Ночью в Зоне исключительно паршиво.
То есть в Зоне, разумеется, паршиво круглые сутки, кто же спорит. Однако ночью здесь паршиво в кубе.
Густой, словно деготь, непроглядный мрак скрывает смертоносные ловушки и аномалии, которые и при дневном свете не очень-то бросаются в глаза. Голодные хищники беззвучно перемещаются в океане тьмы, обступающем со всех сторон, подбираются все ближе, готовые молниеносно впиться тебе в горло, пока ты слепо водишь перед собой стволом дробовика.
А возле Четвертого энергоблока рыщут еще более опасные хищники, двуногие – «пьедесталовцы», у которых имеются приборы ночного видения, и темные сталкеры-полумутанты, которым никакие приборы вообще ни к чему, потому что они и так прекрасно видят ночью и чуют аномалии за километр, как псевдопсы.
Но самое паскудное – в ночной Зоне, в окружающей чернильной темноте обитает Ужас. Нечеловеческий, нелогичный, нерациональный Ужас, который невозможно побороть никакими доводами разума. Днем он никуда не исчезает, просто отступает на задний план, прячется в пустых проемах полуразрушенных домов, выглядывает из люков и колодцев, рыщет в катакомбах Мутной долины.
Днем его по крайней мере можно терпеть. При солнечном свете это проще.
А вот в непроглядном мраке Ужас чувствует себя хозяином положения. Он подкрадывается вплотную, подобно коварным ночным тварям, дышит в ухо, гладит холодными костлявыми пальцами по спине, неумолимо перекрывает дыхание, превращает человека в нервно озирающегося, вскидывающегося от любого постороннего звука неврастеника.
И ладно еще, если встретишь в укрытой тьмой Зоне Черного Сталкера, Звериного Доктора или Оборотня. В этом случае, скорее всего, жив останешься. Однако по ночам Зону топчут и гораздо менее дружелюбные призраки, встреча с которыми означает неминуемую и мучительную смерть.
Короче, ночью здесь само по себе предельно паршиво. А если к тому же лежишь мордой в битом кирпиче, всем телом вжимаясь в сырую прелую листву, а над головой у тебя хищно клекочут лопасти армейского «Скай фокса» и нет никакой возможности перетянуть жгутом поврежденную ногу, чтобы жизнь не уходила из тебя по капле вместе с кровью, ощущения вообще ниже среднего. Заявляю как эксперт.
«”Кречет-один”, я “Кречет-три”, – чуть слышно донеслось до меня из наручного ПДА, настроенного на волну военных сталкеров. – Отработал по нарушителям из пушек, по-моему, живы еще. Мутанты по руинам лазают, как крысы. Выкопать им тут всем братскую могилу или не тратить зря ракету?..»
«Да дохлый пес с ней, с ракетой. – Этого вообще едва можно было разобрать, слишком сильные помехи и искажения. – Не жмись. Вечером натовцы обещали перебросить новую гуманитарную партию боеприпасов. “Кречет-три”, как понял?»
«Понял вас, “Кречет-один”. Работаем…»
Я чуть приподнял голову, стараясь не выдать себя резким движением. Впрочем, чего уже теперь прятаться, они и так прекрасно видят меня на тепловизоре.
Вертолет висел прямо передо мной, выделяясь в темноте огромным вибрирующим пятном, и из-под его плоскостей вот-вот должна была сорваться осколочная смерть со стабилизаторами. Я почти видел, как она подрагивает в темноте, словно гончая, которая уже завидела лису, но еще не получила команду «Взять!».
Ни хрена себе день начинается, как справедливо говорит в таких случаях один мультяшный страус.
То есть на самом деле день как раз начался вполне пристойно. Далеко не каждый день в Зоне так пристойно начинается.
Накануне Калбасик отловил меня в баре «Шти» за стаканом крепкого прозрачного и предложил работу – очень вовремя, надо сказать, потому что денег у меня оставалось ровно на этот вот самый стакан крепкого прозрачного.
Хороший парень Калбас, внушительный дядя побольше меня, хотя и я на размеры особо не жалуюсь, добродушный и местами по-детски наивный бычара с наголо выбритым черепом, квадратной челюстью и квадратными же кулаками, спецназовский сержант запаса. Очень любит после пары стаканов рассказывать старый анекдот про купленную болгарами «Газель» и гайку на леске, подвешенную у нее в коробе жесткости. Научил меня готовить правильный техасский стейк.
Мы с ним прошли вместе и огонь, и воду, и канализационные трубы. Молодец, не забывает о друзьях. Из тех ребят, с кем я после дембеля в Зону приехал, только он один в живых и остался, а ведь всего-то четвертый месяц эту отравленную территорию топчем…
Я, в общем-то, давно уже понял, что сталкерство – это скорее изысканный способ самоубийства, чем верное средство хорошо заработать. Но после того, как красавица Люська окончательно пробросила меня через колено, терять мне было уже особо нечего, а провести последние дни жизни интересно, на свежем воздухе и в приятной компании удается не так уж часто.
Короче, сделал мне Калбаскин совершенно шикарное предложение: вписаться в команду, которую Иван Тайга собирал в набег на Полигон, на бывшие военные склады. Проветриться, размяться, пощипать по наводке торговца Бубны кое-какие особо ягодные места.
Тайга, чтоб вы знали, деятель совершенно легендарный, одно время ходил во вторых номерах у самого Горбатого, а потом, когда тот бесследно исчез, в одиночку шастал за Золотыми шарами в Мутную долину и однажды самостоятельно завалил монстеру, имея при себе только магазин патронов да пару гранат. А самое главное, кроме богатейшего многолетнего опыта Иван обладает еще и неисчерпаемым запасом везения. Рассказывают, что ему доводилось выбираться из таких безвыходных ситуаций, которые даже и не снились Черному Сталкеру Диме Шухову.
Так что к нему любой тертый бродяга с радостью вторым номером пойдет и еще приплатит за такое счастье. И уж тем более новичок зеленый, полугода еще Зону не топтавший.
Я-то с самого начала держал глаза и уши широко раскрытыми, отмечая, кому тут основной почет и уважение, а кого и за человека не держат. Внятная оперативная информация, как учил нас в свое время ротный, весьма облегчает жизнь смышленому комбатанту и открывает ему много дополнительных возможностей.
Вот только новичок, конечно, у Тайги вторым номером ни за что не станет. Слишком много чести, когда на эту вакансию матерые ветераны в очередь выстроились. Я сразу понимал, что в данном случае нас с Калбасяном берут в долю в лучшем случае в качестве «отмычек», которым особо много денег обычно не достается, а рисковать приходится по полной программе.
Опытные сталкеры называют нас «отмычками». Между собой называют, когда думают, что мы не слышим. Козлы, сука. Используют нас как минные тралы в особо опасных местах. Прошел, руководствуясь указаниями старшего, – молодец, когда-нибудь настоящим сталкером будешь.
Не прошел – ну, тоже бывает. Сколько вас таких по полесским холмам валяется, неудачников, а в баре уже новый молодняк сидит, ждет своей очереди. Кто будет сожалеть об использованной одноразовой «отмычке», кроме старушки матери в родном Харькове?
Ну, кем бы тебя Тайга ни пригласил работать, а долго над такими предложениями деловые пацаны обычно не раздумывают. Мы с Калбасиным чокнулись прозрачным, и я сказал: «Годится».
По дороге туда нас, «отмычек», было трое. Большие команды, которыми тяжело управлять и которые тяжело держать в узде, Тайга не любит, оттого и людьми особо не разбрасывается, что в нашей ситуации тоже несомненный плюс.
Калбасевич познакомился с третьим уже в Зоне, а я вообще увидел его только накануне нашей ходки в баре, когда мы обсуждали окончательную диспозицию.
Паленый – новый второй номер Тайги, бывший профессиональный зэк, топтавший аномальную Зону уже около полутора лет, белорус с бегающими глазами и багровой, словно обожженной солнцем физиономией, – представил мне его как Кильку, и я не знал об этом третьем абсолютно ничего, кроме того, что кличка здорово ему подходит: худющему, словно высушенному, с острым носом, похожим на рыбье рыльце, с выпученными глазами. Казалось, его двумя пальцами пополам порвать можно. Татуировки на худых кистях рук указывали, что у него тоже довольно обширное уголовное прошлое – видимо, Паленый знал его еще по колонии и вытащил в Зону по каким-то своим старым связям, наобещав с три короба.
Я так себе разбираюсь в блатных наколках, но по повадкам Килька явно не относился к воровской элите: молчаливый, угодливый, послушный, с заискивающим лицом. И ладушки; не хватало еще за Периметром разбираться со всякими криминальными понтами. Нам вполне хватало своих, армейских.
Он сгинул на границе Технопрома. Паленый, который шел впереди нас по пологому глинистому откосу, вдруг остановился, заозирался, завертел головой, что твой сыч. Мы тут же застыли кто где стоял – в нас это вбили первым делом при помощи могучих затрещин: если ведущий замер, значит, тут же делай как он и никак иначе. Сталкерское чутье у них, видите ли.
Не знаю, как там с чутьем, мистика все это, по-моему; не бывает никакого сверхъестественного чутья. Другое дело, что ветераны подсознательно подмечают какие-то неправильности в привычном окружающем пространстве, и это наверняка помогает им пореже попадать в совершенно невидимые ловушки.
И это… насчет затрещин. Не поймите неправильно, с Тайгой у нас наверняка вышел бы спарринг на равных, а Паленого я вообще парой ударов вырубил бы навечно. Я терпел затрещины не потому, что боялся ветеранов, а потому, что затрещины действительно были нужны. Для науки.
В «отмычках» долго не протянешь, надо либо быстро ухватить солидный кусок и драпать из Зоны со всех ног, со скоростью литерного поезда. Что практически нереально. Либо потихоньку становиться сталкером-ветераном и самому начинать ворочать хорошими деньгами. Второе тоже труднодостижимо, но, по крайней мере, здесь рассчитывать приходится не на чудо, а на свои силы.
Для этого как раз и нужна хорошая наука в «отмычках» у мастера – особенно у такого, как Тайга. Больше-то набираться опыта негде, на сталкера в кулинарном колледже не учат. И затрещины при обучении – наипервейшее дело. Соображать в острых ситуациях начинаешь гораздо быстрее и не в пример тоньше, чем если бы тебе всё объясняли на пальцах. Неоднократно проверено и на себе, и на других.
В общем, Паленый вдруг застрял посреди дороги что твой монумент – ни туда, ни сюда, ни объехать, ни обойти. Ни перепрыгнуть.
Кинул вперед болт – ноль. Постоял, поводил багровым носом, кинул рядом другой – ноль по массе. Ни шевеления, ни ветерка. Вообще ничего.
Но рожа у второго номера все равно оставалась страшно недовольная, словно с размаху в коровью лепешку наступил.
Тайга стоял позади шагах в десяти и терпеливо дожидался, пока Паленый закончит шаманить. Наконец помощник ведущего негромко уронил:
– Один…
Лаконичное «один» в устах сталкера-ветерана, которые, как правило, не слишком любят на маршруте языком работать, означает: «Один из щенков, быстренько подошел ко мне».
Как раз перед этим закончилась моя очередь служить живым минным тральщиком. Такой у нас был изначально установлен график: два раза подряд идет вперед в сомнительных местах Калбасишвили, потом два раза я, потом два раза Килька. И снова по кругу: Калбас, я, уголовник.
Тайга в тот раз еще обсчитался и хлопнул меня по плечу – вперед, дескать, радиоактивное мясо, не заставляй моего драгоценного помощника ждать. И я даже действительно шагнул вперед: приказ ведущего – закон для «отмычки», это я усвоил накрепко. Мало ли какие у ветерана соображения. Если он вне очереди посылает вперед именно тебя, значит, так надо, от этого может зависеть судьба всех.
Однако Килька испуганно мотнул головой – типа моя очередь, командир, – и Тайга не стал настаивать. Я замер на месте, а Килька, осторожно переставляя ноги, словно по болоту или тонкому льду, побрел к Паленому.
– Шустрее, – раздраженно бросил тот.
Тайга двинулся следом за «отмычкой» и выглянул из-за плеча помощника. Несколько минут ветераны хмуро переговаривались вполголоса, а потом выслали Кильку на маршрут и стали сосредоточенно смотреть, как бывший уголовник медленно поднимается по склону холма.
Паленому по-прежнему что-то не нравилось, его красную рожу довольно серьезно перекорежило сомнением, как передок у той «Хонды», которой я на скользком повороте въехал в лобовуху перед армией. А вот Тайга был безмятежно спокоен, и я в принципе склонен был с ним согласиться. Никаких видимых причин беспокоиться лично я на горизонте не наблюдал.
А потом Килька неловко шагнул вперед – и на том самом месте, где только что беспрепятственно легли рядом два болта-маркера Паленого, в буквальном смысле слова провалился под землю.
Со стороны это выглядело так, словно под ногами у него внезапно проломился лед, что-то оглушительно треснуло, как взорвавшаяся петарда, и «отмычка» с головой ухнул в черную ледяную пучину. Или кто-то чрезвычайно сильный яростно рванул его снизу за ноги.
Килька успел только нелепо взмахнуть руками, и через мгновение от него уже не осталось и следа. Дерн, в котором он утонул, по-прежнему выглядел нетронутым, только пошло по окружающей траве такое легкое колыхание – это при полном безветрии-то.
Да еще показалось мне, что пару мгновений после этого раздавалось едва уловимое потрескивание, вроде статических разрядов или щелчков счетчика Гейгера. Может, действительно показалось.
Похоже, пробрало не только нас с Калбасиусом, но и ветеранов. По крайней мере, они долго молчали, сосредоточенно переваривая произошедшее.
На тропе возникла новая коварная ловушка, и теперь следовало срочно соображать, как с этим жить дальше. Хотя бы как выбраться из Зоны в этот раз. Если после очередного катаклизма на привычных маршрутах появилась такая хрень, «отмычек» до Периметра может и не хватить.
Уже потом бродяги из бара «Шти» назвали эту штуку «глотатель». Дрянь штука, хотя попадается, к счастью, довольно редко. Но если уж попадается, то жертву себе находит непременно, как «зеркальное пятно».
Паленый бросил болт влево, на девяносто градусов от прежнего маршрута, и повел нас в обход:
– Давайте, девоньки.
За это постоянное «девоньки» я его иногда был готов убить. Но мне требовался опытный наставник, чтобы стать ветераном, не учась на собственных ошибках, каждая из которых запросто может оказаться последней. А убить его я всегда успею, если только Зона меня не опередит.
Когда мы покидали Полигон, нагруженные хабаром, уже потихоньку смеркалось. Тайга все чаще озабоченно поглядывал на небо, в котором самым безумным образом закручивались причудливые облака, как и всегда над Зоной.
Было совершенно понятно, что в таком темпе до темноты нам с Технопрома не выбраться, а ускорять темп здесь может только псих-самоубийца. На Технопроме под каждым деревом прячется «птичья карусель», а «мухобойки» и «трамплины» напиханы так плотно, что десять раз подумаешь, прежде чем просто с места сдвинуться.
Не знаю, как насчет психов, а самоубийцами наши ветераны не были точно.
Я еще ни разу не ночевал в Зоне и, честно говоря, не очень-то и хотелось. Много всякого нехорошего рассказывают бродяги о проклятой территории, укрытой мраком. Говорят, в сумерках тут такое вылезает из нор, что и подумать страшно, не то что увидеть. Ну его к монахам.
Однако ветераны, похоже, не были особо напуганы мрачной перспективой заночевать внутри Периметра. Очень недовольны – да, но не напуганы. Это немного успокаивало.
Мы медленно продвигались в сторону Чернобыля-4, часа полтора, пока еще можно было хоть что-то разобрать невооруженным глазом, а затем выбрались к заброшенной деревушке с полусгнившими хатами. Здесь, в густых украинских сумерках, Тайга и объявил, что пора остановиться – самое время и место.
Мы расположились в развалинах двухэтажного кирпичного дома, которые Паленый тщательно проверил дозиметром. Пес его знает, что тут было до первого взрыва – какая-то поселковая администрация или, может, школа. Сейчас тут не было ничего, кроме голых ободранных стен, кое-где еще сохранивших следы побелки. Превышение фона в развалинах оказалось совсем небольшим, едва ли способным напугать даже мирного городского обывателя. Сталкеры на такие пустяки вообще внимания не обращают.
Если бы ожидался Выхлоп, пришлось бы, конечно, искать что-нибудь более капитальное, желательно с погребом или подвалом поглубже. Однако поскольку нам просто требовалось пересидеть где-нибудь ночь, имея минимальную защиту от ночных хищников и светомаскировку от военных, полуразрушенный домик вполне годился.
Иван Тайга быстро и умело сложил малодымный и малозаметный охотничий костер – прямо на полу, на закопченном жестяном листе, на котором еще угадывались выцветшие буквы: «…ЦИОННАЯ ОПАСНОС…». Наш ведущий мало того что легендарная местная фигура, так еще и бывший сибирский охотник, и его таежные навыки выживания на враждебной человеку территории здорово помогают в Зоне.
Четверть часа спустя по помещению уже вовсю полз аппетитный дух разогретой в котелке тушенки, жидкий дым вытягивало в рваное отверстие в потолке, а мы сидели вокруг костра на пластмассовых бутылочных ящиках, которые стащил сюда какой-то домовитый сталкер (да сам Тайга и стащил, наверное, когда ночевал в этой хате в предыдущий раз), и трепались вполголоса, предвкушая скорый ужин.
– Вот так оно и получилось, – рокотал Паленый, пока мы с Калбасеном его внимательно слушали и мотали на ус новую информацию. – После первого взрыва на Чернобыльской АЭС в восемьдесят шестом году военные долго мудрили тут что-то… Вроде бы секретный проект мастрячили. Ну, типа из тридцатикилометровой зоны вокруг станции всех эвакуировали из-за радиационного заражения, поэтому армейским проще стало соблюдать здесь режим абсолютной секретности. Нарыли катакомб всяких, бункеров, подземных коммуникаций… – Он зачерпнул ложкой из котелка, подул, попробовал. Покривился: не готово еще. – Все верхние уровни изрыли, что твои кроты! Несколько энергоблоков станции, кстати, еще долго работали и после катастрофы. Надо же было обеспечивать энергией все эти военные разработки. Вот так к ЗГРЛС «Чернобыль-2», которую тогда называли Дуга, а сейчас кличут просто Радаром, прибавилось еще несколько объектов – лаборатории на Технопроме, подземный комплекс в Мутной долине, бункеры всякие в непосредственной близости от Четвертого энергоблока… Думали, офигенное оружие получится. А станция потом возьми да и взорвись еще раз! – Он яростно треснул себя ложкой по раскрытой ладони. – Вот тогда, в начале века, тут и начался настоящий ад, когда все эти военные разработки вырвались на свободу. С тех пор бродить по здешним местам стало не то чтобы вредно для здоровья, как раньше, а смертельно опасно…
Словно подтверждая его слова, снаружи, за несколько домов от нас, раздался жуткий вой: ночные твари вышли на охоту. Это не была дохлая собака, даже чернобыльский лев не сумел бы так басовито и раскатисто завывать. Калбасаускас заметно напрягся, завертел головой.
– Это что? – спросил он настороженно.
– Кто ж его знает, – флегматично проговорил Тайга. – Какая-то местная ночная пакость. Да ты не дрейфь, салага. К костру они не пойдут, разве что излом. Но последнего видели в Зоне три года назад…
– Что еще за излом? – тут же сделал стойку я, любопытный, как все страусы.
Нет, на самом деле любопытство тут ни при чем, просто в Зоне лишних сведений не бывает, это я уже четко просек. Всякий подслушанный сталкерский треп может быть чертовски полезен, особенно о каких-то неведомых тебе вещах.
Конечно, велика вероятность нарваться на тупую местную легенду вроде Черного Сталкера, но с тем же успехом можно услышать что-то действительно важное. И, что характерно, совершенно бесплатно – а ведь в Зоне любая информация денег стоит, между прочим.
– Хитрая тварь, – отозвался Паленый, деловито помешивая варево в котелке. – И вечно голодная. Берегись излома, парень. Говорят, они служат Хозяевам Зоны…
– А кто такие Хозяева? – последовал очередной закономерный вопрос. Я намеревался задавать вопросы до тех пор, пока старшой не осерчает и не пошлет меня подальше. Краем уха я уже кое-что слышал о Хозяевах, но мне требовалось больше оперативной информации для анализа.
– Это те, кто тайно управляет здешними местами. То ли люди, то ли нет. Никто никогда их не видел. – У Паленого был ярко выраженный белорусский выговор – казалось, все слова он произносит на вдохе, словно ему мучительно не хватает воздуха. – Говорят, без их ведома ничего в Зоне не происходит.
– Да не существует никаких Хозяев Зоны, не стращай зря салагу, – осек его Тайга. – Это всё сталкерские байки.
– Нет, зря ты, – обиделся Паленый. – Зоной явно кто-то управляет. Не бывает никакой зоны без смотрящего. Понял? Бугор в законе должен постоянно держать руку на пульсе, иначе за колючкой начинаются разброд, беспредел и анархия…
– А у нас здесь, за колючкой, закон и порядок? – парировал Тайга. – Что называется, ходи да оглядывайся. Полнейший беспредел…
Второй номер хотел азартно возразить, уже и рот раскрыл, но за стеной внезапно послышался громкий шорох, на этот раз совсем рядом с нами: кто-то осторожно, но неуклюже, то и дело оскальзываясь на кучах колотого кирпича, приближался к выбитой двери нашего убежища.