2

Через месяц Дэн уезжал из дома. Он покидал мать, радуясь, что ей наконец дали место на вахте. На фабрике Рут выдали красивую темно-зелёную форму, и теперь она надевала её по утрам, аккуратно пила кофе, стараясь не облиться, гордо поглядывая на себя в зеркало, и шла на работу. Сидеть и проверять жетоны, отмечая в журнале работников, было гораздо легче, чем заниматься уборкой. А зарплата её, однако, стала в три раза больше.

В их приходе Рут превратилась в настоящую знаменитость. Пастор Микаэль всё же произнёс задуманную проповедь, но она вызвала у жителей резонанс и даже маленькую забастовку. Священник уехал с миссией в Африку, к ним в приход прибыл новый пастор – отец Эдуард. Он был темнокожим, весёлым, живым и представлял собой антипод прежнего даже тем, что вне службы ходил в обычной одежде и много улыбался. Отец Микаэль был строг и неприступен, Эдуард же, напротив, излучал тепло, словно солнце. Первым делом он сходил к Рут и уговорил её вернуться. И в ближайшее воскресенье, когда Рут нерешительно зашла в церковь, прихожане встали и зааплодировали ей. Все в районе любили эту женщину за скромность, доброту и терпение.

Она повеселела, перестала носить косынку и сменила причёску. За неделю работы на вахте у Рут появились новые подружки, и теперь она даже позволяла себе ходить с ними на обед в рабочую столовую. Рут радовалась всему как ребёнок. Женщина гордо брала салатики в маленьких порционных мисочках, клала казённый ломтик хлеба на тарелочку и после наслаждалась каждым кусочком. Словно сидела в королевской гостиной с английским фарфором на столе. До этого она и говорить-то с людьми стеснялась, а сейчас все увидели, что Рут умеет смешно шутить и с ней интересно общаться.

Так что Дэн уезжал с лёгким сердцем.

Когда он сходил с трапа, в ушах заиграл Фрэнк Синатра. Он пел о Нью-Йорке, и Дэну это показалось очень счастливым знаком. Всё будет супер! Этот город ждёт его! Дэн заулыбался, замедлил шаг в такт музыке, и говорливая шумная толпа спешащих пассажиров обтекала его, как скалу – вода.

…Он вышел из метро на Пятой авеню и полной грудью втянул терпкий воздух города. Вдохнул так, что в лёгких закололо. Пахло – как нигде на свете. Воздух Нью-Йорка – особенный. Его запах – это смесь выхлопных газов, дорогих духов, разномастной еды, приправленный большой толикой людских надежд и разочарований.

Дэн закрыл глаза и погрузился в музыку города.

Нью-Йорк ошеломил парня и вызвал бурю смешанных чувств. Он столько раз видел его в кинофильмах и на фото, что, идя по Манхэттену, ощущал, словно вернулся в знакомый мир. Такие чувства испытывает ясновидящий, притрагиваясь к новому человеку: он тебе совершенно незнаком, но ты будто знаешь его всю жизнь. И эти эмоции опьяняют.

Дэн прошёлся по Пятой авеню, постоял на Уолл-стрит, посидел в Центральном парке.

Большое Яблоко поразило Дэна обилием разнообразной публики. Словно на борту огромного межгалактического корабля – кого он тут только не встретил, чего только не увидел! Пёстрые наряды со всех концов мира, обрывки разной речи… Незаметно для себя Дэн пробродил по городу пять часов без перерыва. Он просто шёл куда глаза глядят, и каждый раз его сердце колотилось сильнее, когда видел что-то узнаваемое. Лишь наткнувшись на витрину шикарного ресторана, за которой публика поглощала невиданные вкусности, парень очнулся. Под ложечкой засосало от голода. Но посещать рестораны Дэн не мог – надо было экономить. Мимоходом поглядывая на ценники в магазинах, он убедился, что город дороже Нью-Йорка найти сложно.

Спустившись в метро, Дэн вытащил адрес Астрологической Школы. Она находилась на окраине Статен-Айленда. Парень позвонил по указанному в проспекте телефону, назвался и спросил, как ему проехать по данному адресу.

Только к часу ночи, ориентируясь на указатели и подсказки прохожих, он добрался до нужного места. В очередной раз завернув за угол, мысленно прикидывая, что Школа должна быть уже недалеко, Дэн уткнулся в глухой высокий забор. Он подошёл к красивым чугунным воротам и прочёл надпись на золотой табличке: «Нью-Йоркская Высшая Школа Астрологии».

Наконец-то! Ещё чуть-чуть – и он свалился бы без сил у первого подъезда. Оглядевшись по сторонам, парень нажал на звонок.

Замигал глазок видеосвязи, и ворота плавно раскрылись. Поправив съехавшую с плеча сумку, Дэн несмело шагнул по дорожке, освещенной невысокими фонариками в виде звёзд, к дому из красного кирпича. Здание было длинным, трёхэтажным, и его можно было бы назвать суровым и скучным, если бы не девичий виноград, который взобрался по стенам до самой покатой черепичной крыши и разукрасил каждый простенок живописной листвой.

Увидев крыльцо с большим стендом объявлений, Дэн двинулся к нему. Навстречу вышла корпулентная строгая дама в розовой кофте с бантом и в пышной юбке. Её тёмные волосы были уложены в старомодную высокую причёску.

«Ей бы чепец, – подумал Дэн, – и образ чопорной экономки имения готов».

Говорила она тоже на старинный лад:

– Рада вас приветствовать, мистер Кит. Именно со мной вы общались по телефону. Я – Вирджиния Коуч, заведую здесь хозяйством. По всем вопросам вы можете обращаться ко мне. А пока – добро пожаловать!

Она церемонно открыла перед ним красивую резную дверь в холл. Дэн ступил на мелкую шоколадно-молочную плитку пола и ахнул. Направо и налево от него разбегались два тёмных коридора, отделанных дубовыми панелями. Свет горел только перед лестницей. Здесь со сводчатого высокого потолка свисала огромная люстра.

– Когда-то это были казармы для командного состава, – объяснила Вирджиния. – Следуйте за мной. – Она махнула ему рукой и пошла, звонко стуча каблуками, к единственной открытой двери направо по коридору. – В этом крыле – хозяйственный блок и кабинеты педагогов, – объясняла по пути. – В левом крыле и на втором этаже – классы. На третьем этаже – общежитие для студентов.

Вирджиния и Дэн зашли в небольшой уютный кабинет.

– Вы почти всегда сможете найти меня здесь. – Она села за стол напротив окна, и стул под ней привычно скрипнул. – Итак, мистер Кит, занятия начинаются с понедельника. На выходных прибудет основная группа студентов. У нас, как вы знаете, можно обучаться до трёх лет. Но при желании и определённом рвении некоторые укладываются и в один учебный год.

– Да, я собираюсь поступить именно так, – торопливо перебил женщину Дэн. Его пугала сама мысль о том, что нужно будет платить за дополнительный год или два.

– Ну, вам придётся трудновато. Нагрузка будет максимальной. Но, повторюсь, это возможно. Договор я составлю на вас завтра. И вы внесёте деньги. Сейчас мне нужны ваша точная дата рождения, до минуты, место рождения, а затем я провожу вас в комнату.

– 31 марта 88 года, – ответил Дэн, – в 12 часов 40 минут.

Дэн назвал город рождения и спросил:

– А зачем так подробно?

– Мы же всё-таки Астрологическая Школа. Преподаватели формируют группы, глядя на гороскоп. До конца учебного года вы должны будете написать дипломную работу под руководством одного из учителей. Но здесь не ученик выбирает себе наставника, а педагог – ученика. К кому вы прикреплены, узнаете в воскресенье. Я вывешу списки на стенде.

Вирджиния записала данные, захлопнула тетрадь и вместе с Дэном направилась на третий этаж. Они поднимались по широкой тёмной лестнице, а Вирджиния, освещая им путь маленьким фонариком, продолжила экскурсию:

– Вот здесь, на втором этаже, есть столовая. За зданием – маленький парк и автомобильная парковка. А вот и общежитие. – Она открыла большую дверь на третий этаж и заговорила шёпотом: – Здесь, по центру, душевые и туалеты. Там же можно постирать и высушить бельё. Направо – комнаты женские, а для вас, мальчиков, – левое крыло.

Туда они и свернули. Дошли до комнаты 323, и Вирджиния толкнула перед ним дверную створку.

– Устраивайся. Всё нужное найдёшь в шкафу. Ключи – с обратной стороны двери. Одни – для тебя, другие – для твоего соседа. Если что, знаешь, где меня найти.

Дэн попрощался с ней, радуясь, что она перешла с ним на ты. И Вирджиния удалилась.

Дэн оглядел комнату, где ему предстояло жить целый учебный год. Прямо перед ним было большое зашторенное окно, по бокам которого стояло два стола. Над ними висели полки для книг. Слева и справа – две одинаковые кровати. У самой двери – два шкафа. Что ещё нужно для удобства?

Вопроса, какую кровать выбрать, не возникло. Над левой висела гравюра. На ней светловолосая девушка тянула руки к круглой луне. Дэн понял, что именно это его место, и с большой радостью завалился на своё ложе.

Ещё прошлой ночью он спал дома. А сегодня лежал здесь. Так удивительно! Словно в эти сутки поместился целый месяц. Дэн стал думать, что в старину какой-нибудь рыцарь и правда потратил бы на такой путь недели четыре. Он бы ночевал в попутных харчевнях, продвигался бы на своём верном коне по таинственным чащам. И так явственно Дэн себе всё это представил, что практически услышал бряцанье стареньких лат, тихое ржание и приглушённый стук усталых копыт по пыльной дороге. Он почти заснул, как вдруг от внезапного шума вздрогнул. Это маленькая летучая мышка влетела в открытое окно, какое-то время пометалась между стеклом и шторой, напугав Дэна, и наконец вылетела наружу.

Дэн вскочил, слушая глухие удары собственного сердца. Он непонимающе озирался, вспоминая, где находится. Потом выдохнул, подошёл к окну и отодвинул штору. На него с чёрного неба, словно огромный зрачок, взирала луна. Парень стал вглядываться в неё. Луна была почти круглой. Наверное, завтра полнолуние. Он смотрел и смотрел на луну затуманенным взглядом, однако она ничего не показывала. Лик её оставался спокойным и холодным. Дэн вздохнул и закрыл окно.

Он разделся, устало стянув одежду, но аккуратно развесил её на спинке стула. В шкафу нашёл одеяло и подушку, кинул их на кровать. Потушил свет и наконец залез под тёплое одеяло. С удовольствием замотал в нём свои озябшие ноги и, подумав, что проворочается до утра, мгновенно провалился в сон.

Разбудил Дэна смех. Кто-то смеялся в коридоре. Это был женский голос. Смех бархатный, манящий, искристый. Та, что смеялась, делала это от души. Её хохот то замирал, то, перекатываясь, нарастал, накрывая всех, кто его слышал, волной веселья. Дэн ещё не открыл глаза, но уже улыбался, заразившись от смеющейся незнакомки. Он инстинктивно вытянул руку в поиске очков – движение, которое делал последние десять лет сразу после пробуждения, и, вспомнив, что очки не носит уже больше года, довольный, потёр глаза.

Его левый глаз всё ещё видел плохо. Дэн потренировал зрение, глядя на круглый светильник на потолке, потом, вздохнув, размял суставы, смешно крутя руками и ногами, и наконец вскочил с кровати. Вчерашнюю одежду ему надевать не хотелось. Он вытащил из сумки новую футболку и штаны, подхватил полотенце, зубную щётку с пастой и отправился на разведку в умывальню.

Дэн вышел в коридор, но там никого не было. Подошёл к двери, на которой был нарисован душ и раковина. За ней тоже никого не оказалось. Здесь, налево, были четыре одинаковые раковины, вделанные в длинную столешницу. Над ними висело зеркало во всю стену, а расположенная справа дверь вела в туалеты.

Дэн намочил щётку и, чистя зубы, подошёл к одному из окон. Школа стояла на небольшом холме, поэтому отсюда, с третьего этажа, был виден Манхэттен. Он поднимался над деревьями огромным массивом, и даже тут, вдалеке от шумных улиц, чувствовалась его мощь и энергетика. Здания сливались с осенним серым небом, самые высокие протыкали вялые свинцовые облака. Только теперь Дэн понял, почему одни безумно любили этот город, а другие так же отчаянно ненавидели. Равнодушно относиться к могуществу и превосходству, исходившему от каждой улицы мегаполиса, было невозможно. Сам Дэн ещё не осознал, что испытывает к этому разноликому великану. Любопытство? Страх? Наверное, уважение. К масштабу, к силе. И надежду.

Дэн вернулся в комнату, но, перед тем как спуститься в поисках столовой, решил закинуть бельё в стирку. Он проходил мимо комнаты, где явно шумела стиральная машина. Подхватив свой нехитрый скарб, направился туда.

Открыв дверь, увидел девушку. Вернее, очертания фигуры на фоне окна. Девушка сидела на стиральной машине. Как раз выглянуло низкое осеннее солнце и осветило её силуэт. Длинные каштановые волосы засияли золотым ореолом. Свет, бьющий из-за её спины, сделал прозрачной бесформенную белую рубашку, и Дэн увидел её тонкую астеничную фигурку. На мгновенье она показалась ему миражом. Девушка подняла на него янтарно-кофейные глаза и неожиданно засмеялась. Дэн сразу узнал этот смех – именно он разбудил его с утра.

– Ты чего застыл? – обратилась она к нему. И снова засмеялась, болтая ногами.

У Дэна по спине пробежали мурашки.

– Заходи, не бойся. Ты новенький?

– Да, – охрипшим голосом ответил он, не узнавая себя.

– А я – Аделия Фокс. Ада, если хочешь.

– Дэн. Кит.

– Привет, Дэн Кит. – Она соскочила с машинки и дружески протянула ему ладонь.

Он прикоснулся к ней, как касаются драгоценности.

– Как тебе идут твои глаза, – сказал Дэн и понял, что сморозил глупость.

– Что? – растерялась она.

– Я имею в виду, что они у тебя – будто фамилия. Лисьи. Ты похожа на лису, – торопливо стал объяснять он и покраснел, осознавая, что опять говорит какую-то чушь.

Девушка прищурилась, вглядываясь в него, а потом, откинув голову назад и обнажив длинную шею с милыми ямочками у ключиц, опять рассмеялась. И Дэн засмеялся вместе с ней, понимая, что с ним произошло что-то волшебное.

Они были одни в бесконечном мире. Вокруг всё было такое неважное, глупое, мелкое и давно понятое. И только они были сложными, неизученными, глубокими друг для друга. Светились и переливались. И не существовало ничего, кроме них и огромного, как солнце, счастья.

– Давай я тебе помогу, а то с этими машинками сложно на первых порах разобраться. Особенно мужчине. Мне всё равно ещё ждать минут пятнадцать, пока моё бельё высохнет.

Она стала объяснять ему, как пользоваться стиральной машинкой, а Дэн глядел на неё, невпопад улыбался и почти не слышал.

Он думал: неужели бывают такие совершенные создания? Ведь у Ады красиво всё: невероятно нежная кожа на щеках, да-да, он не касался её, но точно знал, что она нежная, Дэн физически чувствовал её теплоту и бархат; мелкие веснушки на самом милом носике на свете; чудесная щербинка между больших зубов – она делала улыбку Ады беззащитной и детской. И даже небольшие миндалевидные ногти на тоненьких пальчиках были идеальны.

– Ну всё, – подытожила Аделия инструкцию, – дальше просто вытащишь бельё из стиральной машинки и переложишь в сушилку. Но тут уже всего две кнопки – разберёшься…

Она достала свои вещи из барабана и, повернувшись, собралась уходить.

– Постой! – Дэн пытался её задержать. – Ты так здорово всё объяснила. Спасибо тебе!

– Да брось. Не за что.

– Может, позавтракаем вместе? Ты мне расскажешь о местных правилах.

Адель на секундочку задумалась, а потом сказала:

– Ну, почему бы и нет? Встречаемся через полчаса в холле.

И вышла.

Дэну показалось, будто тут же выключили свет. Но душа ликовала. Он увидел, что кто-то оставил на подоконнике маленькое портативное радио, подошёл, включил приёмник, и на него хлынула песня Ian Carey «Keep on Rising». Дэн сделал громче и стал танцевать. Он двигался раскрепощённо и неожиданно красиво, что казалось удивительным даже для него самого. Дэн никогда не был силён в танцах. Но сейчас в этой полупустой комнате находился не он, а какой-то неведомый киношный красавчик, уверенный в себе. Он вырвался на свободу, поигрывал мускулами и в совершенстве владел своим телом. Мир вокруг был крут. И Дэн – на его вершине. Ему было всё подвластно и всё по плечу!

Дэн даже не заметил двух девушек, открывших дверь. Они переглянулись, увидев его, да так и застыли на месте, пока он не закончил свои дикие пляски. Под конец подружки одарили его бурными аплодисментами, чем сильно смутили парня.

– Ух ты! Круто танцуешь. Меня зовут Кэри. – Приблизилась к нему рыжеволосая девушка и коснулась его бицепса. – Пошли сегодня с нами в клуб. Мы с Полой собираемся на вечеринку. – Она кивнула на чернокожую подружку, которая, склонив голову, закусила губку и, покручивая пальчиком локон, плотоядно смотрела на него.

– Э-э-э, спасибо, девчонки, но у меня сегодня другие планы. – Улыбнулся им Дэн, убрав с глаз прядь волос.

– Жаль. Может, в следующий раз. – Кэри вздохнула и стала загружать бельё в соседнюю машинку.

– Возможно, – выдохнул Дэн и выпорхнул из помещения.

Когда он открыл дверь в свою комнату, то увидел, что у его шкафа стоит плотный темнокожий парень. Он напоминал большой вулкан с выбрасывающейся лавой: его крашеные ярко-рыжие волосы, похоже, за счёт максимальной концентрации геля стояли дыбом. Одет он был в длинную красную футболку и широкие жёлтые штаны.

Парень с упоением ел чипсы Дэна, забрасывая их в бездонное жерло большими жменями. Увидев хозяина чипсов, «вулкан» замер, вытер о штанины руки, звёздно улыбнулся и, протянув ладонь, представился:

– Митч. Видимо, твой сосед. Прости за чипсы, я ужасно голодный. Всё возмещу, обещаю. И да, я не такая скотина, какой мог показаться.

Когда Митч заговорил, он стал похож на Винни-Пуха из мультика, которому на макушку приделали и распушили хвост Иа.

– Да ладно, – примирительно сказал Дэн, чьи мысли витали высоко над поверхностью земли и были далеки от каких-то заурядных чипсов.

– Правда? Спасибо тебе, дружище. – Опять улыбнулся Митч. – Тогда можно я их доем?

Дэн кивнул.

Митч занял кровать напротив, раскидал по комнате вещи, попутно рассказывая, что он с севера и давно мечтал поступить в Школу Астрологии, чтобы стать «самым великим астрологом».

Дэн слушал его вполуха и спешно переодевался, чтобы отправиться в столовую.

– Ты извини, Митч, у меня назначена встреча, – перебил он парня на полуслове и выскочил за дверь.

Ада уже ждала его в холле второго этажа. Пока он спускался, думал, что же ей сказать, как себя вести, но девушка сама схватила его за руку и потащила в кафетерий. Набрав еды, они сели в закутке и стали болтать так, как будто были знакомы друг с другом много лет назад и вот теперь снова встретились.

Аделия рассказала, что родилась в этом штате и очень хотела бы увидеть другие страны. С юности она занимается астрологией, три года копила, чтобы попасть в эту школу. А потом она планировала поехать в Китай – путешествовать, зарабатывая деньги онлайн-консультациями.

– Мне хотелось бы специализироваться на бизнес-астрологии. Здесь её преподаёт Ноэл Кинг. Он самый крупный специалист в этой области. Я читала его статьи.

Дэн слушал девушку и смотрел на кончик её туфельки. Коричневой туфельки с ободранным носиком. И его пронизывала нежность. Такая маленькая ножка в этой нелепой туфельке, от которой щиколотка Ады смотрелась ещё более хрупкой.

– Ты такая… необычная, – сказал он.

– Да? А в школе меня называли дурой. Я знаю, что с прибабахом, но, наверное, мне наплевать.

Ему не понравилось, что она сказала о себе грубость.

– Мне кажется, – задумался он, – что, если из мира исчезнут такие ненормальные, как ты, он станет холоднее.

Адель широко улыбнулась ему.

– Пойдём гулять, – вдруг предложила она.

– Пойдём! – не раздумывая, подхватил он.

…Митч лежал на кровати, печатая в ноуте. Он с удивлением наблюдал за новыми сборами соседа, который метался, снова приводя себя в порядок и собирая сумку.

– Слушай, ты сутки в Школе, а уже весь в делах, – сделал вывод сосед. – Мне бы твою деловую хватку.

– Поверишь ли, ещё день назад я был другим, – засмеялся Дэн, – но, видно, атмосфера Школы так влияет.

– Буду надеяться, что и на меня она тоже так повлияет, – вздохнул Митч вслед закрывающейся за Дэном двери.

Парень с девушкой вышли на улицу.

Небо прояснилось. Было тепло. На пригород опустилась прозрачная, едва заметная осень, которая только начала раскидывать яркие пригласительные. Листовки её неведомого магазина были разбросаны на ступеньках, собрались кучами у стоков и вокруг фонарных столбов.

Пара вышла из ворот и двинулась в сторону узкой улочки. С одной стороны она состояла из аккуратных частных домов, а с той, с которой шли Дэн с Адой, – из магазинчиков, конторок и забегаловок. Через пару кварталов, у одного из кафе под незатейливым названием «У Рика», Аделия остановилась и предложила выпить кофе. Они зашли в маленький зальчик. В таких обычно завтракают и ужинают постоянные посетители, пришлые здесь явно были редкостью, так как весёлая женщина за стойкой спросила:

– Новенькие звездочёты? Из Школы Астрологии?

Дэн кивнул.

– Для вас у нас есть звёздный какао. Густой и насыщенный. Хотите попробовать?

Теперь кивнула Ада, и через некоторое время женщина вынесла им две кружки с огромными сливочными шапками, украшенными звёздочками из печенья и зефира.

– Кстати, нам нужен помощник, – сказала женщина. – Никто из вас не хочет подработать? Удобный график, близость Школы.

Дэна предложение заинтересовало. И женщина объяснила, что скоро придёт хозяин – конечно, его звали Рик – и с ним можно будет обговорить детали.

Ребята сидели в тёплом кафе, за окном в декоративных горшках покачивались увядающие герани. Здесь, в сумраке, было спокойно и хорошо. Ада без умолку болтала. В какой-то момент, чтобы показать Дэну любимого пса, она достала из сумочки маленький пухлый фотоальбом. Парень стал его листать, отметив, какая Аделия разная: девушка любила чередовать длину волос и перекрашивать их в разные цвета: то короткие светлые, то тёмные длинные. Менялись стили одежд – то Ада в деловом костюме, то в удлинённой бесформенной кофте. Но объединяло эти снимки одно – на всех фото она выглядела так, словно им лет пятьдесят. Сейчас такое редко встретишь.

Современная девушка знает свою фотогеничную сторону: фотографируясь, принимает положение, в котором каждая клетка её тела выглядит максимально выигрышно. Даже естественность нынче разыграна и отрепетирована. Отфотошопленные, со стеклянными глазами, в скульптурных позах, из инстаграма на нас взирают все сплошь небожители – Мисс Вселенные, иконы с несвятыми богоматерями. Ада же на всех фотографиях была искренней, доброй и абсолютно несовершенной. Живой. Настоящей.

– Какая же ты прекрасная вот здесь! – Дэн восхищённо ткнул в фотографию, где Аделия сидела с большой лохматой собакой в траве. Девушка, прищурившись, смеялась, отодвигаясь от облизывающего её пса. Наверное, они только что искупались, были мокрыми и счастливыми.

Аделия, взглянув на это фото, вдруг загрустила, сникла и быстро протараторила:

– Если хочешь, возьми это фото себе.

Она отвернулась, глядя на то, как официантка вытирает крошки с соседнего стола. Дэн понял, что этот снимок связан с какими-то дурными воспоминаниями. Но решил ничего не спрашивать. Видимо, Аделия расстроилась, увидев любимого пса. Она рассказывала, что тяжело пережила его затяжную болезнь и смерть.

Дэн аккуратно вытащил фотографию и переложил к себе в бумажник.

К ним подошёл большой черноволосый мужчина.

– Вы интересовались работой? – спросил он. – Я Рик, владелец.

Пообщавшись с Дэном, они быстро договорились об условиях. Так что, когда Дэн выходил с Аделией из кафе, у него было вдвойне приподнятое настроение – теперь можно не переживать о деньгах.

Они шли и снова смеялись. Дэн, бурно жестикулируя, рассказывал о своей службе на буровой, как вдруг раздалась сирена скорой помощи. Машина пронеслась перед ними. Дэн оглянулся, чтобы потащить Аду за руку через дорогу, а она, закусив губу, глазами, полными слёз, провожала мигающие огни машины.

– Что случилось? – испугался парень.

– Ничего. Терпеть не могу вой сирен, – охрипшим голосом проговорила она и понуро поплелась рядом, ещё долго не улыбаясь и никак не реагируя на его шутки и другие попытки развеселить её.

Только когда они свернули к парку Школы, Ада встрепенулась и предложила:

– Хочешь, я покажу тебе чудесное место на крыше?..

Дэн быстро поднялся в комнату. Митча не было, но его вещи, словно плесень, уже расползлись по всему периметру. Везде лежали книги, продукты, одежда, и всё это было опутано многочисленными проводами зарядных устройств. Даже удивительно, сколько всего поместилось в относительно небольшом саквояже, который печально смотрел на Дэна, развалившись посередине комнаты с широко раскрытой пастью и показывая нутром, что это не конец. Он словно говорил: «Дружище, привыкай».

Дэн, вздохнув, аккуратно перекинул штаны соседа со своей кровати на его.

С Адой он условился встретиться на первом этаже, возле административного крыла. Туда и спустился. Свернув в тихий коридор, парень столкнулся с темнокожей женщиной лет пятидесяти. Это была уборщица Глэдис. Неизменный атрибут Школы. Даже местная достопримечательность.

Никто не любил её. За спиной все называли Глэдис БК – Большая Куча. За её вредный характер и огромную бесформенную фигуру. Она всегда носила платья с пышными юбками, отчего казалась ещё шире. Чаще всего Глэдис мыла пол, грозно махая перед всеми шваброй, и ворчала на студентов, спешащих на занятия. Они опасливо огибали её, словно корабли – большой айсберг. Когда кто-то смел наступить на мокрый пол, БК сердито обругивала нарушителя. Если Глэдис не было на этажах со щёткой или тряпкой, она сидела в столовой, уминая блинчики с кленовым сиропом. Все побаивались БК.

Дэн налетел на неё, чуть не опрокинув ведро с грязной водой, и, не удержавшись, ткнулся ей в подмышку. Она пахла как мама – тем же мылом.

Глэдис недовольно встряхнула его, словно щенка, и отпихнула от себя. Затем медленно грозно распрямилась, желая хорошенько разглядеть наглеца. Окинула его взглядом и прикрикнула:

– Куда ты прёшься?! Здоровья своего не жалко?! Как заеду тебе сейчас грязной тряпкой! – и замахнулась.

Дэн на мгновенье растерялся, сунул руки в карманы. А потом вдруг что-то быстро положил в её полусжатую ладонь.

– Извините меня. Я не нарочно. Это вам. Держите!

Глэдис обомлела. Она поднесла близко к глазам ладонь и увидела в ней конфету. Её взгляд стал удивлённым и растерянным, и вдруг она затряслась всем своим большим телом и заплакала. Никто из студентов никогда ей не делал подарков.

– Простите, – повторял он.

Глэдис, присев на скамью, спросила:

– Как зовут-то тебя? Из новеньких?

– Дэн, мэм. Да, новый состав.

– Ты это… если что нужно, подходи, – сказала Глэдис, шмыгая и вытирая лицо низом фартука.

Тут подбежала Аделия, схватила Дэна за руку и потащила по коридору в тёмный угол.

Глэдис внимательно смотрела им вслед. С этого времени она взяла над Дэном незримую опеку.

А парень с девушкой вышли в боковую дверь и попали на винтовую лестницу. Она вела в техническую башенку. Там они вылезли на плоскую крышу пристройки, огороженную поручнями. Отсюда были видны весь парк и даже часть озера.

– Люблю это место. Уже неделю я в Школе и прихожу сюда каждый день. Меня вызывали раньше, предложив работу секретаря, и семь дней я копалась в документах. Устала жутко, – сказала Аделия.

Она включила на телефоне музыку, встала посередине крыши, раскинула руки в стороны и начала медленно кружиться, закрыв глаза, пока не повалилась рядом с Дэном на приступку. Немного отдохнув, объяснила:

– Знаешь, бывают такие насыщенные дни, когда надо всем и сразу всё. Когда всё сыпется, падает, ломается и ты должна быть одновременно в трёх местах. Когда ты везде катастрофически опаздываешь и всё некогда… Тогда я останавливаюсь и начинаю кружиться на месте, как турецкие дервиши, танцующие мевлеви. Пока душа не догоняет тело и не возвращается в него. И в тот момент можно бежать дальше.

– Дервиши – это такие в юбочках? – припомнил что-то Дэн.

– Ага, они самые. Никогда не пробовал?

– Нет. – Мотнул головой Дэн.

– Давай, – она потянула его за собой, – повторяй за мной.

Аделия снова запустила музыку. Опять заиграли дудочки, восточные барабаны, мужские голоса протяжно запели вибрато.

– Давай, – опять подбодрила она его, показывая, что делать, и стала кружиться.

Дэн постоял нерешительно, а потом тоже закрыл глаза, развёл руки и осторожно закрутился.

Сначала кружилась голова, потом занемели ноги, а после он почувствовал необычайную лёгкость, словно шёл по облакам. Будто был далеко в горах таинственной Турции.

Они крутились, пока не налетели друг на друга и не упали, обнявшись и хохоча. Затем лежали на досках, смотрели в небо, на покачивающуюся над ними огромную ветку клёна, покрытую порыжевшими листьями, и слушали песнопения на неизвестном им языке. Дэн размышлял – о чём они поют? О свободе? О любви к родной земле? О боге? Он посмотрел на Аду.

– У тебя такое печальное лицо! О чём ты думаешь? – спросил он её.

– О том, что в осени всегда есть нежная грустинка. Лёгкая тоска, вплетённая в ветки деревьев. Печаль, что отражается в остывающих облаках. И на минутку вдруг заскучаешь, затоскуешь о чём-то забытом, полустёртом. По тому, что нельзя ни вернуть, ни изменить.

– По ошибкам? – догадался Дэн.

– По ошибкам. – Улыбнулась она.

Приподнявшись над ним, Аделия посмотрела парню в глаза и медленно поцеловала его. Потом откинулась и снова замолчала.

Они сидели на крыше, пока верхушки дальних деревьев не стали причёсывать холодное солнце перед сном.

– Есть что-то торжественное и печальное в каждом закате, – сказала Аделия, глядя на темнеющее небо. – Он как эпитафия ушедшему дню. Его последний панегирик… Короткий отблеск окрашивает в пунцово-апельсиновый облака, и тут же всё тухнет, накрытое чернильным небом, которое поблёскивает влажными звёздами. Закат – как последний глоток насыщенного чая, одинокая мелодия, позднее CMC. Под этот привычный ритуал природы, усталые и опустошённые, мы обещаем себе, что завтра всё будет по-другому. По-новому. И, засыпая, искренне верим, что так и произойдёт. Но утро всё возвращает на свои места…

Дэн обнял её и улыбнулся.

– Ада, красиво и поэтично безумно, но и до ужаса драматично! Ты всегда такая?

– Обычно да. Предупреждаю сразу.

– Мне даже нравится. – Кивнул Дэн.

Когда совсем стемнело и в парке включились фонари, они наконец встали.

– Спасибо тебе, Дэн! – Улыбнулась Аделия. – У меня есть уголок в душе. Шкатулка. Туда я складываю волшебные воспоминания. Этот вечер я тоже туда положу.

– Тогда и я заведу такое место, – сказал Дэн. – И это будет первое оставленное там воспоминание.

– Пойдём, завтра важный день. – Потянула она его вниз. – Завтра распределение по группам и знакомство с преподавателями.

В коридорах прибавилось народу. Везде хлопали двери, входили и выходили люди, раздавался разноголосый смех, разговоры – Школа ожила.

Когда Дэн зашёл в свою комнату, Митч уже завалился на кровать и опять что-то жевал. Он очень обрадовался возвращению соседа.

– Бери, угощайся. – Протянул Дэну колбасу которую откусывал прямо от палки.

– Спасибо, не голодный.

– Видел, сколько народу? – Махнул колбасой на дверь Митч.

– Угу, – ответил Дэн.

Он потушил свет и поспешно раздевался, чтобы лечь.

– Завтра такой важный день! – повторил с набитым ртом Митч слова Адели.

– Начало занятий. – Потянулся, залезая под одеяло, Дэн. – Думаю, будет обычная торжественная часть. Ну, там знакомство с преподавательским составом, вступительные речи…

– Не только. – Привстал на кровати Митч, блестя в потёмках глазами. – Во-первых, выступит Профессор.

– Какой профессор? – не понял Дэн.

– Уолтер Стоун. Доктор математических наук. Его тут все так и зовут – Профессор. Местный ник у него такой. Говорят, в юности он что-то там решил, до него нерешаемое. Какую-то премию большую получил. Но потом ушёл с головой в астрологию, написал кучу трудов, разложил её с чисто математической точностью, и теперь можно только мечтать попасть к нему на консультацию. Всем известно – он здесь заправляет, а Вирджиния – его правая рука и смотрит ему в рот. Во-вторых, будет распределение по группам, имеет значение, кого к себе наберёт Стоун. В-третьих, он выбирает себе ассистента на консультации, и это, пожалуй, самый важный момент, хотя тут нам с тобой ничего не светит – он всегда берёт человека со второго года обучения. Попасть к нему в помощники – невероятное везение. Это даже круче, чем поступить сюда! Помощник учится у великого Стоуна, а ему ещё за это и дают деньги! Дружище, ты только вдумайся: бывать у такого человека на приёмах, помогать ему – разве не круто? – Митч задумчиво откинулся на подушку, заложив одну руку за голову и снова откусил колбасу. – И в-четвёртых…

Комната наполнилась звуками интенсивного жевания.

– Что в-четвёртых? – заинтересовался Дэн.

– В-четвёртых, будет разыграна лотерея, кто пойдёт с ним весной в знаменитый поход…

– А что за поход? Я о нём ничего не слышал, – удивился Дэн.

– О-о-о, дружище, так ты вообще ничего не знаешь. – Глаза Митча опять загорелись. – Есть такой таинственный меценат – Алан Бисли. Он вроде как старинный друг Стоуна, живёт в усадьбе Эберрант, что под Мервилем. Так вот, в горах он выстроил одну из крупнейших частных обсерваторий. Говорят, поход этот, который длится две недели, сам по себе захватывающий. Но побывать в той обсерватории равносильно тому, что пройти крещение. И уже много лет каждый год доктор Стоун ведёт туда группу. Однако в неё попадает лишь определённое количество человек. Поэтому разыгрывается лотерея. Стоун…

– Стоун, Стоун, Стоун… – Перевернулся на бок Дэн. – Я о нём раньше и не слышал. Не слишком ли много внимания для одного… Сколько ему лет, Митч?

– Ну, он старый. Лет за шестьдесят точно…

– Не переоцениваешь ли ты его? Пожилые, конечно, умны, но обычно представляют собой застывшую модель, полностью сформированную. И оттого скучную. Они уже всё доказали этому миру, всё для себя открыли и заняли свою нишу. В нашем колледже самые тоскливые уроки были у старых учителей. Помню мистера Бэнкса – пожилого преподавателя английского. Вещал-то он, может, и умные вещи, и правильные. Но тошнотворно-приторным, нудным голосом. Как будто методично забивал сваи. Нам по головам: бум-бум-бум… Тоска да и только. Говорят, здесь самый сильный преподавательский состав. Я читал о Сайлосе Уилкоксе. Местном педагоге-энтузиасте, подающем большие надежды. «Пытливый ум, сочетание опыта и молодости» – вот как было написано про него в той статье! Он выиграл в прошлом году премию по астрологии. Попасть бы к нему! И этого уже достаточно, чтобы стать счастливым.

Они ещё немного поболтали, обсудив завтрашний день, потушили свет ночников, и вскоре Митч захрапел.

Дэну же не спалось. Он надел наушники и включил музыку. Звучали знакомые мелодии, но раньше парень даже не замечал, сколько среди них песен о любви. Теперь они приобрели смысл и глубину. Слова ожили, словно в них вдохнули душу, открылись символы и знаки. И в каждой был привкус поцелуя Адели.

За день эта парадоксальная девушка разрослась до величины мира, в котором он жил. Заслонила собой всё, подчинила своим неведомым правилам. Вселенная пропиталась ею, переименовалась в неё. И всё в ней сравнивалось с Аделией и, безусловно, ей проигрывало.

За окном снова мелькали тени летучих мышей. Дэн дотянулся до шторы и откинул её. Луна смотрела на него холодно и отстранённо. Словно ждала. А потом на ней показалось сердце, таким, как его рисуют на картинках для влюблённых. Оно переливалось и пульсировало. Парень заулыбался. А сердце фейерверком медленно рассыпалось на песчинки и растворилось.

Заснул Дэн в четыре. Под песню «4 In The Morning» Gwen Stefani, которую тоже посчитал добрым знаком, словно это сама Адель его упрекала, а он пообещал, что отдаст ей себя всего, без остатка.

Загрузка...