там кто-то шевельнулся. Это был Джонсон, который с поразительной быстротой вскочил на ноги и огляделся. Ревсон догадывался о ходе его мыслей. Последним, что запомнил пилот, были ступеньки автобуса, и теперь он естественным образом предположил, что просто присел и задремал. Одно было уж точно: Джонсон никогда не признался бы Брэнсону, что заснул на посту. Он вошел в автобус и ткнул Бартлета прикладом автомата. Бартлет очнулся и удивленно посмотрел на него.

– Ты что, спишь? – спросил его Джонсон.

– Я? Сплю? – рассердился часовой. – Нельзя даже на минутку закрыть глаза, сразу начинают обвинять!

– Главное, чтобы ты не закрывал их надолго, – холодно заметил пилот с видом человека, сознающего свою правоту.

Он вышел из автобуса и пошел прочь. Ревсон прошептал на ухо Эйприл:

– Я был сонным, но сейчас сон с меня слетел. Однако мне необходимо заснуть, заснуть по-настоящему, поскольку я сильно подозреваю, что в самом ближайшем будущем поднимется суматоха. У тебя, случайно, нет снотворного?

– Да откуда? Если помнишь, предполагалось, что поездка будет непродолжительной.

– Помню, – вздохнул Ревсон. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Давай аэрозоль.

– Зачем он тебе?

– Я брызну на себя. Совсем чуть-чуть. Ты заберешь баллончик у меня из руки и спрячешь.

Она медлила.

– Вспомни об ужине, о множестве ужинов, на которые я собираюсь тебя повести, как только мы попадем на берег.

– Я что-то не припомню ничего такого.

– Ну так запомни сейчас. Но я никуда не смогу тебя повести, если окажусь на дне залива Золотые Ворота.

Эйприл пожала плечами и неохотно протянула руку к сумке.

В третьем автобусе Крайслер положил руку на плечо Брэнсона и тихонько потряс его. Несмотря на усталость, Брэнсон немедленно проснулся:

– Что-то случилось?

– Пока не знаю. Но кое-что меня беспокоит, мистер Брэнсон. Некоторое время назад Ван Эффен ушел проверять посты и до сих пор не вернулся.

– Как давно это было?

– Полчаса назад.

– Господи, Крайслер, почему ты меня раньше не разбудил?

– По двум причинам. Во-первых, вам необходимо было поспать, ведь от вас зависит успех дела. Во-вторых, если кто-то в состоянии о себе позаботиться, так это Ван Эффен.

– Он взял с собой автомат?

– А вы видели его на этом мосту без автомата?

Брэнсон встал и взял оружие:

– Пойдем со мной. Ты видел, в какую сторону он пошел?

– На север.

Они подошли к президентскому автобусу. Часовой, Питерс, сидел на месте водителя и курил. Заслышав легкое постукивание, он быстро обернулся, достал из кармана ключ и открыл дверь.

– Ты не видел Ван Эффена? – тихо спросил его Брэнсон.

Он мог бы смело повысить голос на пару десятков децибелов: по части храпа президенты, короли, принцы, генералы, мэры и различные министры ничем не отличались от простых смертных.

– Да, мистер Брэнсон. Я видел его примерно полчаса назад. Он шел к ближайшему туалету.

– Ты видел, как он оттуда вышел?

– Нет. Откровенно говоря, я не смотрел по сторонам. Мое дело – следить, чтобы эти господа не совались в центр связи и не пытались стащить у меня оружие или ключ. Я совсем не хочу, чтобы к моей голове приставили мой же собственный пистолет, поэтому внимательно слежу за тем, что происходит внутри автобуса, а не снаружи.

– Ты прав. Я тебя не виню.

Брэнсон закрыл дверь и услышал, как в замке повернулся ключ. Они с Крайслером направились к ближайшему туалету и быстро убедились, что он пуст. В другом туалете тоже никого не было. Тогда они пошли к машине «скорой помощи». Брэнсон открыл заднюю дверь, посветил фонариком, чтобы найти выключатель, и включил свет на полную мощность. О’Хара, в одной рубашке, спал на откидной койке, укрывшись одеялом. Брэнсон потряс доктора за плечо. Трясти пришлось довольно долго.

О’Хара с трудом открыл слипающиеся глаза, прищурился от яркого света и посмотрел на незваных гостей, а потом на часы.

– Без четверти час! Что вам от меня нужно в такое время?

– Ван Эффен пропал. Вы его не видели?

– Нет, не видел. – В докторе зашевелилось профессиональное любопытство. – Он что, заболел?

– Нет.

– Тогда почему вы меня беспокоите? Может, он свалился с моста, – с надеждой в голосе предположил доктор.

Брэнсон внимательно посмотрел на О’Хару. Глаза у доктора были припухшими, но только от сна, а не от бессонницы. Брэнсон кивнул Крайслеру, они выключили свет, вышли и закрыли за собой дверь.

Навстречу им с автоматом наперевес шел Джонсон.

– Добрый вечер, мистер Брэнсон. Хотя скорее, наверное, доброе утро.

– Вы видели Ван Эффена?

– Ван Эффена? Когда?

– В течение последних тридцати минут.

Пилот покачал головой:

– Нет, не видел.

– Но он находился на мосту, как и вы. Если он там был, вы должны были его видеть.

– Извините, не видел. Возможно, он там и был, но я его не заметил. Я все время хожу взад-вперед – это лучший способ не заснуть. Я редко оглядываюсь назад. – Джонсон немного подумал или сделал вид, что подумал. – Возможно, Ван Эффен и появлялся на мосту, а потом ушел. Я хочу сказать, у него могли быть причины, что называется, прятаться за кустами.

– Но какие?

– Откуда мне знать? Вероятно, не хотел, чтобы его видели. Всякое может быть. Откуда мне знать, что у Ван Эффена на уме?

– Верно. – Брэнсон не горел особым желанием противоречить Джонсону, бывшему офицеру военно-морской авиации, который был важным звеном в нынешней операции. – Не могли бы вы некоторое время постоять на середине моста и посмотреть по сторонам? Думаю, стоя вы вряд ли заснете. Через пятнадцать минут вас сменят.

Брэнсон и Крайслер направились к первому автобусу. Внутри него горела неяркая лампочка и виднелся огонек сигареты Бартлета.

– Ну что ж, по крайней мере, часовые не спят. Но тем более непонятно исчезновение Ван Эффена.

Бартлет деловито произнес:

– Доброе утро, мистер Брэнсон. Совершаете обход? У меня все в порядке.

– Вы не видели Ван Эффена в последние полчаса?

– Нет. Не можете его найти?

– Скажем так, он пропал.

Бартлет задумался.

– Не буду задавать глупых вопросов вроде «как это он мог пропасть?». Кто видел его последним?

– Питерс. Но пользы от этого никакой. Кто-нибудь покидал автобус за последние полчаса?

– С тех пор как мы вошли в автобус после пожара, отсюда никто не выходил.

Брэнсон прошел к месту, где сидел Ревсон. Эйприл Уэнсди не спала. Ревсон, с закрытыми глазами, глубоко и мерно дышал во сне. Брэнсон посветил фонариком ему в глаза – никакой реакции. Тогда он поднял спящему веко. Мускулы века были расслаблены, чего не бывает у бодрствующих. Брэнсон посветил прямо в зрачок. Остекленевший глаз выглядел незрячим. Ревсон даже не моргнул.

– Спит как убитый. – Если Брэнсон и был разочарован, то ничем этого не выдал. – Как давно вы проснулись, мисс Уэнсди?

– Я вообще не спала. Наверное, мне не стоило возвращаться на мост. – Она робко улыбнулась. – Я ужасная трусиха, мистер Брэнсон. И страшно боюсь грозы.

– Я вас не обижу, мисс Уэнсди.

Брэнсон протянул руку и осторожно провел пальцем по губам Эйприл, которая растерянно смотрела на него. Губы были очень сухими. Брэнсон припомнил рассуждения О’Хары об эмоциональной нестабильности этой девушки.

– Вы и впрямь боитесь. – Он улыбнулся и похлопал ее по плечу. – Не волнуйтесь, гроза скоро кончится.

Он ушел.

Эйприл действительно боялась, но совсем по другой причине. Она опасалась, что Брэнсон попытается разбудить Ревсона, начнет его трясти и поймет, что это бесполезно.

Двадцать минут спустя Брэнсон и Крайслер стояли у двери третьего автобуса.

– На мосту его точно нет, мистер Брэнсон.

– Согласен с тобой. А теперь попытайся поразмышлять вслух.

Молодой человек отрицательно покачал головой:

– Я по натуре ведомый, а не ведущий.

– И тем не менее.

– Ладно, попробую. Я могу говорить свободно?

Брэнсон кивнул.

– Прежде всего, Ван Эффен не прыгал с моста. Не только потому, что он не склонен к самоубийству, но и потому, что всего несколько дней отделяют его от богатства, выраженного семизначным числом. И он не предатель. Вы сказали, что я могу говорить свободно. Если бы даже Ван Эффен решил отказаться от состояния и предать нас, ему следовало бы пройти около шестисот метров к северной или южной башне и Джонсон обязательно его заметил бы. Значит, произошел несчастный случай.

– Определенно.

– И Ревсон тут ни при чем. Единственный, кого я мог бы заподозрить, – это генерал Картленд. Опасный человек. Но Питерс исключает эту возможность, а Питерс очень бдительный. Что касается Ковальски… – Крайслер немного помолчал. – Знаете, мистер Брэнсон, мне кажется, ничего бы не случилось этой ночью, если бы Ковальски рыскал повсюду. – Он опять замолчал. – Я начинаю задумываться, а был ли несчастный случай с Ковальски действительно несчастным случаем.

– Я тоже об этом думаю. И каково твое заключение?

– В наше стадо затесалась паршивая овца.

– Тревожная мысль, но отмахнуться от нее нельзя. Хотя зачем человеку отказываться от целого состояния?

– Может быть, правительство где-то и когда-то пообещало этому человеку удвоить его долю, если…

– Пустые рассуждения, – нахмурился Брэнсон. – Подозревая всех и каждого, мы впадем в истерию, а только этого нам еще не хватало. Итак, каковы твои окончательные выводы о судьбе Ван Эффена?

– Такие же, как и у вас: он на дне залива.

На самом деле Ван Эффен сидел на берегу, в автобусе, из которого велись переговоры. Напротив него за столом сидели Хагенбах и Хендрикс. У дверей стояли вооруженные полицейские. Ван Эффен утратил свою привычную бесстрастность. Он выглядел слегка ошарашенным, то ли потому, что, очнувшись, обнаружил себя в столь затруднительном положении, то ли все еще находился под воздействием газа.

– Выходит, я недооценил Ревсона? – констатировал Ван Эффен.

– Когда попадете в Сан-Квентин, там многие согласятся с вами, – ответил Хагенбах. – Кстати, о Сан-Квентине: можете рассчитывать самое малое лет на десять без надежды на досрочное освобождение.

– Что ж, в каждом деле есть определенный риск.

– Однако это можно изменить.

– Я вас не понимаю.

– Мы предлагаем сделку.

– Никаких сделок.

– Вам нечего терять, а приобрести можете многое. Говоря точнее, десять лет жизни.

– Никаких сделок!

Хагенбах вздохнул.

– Ваше поведение достойно восхищения, но, увы, оно вам ничего не даст. – Он обратился к Хендриксу: – Вы согласны со мной?

Хендрикс приказал полицейским:

– Наденьте на него наручники и отвезите в военный госпиталь, в отделение особого режима. Скажите врачам, что мистер Хагенбах скоро прибудет. Пусть обеспечат действенность видеозаписи.

– Госпиталь? – встрепенулся Ван Эффен. – Видеозапись? Вы хотите применить наркотики?

– Если не желаете сотрудничать с нами, мы обойдемся и без вашего согласия. Это будет, так сказать, неосознанное сотрудничество.

Круглое лицо Ван Эффена исказилось в презрительной усмешке.

– Вы прекрасно знаете, что суд не примет признаний, сделанных под нажимом.

– Мы не собираемся добиваться от вас признаний. У нас уже сейчас есть все, чтобы засадить вас на весьма длительный срок. Все, что нам нужно, – это немного полезной информации. Смесь пентотала натрия и кое-каких трав в разумной пропорции – и вы запоете, как соловей.

– Может быть, – с тем же презрением произнес Ван Эффен. – Но даже вам придется подчиниться законам этой страны. Юристы, добывающие информацию незаконными способами, преследуются по закону, они подлежат немедленному аресту.

– Да полно вам, – почти ласково сказал Хагенбах. – Думаю, вы слышали о полном прощении, дарованном президентом? Или вы забыли о том, что похитили самого президента?

Без десяти три часа утра на южном берегу лейтенант военно-воздушных сил повертел две ручки на каком-то очень хитроумном приборе и поймал в перекрестье телескопического прицела самый центр прожектора, освещавшего южную башню моста. Затем нажал на кнопку, всего один раз.

Без пяти три трое мужчин сели в странное с виду транспортное средство с низкой посадкой, до тех пор скрытое за переговорным автобусом от возможного наблюдения с моста. Невзрачный мужчина в серой куртке сел за руль, двое других устроились сзади. Оба пассажира были в серых комбинезонах и казались на удивление похожими. Звали их Кармоди и Роджерс. Обоим было лет по тридцать пять, оба выглядели уверенными и компетентными, как это обычно свойственно настоящим джентльменам. Являлись ли они джентльменами, сказать трудно, но их уверенность и компетентность не подлежали сомнению. По их внешнему виду никто бы не догадался, что это специалисты-взрывники. Оба были вооружены пистолетами, и оба пистолета были снабжены глушителями. Кармоди держал в руках холщовую сумку, в которой находились комплект инструментов, два баллончика с аэрозолем, моток крепкого шнура, липкая лента и фонарик. В такой же сумке Роджерса лежали портативная рация, термос и сэндвичи. Эти люди были прекрасно экипированы для выполнения своей задачи и подготовились к долгому ожиданию.

Ровно в три часа погасли огни на мосту Золотые Ворота и в примыкающей к нему части Сан-Франциско. Водитель в серой куртке включил машину, и электромобиль почти бесшумно двинулся в сторону южной башни.

Дежурный полицейский взял трубку в переговорном автобусе. Это звонил Брэнсон, и он был отнюдь не в радостном настроении.

– Хендрикс?

– Начальника полиции сейчас нет, – ответил дежурный.

– Так найдите его!

– Не могли бы вы сообщить мне, в чем дело…

– На мосту снова погас свет. Немедленно найдите Хендрикса!

Полицейский положил трубку рядом с аппаратом и прошел в конец автобуса. Хендрикс сидел у открытой двери. В одной руке у него была переносная рация, в другой – чашка кофе. Рация затрещала, и послышался голос:

– Это Кармоди, шеф. Мы внутри башни, а Хопкинс со своей машиной уже на полпути обратно.

– Спасибо. – Хендрикс выключил рацию. – Что, Брэнсон звонит? Забеспокоился?

Он не спеша допил кофе, подошел к телефону, взял трубку и зевнул.

– Я спал. Можете ничего мне не говорить. Снова погас свет. Всю ночь что-то гаснет то в одном, то в другом конце города. Не кладите трубку.

Брэнсон ждал в президентском автобусе. По проходу к нему бежал Крайслер. Президент сонно посмотрел на молодого человека. Нефтяные магнаты мирно храпели. Брэнсон, все еще с трубкой в руке, обернулся на шум, и Крайслер тут же выпалил:

– Южный прожектор вышел из строя!

– Это невозможно! – На лице Брэнсона глубже обозначились морщины. – Что случилось?

– Не знаю. Прожектор погас. С генератором вроде бы все в порядке.

– Тогда беги к прожектору, освещающему северную башню, и поверни его в другую сторону. Нет, постой!

В трубке послышался голос Хендрикса.

– Вы сказали, через минуту? – Брэнсон обернулся к Крайслеру. – Ничего не нужно. Сейчас снова дадут свет. – Он снова заговорил в трубку. – Не забудьте, я хочу, чтобы Квори позвонил мне ровно в семь.

Брэнсон положил трубку и пошел по проходу. Его остановил президент:

– Когда же кончится этот кошмар?

– Все зависит от вашего правительства.

– Я не сомневаюсь, что правительство выполнит ваши требования. Вы заинтриговали меня, Брэнсон, заинтриговали всех нас. Чем вам так досадило общество?

– Что мне общество? – улыбнулся своей ничего не значащей улыбкой Брэнсон.

– В таком случае что вы имеете против меня лично? Зачем понадобилось меня публично унижать? Со всеми другими людьми вы неизменно любезны. Разве недостаточно того, что вы взяли меня в заложники и получите выкуп?

Брэнсон не ответил.

– Может быть, вам не нравится моя политика?

– Политика меня не интересует.

– Я сегодня разговаривал с Хендриксом. Он рассказал мне, что ваш отец – очень богатый человек, банкир с Восточного побережья. Мультимиллионер. Вы завидуете человеку, сумевшему подняться на вершину. Вы не в силах дождаться, пока унаследуете отцовский банк и его миллионы, поэтому выбрали другой, единственно доступный вам путь – преступный. Но на этом пути вы немногого добились. Никто, кроме нескольких полицейских, не знал о вашем существовании. Вы неудачник, вы испытываете неудовлетворение. Поэтому и решили отыграться на самых известных людях Америки.

– Вы, господин президент, никудышный диагност и такой же психолог. Да, да, я снова оскорбляю вас, правда, теперь уже один на один. Но довольно болтовни. Подумайте о том, что ваши решения влияют на жизнь двухсот миллионов американцев.

– Что вы имеете в виду?

– Хочу сказать, что вы серьезно заблуждаетесь. Брэнсон-старший, этот образец добропорядочности и процветания, на самом деле закоренелый мерзавец. Он был и остался матерым мошенником. Говорите, он известный инвестор? И много от этого получили его вкладчики? Большинство из них – люди со скромными средствами. Я, по крайней мере, граблю богатых. Я все узнал, когда работал у него в банке. Да мне и доллара не нужно от этого негодяя! Я даже не доставил ему удовольствия лишить меня наследства. Просто сказал все, что думаю о нем, и ушел. А известность – зачем она мне?

– И тем не менее за последние восемнадцать часов вы добились большей известности, чем ваш отец за всю жизнь, – мрачно заметил президент.

– Это дурная слава. Кому она нужна? Что же касается денег, я и так мультимиллионер.

– Но хотите иметь еще больше?

– Мотивы, которыми я руководствуюсь, никого не касаются. Простите, что разбудил вас, сэр.

Брэнсон ушел.

– Все это довольно странно, – пробормотал Мюир, сидевший в соседнем кресле.

– Так вы не спали!

– Не хотелось вмешиваться в ваш разговор. Ночью Брэнсон не тот, что днем. Я бы сказал, он обходительнее, вежливее. Такое впечатление, что этот человек пытается оправдаться перед самим собой. И все же что-то его гнетет.

– Если ему не нужны известность и деньги, тогда что же, черт возьми, мы делаем на этом проклятом мосту?

– Тсс! Вас может услышать мэр Моррисон. Я не знаю ответа. С вашего позволения, господин президент, я еще немного посплю.

Кармоди и Роджерс поднялись на вершину южной башни и вышли из лифта. Кармоди нажал на кнопку, и лифт снова пошел вниз. Мужчины вышли на открытое пространство и стали пристально вглядываться вниз, где в ста пятидесяти метрах под ними смутно темнел мост. Через минуту Кармоди достал из сумки портативную рацию, вытянул телескопическую антенну и сказал:

– Можете вырубать энергию. Лифт уже полминуты как внизу.

Он сунул рацию обратно в сумку и снял комбинезон. Поверх специально выбранной черной рубашки на нем было надето что-то вроде кожаной сбруи с массивной стальной пряжкой сзади. От пряжки отходила нейлоновая веревка, несколько раз обернутая вокруг его талии. Кармоди все еще разматывал веревку, когда на башне снова включили свет и загорелись сигнальные огни для воздушных судов.

– Как ты думаешь, есть вероятность, что нас заметят снизу? – спросил он у Роджерса.

– В свете сигнальных огней?

Кармоди кивнул.

– Нет. Не под таким углом зрения. А их южный прожектор, боюсь, работает не слишком хорошо.

Кармоди размотал веревку и отдал конец Роджерсу:

– Обмотайся пару раз, Чарлз, и держись покрепче!

– Не волнуйся. Если ты свалишься вниз, мне придется делать всю работу самому, причем страховать меня будет некому.

– За эту работу надо потребовать двойную оплату.

– Ты – позор нашей саперной команды!

Кармоди вздохнул, подошел к гигантскому тросу и начал удалять детонаторы из взрывчатки.

Было уже шесть тридцать утра, когда Ревсон наконец зашевелился и проснулся. Он взглянул на Эйприл: ее зеленые глаза смотрели прямо на него. Под глазами у девушки залегли глубокие тени, ее и без того бледное лицо стало почти неестественно белым.

– Похоже, ты совсем не отдохнула, – сказал он.

– Я всю ночь не спала.

– Что? И это притом, что я был рядом с тобой?

– Я беспокоилась не о себе, а о тебе.

Ревсон ничего не ответил.

– У тебя не кружится голова после этого… этого снотворного? – спросила Эйприл.

– Нет. Видимо, искусственный сон перешел в естественный. Ты из-за этого беспокоилась?

– Нет. Около часа ночи сюда приходил Брэнсон. Посветил тебе в глаза фонариком, чтобы убедиться, действительно ли ты спишь.

– Нигде нет покоя от этого человека! Ты думаешь…

– Я думаю, что ты снова стал главным подозреваемым.

– Подозреваемым в чем?

– Пропал Ван Эффен.

– И что, до сих пор не нашелся?

– Тебя это, кажется, не слишком беспокоит.

– Какое мне дело до Ван Эффена или Ван Эффену до меня? А больше ничего тревожного не случилось за ночь?

– В три часа ночи на мосту снова погас свет.

– А-а.

– Тебя ничем не удивишь!

– Чему тут удивляться? Это могло произойти по самым разным причинам.

– А по-моему, причина сидит рядом со мной.

– Я же спал!

– Ну, в полночь-то ты не спал, а был на мосту. Могу поспорить, что твоя новая маленькая… камера тоже не лежала без дела. – Девушка наклонилась и внимательно посмотрела в глаза Ревсону. – Ты, случайно, не убил Ван Эффена прошлой ночью?

– Ты что, думаешь, будто я наемный убийца?

– Не знаю, что и думать. Не забывай, я знакома с содержанием отчета, который ты передал со мной, когда отправлял в больницу. Я помню твои слова: «Только Брэнсон и Ван Эффен лидеры по натуре. Этих двоих я мог бы убить».

– Верно, я так писал. Но я не убивал Ван Эффена этой ночью. По моему мнению, он сейчас жив и здоров, хотя и не слишком весел.

– Брэнсон думает иначе.

– Откуда ты знаешь?

– После того как Бартлета сменили…

– Кстати, Бартлет не признался Брэнсону, что вздремнул на минутку?

– А как ты думаешь?

– То есть он был бдителен и осторожен, как дьявол. И что потом?

– Потом пришел вот этот… горилла.

Ревсон посмотрел на нового часового, волосатого, с невероятно густыми нависающими бровями. Определение, данное девушкой, нисколько не льстило гориллам.

– А, Джонни. Разумное самоходное орудие Брэнсона.

– Несколько раз заходил Крайслер. Я слышала, как он говорил этому человеку, что они с Брэнсоном считают, будто Ван Эффен лежит на дне залива.

– Очень хотелось бы увидеть лицо Брэнсона, когда он поймет, как сильно заблуждался. Возможно, это будет первый случай в его жизни.

– Не хочешь рассказать мне об этом?

– Нет. Ты тоже этого не хочешь.

– Как ты в себе уверен!

– Насчет этого – уверен.

– Тогда не мог бы ты сделать так, чтобы наше приключение закончилось?

– Боюсь, это будет чуть-чуть потруднее. – Ревсон немного подумал и улыбнулся. – Если я очень постараюсь, ты позволишь пригласить тебя сегодня на ужин?

– Сегодня?!

– Ты не ослышалась.

– С тобой я готова отправиться хоть в Тимбукту!

– Смелая девочка. Будет потом о чем порассказать!

Ровно в семь утра в центре связи президентского автобуса раздался звонок. Брэнсон взял трубку:

– Слушаю!

– Говорит Квори. Мы принимаем ваши чудовищные условия и сейчас делаем необходимые приготовления. Ждем звонка от вашего доверенного лица из Нью-Йорка.

– Ждете звонка? Вы должны были поговорить с ним два часа назад.

– Мы ждем нового звонка от него, – устало объяснил Квори.

– Когда он вам звонил?

– Как вы и сказали, два часа назад. Ему нужно что-то подготовить с «другом из Европы», как он его назвал.

– Мой человек должен был назвать пароль.

– Он его назвал. Надо сказать, пароль не слишком оригинальный: «Питер Брэнсон».

Брэнсон широко улыбнулся и положил трубку. Продолжая улыбаться, он вышел из автобуса на утреннее солнышко. Возле автобуса стоял Крайслер, и ему было не до улыбок. Он выбивался из сил, замещая одновременно Ван Эффена и Ковальски. Но причина его озабоченности крылась в другом.

– Вопрос с деньгами решен, – сказал ему Брэнсон.

– Замечательно, мистер Брэнсон.

Тот перестал улыбаться:

– Кажется, тебя это не слишком радует.

– Я хотел вам кое-что показать.

Крайслер провел своего шефа к прожектору, предназначенному для освещения южной башни:

– Вы, вероятно, знаете, что эти прожекторы устроены не совсем так, как обычные фонари. В них нет ламп. Источником света служит электродуга, которая вспыхивает между двумя электродами. Что-то вроде свечи зажигания в автомобиле, только там прерывистая искра, а здесь постоянная дуга. Посмотрите на левый электрод.

Брэнсон посмотрел и отметил:

– Он выглядит так, словно его расплавили или согнули. А ведь эти электроды должны изготавливаться с тем расчетом, чтобы они выдерживали колоссальную температуру, которая создается в работающем прожекторе.

– Совершенно верно. Но кое-чего вы не увидели. Вот этих крошечных дырочек в стекле.

– Что ты пытаешься мне сказать, Крайслер?

– Минутку, это еще не все. – Крайслер медленно провел Брэнсона назад и указал на крышу третьего автобуса. – Наш радиопеленгатор вышел из строя. С тех пор как мы провели несколько проверок и убедились, что на мосту нет посторонних передатчиков, мы им не пользовались. Сегодня утром я совершенно случайно включил его. Потом вышел и посмотрел. В основании вращающейся оси есть подозрительная царапина.

– Возможно, это все из-за молний? В конце концов, минувшей ночью они сверкали почти беспрерывно.

– Хочу обратить ваше внимание, мистер Брэнсон, что ни радиопеленгатор, ни прожектор не заземлены. Оба установлены на резиновые прокладки.

– Но радиопеленгатор…

– Резиновые колеса автобуса, – терпеливо объяснил Крайслер.

– Что же, по-твоему, произошло?

– Они использовали против нас лазер.

Несмотря на ранний час, все семеро членов переговорного комитета собрались за столом в своем автобусе. Зазвонил телефон. Дежурный полицейский поднял трубку.

– Говорит Брэнсон. Дайте мне генерала Картера.

– Он должен быть поблизости. Пожалуйста, не кладите трубку. – Полицейский закрыл микрофон рукой. – Брэнсон требует вас, генерал.

– Переключите на громкую связь, чтобы мы все слышали, чего он хочет. Скажите, что я только вошел.

– Генерал Картер только что подошел.

Генерал взял трубку:

– Брэнсон?

– Картер, если вы еще раз попробуете пустить в ход лазер, мы сбросим кого-нибудь с моста. Например, мистера Мюира. Для начала.

Сидевшие за столом переглянулись и подумали об одном и том же: им повезло, что с Брэнсоном говорит сейчас именно Картер.

– Объясните, в чем дело.

– У нас выведены из строя радиопеленгатор и прожектор. Все признаки указывают на лазер.

– Вы дурак!

Наступила короткая пауза. Видимо, Брэнсон на миг потерял дар речи. Наконец он вновь заговорил:

– Когда Мюир полетит вниз, у него будет другое мнение.

– Повторяю: вы дурак, и если вы меня выслушаете, я вам объясню почему. Во-первых, вы не специалист и не можете определить, какие именно повреждения сделаны лазером, а какие нет. Во-вторых, в районе залива, насколько мне известно, нет подобного вооружения. В-третьих, если бы у нас действительно был лазер, то мы давно разобрались бы и с вами, и с вашими приспешниками, а не смотрели, как вы разгуливаете по мосту. Разве вы не знаете, с какой точностью лазер поражает цель? Используя хорошую оптику, лазерным лучом можно попасть в футбольный мяч с расстояния почти в десять тысяч метров.

– Вы подозрительно много знаете о лазерах, генерал!

Эта реплика явно была лишней. Создавалось впечатление, что Брэнсон раздумывает о чем-то или просто тянет время.

– Не отрицаю. Меня этому учили. Я даже участвовал в разработках новых лазеров. У каждого генерала есть своя военная специальность. Генерал Картленд – специалист по взрывам. Я – инженер-электронщик. На чем мы остановились? Ах да! В-четвертых, мы бы вывели из строя ваши вертолеты, причем так, чтобы об этом никто не догадался, пока не попытался взлететь. Кстати, вы подали мне отличную идею, Брэнсон. И наконец, в-пятых, причиной ваших неполадок мог быть электрический разряд – молния.

– Ни радиопеленгатор, ни прожектор не были заземлены. И тот и другой имели резиновые прокладки.

Картер подпустил в голос раздражения:

– На вашем месте я бы продолжал грабить банки. Молния может ударить и в незаземленные объекты. Такое сотни раз в году случается с самолетами на высоте в семь тысяч метров. Вы бы назвали эти самолеты заземленными? Молния притягивается также и металлом. – Картер сделал паузу. – Ваш прожектор, думаю, подключен к генератору, который почти наверняка работает на бензине. Поскольку вы опасались отравиться угарным газом, то вынесли генератор из автобуса. Скажите, вы используете его для подзарядки автобусных аккумуляторов – я имею в виду, через трансформатор?

– Да, – ответил Брэнсон после паузы.

Картер вздохнул:

– Неужели я должен за вас думать? У вас есть большая металлическая глыба, стоящая на асфальте и непосредственно связанная с прожектором и радиопеленгатором. Отличная мишень для молнии. Что-нибудь еще?

– Да. Передайте, что телевизионщики должны прибыть на мост к девяти часам утра.

Картер повесил трубку.

– Неплохой спектакль для столь раннего часа! – одобрительно заметил Ричардс. – Да, у настоящего генерала, кроме звезд на погонах, должно быть еще кое-что в голове. Представляю, как все это изматывает Брэнсона! А когда мы дадим наше собственное телешоу?

– Сразу после Брэнсона, – ответил Хагенбах. – В девять тридцать. В расчете на максимальный психологический эффект.

– Как наш главный координатор, вы держите в руках все нити?

Хагенбах не удостоил его ответом.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросил Брэнсон.

– Картер не дурак, это ясно, – неуверенно сказал Крайслер. – Но если молния в самом деле прошла через генератор, то почему она не просто перепрыгнула с одного электрода на другой, а пробила стекло прожектора? Куда она шла?

– Боюсь, я в этом деле не специалист.

– Мне начинает казаться, что я тоже. Но я уверен: что-то здесь нечисто. – Крайслер помолчал и нерешительно продолжил: – Возможно, я не такой уж умник, но у меня есть идея.

– Идеи – это то, что мне нужно. Боюсь, у меня они иссякли.

Крайслер подумал, что для Брэнсона это совершенно невероятное заявление.

– Я делаю все, что в моих силах, но все же я не Ван Эффен. Кроме того, у меня такое ощущение, что я выбился из сил. Даже вы, мистер Брэнсон, не можете работать круглые сутки без отдыха. Вам нужен новый заместитель, и при всем уважении к моим товарищам…

– Короче!

– Я имею в виду наших людей, которые сейчас находятся на радарной установке на горе Тамальпаис. Мне кажется, что Паркер вполне справится сам. Предлагаю послать вертолет за Жискаром. Вы знаете его даже лучше, чем я. Он прирожденный лидер, к тому же умен, находчив, никогда не паникует и очень хитер. Насколько мне известно, он ни разу не бывал в зале суда. Это снимет часть нагрузки с ваших плеч.

– Ты совершенно прав. Я мог бы и сам об этом подумать. Разыщи Джонсона или Брэдли… нет, лучше Брэдли. Джонсон несет охрану. Скажи Брэдли, чтобы немедленно отправлялся. Я позвоню Жискару. Кроме того, нужно предупредить наших друзей на берегу о том, что произойдет, если они попытаются нам помешать. Хотя вряд ли они нуждаются в напоминании.

Брэнсон закончил говорить по телефону, морщась от рева двигателя: «сикорский» покинул мост и взял курс на север. По крайней мере в одном отношении Картер не солгал: вертолет не стал объектом лазерного луча.

Ревсон обратился к Эйприл:

– Боюсь показаться неделикатным, но не хочешь ли ты посетить дамскую туалетную комнату?

Она удивилась:

– Это еще зачем? Хотя у тебя наверняка есть причина.

– Да. А сейчас повторяй за мной.

Четыре раза повторив его слова, Эйприл спросила:

– Это все?

– Да.

– Одного раза было бы достаточно.

– Лучше подстраховаться.

– Почему ты сам не можешь это сделать?

– Потому что это срочно и должно быть сделано немедленно. Здесь, на мосту, всего четыре женщины и почти полсотни мужчин. Тебе легче остаться одной.

– А что собираешься делать ты? По-моему, вид у тебя довольно неопрятный.

– Перефразируя слова старой песни, я оставил свою бритву в Сан-Франциско[12]. Но вообще-то, я собираюсь позавтракать. Фургон с едой прибудет в семь тридцать.

– Хотелось бы мне иметь такой аппетит!

Девушка поднялась со своего места и сказала несколько слов Джонни. Тот обнажил зубы в ужасной гримасе, которая, видимо, означала любезное согласие.

Передатчик, стоявший перед Хагенбахом, зажужжал. Директор ФБР нажал на кнопку приема и прибавил громкости. Шестеро остальных подались вперед в ожидании. Этот вызов мог исходить только из одного источника. Но они ошибались.

– Мистер Хагенбах? – послышался женский голос.

– Говорите.

– Это Эйприл Уэнсди.

Хагенбах принял это с замечательной невозмутимостью.

– Слушаю вас, моя дорогая.

– Мистер Ревсон желает как можно скорее узнать, нельзя ли ослабить воздействие последнего средства, чтобы оно не было летальным. Он хочет дать вам как можно больше времени для решения этой задачи. Именно поэтому звоню я.

– Я постараюсь. Но не могу гарантировать.

– Еще он просит за минуту до применения последнего средства сбросить дымовые бомбы. А за минуту до этого он свяжется с вами по рации.

– Необходимо срочно с ним поговорить. Почему он сам не вышел на связь?

– Потому что я говорю из дамского туалета. Кто-то идет.

Голос перешел в шепот, и связь оборвалась.

Хагенбах произнес в переговорное устройство:

– Арсенал. Срочно. – Затем обратился к Картеру: – Генерал, мне понадобится ваша помощь в этом деле.

– Дамский туалет! – недоверчиво пробормотал Квори. – Что он вытворяет, этот ваш человек?

– Успокойтесь. Не мог же он сам туда пойти! Зная Ревсона, я бы дал высшую оценку его джентльменскому поведению.

– В больнице вы сказали нам, что ничего не знаете о «последнем средстве», – медленно и внятно произнес вице-президент Ричардс.

Хагенбах бросил на него ледяной взгляд:

– Вице-президент должен бы понимать, что нельзя быть главой ФБР, не умея уклоняться от ответов на некоторые вопросы.

Автофургон с завтраком появился на мосту в семь тридцать. Брэнсон отказался завтракать, что, наверное, было пустяком по сравнению с тем потрясением, которое ждало его впереди. В семь сорок пять Брэдли мастерски посадил свой «сикорский». Жискар, серьезный и решительный, спустился на мост. Его форма сержанта полиции выглядела здесь настолько неуместно, что привлекла всеобщее внимание, и в следующие пять минут его фотографировали больше, чем за всю предыдущую жизнь. Оно и неудивительно: будучи профессиональным телохранителем, Жискар всегда избегал фотокамер, и до сих пор это ему удавалось. Но даже грозный Жискар прибыл слишком поздно. В восемь утра Брэнсон, и без того встревоженный (что, надо признать, по-прежнему никак не отражалось на его лице), получил первый, и далеко не слабый, сигнал о своей уязвимости.

Он был погружен в разговор с бодрым и самоуверенным Жискаром, когда Рестон, дежуривший в президентском автобусе, позвал его к телефону.

– Я обо всем позабочусь, мистер Брэнсон. Вам нужно немного отдохнуть. – Жискар легонько дотронулся до плеча своего шефа. – Не о чем беспокоиться.

Он и не подозревал, насколько далеким от истины окажется его пророчество.

Звонил Хагенбах.

– У меня плохая новость для вас, Брэнсон. Киронис не хочет вас видеть. Ни сейчас, ни в будущем.

– Кто?

Брэнсон увидел, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих телефонную трубку. Усилием воли он заставил себя ослабить хватку.

– Киронис! Президент вашего карибского островного рая. Боюсь, вас там не ждут.

– Не понимаю, о чем вы?

– Думаю, прекрасно понимаете. Ваша широкая рекламная кампания напугала беднягу до потери сознания. Мы не искали его, он сам позвонил. Ваш друг сейчас на линии. Соединить с ним?

Брэнсон не успел ответить, как в ухе у него раздался пронзительный голос с карибским акцентом:

– Ты дурак, Брэнсон! Сумасшедший! Глупый хвастун! Зачем тебе понадобилось объявлять на весь мир, что ты собираешься на остров в Карибском море? Зачем было кричать на весь свет, что в одном конце острова есть крепость-тюрьма? Кто тебя за язык тянул говорить, что у этого острова нет со Штатами договора о выдаче преступников? Идиот! И сколько, по-твоему, понадобилось времени ЦРУ, чтобы вычислить меня при наличии всех этих сведений? Я позвонил им прежде, чем они мне. Их флот уже вышел со своей базы в Гуантанамо. Их самолеты уже выстроились на взлетных полосах в Форт-Лодердейле с бог знает каким количеством десантников и морских пехотинцев. Они способны за десять минут захватить мое маленькое государство, и ваш вице-президент заверил меня, что это доставит им большое удовольствие.

Киронис выпалил всю тираду на одном дыхании и только теперь перевел дух.

Брэнсон ничего не ответил.

– У тебя мания величия, Брэнсон. Я всегда предупреждал тебя, что есть единственная вещь, которая может тебя погубить. Это твоя чертова мания величия!

Брэнсон повесил трубку.

Глава 12

Жискар воспринял новость на удивление спокойно:

– Значит, Киронис предал нас? Ну, это еще не конец света и абсолютно ничего не меняет. Мне кажется, это просто часть психологической войны, которую ведут против нас. Вы пробыли здесь – сколько? – двадцать три часа, и мне трудно представить, насколько напряженными они были. Но зато я уверен вот в чем: не имея другого способа добраться до вас, они пытаются усилить давление, чтобы спровоцировать вас на ошибку. Это похоже на игру в покер, но, не имея на руках ни одной карты, наши противники блефуют. – Он кивнул в сторону президентского автобуса. – А что проку блефовать, когда все карты у нас?

– Это говорит голос разума, не так ли? – улыбнулся Брэнсон. – Но вы забыли, что я слышал голос Кирониса.

– Конечно, вы его слышали! Я и не сомневаюсь, что это был Киронис. Не сомневаюсь и в том, что правительство с помощью ЦРУ и ФБР занялось им в первую очередь.

– Что заставляет вас так думать?

– Да ведь Киронис знал вашу радиочастоту! Он мог связаться с вами по радио, не устраивая всего этого цирка. Но это не вписывалось в задуманную нашими друзьями психологическую войну.

– Мистер Брэнсон, у меня есть идея, – вступил в разговор Крайслер, заметно оживившийся после прибытия Жискара. – Зачем нам Киронис? Президентский «боинг» может добраться в любую точку земного шара. На свете немало стран, у которых нет договора с Соединенными Штатами о выдаче преступников. Я знаю не меньше дюжины таких. А впрочем, зачем далеко ходить, можно остановиться и на Карибском море. Вы всегда мыслили с размахом, мистер Брэнсон. Сейчас самое время продолжать мыслить с размахом.

Брэнсон потер лоб и кивнул:

– Продумать все до конца. Кто-то должен этим заняться сегодня утром.

– Подумайте о Гаване. У нас нет договора об экстрадиции с Кубой. Есть договор о выдаче угонщиков самолетов, но никто не станет выдавать угонщика президентского «боинга», особенно если президенту приставить пистолет к виску. Соединенные Штаты могут захватить крошечный остров Кирониса, но Куба – совсем другое дело. У Кастро первоклассные армия, авиация и флот. Любая попытка освободить президента быстро приведет к широкомасштабной войне. Не забывайте, за спиной Кастро стоит Москва. Вооруженное вторжение на Кубу вызовет бурную реакцию с ее стороны. Не думаю, что Соединенные Штаты готовы на риск ядерной конфронтации из-за каких-то пятисот миллионов долларов.

Брэнсон задумчиво сказал:

– Забавно, что именно туда предлагал отправиться Ван Эффен. И доводы у него были те же самые.

– Разве вы не понимаете, что Кастро будет просто счастлив? Он сможет бесконечно торчать на экране телевизора, заламывать руки, причитать и рассказывать о том, как ему хотелось бы помочь, но у него связаны руки. А как только выключат телекамеры, он будет кататься от смеха.