Этим другим мужчиной был Филипп Брант.
Он сидел как-то вечером в избушке у Пьера Брео. Сам Пьер сидел как раз против него по ту сторону стола, а сбоку их обоих горела раскалившаяся докрасна железная печь.
Стояла ужасная погода. Охотник на лисиц Пьер выстроил свою избушку как раз на самой стрелке узкой полосы соснового леса, глядевшей как нарочно на самый Баррен, и в этот вечер оттуда дул на нее такой резкий, злобный ветер, разгуливавший по пустым пространствам, что это заставляло Филиппа дрожать. Совсем близко на востоке находился Гудзонов залив, так близко, что когда за несколько минут перед этим он высунулся из двери, то до него донесся гром никогда не прекращающегося морского прибоя, катящего свои воды прямо с Ледовитого океана, и резкий, точно звук от громадного ножа, треск ледяных гор под напором такого же ледяного, северного ветра. К западу от хижины Пьера тянулся лишенный всякой жизни Баррен, пустой и безграничный, без малейшего камня или куста, с нависшим над ним небом, которое не раз заставляло Филиппа вспомнить о картине Доре «Ад», – тяжелым, хмурым, синевато-красным, как гранат, всегда готовым разрешиться ужасающей снежной бурей. Таково оно было днем. А уж ночью, когда начинали брехать белые лисицы и завывал дикий ветер, – нечего было и говорить.
– Так как я человек верующий, – повторил через стол Пьер, – и все-таки еще надеюсь на спасение души, то клянусь вам, что я видел его с глазу на глаз.
Брант, служивший в пограничной страже и находившийся всегда при патруле в форте Черчилл, перестал недоверчиво улыбаться. Он всегда считал Пьера Брео человеком храбрым, иначе бы тот никогда не забрался в своей охоте на белых лисиц в самую глушь Баррена один, и несуеверным, как большинство из его соотечественников, иначе Пьер давно бы уже убежал от горьких рыданий и бурных воплей вечных, ни на минуту не прекращающихся ночных ветров.
– Клянусь вам! – повторил Пьер.
Что-то почти задорное вдруг появилось на лице у Филиппа. Он перегнулся через стол, крепко ухватившись пальцами за его края. Ему было уже тридцать пять; он был так же худощав, как и Пьер, только у Пьера были глаза черные, а у него – цвета стали. Было время, – давно уже, – когда и он жил в большом западном городе и носил черный сюртук так, как ни один человек в мире; а теперь рукава на его оленьем полушубке были истерты и разорваны, руки огрубели, и все лицо было изборождено следами от морозов и ветров.
– Нет, это невозможно, – ответил он. – Брэма Джонсона нет в живых!
– Он жив, мсье… Уверяю вас.
Какая-то страшная дрожь слышалась в голосе у Пьера.
– Если бы я только слышал, а не видел, – продолжал он, сверкнув глазами, – то вы еще могли бы мне не верить, мсье. Да, вначале я только услышал вой его запряжки и потому подошел к двери, отворил ее и долго стоял и прислушивался, вглядываясь в темную ночь. Уф! Волки пробежали как раз мимо меня. Я слышал, как от них убегал олень. А затем последовал громкий крик, покрывший собою вопли волков, точно это кричали сразу десять человек. Тогда я понял, что это Брэм Джонсон добывает для себя мясо. Да, он еще жив! Но это еще не все. Нет, нет! Это еще далеко не все.
Пальцы его судорожно постукивали по столу. В третий или четвертый раз за последние три четверти часа Филипп Брант замечал, как он откидывался назад в каком-то странном возбуждении. Недоверие прошло. Филипп уже начинал верить Пьеру.
– Значит, вы действительно видели его? – спросил он.
– Да. Я не хотел бы поступать так опять, мсье, как поступил тогда, за всех лисиц, начиная от Атабаски и кончая Гудзоновым заливом. Я до сих пор не могу дать себе отчета, почему именно я так поступил. Что-то повлекло меня прямо в ночную темноту. Я последовал за ним. Скоро я нашел следы от волков и от лыж человека. Да. Я отправился далее по этим следам. Я дошел таким образом до того самого места, где звери уже расправлялись со своей добычей. Ветер дул мне прямо в лицо, и потому я отлично мог слышать, как они щелкали зубами и раздирали оленя на части. Да, да! Я услышал, кроме того, еще и ужасный смех человека! Если бы ветер вдруг переменился и это дьявольское отродье вдруг почуяло бы мой запах, то мне несдобровать бы!
Он вздрогнул, повел плечами и хрустнул пальцами.
– Но я оставался, мсье, там, где и стоял, чуть не по грудь увязнув в снегу. Через несколько времени они побежали далее. За темнотою я не мог рассмотреть их более подробно. Тогда я подошел к тому месту, где они расправились с оленем, и увидел, что Брэм захватил с собой два оленьих окорока. Это был старый, довольно крупный карибу. Окольными путями, через голую равнину, я добрался наконец до леса, в котором Брэм расположился уже у костра. Теперь уж я мог видеть его отлично и, клянусь вам всеми святыми, что это действительно был Брэм! Давно уже, еще перед тем, как он убил человека, он два раза посетил меня в этой самой моей избушке, – и с тех пор не изменился нисколько. Вокруг него, греясь у костра, лежали его волки. Только тогда я наконец и пришел в себя. Я видел, как он их ласкал, видел, как они оскаливали зубы. Да, я слышал собственными ушами, как он разговаривал с ними и смеялся себе в бороду. И я бросился поскорее обратно, к себе домой, я побежал со всех ног, боясь, как бы меня не догнали волки. И тем не менее это… это еще не все!
Опять он уставился на Бранта и стал сжимать и разжимать свои пальцы.
– Теперь вы верите мне, мсье? – обратился он к нему.
Филипп утвердительно кивнул головой.
– Но все это как-то фантастично… – ответил он. – Все-таки нельзя же предположить, чтобы это вы видели, Пьер, во сне!
Брео вздохнул с облегчением и поднялся на ноги.
– И вы поверите мне, если я расскажу вам остальное? – спросил он.
– Да, – ответил Брант.
Пьер подошел к сундуку и достал оттуда мешок из оленьей кожи, в котором у него хранились кремни, кресала и другие принадлежности для добывания огня во время пути.
– На следующий день я вернулся туда обратно, мсье, – сказал он, снова садясь за стол против Филиппа. – Брэм и его волки уже ушли. Оказалось, что он провел ночь в шалаше из еловых ветвей. Весь снег кругом был утоптан его мокасинами и лапами волков. Я обшарил все это место, надеясь хоть что-нибудь после него найти, и, к счастью, кое-что нашел. Это силок, петля для ловли кроликов.
Не слова, а выражение глаз Пьера Брео, когда он стал шарить своими длинными пальцами в мешке из оленьей кожи, заставило Филиппа почувствовать какой-то особый трепет и предположить что-то особенно интересное. И, не произнося ни слова, он стал терпеливо ожидать, когда Пьер покончит наконец со своими поисками.
– Простая петля для ловли кроликов, мсье… – продолжал Пьер. – Она вывалилась у него из мешка прямо в снег…
И он протянул ее Филиппу. Тот нетерпеливо схватил ее и стал разглядывать. Свисавшая с потолка лампа освещала весь стол и их головы и плечи. Рассмотрев петлю, Филипп вдруг вскрикнул от удивления. Пьер ожидал этого. Сначала Филипп не доверял ему, а теперь наконец-то сам убедился. Некоторое время казалось, что он перестал даже дышать. Лампа освещала то, что он держал в руке, а он, широко раскрыв глаза, смотрел на это нечто и от изумления не двигался. Это был силок. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Он был сплетен из волос длиною чуть не в целый аршин, с одного конца имел петлю и с другого – двойной узел.
Но удивительнее всего было то, что этот силок был сплетен из золотых волос женщины. Он представлял собою золотую петлю!