Смена в «Толстом Тануки» давно закончилась. Когда Уми уставала особенно сильно, она оставалась ночевать в одной из свободных комнат на втором этаже. Бабушка Абэ, владелица харчевни, даже предлагала ей переехать сюда насовсем, но Уми пока не решалась на этот шаг. Она привыкла к своей комнате в усадьбе Хаяси, и пока что менять ставшее привычным окружение ей не хотелось.
Сегодня все гостевые комнаты оказались заняты – после приезда балагана в Ганрю стал стекаться народ со всех окрестных селений, и им где-то надо было останавливаться. Поэтому Уми отправилась домой, преодолевая навалившуюся усталость. Благо от портового квартала, где стоял «Тануки», до усадьбы Хаяси идти было не особо далеко – быстрым шагом туда можно было добраться за каких-то полчаса.
До самого конца смены Ёсио избегал взгляда Уми. По-видимому, он до сих пор стыдился своей неожиданной вспышки гнева. Он лишь бросил ей перед уходом, чтобы сегодня она взяла себе выходной.
– Тебе стоит чаще отдыхать. Иначе твой отец с меня три шкуры сдерёт, если ты вдруг упадёшь от переутомления.
Никуда падать Уми точно не собиралась, но она не могла не признать правоту слов Ёсио: ей и впрямь не помешало бы немного прийти в себя и хотя бы один день провести вне стен игорного дома.
Ёкай, который притворялся иредзуми на предплечье Косого Эйкити, не отставал от Уми ни на шаг. Он назвался Са́ном и, похоже, теперь вознамерился следовать за ней по пятам. Хорошо, что хоть с рук ёкай всё же удосужился слезть, и теперь цоканье его деревянных сандалий на платформе вторило каждому шагу Уми.
Народу в такой час на улицах было совсем немного, но Уми всё равно опасалась разговаривать с духом в полный голос. Дождавшись, пока поблизости не окажется никого, кто мог бы их подслушать, Уми спросила:
– Долго ты ещё собираешься тащиться за мной?
Сан хмыкнул и неопределённо пожал плечами.
– Мне некуда больше идти, – наконец ответил он.
– Мой дом – не пристанище для ёкаев, – проворчала Уми.
– Ты разрушила иллюзию иредзуми, и теперь мне нельзя вернуться обратно.
Уми покосилась на него с нескрываемым недовольством.
– Раз уж ты сам упомянул об этом, то рассказывай всё как есть: кто ты, откуда взялся и почему вдруг в обычном заезжем балагане вместо иредзуми людям подсовывают ёкаев. И тогда я подумаю, стоит брать тебя с собой или нет.
Цокот сандалий затих, и Уми тоже остановилась. Оглянувшись, она встретилась взглядом с Саном.
– Думаешь, по своей воле я бы опустился до того, чтобы украшать руки какого-то немытого доходяги? – Голос духа звенел от искреннего возмущения. – Конечно же нет!
И, тяжело вздохнув, Сан начал свой рассказ. Он всю свою жизнь провёл в окрестностях горы Риндзё, от которой до Ганрю было рукой подать. Сан был искусен в наведении морока на людей и потому часто наведывался в город, чтобы раздобыть себе еды и каких-нибудь безделушек – ёкай любил хорошо приодеться.
Но как-то раз очередная вылазка завела Сана отнюдь не туда, куда он рассчитывал. Ёкай по обыкновению своему прогуливался по рыночным рядам, пользуясь тем, что люди не могут его видеть, как вдруг до слуха его донёсся обрывок чьей-то беседы:
– …пообещал мне Чешую самого Сэйрю́!
Сан замер и принялся оглядываться вокруг, ища того, кто это сказал. Наконец в одной из маленьких подворотен он заметил двух ёкаев. Один был одноглазым и коренастым, с красной как киноварь кожей, а второй тощим, словно жердь, и лицо его скрывала маска не то волка, не то пса – с того места, где стоял Сан, второго духа было видно гораздо хуже.
Слова о Чешуе Дракона принадлежали, похоже, одноглазому, потому как дух в маске принялся махать руками и приговаривать:
– Эй, говори потише! А то, неровён час, ещё услышит кто…
Одноглазый понизил голос, и Сану пришлось сделаться невидимым, чтобы незаметно подобраться к ним и подслушать, о чём они будут говорить дальше.
Чешуя Дракона – как, впрочем, и любые части тела Сэйрю, Владыки Восточных Земель, – считалась величайшим сокровищем, добыть которое было трудно. Говорят, в незапамятные времена Сэйрю сражался с тёмными силами и был изранен так сильно, что, пока возвращался в Поднебесное Царство, поломанные в бою чешуйки, когти и зубы сыпались с него на землю. И те, кому посчастливилось найти их, обретали поистине невероятные способности.
– Да говорю тебе, у него Чешуи этой – полные карманы, – продолжал шептать одноглазый. – Я собственным глазом их видел! Она и блестит так же, как говорится в легендах, и силища от неё исходит знаешь какая? Нам с тобой в жизни до такого не дорасти, даже если мы всю мелочь приречную сожрём за раз! А самое главное, он готов поделиться Чешуёй со всеми, кто согласится выполнить одну работёнку.
– Не знаю, больно уж подозрительно всё это, – покачал головой тощий ёкай. – Чтобы человек да разбрасывался такими дарами направо и налево… Уж скорее я поверю в то, что он обманет тебя – а заодно и всех остальных наивных дураков, которые купятся на его заверения!
Чем дольше Сан слушал их разговор, тем сильнее росло в нём любопытство. О каком человеке они говорили? И что за работу он предлагал в обмен на Чешую самого Сэйрю?
– Ой, да что бы ты вообще понимал! – взбеленился одноглазый. – Не хочешь помогать – не надо. Заберу твою долю себе!
Он развернулся и собирался было уйти, но второй ёкай задержал его.
– Да постой же ты, не горячись так! Отведи меня к этому человеку, и я сам послушаю, что он нам скажет. А там уже и решу, буду помогать или нет.
– Ну вот, другое дело! – Одноглазый хлопнул приятеля по плечу. – Тогда идём прямо сейчас – этот человек по всему видно, что занятой и ждать не любит.
На такую удачу Сан и рассчитывать не смел. Он поспешил следом за духами, держась от них на некотором расстоянии, чтобы они не почуяли его раньше времени.
Шли они долго, почти через полгорода. Лишь на самой окраине Ганрю духи добрались до убежища того человека, о котором говорил одноглазый. Жил он в палаточном городке – то оказался заезжий балаган, который прибыл в город как раз накануне. Людей вокруг сновало много, и потому пару раз Сан чуть не терял двух ёкаев из виду. Те же шли совсем не таясь, и ни один из людей даже и бровью не повёл, когда ёкаи проходили мимо. Мало кто мог видеть духов – насколько Сану было известно, такие способности среди людей были большой редкостью.
Наконец, ёкаи остановились возле одного из шатров. Полог его был опущен, но для духов это не стало помехой. Сделавшись бесплотными, они скользнули внутрь, и Сан, всё ещё невидимый, последовал за ними.
Человек, о котором говорил одноглазый, оказался молодым мужчиной с длинными тёмными волосами, которые ниспадали ему на грудь. Но сила от него исходила столь яростная и дикая, что Сан сразу понял – перед ним сидел очень могущественный колдун. И уж он-то, в отличие от людей, сновавших по палаточному городку, сразу почуял их присутствие.
Духи застали его за написанием письма. Колдун отложил кисть и терпеливо выслушал приветствие одноглазого.
– Вижу, ты привёл с собой друга, – обратился к нему колдун. – Молодец – чем вас будет больше, тем выше шанс выполнить задание.
– Расскажите подробнее о работе, которую вы хотите нам предложить, – попросил дух в маске.
Сану показалось, что колдун учуял и его присутствие, потому как пару раз тот смотрел прямо на него, словно невидимость духа не была для него помехой. Но он ничего не сказал, и потому на какое-то время Сан успокоился.
– Что ж, всё довольно просто, – человек улыбался, но глаза его оставались холодными, как недра пещеры, где запечатан древний и кровожадный дух. – От вас требуется поработать на наш балаган какое-то время – до тех пор, пока мы не решим покинуть эти места. В балагане есть разные аттракционы, но ваше участие понадобится только в одном из них – аттракционе исполнения желаний.
Ёкаи переглянулись между собой. Колдун же продолжал говорить, словно ничего не заметил:
– Люди будут приходить туда за предсказанием судьбы и заодно доверять гадательнице своё самое заветное желание. Вы же будете ждать поблизости – кроме гадательницы вас никто не будет видеть.
– Она тоже колдунья? – спросил ёкай в маске.
– Да, – кивнул человек и улыбнулся, но на сей раз улыбка его вышла какой-то болезненной. – И ещё, у нас есть одно обязательное условие, которое вы будете обязаны выполнять, если хотите получить вознаграждение за свою работу. Гадательница будет заговаривать с вами первой – и до того момента вы не должны её тревожить. Она будет приставлять вас к каждому, кто захочет исполнить желание, и вы должны будете сделать то, что захочет человек. Или, по крайней мере, навести иллюзию, чтобы в неё без труда можно было поверить.
– Звучит как будто бы просто, – с сомнением проговорил ёкай в маске. – Но в чём подвох?
– Прошу прощения?
– Наводить иллюзии мы все мастера. Эта работа слишком проста для ёкаев, – терпеливо принялся пояснять дух. – А награда за неё, насколько мне известно, весьма щедрая.
– Ах, так вот что вас смутило! – улыбнулся колдун. – Уверяю, сделка будет честной. Вы поможете нам заработать больше денег и привлечь больше посетителей, а мы поделимся с вами Чешуёй Сэйрю.
– Почему вы не оставите её себе? – продолжал допытываться дух. – Такое великое сокровище вы готовы отдать почти за так первым встречным ёкаям?
– Люди не могут использовать Чешую Сэйрю, как и остальные его дары, – вздохнул колдун. – Магия, что всё ещё течёт в них, слишком сильна для нас. Многие колдуны гибли, пытаясь усмирить силу Дракона, и мы с моей… спутницей не хотим оказаться в их числе. Другое дело вы, ёкаи. Когда мы только нашли Чешую, то решили, что отдадим её тем, кто точно сможет воспользоваться ей как должно. Так у нас и возникла идея нанять на работу ёкаев, которых мы собираемся вознаградить за верную службу.
Одноглазый помалкивал. Он поглядывал то на своего приятеля, то на колдуна, который всё в той же безмятежной позе восседал за низеньким столиком.
Дух в маске погрузился в раздумья. Колдун терпеливо ждал, и с губ его не сходила загадочная полуулыбка.
– Прежде чем я дам свой ответ, мне хотелось бы увидеть Чешую, если это возможно.
Речь духа была безукоризненно вежливой – должно быть, только поэтому на лице колдуна не отразилось ни следа нетерпения. Из невысокого комода, который стоял в самом дальнем углу шатра, колдун достал небольшую круглую шкатулку. Сан сумел разглядеть на ней искусно выполненную резьбу, изображающую дракона, который резвился среди густых облаков.
Ни замка, ни крышки у шкатулки не было. Однако стоило только колдуну провести над ней раскрытой ладонью, как шкатулка тут же открылась.
И все ёкаи замерли от восхищения.
Одноглазый не соврал – Чешуи у этого колдуна и впрямь было столько, что оставалось загадкой, откуда он добыл такое количество и оставил ли что-то самому Сэйрю. Она сверкала так ярко, что хотелось тут же зажмуриться. И в то же время от неё невозможно было отвести взгляд – хотелось смотреть на неё, превозмогая боль в глазах, чтобы впитать в себя тот невероятный и чудодейственный свет, который она источала…
Ничего прекраснее в своей жизни Сан не видел и – он почему-то не сомневался в этом – никогда больше не увидит. Когда колдун закрыл шкатулку и свет Чешуи померк, Сан едва сдержался, чтобы не застонать от охватившего его разочарования.
Даже недоверчивого духа в маске блеск Чешуи впечатлил настолько, что он тут же согласился приняться за работу. Одноглазый возликовал. Улыбка колдуна стала шире, и он протянул им два листа бумаги, на котором попросил поставить свою подпись.
– Если не хотите называть своё имя, достаточно вместо подписи оставить каплю крови, – добавил колдун, видя, что духи снова сомневаются.
По всему выходило, что этому человеку уже доводилось иметь дело с духами. Мало кто из людей знал, что свои настоящие имена ёкаи сообщали только самым близким. Остальные знали их под многочисленными прозвищами, которые менялись от случая к случаю.
– А что же ваш третий друг? – вдруг произнёс колдун, глядя прямо на Сана. – Разве он не хочет получить эту работу?
– Какой ещё третий друг? – принялись озираться духи. – Мы вдвоём пришли!
Тут уже Сан понял, что дальше скрываться смысла не было, и потому сделался видимым. Ёкаи переполошились и накинулись на него:
– Ах ты, проходимец!
– Да как ты посмел увязаться за нами?!
– Ну будет вам. – Колдун поднял руки в примирительном жесте и поманил Сана к столу. – Жадничать ни к чему, волшебной Чешуи у меня хватит на всех…
– И ты подписал договор? – спросила Уми, когда Сан закончил рассказ.
Дух понуро закивал.
– А что мне оставалось делать? Я чувствовал, что этот колдун так просто нас не отпустил бы – особенно после того, как мы столько узнали и о Чешуе, и об их планах. К тому же она так сверкала… Владыка свидетель, стоит мне только закрыть глаза, как я снова вижу отблески её сияния! Даже ты не удержалась бы, если бы увидела Чешую!
Уми в этом сильно сомневалась, но спорить с духом не стала. Она задумчиво почесала правое предплечье через рукав.
– Если тебе настолько не понравилась та работа, которую поручили в балагане, разве ты не мог сбежать?
– Мог, но в этом случае о Чешуе мне пришлось бы забыть навсегда – колдун сказал, что во второй раз они таких беглецов не нанимают, – вздохнул Сан. – Да и, честно сказать, бежать-то мне было некуда…
Не закончив свою мысль, Сан обречённо махнул когтистой лапкой: мол, об этом и говорить нечего.
– Но ведь ты говорил, что жил на горе Риндзё, – припомнила Уми. – Почему же не можешь укрыться там? Вряд ли наниматели из балагана будут искать тебя по всем окрестным лесам!
Сан замялся, и Уми поняла, что он чего-то недоговаривает. Дух отмалчивался до тех пор, пока не наткнулся на испытующий взгляд Уми.
Осознав, что дольше увиливать от ответа не сможет, ёкай тяжело вздохнул и признался:
– Видишь ли, с неделю назад через ту поляну, где я раньше жил, проходил странствующий монах, ну и…
– Что, неужели освятил её? – предположила Уми, когда Сан сконфуженно замолчал.
Судя по тому, как голова Сана опустилась ещё ниже, догадка Уми оказалась верна. Видимо, Сан оказался не таким уж сильным духом, раз не сумел противостоять молитвам священника, призванным изгнать злых духов.
По всему выходило, что он сможет вернуться на гору Риндзё только спустя какое-то время – может, через несколько дней, а может, и недель, – когда иссякнет очистительная сила молитвы.
– Так ты поэтому ушёл в город? Чтобы спрятаться?
Ёкай закивал.
– Я и сам знаю, что слабак, каких ещё поискать, – пробормотал он. – Будь моя воля, я ни за что не стал бы напрашиваться в гости к человеку, но… Обещаю, что не доставлю тебе хлопот!
С этими словами Сан поклонился так низко, что чуть не чиркнул макушкой о землю.
Уми тяжело вздохнула. Ситуация и впрямь вышла некрасивой, с какой стороны ни глянь. Да, она поймала Косого Эйкити за жульничеством, но доказать этого Уми всё равно не могла – кроме неё, Сана никто не видел! Да и сам ёкай теперь оказался в подвешенном состоянии: вернуться в балаган он уже не сможет, как и к себе домой.
Придя к решению, Уми проговорила, постаравшись скрыть неловкость за кашлем:
– Раз уж так всё сложилось, то… так и быть, можешь какое-то время пожить в моём доме.
Чешуйчатая мордочка Сана просияла. Его отливавшие красным глаза ярко заблестели.
– Но с условием, – поспешила добавить Уми, – никому не мешать и не пакостить. А, и ещё не воровать еду с кухни. Голодным ты не останешься, но будешь есть вместе со всеми. Это понятно?
Ёкай закивал, всё ещё сияя, как праздничный бумажный фонарик.
За разговорами они и не заметили, как добрались до моста, который соединял портовый квартал с Отмелью – так в народе называли район Тюсю, где жила Уми. Это и впрямь была длинная отмель, омываемая со всех сторон водами реки Ито. Застраиваться она начала не так уж давно: бабушка Абэ как-то рассказывала, что ещё тридцать лет назад на Отмели ничего больше не было, кроме реденького соснового леска, небольшого причала да покосившегося от старости святилища, которое сохранилось до сих пор.
Теперь же Отмель стала самым дорогим кварталом Ганрю, где селились обеспеченные и влиятельные люди со всей восточной провинции Тоса́н.
Возле моста было гораздо оживлённее, чем на окраинах портового квартала, и потому Уми пришлось соблюдать большую осторожность при беседе с ёкаем, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Они с Саном поднялись на мост и старались держаться на расстоянии от лоточников, которые, несмотря на ранний час, уже начали расставлять свои тележки вдоль перил моста и раскладывать на циновках товар.
Когда они преодолели почти половину моста, Уми решила задать Сану ещё один вопрос.
– А тот колдун из балагана… Ты ведь так и не назвал его имени. Он вам не представился?
При упоминании о колдуне ящериная мордочка Сана скривилась, словно ему под нос подсунули тухлую рыбину.
– Да он особо и не скрывал своего имени – видать, ненастоящее оно, – хмыкнул ёкай. – Колдун назвался Рю́ити Ара́ки.
Уми нахмурилась. Это имя она слышала впервые. Никто из членов клана Аосаки или посетителей игорного дома, к чьим разговорам Уми часто прислушивалась, ни разу не упоминал этого человека. Но это ещё ни о чём не говорило – наверняка что-то могло ускользнуть от её внимания.
Задумавшись, она снова принялась чесать правое предплечье, которое уже чуть ли не горело огнём под тонким рукавом летнего кимоно. Уми понимала, что, расчёсывая руку, делает себе только хуже, но остановиться не могла, пока это приносило пускай и временное, но облегчение. Должно быть, накануне вечером её покусала мошкара – обычно так зудели только укусы насекомых. Но задрать рукав на улице и посмотреть, было ли у неё что-то на коже, Уми не могла: народу вокруг всё же было достаточно, чтобы её действия могли счесть неприличными.
Неприятные ощущения на предплечье усугубляла ещё и смутная тревога, которую Уми почувствовала после рассказа Сана. Она не могла утверждать наверняка, что этот Рюити Араки представлял какую-то угрозу. Но всё же стоило разузнать об этом колдуне побольше, чтобы в случае чего быть начеку.
На другой стороне моста Уми заметила большую и тревожно гомонившую толпу. В столь ранний час подобное было редкостью, и потому Уми не стала проходить мимо, а подошла поближе, чтобы послушать, о чём судачили люди. Сан тенью следовал за ней.
– Надо же, совсем ничего не осталось, – покачала головой молодая женщина в тёмном и заношенном кимоно – видимо, служанка.
– А ведь я сюда ходил сколько себя помню, – причитал старик с длинной и тонкой седой бородкой, которая тоскливо развевалась на ветру.
– Что тут случилось? – спросил коренастый мужик, подошедший следом за Уми. – Ни хрена не могу рассмотреть впереди, хоть убейте!
– Да святилище ночью погорело, – печально вздохнув, ответил старик. – Хорошо хоть, не пострадал никто…
– Ну-ка расходитесь давайте, расходитесь! Нечего тут глазеть! – раздался окрик полицейского. Уми, которая была на полголовы выше остальных, увидела блестящий козырёк его фуражки: полицейский крутил головой во все стороны и размахивал руками, словно разгонял стаю наглых ворон. За спиной полицейского виднелся обугленный остов святилища – как и говорила женщина из толпы, от него и впрямь почти ничего не осталось.
Не дожидаясь, пока резко отхлынувшая от святилища толпа отдавит ей ноги, Уми отошла в сторону. Ей показалось странным, что огонь не перекинулся на раскидистое дерево сакаки, которое росло прямо у стен сгоревшего храма.
Будто кто-то специально сдерживал огонь и не давал ему двинуться дальше святилища…
– Колдовская работа, – проворчал себе под нос Сан, о присутствии которого Уми напрочь успела забыть – так глубоко она погрузилась в раздумья.
Сделав вид, что поправляет сползший носок, Уми наклонилась к Сану и зашептала:
– Откуда ты знаешь?
– Чую, – коротко ответил Сан и снова сморщился. – Магия у них смердит так, будто ещё по прошлой весне что-то в кустах сдохло.
Похоже, у Сана с колдунами были какие-то свои личные счёты, потому как прежде Уми не доводилось слышать, чтобы другие ёкаи говорили о них в подобном тоне.
Как бы то ни было, вся эта история с сожжённым святилищем выглядела странно. Откуда было сильному колдуну взяться в Ганрю, на самых задворках империи? И зачем ему понадобилось сжигать какое-то крохотное святилище в старом квартале?
Может, в этом замешан колдун из балагана, о котором рассказал Сан?..
Заметив краем глаза какое-то движение, Уми повернула голову. К ней приближалась невысокая и пухленькая женщина с большой корзиной, которую она повесила на сгиб локтя. Лицо женщины было румяным, как спелая хурма, а непослушные курчавые волосы выбивались из-под плоской соломенной шляпы.
Женщину эту звали Томо́ко Ёси́да, и она вот уже почти двадцать лет работала в усадьбе Хаяси домоправительницей.
– Ах, Уми, беда-то какая! – всплеснула руками Томоко.
Из корзинки, накрытой крышкой, на Уми пахнуло рыбным духом – похоже, Томоко как раз возвращалась с рыбного рынка, который был неподалёку.
– Давай помогу, – улыбнулась Уми и протянула руку за корзинкой. Томоко безропотно отдала её, хотя в любой другой день наверняка стала бы артачиться и говорить, что «не пристало господской дочери рыбу с рынка таскать». Похоже, вид сгоревшего святилища и впрямь очень расстроил домоправительницу.
Сан смерил подошедшую женщину напряжённым взглядом, и Уми, покосившись на него, чуть заметно покачала головой. Томоко не могла видеть ёкая, но была одной из немногих, кто знал о способностях Уми. Живя с человеком под одной крышей столько лет, тяжело держать что-то в секрете.
– Подумать только, я же вчера заходила туда, чтобы переброситься словечком со стариком Кодо́! – принялась тараторить Томоко. – Ты его не знаешь, он каннуси[4] из святилища Поющих Сверчков. Иногда Кодо лично приходил сюда, чтобы присмотреть за святилищем, – так давно оно без хозяина, всё никого туда назначить не могли. Так вот, он сказал мне, что…
Уми довольно быстро потеряла нить рассуждений Томоко. Она то пускалась в пространные объяснения, то, наоборот, едва упомянув о чём-то, тут же перескакивала на другое. Но вся суть истории Томоко сводилась к тому, что в сгоревшее святилище Речного Покоя только вчера назначили нового каннуси, но вступить в должность он так и не успел. Да и само святилище Томоко было жалко чуть ли не до слёз – оно было одним из самых старых в Ганрю, и, даже если у города найдутся деньги, чтобы отстроить его заново, оно уже никогда не будет таким, как прежде.
Наконец, когда женщины добрались до ворот усадьбы Хаяси, запас красноречия Томоко иссяк. Распрощавшись с Уми в коридоре, домоправительница быстро разулась и поспешила на кухню, где тут же принялась распекать за нерадивость одну из служанок.
Стоило Уми оказаться дома, как зуд на предплечье тут же стих, и до поры она напрочь о нём забыла. Она медленно побрела к себе, на второй этаж усадьбы – старого дома со слегка замшелой черепичной крышей. Всё, чего сейчас хотела Уми, – это проспать мёртвым сном по меньшей мере до обеда.
Но не успела она оказаться на лестнице, как навстречу выскочила девочка лет шести. Чёрные блестящие волосы не доходили ей до подбородка, а от яркого цветочного узора на кимоно рябило в глазах.
– Вернулась, наконец, – проворчала она, смерив Уми недовольным взглядом. Голос у девочки был довольно низким, а манера говорить больше оказалась бы под стать взрослой и умудрённой годами женщине, но никак не ребёнку.
Ничего удивительного в том, однако же, не было. О-Кин – именно так звали любительницу ярких кимоно, – была не человеческим ребёнком, но дза́сики-вара́си: домовым духом, охранявшим усадьбу Хаяси и всех его обитателей. О-Кин очень не любила, когда кто-то из обитателей усадьбы исчезал из-под её пригляда надолго. И потому ёкай всякий раз принималась ворчать на Уми, стоило той только показаться после очередной смены в игорном доме.
Но сегодня настроение домового духа оказалось омрачено появлением нежданного гостя, который, учуяв более сильного ёкая, тут же спрятался за Уми.
– Кого это ты притащила в дом О-Кин? – нахмурилась ёкай и наклонилась, чтобы разглядеть Сана получше. Бедняга чуть не трясся от охватившего его страха, но всё же взгляд О-Кин выдержал стойко.
– Пф, слабак, – махнула рукой дзасики-вараси, и напряжение на её хорошеньком, почти что кукольном личике сменилось скукой. – Даже неинтересно.
– Он не для твоего интереса здесь, – устало проговорила Уми. Она обошла вставшую посреди лестницы О-Кин и поднялась к себе. – Это Сан, и пока он поживёт у нас.
Уми очень надеялась, что О-Кин не станет задирать Сана и даст ему отсидеться в усадьбе спокойно хотя бы несколько дней. Терпимостью О-Кин не отличалась: если что-то было ей не по нутру, она начинала пакостить – то огонь в очаге не даст разжечь, то посреди ночи устроит во всём доме жуткий сквозняк. И длиться это могло до тех пор, пока гнев О-Кин не утихнет – или пока её не умаслят подношением в виде чарочки саке, которую Уми каждое утро выставляла на небольшой домашний алтарь.
Заметив, как поджала губы О-Кин, Уми поняла, что теперь одной чарочкой дела явно было не решить и придётся попросить целый кувшин вина из личных запасов отца. Но усмирением домового духа Уми решила заняться позже – сейчас она чувствовала себя настолько обессиленной, что с трудом переставляла ноги.
Смерив Сана презрительным взглядом, О-Кин поспешила следом за ней. Она умудрилась проскользнуть в комнату ровно в тот момент, когда Уми как раз закрывала раздвижные двери. Став бесплотным, Сан просочился следом и тихонько скрылся за створками стенного шкафа, воспользовавшись тем, что на него никто не обратил внимания.
– О-Кин, я очень устала сегодня, так что давай поговорим позже, – не дав ёкай и рта раскрыть, проговорила Уми.
Она выложила кобуру с револьвером на низенький столик, переоделась и начала было расстилать футон, но О-Кин уселась прямо у неё на пути и проговорила самым елейным голоском, на какой только была способна:
– Ты обязательно отдохнёшь, Уми Хаяси. – Глаза дзасики-вараси нехорошо блеснули. – Но сначала расскажешь О-Кин, почему от тебя так смердит магией колдунов.
Уми с нескрываемым изумлением уставилась на неё.
– О чём это ты?
О-Кин принюхалась: кончик её и без того вздёрнутого носика поднялся ещё сильнее. Ёкай склонилась над правой рукой Уми и резко задрала рукав кимоно.
Увиденное заставило Уми тяжело опуститься на татами, выпустив из рук так и не расстеленный футон. На правом предплечье её растекался багровый синяк, напоминавший по форме какой-то сложный иероглиф.
Так вот в чём была причина странного зуда… Великий Дракон, лучше бы это и впрямь была мошкара!
– Ч-что это? – только и смогла вымолвить Уми, глядя на странный синяк во все глаза. – Откуда он взялся?
– Похоже, тебя прокляли, – невозмутимо ответила О-Кин, с любопытством рассматривая странную отметину. – Так что давай, рассказывай, какому колдуну ты перешла дорогу.