– Марочка, тебе чего – шампанского? – спросил Бутраков, точно официант склоняясь над ней с наброшенным на руку полотенцем.
– Ну его, это шампанское, Боря, – улыбнулась Маргарита Николаевна, погруженная в пуф современной формы, напоминающий полупустой мешок с сыпучим содержимым. – Лучше красного вина.
– Отлично! Тогда нам обоим.
Бутраков, возглавлявший одну из первых в стране нефтяных компаний, имел возможность водить жену в ресторан каждый день. Но предпочитал устраивать праздники на дому: никого, только ты и я, одни во всей вселенной. Предпочитал, разогнав домработниц, прислуживать за столом, проявляя галантность в отношении любимой женщины. Только готовил изысканные блюда, разумеется, не он, а повар – худощавый представительный мужчина с усиками-щеточкой, который в белом халате и колпаке выглядел хирургом, а в элегантном сером костюме – искусствоведом. Повар стажировался в парижском ресторане «У Максима», репутация которого не требует лишних слов; во всем, что касается эксклюзивной еды, на него можно было положиться. А вот подбор вина повару не доверялся – в роли сомелье Бутраков предпочитал выступать опять-таки сам. Ну и выслушивать пожелания жены, естественно.
Слегка откинув голову, Маргарита вбирала ртом восхитительные капли красного вина, а глазами – Бутракова, который, отложив на край стола полотенце, а вместе с ним – имидж официанта, незаметно очутился на соседнем с ней мешотчатом пуфике. Внешность у Бутракова не сказать чтобы притязательная: прямо скажем, не герой-любовник. Толстый, абсолютно лысый, без единого волоска на голове. Даже глаза какие-то лысые, без бровей, с малозаметными поросячьими ресницами. Нос – лежачая картофелина, состоящая из трех долек. А тем не менее, судя по интернет-опросам, входит в десятку самых привлекательных мужчин России. Маргарита Николаевна готова предположить, что привлекает в нем этих обездоленных женщин, подавших за него голоса: мечта о настоящем мужике. Большом, хозяйственном, слегка неотесанном – в русском мужике это не порок, – зато надежном. И ласковом. Даже его фамилия соответствует его сути: некрасивая, но крепкая и, тем самым, притягательная… И как ни смешно, они правы. Маргарита Ганичева не думала об этих его качествах, когда она, глава имеющей солидную репутацию фирмы, выходила за него замуж: думалось, для них обоих это будет брак по расчету. Оказалось, все не так просто… И пускай они, по привычке и для удобства, живут большей частью раздельно (бизнес, бизнес, круглосуточные хлопоты, что поделать!), зато их встречи исполнены значения. Бутраков на шестнадцать лет старше ее, однако руки у него молодые. Эти с перетяжками, пухлые, жиром налившиеся в сосиски пальцы умеют так нежно прикасаться к щекам, так требовательно теребить груди, так властно разводить бедра…
Подождем. С этим – подождем. Нынешним вечером он будет ей мужем, и она получит от него все, что способна хотеть женщина от мужчины. Но в данный момент Бутраков для нее – партнер, владеющий некоей информацией, и все, чего она хочет в данный момент – получить информацию.
– Борик, – отстраняясь от щекочущих прикосновений Бутракова, прошептала Маргарита Николаевна, – а ты узнал, что я тебя просила?
– Какая ты корыстная, Марочка, – гигантским котом-баюном промурлыкал Бутраков, пододвигаясь к жене вместе с пуфом.
– Борик, ну ты же сам деловой человек, нам легко друг друга понять…
– Мара, нутыже выпей еще вина. Хорошее ведь, а, винишко? Ты только представь, сколько я коньяка вбухал в областную администрацию, прежде чем они раскололись, кто стоит на твоем пути!
В заплывших жиром глазках Бутракова юлило и искрилось приветливое лукавство. Он скажет, ну конечно, скажет, что за люди ставят палки в колеса «Подмосковью-агро», – куда он денется. Но сначала предпочитает помучить, подразнить. Его всегдашняя манера обращения с женой, как и с конкурентами! И, поддерживая игру, Маргарита Николаевна застонала:
– Бо-орик, какой же ты недобрик! Давай поскорей покончим с этим вопросом и расслабимся.
– А ты сейчас расслабляйся, Марочка. Чего тебе не хватает? Драгоценный муж рядом, вино ароматное, еда превосходная… Положить тебе уточки?
Маргарита Николаевна с энтузиазмом накинулась на шафранно-желтый фрагмент утиного мяса с гарниром из пестрой смеси овощей – кажется, там преобладали баклажаны; одернув себя, принялась есть медленно, тщательно пережевывая, надолго задерживая пищу во рту. Она постоянно ловила себя на этой нехорошей жадности – и мысленно укоряла: это же просто неприлично так набрасываться на еду! Доводы разума не помогали: стоило только Ганичевой, даже не будучи голодной, увидеть перед собой тарелку, полную аппетитного содержимого, она ощущала дикий нутряной позыв опустошить ее целиком и хлебом подлизать донце. Отсюда и проблемы с весом, ничего удивительного.
«Когда у меня это началось? – допрашивала она себя. – В молодости я ведь ела, как птичка: мама постоянно напоминала, что для того, чтобы хорошо учиться, мозгу нужны калории. Одолеть тарелку супа целиком – это был для меня подвиг… Бизнес – вот в чем загвоздка! Все началось с фирмы – именно тогда я начала есть больше, чем требуется. Бизнес меня сделал жадной. Бизнес меня приговорил к постоянному щелканью челюстями. Бизнес меня научил хватать то, что само в руки идет – а то потом не будет… Бизнес, все бизнес!»
Но, вопреки этому саморазоблачительному диагнозу, Маргарита Николаевна не собиралась расставаться с бизнесом. Без него она, допустим, была бы на пять – десять килограммов худее и, опять-таки допустим, в десять раз счастливее, но такое счастье ее не прельщало. Разве станешь счастливее, расставшись с собой? А «Подмосковье-агро» – это она. Та же самая она, только опредмеченная, овеществленная в документах и сельскохозяйственных угодьях. И – проклинайте ее, зовите Щучкой, хищницей, как угодно – разве ее деятельность, пусть иногда с нарушением нелепых российских законов, не приносит великолепных результатов?
– Понимаешь, Борик, – после двух бокалов вина и утки с пюре из баклажанов Маргарита Николаевна в самом деле расслабилась и стала разговорчивой, – на Подмосковье ведь жалко смотреть. Даже хотя бы когда едешь на машине мимо деревень, – до чего противно, что все вокруг такое серое, заброшенное, сплошные развалюхи, горы мусора, кое-где чахлая зелень… Земля из рук вон плохо используется! Хорошо еще, если процентов на тридцать, а то бывает и меньше. Если за все это взяться по-настоящему, земля перестанет быть убыточной, начнет приносить прибыль. Но только нужно все изменить, понимаешь, всю систему! Вместо колхозов – фермы, техника должна быть принципиально другой… С колхозными алкоголиками это невозможно. Они от рождения потребители. Они привыкли смотреть в рот государству, а чтобы приложить руки к своему обеспечению, – да они скорей помрут! Нет, надо все ставить на новые рельсы…
– Мара, ты у меня умная, как Эйнштейн и Збигнев Бжезинский, вместе взятые, – посмеивался Бутраков. Его масленые, румяные, лоснящиеся от жирной пищи губы потянулись к губам Маргариты Николаевны, но та успела отпрянуть. Ей очень хотелось отпрянуть грациозно, но не удалось, и она едва не рухнула с пуфика, отсутствие спинки у которого начинало ей здорово досаждать.
– Борик, нет! Рано, шалунчик. Сначала ты мне скажешь, что за такой-сякой обработал областных бюрократов, которые теперь ворожат ему, а не мне.
Шумно вздыхая, словно поддался давлению превосходящих сил (снова наигрыш), Бутраков отправился за своим портфелем, таким же полным и глянцевитым, как он сам. Долго копался, извлекая оттуда одну бумагу за другой. В это время Маргарита Николаевна, облокотясь на стол, без стеснения воздавала должное искусству кудесника из парижского «Максима». Ее желание исполнялось, и она подкрепляла миг душевного торжества телесным удовольствием.
– Вот, Марочка, твой Борик раздобыл тебе письмецо. Почитай, гусенька, комментарии излишни.
Зеленые глаза Маргариты Николаевны дотошно забегали по строчкам. Быстрее, быстрее, еще быстрее… в преддверии неизбежного имени… Стоп! Ганичева передернулась, словно наступила на колючку босой ногой в ночной темноте. Что-то неожиданное подкарауливало ее в этой бумаге – более того: что-то, чего она никак не могла ожидать. Выражение лица у нее стало, словно у ребенка, которого зло и незаслуженно обидели… Видно, что первым ее порывом было отбросить бумагу, может быть, разорвать. Но она продолжила чтение, пересиливая себя.
– Спасибо, Борик, – отложив документ, произнесла Ганичева так, словно бумага принесла ей не боль, а удовольствие. – Я всегда знала, что ты единственный человек, на которого я могу положиться.
Бутраков, без ложных сомнений, кивнул. Он тоже так считал. Он считал себя одним из немногих в мире людей, на которых можно положиться.
– Дочитала, Марочка? Ну и ладно, не думай больше об этом. Люди приходят и люди уходят, как говорится… Вставай: на этих мешках сидеть – спина устает. Перейдем-ка лучше в постельку…
Деловые отношения: секс в обмен на информацию. Снова бизнес. Всюду бизнес. На этот раз, по крайней мере, медово-сладкий бизнес…
Маргарите Николаевне секс с мужем доставлял удовольствие. Как правило. Но не сегодня. Мелькнувшего во время ужина полового возбуждения как не бывало, давление объемистого бутраковского живота на ее переполненный желудок вызывал дурноту, казалось, ее вот-вот стошнит. А нужно было еще, терпя тяжелую бегемотовью возню мужа, истомно стонать, вскрикивать, притворяться: не получив ожидаемой реакции со стороны своей Марочки, муж мог после спросить, в чем дело. А Маргарита Николаевна не имела права сейчас говорить, в чем дело. Ни кому-либо другому, ни – тем более – ему. Потом, рано или поздно, возможно, возникнет такая ситуация, что придется сказать. Но сейчас вокруг имени, названного в переданном письме, и вокруг жизненной эпохи, которую символизировало для нее это имя, простиралась стеклянная зона молчания.
Это молчание слегка надтреснулось на следующий день с утра, когда Маргарита Николаевна снова вызвала к себе Грибова. Сергей Геннадьевич выглядел невыспавшимся, зато пылал энтузиазмом:
– Маргарита Николаевна, дело в шляпе! Я провел солидную работу, поднял старые номера альманаха, переговорил с журналистами, на какие темы мы собираемся представлять информацию в ближайших номерах, и выяснил, что, скорее всего…
– Не нужно, Сергей Геннадьевич, – устало махнула рукой в его сторону Ганичева. Обычно начальницу «Подмосковья-агро» ночи любви наделяли возвратом молодой красоты, но сегодня она выглядела хуже обычного: серая какая-то, будто ее из пыли вытащили. – Мне все известно. Это Андрей Акулов, глава «Русского земельного фонда».