Айрис была очень слаба. Бледная до серости кожа покрылась испариной, хриплое дыхание вырывалось из груди рваными толчками. Спутавшиеся волосы разметались по подушке.
Бриджит – одна из самых сильных целительниц Гларингела – склонилась над Айрис, положив ладони на ее хрупкое тело. Глаза обеих были прикрыты. Айрис – от боли, а Бриджит, должно быть, для того, чтобы услышать, почувствовать биение жизненных токов. Расплести запутавшиеся линии жизни и залатать те, что были слабы или и вовсе разорваны…
Так, во всяком случае, я представляла себе целительство.
Я перешагнула порог спальни Айрис и застыла, не дойдя до ее кровати нескольких шагов. Виной тому внезапно охватившее ощущение, что это именно я, Исток, лишняя здесь.
Бриджит недавно исполнилось восемьдесят. Поговаривали, лет шестьдесят из них она исцеляла жителей родного города, приходя им на помощь едва ли не каждый день. Если бы не она, многие из тех, кого я знала, могли попросту не появиться на свет. Если бы не Бриджит, линии десятков жизней оказались бы оборваны.
Однако и одаренным Дочерью Звезд порой требовалась помощь таких, как я.
Несвойственная мне неуверенность отступила. Хмуро мотнув головой, я приблизилась к Бриджит.
– Я пришла, госпожа.
– Хорошо, Гвендолин, – не поднимая головы, размеренным голосом отозвалась целительница.
Не поворачиваясь, подала мне руку. Я подобрала юбки и опустилась на пол. Помедлив лишь мгновение, сжала в своей ладони пальцы Бриджит. По венам заструилась прохладная сила, плавно и мерно перетекла от меня к Бриджит.
Порой я боялась, что в какой-то момент почувствую внутри себя пустоту. Что отдам всю свою силу без остатка. В такие моменты я ощущала себя так, будто стою на краю пропасти и уже занесла над ней ногу. Стать совершенно обычной, не успев даже стать кем-то по-настоящему особенным, но успев ощутить магию внутри себя… Это ужасало.
Глаза Бриджит зажглись золотистым сиянием. Оно же плясало на кончиках ее пальцев, которые целительница положила на виски Айрис. Та едва слышно что-то простонала. С порозовевших губ сорвался облегченный вздох. Болезнь, терзавшая ее, конечно, еще не ушла, но магия Бриджит вдохнула в истощенное тело новые силы.
Целительница положила руки с узловатыми пальцами на грудь Айрис и начала свое, невидимое глазу магическое плетение. Пряжей Бриджит были нити жизни, но даже я, обладающая толикой божественной силы, служащая всем одаренным подпиткой, проводником, не знала наверняка, как именно это происходит. Как плетется магия, исцеляющая израненные, изувеченные и тронутые болезнью тела.
Однако я видела, как с каждой минутой оживает Айрис. Как румянец возвращается на ее лицо. Подавшись вперед, я с жадностью наблюдала за движениями Бриджит – весьма лаконичными и сдержанными, надо сказать. Ее магия была тихой, едва заметной. Целительница медленно водила руками над телом Айрис. Я представляла, как Бриджит своей магией заполняет пустоты, латает бреши, соединяет звенья или прикрепляет друг к другу шестеренки, словно искусный часовщик.
Айрис открыла глаза и тихо рассмеялась.
– Никогда не чувствовала себя лучше, чем сейчас, – с улыбкой прошептала она.
Я закусила губу. Во мне боролись зависть – постыдная, недостойная… и восхищение. Да, я была проводником силы, однако чудо свершалось не моими руками. Айрис благоговейно смотрела на Бриджит, а я едва удостоилась ее взгляда и сдержанного, привычного уже кивка от самой целительницы.
Лишнее подтверждение тому, что такие, как я, лишь разменные монеты. Истоки, Искрящие, Дарующие, как ни называй, не способны на собственные чары. Единственное, для чего мы предназначены, для чего созданы Матерью Истоков, это делиться с другими магической силой. Живые сосуды магии… пользоваться которой сами мы не могли.
Как много детей по всей Даневии не спали ночами, вглядываясь в темноту за окном или уставившись в потолок и представляя, как в один, поистине волшебный день почувствуют внутри себя пробуждающуюся силу? Но почти никто из них – или и вовсе никто – не мечтал стать Истоком. Тем, кто просто усиливает способности других.
Дом Айрис я покидала в смешанных чувствах. Погруженная в себя, едва замечала окружающий мир. Да и на что тут смотреть? Гларингел был неприметным небольшим городком с одной-единственной часовней и несколькими лавочками и мастерскими, мимо которых я сейчас проходила. А вот и наш дом – скромное двухэтажное здание с черепичной крышей, притулившееся меж таких же безликих собратьев. Тяжело вздохнув, я отворила дверь.
Мама штопала платье в залитой солнцем гостиной. Иголка так и мелькала в ее руках.
Дросида отличалась той особенной красотой, что выделяла ее из всех женщин Гларингела. Ее, уроженку Элла́с с золотистой кожей и темно-карими глазами, в Даневии долго считали чужачкой. Происхождение мамы выдавал и эллийский акцент, который до сих пор, даже после стольких лет жизни в Гларингеле, то и дело проявлялся в ее речи.
Утонченная красота мамы отчасти передалась и Лили, и мне, окрасив нашу кожу в оттенок светлой карамели. И все же в Лили даневийской – отцовской – крови оказалось больше. Оттого ее волосы были словно подсвечены солнцем изнутри, в то время как мои лежали на спине темным, блестящим пологом.
Мама рассказала нам множество историй, которые пронесла в своем сердце из Эллас. О богах и монстрах и о магии такой мощи, о которой в Даневии и не слышали, не говоря о том, чтобы практиковать. Культура чужой страны, столь непохожей на нашу, захватило мои мысли с самого детства.
Из-за рассказов Дросиды я решила выучить кафу – язык Эллас. Далось это неожиданно легко, будто во мне пробудилась кровь чужачки-матери. Прочитав свою первую – детскую, совсем простенькую – книгу на кафа, я была так собой горда! Вот бы все в жизни получалось так – стоит лишь приложить немного усилий!
Подняв голову, мама встретилась со мной взглядом. Ласково спросила:
– Что такое, agapité mou1?
Ей всегда без особого труда удавалось разгадать настроение обеих дочерей. Впрочем, я и для других была словно открытая книга. Не умела ни сдерживать эмоции, ни оставлять их при себе. Чаще всего взрывалась потоком эмоций, словно сметенная бурлящим потоком воды плотина. Что до Лили… Печалилась она редко, еще реже гневалась и, кажется, всегда умела находить хорошее даже в самом плохом. Дар, не иначе.
– Неужели так всегда и будет? – выпалила я. – Неужели моя судьба – это быть лишь магической подпиткой для других?
– Ты – Исток, Гвендолин, – отложив шитье, мягко сказала мама. – Это твое предназначение.
– Но что, если я хочу большего, чем просто сиять для других?
– Твое желание – не иначе, чем проявление тщеславия.
Я нахмурилась, протестующе качнула головой.
– Нет ничего плохого в том, чтобы желать большего.
– Есть, если идешь против собственной судьбы, – мягко и одновременно настойчиво проговорила мама.
Я вздохнула. Мы не всегда, увы, ладили. И большинство наших ссор – или, во всяком случае, горячих споров – случались по поводу предназначения. С момента предыдущей ссоры новых аргументов я не придумала, а проигрывать не любила ни в чем. Да и сказывались усталость и магическая истощенность.
Уходя в нашу с Лили комнату, я упрямо буркнула себе под нос:
– Thélo na lámpso.
Я хочу сиять.
Вот только для себя, не для других. Стать лучшей в чем-то, но самостоятельно. Стать настоящим магом.
Почему все так несправедливо? Почему такие, как я, сосуды божественной силы, одаренные самой Матерью Истоков, обладающие необходимой для чар магией, не способны распоряжаться собственным даром? Не способны напитывать магической энергией свою кровь? Словно этот канал запечатан, а наша с самого рождения предназначена не нам…
Неудивительно, что, несмотря на редкость Истоков, многие до сих пор не считали нас истинными магами.
В комнате я скользнула взглядом по стоящему у окна книжному шкафу. После того, как я перешагнула порог беззаботного детства и узнала, что одарена, в моей личной библиотеке появились не только детские книги на кафа, но и книги на даневийском. Книги по магии.
Если бы только в этом был хоть какой-то смысл…
Я могла быть очень упорной. Могла часами вглядываться в исписанные чернилами страницы в неярком свете свечи. Могла надоедать всем знакомым магам, расспрашивая, как именно они обнаружили в себе и постигли свой дар.
Но ничто не помогло мне изменить собственную природу.
***
Меня разбудил чей-то крик.
Я подскочила на постели с тяжело колотящимся сердцем. Лили сладко посапывала в своей кровати – неугомонная, неусидчивая, вернулась, когда я уже спала. За окнами притаилась глубокая ночь – в небе ни намека на светлые мазки рассвета.
Крик, раздавшийся снаружи, повторился. Я вскочила с кровати. Лили, пробормотав что-то, лишь перевернулась на другой бок. Она не проснулась даже тогда, когда с грохотом распахнулась дверь дома. Позабыв об осторожности, я ринулась на звук.
Первыми я увидела проснувшихся много раньше отца и маму. Увидела страх на их лицах. А потом и тех, кто внушал им страх.
Они застыли в дверях – двое эллинес, а с ними – высокие, плечистые мужчины с бронзовой кожей и волосами ниже плеч. Элькхе, коренные жители Эль Кхара, Непримиримых Земель. Даневийцы называли их варварами за почти животную жестокость в бою и ужасающее отношение к женщинам. В Непримиримых Землях те могли рассчитывать лишь на роль бесправных рабынь. В Даневии рабство не просто было запрещено. Оно считалось чем-то поистине немыслимым.
Я вздрогнула. Армия Аргоса в нашем городе.
«Отец был прав», – промелькнуло в голове недоверчивое и вместе с тем – промораживающее до костей.
Настал тот час, когда война пришла и в наш дом.
Я хорошо помнила тот день, когда воины Аргоса Светорожденного, архонта граничащей с ними страны Эллас, вторглись в наши земли. Аргос появился словно из ниоткуда – с какого-то богами забытого селения к югу от границы. Вот только в его армии почти не было эллинес. Ее основу составляли элькхе – наемники, которые дышат войной, словно воздухом, питаются ею, как комары – кровью.
О жестокости архонта-завоевателя ходили легенды. К своей цели – подчинить Даневию, присоединить ее земли к своим – он шел буквально по головам. Аргос умело манипулировал людьми – запугивал, подкупал, принуждал, он внушал страх или желание идти за ним хоть на край света. Магия это или нет, однако Аргос быстро пополнил свою армию не только миролюбивыми эллинес, но и даневийцами, недовольными своим королем. Отщепенцы, оборванцы, преступники… кем бы ни были, они встали под его знамена, чтобы уничтожить собственную страну.
Но как они оказались здесь, так далеко от границ? Все это время я искренне верила в то, что в Гларингеле, небольшом городке в глубинке, они надежно защищены от ужасов войны.
Прятаться от захватчиков было поздно, и тогда – впервые за долгие годы – отец взял в руки меч. Он хорошо знал, что может ждать молодых девушек, попавших в лапы элькхе. Знал о торговцах живым товаром, что всюду шли за войском Аргоса Светорожденного.
Проклятые коршуны, привыкшие пировать на поле боя.
Джон Макграт слишком любил свою жену и своих дочерей. Дросиду, что с ужасом смотрела на ворвавшихся в дом варваров и людей из своей собственной, пусть и давно оставленной страны. Лили, которую наконец разбудили крики людей захваченного города, что доносились снаружи. Меня, которая сейчас, как никогда, жалела о том, что одарена Матерью Истоков, а не Дочерью Звезд.
Обладающая магической силой, я даже не могла за себя – за нас всех – постоять. Не могла защитить своих любимых.
На несколько мгновений реальность разбилась на разрозненные осколки. Растянутое в крике лицо матери, похожее на уродливую маску. Лили, что отчаянно жалась ко мне, будто моля о защите. Отец, диким зверем со сталью в руках бросившийся на врагов.
Врагов, против которых у него не было ни единого шанса.
Когда в грудь отца вошел меч врага, я увидела в его глазах не боль и страх, а… вину. За то, что подвел любимых, что не сумел уберечь. Пусть и защищал их до последнего вздоха.
Словно во сне, обернувшимся настоящим кошмаром, я видела, как отец умирал. Как руки Лили, моей хрупкой сестры, тянулись к нему, будто надеясь насильно выдернуть из объятий смерти. Я кричала до хрипоты. Казалось, сердце вот-вот остановится, чтобы уже никогда не забиться.
Сил для крика уже не осталось, а я все смотрела на распростертое на полу тело отца. Силилась поверить в происходящее… но не могла. Подняла взгляд в тщетной надежде, что все это окажется сном, иллюзией – и натолкнулась на застывшее лицо матери и ее потухшие глаза.
«Это действительно случилось. Папа умер. Папы больше нет».
Боль, острая, как лезвие ножа, грозила разорвать надвое сердце. Но ни мне, ни маме, ни сестре не дали шанса оправиться от удара. Вперед выступил убийца нашего с Лили отца – немолодой эллинес с властным взглядом. Поморщился, ткнул носком ботинка лежащего лицом вниз папу. С губ мамы сорвался приглушенный вскрик. Я едва задушила в себе порыв броситься на врага. Лили вцепилась в рукав моей ночной рубашки – то ли ища поддержки, то ли пытаясь удержать. Не позволить вцепиться властному чужаку в горло.
– Ну-ка посмотрим, что за рыбка попала в наши сети, – пробормотал тот на кафа.
Я с трудом различала слова – разговорный язык я знала плохо, мама редко на нем говорила. Однако отчаянно пыталась распознать чужую, непривычно звучащую в этих стенах речь.
Чужак неторопливо подошел к Лили, которая смотрела на происходящее полными слез глазами. Повелительным жестом взял ее за подбородок. Мои внутренности завязались в тугой узел, легкие обожгло огнем, имя которому ярость.
Желание подлететь к чужаку и с силой ударить по руке, чтобы больше не смел касаться Лили своими мерзкими пальцами, было настолько сильным, физически ощутимым… Казалось, я могла осуществить задуманное одной только силой мысли. Но нет. Я могла только бессильно наблюдать, до боли стискивая пальцы в кулаки и пронзая захватчика ненавистным взглядом. Впрочем, к подобным взглядам он наверняка давно привык.
Лили вздрогнула от его касания. По щеке к лебединой шее сбежала слеза. Сестра взглянула на меня с затаенной надеждой. Я ответила взглядом: «Держись».
Лили была старше на два года – совсем недавно ей исполнилось двадцать. Но, несмотря на разницу в возрасте, она отчего-то считала меня мудрее, опытнее и сильнее. Быть может, из-за моей способности к магии, а может, из-за собственного характера. Лили была мягче, добрее… светлее. Но то, что люди считали добродетелью, могло обернуться против Лили в эпоху войны. В эпоху, когда чужаки ворвались в нашу страну, словно саранча, а троном готовился завладеть беспощадный завоеватель.
– Бросьте всех троих к остальным рабыням.
Я задохнулась от гнева и страха, сжавших сердце ледяными тисками. Нас отдадут в рабство. Но он же эллинес… Или рабынями Аргос и его приспешники расплачивались с наемниками-элькхе?
«Богини… Мы и правда отправимся на невольничий рынок».
Прежде я лишь слышала о кощунственных обычаях элькхе. Но и представить не могла, что вместе с матерью и сестрой однажды стану их частью. А элькхе уже направлялись к Лили. К ее хрупкой, нежной Лили… Чтобы сделать ее – веселую, улыбчивую, солнечную – рабыней.
Барьеры рухнули, словно плотина. Самообладание, так тщательно удерживаемое мной, треснуло по швам. Я ринулась вперед, к мечу, лежащему рядом с бездыханным телом отца. Мечу, которым он так и не сумел воспользоваться.
Отец не смог. Я сумею.
– Гвен! – раздался за спиной полузадушенный голос мамы.
Я развернулась, сжимая клинок обеими руками и приказывая им не дрожать. Вонзить его в тело чужака, а потом… А потом будь что будет.
Губы захватчика изогнулись в мерзкой насмешливой ухмылке. Он шагнул было ко мне, медленно – нарочито медленно – вынимая из ножен собственный меч. Но, внезапно передумав, лениво обронил:
– Кьарго.
Рослый элькхе с хмурым обветренным лицом шагнул вперед и поднял руку.
Боль обрушилась на меня, разрывая тело на части. Вгрызлась голодным зверем, заставляя каждую клеточку тела гореть огнем. Я рухнула на колени – ноги не держали. Меч со звоном упал на пол. Вонзив ногти в ладони, стиснув зубы, я уговаривала себя терпеть. Не хотела еще больше пугать Лили, которая после всего пережитого и так была близка к обмороку. Не желала видеть удовлетворение в глазах чужаков и убийц.
Я и подумать не могла, что однажды мне доведется почувствовать на себе магию боли. Магию, которой на всем белом свете обладали только варвары-элькхе. Впрочем, прежде я не допускала и мысли о том, что застану войну. И увижу, как захватчик разбивает мою семью на две неравные части.
«Не две, – прорвалось едкое, темное сквозь алый туман боли. – Нас – меня, Лили, маму – разделят тоже».
Кровь из прокушенной груди наполнила рот металлическим привкусом. Ногти заскребли по полу. Одуревшая от боли, я встретилась взглядом с полными сострадания взглядами сестры и мамы. Силы кончились, и я закричала.
Боль прекратилась в то же мгновение. Все, что нужно было Кьарго – это мой преисполненный муки крик.
– Все, уведите их. Мы и так кучу времени потратили, – недовольно обронил чужак.
Его люди рывком подняли меня. Грубые руки схватили Лили и маму. Сестра попыталась вырываться, даже куснула кого-то сгоряча, но ее запала надолго не хватило. Один из чужаков ударил ее по лицу, сорвав с моих губ яростный крик.
Нас повели прочь. Прочь из родного дома, ставшего вдруг чужим и незнакомым. Дома, где сам воздух, казалось, пропитался болью, кровью и отчаянием.
У нашего отца и мужа украли жизнь, нас похитили и собирались лишить свободы. Продать как вещь, как сувенир. Сделать из нас бесправных невольниц, с которыми можно обращаться как вздумается. У которых можно безнаказанно и так легко, по щелчку пальцев, отобрать все.
Я подавила горячее желание вырваться и убежать. Это невозможно – хватка элькхе подобна стальным оковам. И к тому же бессмысленно, когда их лидер стоит всего в нескольких шагах от меня. Я лишь снова унижу саму себя и дам ему повод надо мной издеваться. Я вздернула подбородок, несмотря на страх, ужом свернувшийся на сердце. Он не увидит моих слез и мольбы не услышит. Я не доставлю ему такого удовольствия.
Что-то в моем лице очень не понравилось эллинесу. Вперив в меня неприязненный взгляд, он процедил:
– Попрощайся с Даневией, maláko. Ты больше никогда ее не увидишь.
Единственное слово на кафа распознать я не сумела, но ни на мгновение не усомнилась, что это было оскорбление. А вот остальное эллинес произнес на ломаном даневийском. Хотел, чтобы пленницы его поняли. Хотел сполна насладиться их страхом.
Я стиснула зубы.
«Посмотрим».
С трудом, но мне удалось сохранить лицо. Силой воли превратить его в безликую маску, чтобы не выдать плещущейся внутри ненависти. Только это захватчику и надо. Протест одной из его жертв, который он с легкостью погасит. Повод проучить их, повод выдумать новое, еще более изощренное наказание.
Эллинес потерял к нам интерес – к почти послушным куколкам, играть которыми ему уже наскучило. И отправился искать другие.
С каждым шагом элькхе и их пленницы все больше отдалялись от дома. Еще совсем недавно полный тепла, смеха и приглушенных разговоров, он так страшно и так внезапно опустел.
Я шла, глядя в землю, но никогда – по сторонам. Боялась увидеть то, что осталось от Гларингела. Боялась, что картины захваченного, растерзанного чужаками города врежутся в мое сознание. Что будут преследовать в кошмарах – так же, как теперь меня будет преследовать смерть отца.
Я отчего-то больше не слышала человеческих криков. Должно быть, грохот тяжелых сапог воинов и магов заглушал все прочие звуки. Или мне лишь так казалось – голову словно набили ватой. Ватными стали и ноги Лили. Сестра едва шевелила ими, и одному из элькхе приходилось практически тащить ее на себе. Пару раз ее с мамой грубо толкнули в спину, чтобы шли быстрей. Лили всхлипнула. Мама осталась безучастна.
Элькхе подвели пленниц к веренице повозок с клетками. Я сглотнула – впервые видела нечто подобное. Клетки предназначены нам, будто мы были зверьем.
Лили при виде них впала в ступор. Замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. Стоящие позади элькхе насильно затолкали ее в клетку. Мама со сгорбленной спиной, разом постаревшая, забралась сама. Вслед за ней в тесную повозку-клеть, в которой находилось еще три пленницы с заплаканными лицами и спутанными волосами, вошла и я. Металлическая дверца с оглушительным звуком захлопнулась за ее спиной, заставив вздрогнуть всех, кроме меня.
Я встретилась взглядом с мамой, стрельнула глазами в сторону Кьарго и его цепных псов. «Не выдавай, что знаешь их язык» – вот что говорил мой взгляд. У нас должно быть хоть какое-то преимущество. Я помрачнела, стоило только подумать о Лили.
Сестра вцепилась в прутья решетки, в отчаянии глядя на улицы Гларингела. Будто пытаясь отыскать в толпе чужаков, раненых или убитых того, кто ее спасет. Не нашла.
Что до меня… Страх, боль и отчаяние плавила моя ярость.
Наш с Лили отец убит. Нас похитили и вскоре повезут на невольничий рынок. Мир вокруг рушился, он больше не был цельным, он был разбит на куски. Смириться с этим было невозможно. Но я и не собиралась.
Пусть ни захватчик-эллинес, ни Кьарго, ни остальные элькхе не обманываются. Не принимают мое бездействие за покорность. То, что я не делала никаких попыток помешать чужакам отобрать у нее свободу, не значило, что я смирилась со своей судьбой.
Сквозь прутья клетки я смотрела на своих врагов. На лидера захватчиков, вонзившего меч в грудь папы. На Кьарго, что собирался превратить нас в невольниц. Я запоминала их лица, впитывала, вырезала в памяти каждую их черту.
Однажды они поплатятся за все.
1 Моя родная.