1 июля 2008 года
– Ну что, сынок, доволен? – старый бухгалтер, похожий на моржа, ухмыльнулся в седые усы.
Дэн пересчитал деньги, сложил их в потрёпанную сумку и широко улыбнулся.
– Ради этого стоило попотеть!
– У нас все остаются довольны. Но не многие сюда возвращаются! – Покачал головой старик.
– Да уж. Прощайте. Вряд ли и я вернусь. – Дэн взгромоздил ценную ношу на плечо и вышел из вагончика на воздух.
Вокруг него простирался холодный северный край. Сплошная графика. Чёрные и серые тона. Даже море он никогда не видел здесь синим. Волны, как ни взглянешь, печального стального цвета. Растений нет, кроме двух-трёх чахлых, выживающих, вечно голых кустов. Мох – и тот грязно-белый. Да и сам островок, состоящий из груды камней, можно было обойти за час. Из строений – только пара хибарок рабочих и сама буровая вышка, ради которой все они здесь находились.
«Безрадостно», – подумал Дэн и поспешил к группе домишек за скалой, чтобы совсем не замёрзнуть от пронизывающего ветра. Он дул тут всегда. Мог быть тихим и мирным, но чаще шквалистым и приносящим с собой шторма. И тогда волны с ужасающей силой сутками бились о берег, словно хотели уничтожить этот угрюмый кусочек земли. Они, вахтовики, научились ходить на ощупь, особенно в полярную ночь, когда всегда темно, или в сезон бурь, потому что порой ни черта не было видно за серой завесой промозглой тьмы.
Перед тем как зайти в крайний домик, Дэн ещё раз с тревогой осмотрел горизонт, оценивая силу ветра. Не хотелось бы задержаться здесь даже на сутки. Иногда, в очень плохую погоду, вертолёт просто не прилетал.
То, что увидел Дэн, его порадовало, и, удовлетворённый, он открыл дверь и зашёл внутрь.
– У тебя сегодня праздник? Закончилось заточение? – спросил его весёлый сменщик, с завистью поглядывая на почти собранные Дэном сумки.
Он тоже хотел бы сейчас сложить свой скарб и улететь из этой адской дыры.
– Да. Девять месяцев… Ну что ж, зато выплатили всё, как обещали.
– Теперь тебе хватит денег и на твои курсы, и чтобы помочь матери, как ты хотел.
– Да – Дэн решил побриться перед дорогой. Глядя в маленькое зеркало, он намазывал обветренное лицо куском мыла. – Знаешь, и даже держа такие деньги в руках, я бы ни за что не хотел остаться здесь ещё.
– Я тебя понимаю, – хохотнул сменщик. – Я не то что дни считаю – часы. Если бы хоть интернет был, а то, кроме работы и книг, заняться нечем. Да ещё дурацкая жратва…
– Как только доберусь до берега, наемся до отвала! Закажу хороший стейк средней прожарки! – мечтал Дэн.
Оба сглотнули слюну.
– Мне ещё долго будут сниться консервированные бобы.
Заканчивая бритьё, Дэн вылил на голову ушат воды. При этом рукава закатались и стали видны его накачанные от тяжёлого труда руки.
Вертолёт прилетел вовремя. Бригада быстро разгрузила почту. Трое счастливчиков дожидались взлёта, чтобы наконец улететь «на землю».
Запустились двигатели, раскрутились лопасти, которые подняли пыль, разбрасывая щебень и мусор, а Дэн счастливо вздохнул и снова улыбнулся – этого момента он ждал мучительно долго. Часто, когда, промокший и насквозь замёрзший, тащил буровую трубу, он представлял, как его навсегда будет уносить в своём чреве этот металлический ангел, уважительно прозванный здесь «Спасителем».
Покидал остров парень лишь раз – на рождественские каникулы. На десять дней. И во время отдыха постоянно боролся с собой – сбежать, забыть, не возвращаться. Но даже матери он не мог тогда пожаловаться, потому что она бы тоже встала на слабую сторону его души и уговорила остаться. И он бы точно проиграл и не вернулся.
«Спаситель» сделал круг над посёлком. Дэн, бросив последний взгляд на скалы, отвернулся. Он привычно надел потёртые наушники и подкрутил громкость на полную.
Музыку он не любил. Нет. Это было что-то большее. Он перед ней благоговел. Она составляла смысл его жизни.
Когда-то ему даже прочили карьеру музыканта. Но не сложилось. А страсть осталась. У него, как и у многих музыкально одарённых людей, услышанная мелодия мгновенно перерабатывалась в ноты и стройными рядами навечно ложилась в ячейки памяти. На острове он всё время слушал диск Rammstein, оставленный сменщиком до него. Песни этой группы заглушали его собственное, сбившееся от напряжённой работы дыхание и в то же время точно совпадали с настроением. Он их выучил наизусть и порой, когда совсем не оставалось сил, собирался, налегал на груз, набирал в лёгкие побольше воздуха и рвал последние жилы, беззвучно выплёвывая: «Du, du hast, du hast mich…». И это заклинание всегда помогало. Вентиль поддавался, балка сдвигалась… Правда, для тех, кто его видел в тот момент, он выглядел как сатанист, вызывающий духов. Но ему было плевать, главное – работа была сделана.
Однако сейчас Дэн включил другую музыку. Он впитывал в себя забытый «Night» Ludovico Einaudi. Эта мелодия была из его старой жизни. Оттуда, «с земли». Она очень подходила моменту и картинке за иллюминатором.
«Спаситель», поднявшись в воздух, застыл. Сейчас был виден почти весь островок – кусок скалы, торчащий из воды. Он напоминал тёмный бок огромного морского животного, которое атаковали люди. На теле неведомого чудища постройки смотрелись некрасиво и инородно.
Зачем человек лезет туда, где природа его не ждёт? Только отсюда Дэн увидел эту тихую войну. Люди были захватчиками. И природа противилась. Дэн отметил, что на нежилой части острова стихия уже разрушила старые склады. Их остовы щерились ржавыми трубами и грудами обломков. Природа всё равно победит и в итоге снесёт здесь всё, понял Дэн. Она не злая, но дикая. Её натура терпеливо сопротивлялась, как зверь, который рычит и прикусывает, чтобы не лезли на его территорию, но человек вгонял и вкручивал в её тело жёсткие детали, качал из него кровь. Поэтому она впадала в ярость, бесилась и отвечала.
Дэн последний раз окинул взглядом островок, представив его без людей и зданий. Таким он был даже по-своему красив. Суровый, одинокий осколок всех цветов стали и графита.
– Улетаем. Навсегда, – тихо сказал себе под нос Артур, сидевший рядом с Дэном.
Он тоже смотрел в иллюминатор. Всю смену Артур работал с Дэном бок о бок бурильщиком. Он взглянул Дэну в глаза и сказал:
– Вот так, дружище. Ад закончился. Всё кончается. Жаль только прощаться с ребятами. Мы были хорошей командой.
Дэн кивнул, соглашаясь. «Спаситель» сделал плавный поворот, горизонт качнулся, и в океане показалась пара рыболовецких траулеров. Сверху они выглядели хрупкими и ненадёжными.
Парень вздохнул, подумав, что люди напоминают корабли. Разные и на первый взгляд непохожие. Тяжеловесные баржи, нагружённые всякой всячиной, или лёгкие, начищенные до блеска, быстрокрылые яхты. Парадные пароходы, на палубах которых вечный праздник, и закопчённые рабочие катера. Маленькие лодочки и огромные лайнеры. Но в этой Вселенной мы все подчиняемся одним правилам. В большом безбрежном океане жизни пересекаемся на какое-то время, идём одним фарватером, а потом неизбежно расходимся. Такова жизнь.
Все четыре часа полёта Дэн дремал и мечтал. Теперь он сможет поехать в Нью-Йорк учиться в Школе Астрологии. Оставит часть денег матушке, которая совсем состарилась. Дэн понимал, что ей, с мучавшим её артритом, всё сложнее работать на фабрике, где она с утра до вечера мыла полы. Мать наконец тоже получит заслуженный покой.
Дэн очень устал за эти девять месяцев. Но был горд. Он справился и смог. Из щуплого подростка за короткий срок незаметно трансформировался во взрослого. И приз тоже теперь близок – желанная учёба. Дэн с закрытыми глазами потрогал лежащую в ногах сумку с деньгами и тихо засмеялся.
…Садился «Спаситель», когда солнце клонилось к горизонту. Дэн размял затёкшее тело и выглянул в иллюминатор. Перед ним уютно блестели огоньки городка, пророчившего ему счастливую жизнь. Сердце радостно забилось. Здравствуй, земля!
Дэн распрощался с ребятами, и они разошлись в разные стороны. Каждому из них предстоял длинный путь до дома. Но дольше всех было добираться Дэну – ещё пять часов на автобусе.
Он подошёл к автостанции и встал перед щербатой доской с расписанием.
Так, ближайший рейс к матери был буквально через десять минут.
Тут до него донёсся восхитительный запах жареного мяса. Волнующий, обволакивающий сознание. Повернув голову, парень увидел кафе через дорогу. Вечер был тёплый, владельцы забегаловки вытащили столики на улицу и прямо здесь же готовили на барбекю еду.
Кажется, первым делом «на земле» он планировал поесть. Но как же автобус? Следующий будет только в одиннадцать утра. Дэн задумался.
Да что он, маленький? Не потерпит ещё? Если выберет сейчас вон тот стейк, лежащий с краю, который шкворчит, шипит соком и пахнет невероятно соблазнительно, то ему придётся ночевать здесь, где-нибудь в мотеле. Что делать? Заманчиво покачивались на столиках клетчатые скатёрки, где-то в глубине кафе завлекающе звенели посудой. Мужчина за ближайшим столиком шумно глотнул пива из запотевшего пузатого бокала, тут же обзаведясь большими пенными усами, и довольно засмеялся. Дэн глубоко втянул воздух, пытаясь насладиться запахом растворённого в нём мяса и… решительно направился покупать билет.
…В автобусе Дэн почти всю дорогу смотрел в окно на сгущающиеся сумерки и жевал печенье, купленное рядом с кассами. Мимо проносились фермерские домики с силосными башнями за длинными белыми заборчиками. На полях лежали аккуратные брикеты соломы, напоминающие булочки. Вглядываясь в окна, Дэн думал, что там сейчас накрывают ужины. Пару раз он видел семьи за столом на освещенных верандах, и тогда становилось совсем невмоготу, живот урчал.
Через проход от Дэна крупная женщина с недовольным выражением лица ела большое сочное яблоко. Дама с хрустом откусывала каждый кусок, при этом сок бежал у неё по подбородку, и тогда она торопливо вытирала его ладонью. Доев, тётка убрала огрызок в сумку и достала сэндвичи с ветчиной и огурцом. Умяв их, перешла на пачку чипсов. Затем достала из шуршащего пакета баночку с орешками.
Дэн старался не смотреть на это пиршество и с остервенением жевал безвкусное печенье, похожее на вымоченный картон. Через час тётка наконец насытилась и заснула, откинувшись в кресле. В салоне наступила тишина, и только колёса автобуса ритмично гудели, убаюкивая Дэна. Он незаметно провалился в сон.
В городок они приехали в третьем часу ночи. Сонные пассажиры, таща багаж, медленно вываливались на плохо освещенную площадь. Некоторых людей встречали, другие расходились сами. Через пару минут площадь опустела.
Дэн не сообщал маме о своём прибытии, чтобы она не нервничала. Поэтому его никто не ждал.
Он, словно гончая, вытянулся и глубоко вдохнул летний ночной воздух родного города. Неподалёку стояло такси, но Дэн, повесив сумку на плечо, не раздумывая, свернул за угол.
Все рестораны и кафе города были закрыты, но он знал одно, поблизости с автостанцией, работающее круглосуточно. Наскоро преодолев пару переулков, Дэн вышел к каналу реки, от которого тянуло тиной и мазутом. Дальше начинались склады. На старом здании завода, стоявшего перед ним, зазывно мигала, приглашая войти, вывеска бара «Мясо &Рыба».
Даже сейчас, глубокой ночью, здесь были посетители. В основном рабочие.
Дэн нашёл свободный столик и наконец заказал стейк с гарниром и пиво. Ждать пришлось недолго. Заказ быстро принесли, и Дэн жадно на него накинулся.
Мужик в клетчатой рубашке за соседним столиком оторопел, толкнул рыжего друга рядом и сказал:
– Гляди, ест, словно сто лет голодал!
– Всё верно, – с набитым ртом проговорил Дэн, – я только с вахты. Был на бурильной установке. Девять месяцев дурной еды, когда больше всего на свете мечтаешь о хорошем куске мяса. Тем и сыт.
– Да ты что?!
Мужики подсели к Дэну, и рыжий, наклонившись, сказал:
– А мы вот с Вилли, – он толкнул товарища, – собираемся буквально к концу недели ехать, подписывать контракт. Слышь, друг, расскажи, а каково это – работать на буровой? Чего, неужели всё так сложно?
– Не знаю, как сказать, – с наслаждением запив очередной кусок пивом, проговорил Дэн.
– Ну, ты кратко опиши. Каково там?
– Каково? – Дэн задумался, почесал затылок и сказал: – Ну, если кратко, то тяжело. Холодно. Сыро. И грязно. И ко всему этому надо прибавить постоянный шум и вибрацию. А в остальном… Терпимо.
– Да? – Тут уж пришло время чесать головы собеседникам. – Вилл, может, ну его? Ты реально хочешь так впахивать?
– Но деньги-то немалые, – несмело возразил Вилли.
– Ребят, главное – желание. «Когда-нибудь это закончится, – говорил я там сам себе каждый день, – и ты будешь вспоминать это как этап, который прошёл. И гордиться. Что ты сумел». И вот я здесь. – Дэн счастливо и широко улыбнулся им.
Друзья ещё порасспрашивали Дэна о жизни на буровой, завистливо его слушая – у него-то всё позади! Он смог. И, уже совсем подрастеряв энтузиазм, ушли.
А на Дэна после еды накатила жуткая усталость. Напряжение, державшееся год, спало. Он, захмелевший, откинувшись на сиденье, вспоминал суровые берега, волны с металлическим отливом, круглосуточный собачий холод. В ушах стоял шум вечного прибоя и ветра. По телу пробежали мурашки, и Дэн встряхнул головой, сбрасывая видения. Парень погладил сумку рядом с собой – она напомнила ему, что всё пережитое стоило того – здесь лежала его награда.
Посидев ещё немного, Дэн расплатился и вышел на свежий воздух.
Только сейчас, стоя здесь, в темноте, слушая гул заводского района, не умолкавший никогда, он до конца осознал, что выиграл. Его накрыло ликование. Он ПОБЕДИЛ!!! Ура! Всё закончилось!!!
Дэн поднял руки и закричал:
– Я счастлив!
Потом вслушался в себя и ещё громче заорал:
– Я! Сча-а-астли-и-ив!!!
– Чего вопишь? – произнёс кто-то хрипло.
Из темноты появились четыре серые тени.
…Били его долго и нещадно. Дэн из последних сил вцепился в сумку с деньгами, как в саму жизнь. Ему казалось, что если он её отпустит, то и жить незачем. Он даже почти не чувствовал боли, просто в какой-то момент потерял сознание. Последнее, что запомнил, – огромный, почти нереальный диск луны над собой.
Кто-то рыжий склонился над ним.
– Пацаны, кажется, ему каюк! Разбегаемся. – Рванул сумку Дэна, и нападавшие растворились в темноте.
Дэна нашли под утро. Первая смена рабочих. Они шли к пяти в цеха, весело переговариваясь, и увидели его фигуру у фонаря. Он лежал и не шевелился. Кто-то подумал – пьяный, но двое решили подойти.
– Боже мой! Это, кажется, Музыкант! – воскликнул один, вглядываясь в окровавленное лицо. – Дэн-Музыкант! Мы жили на одной улице! Я думал, он уехал из города. Поднимайте его, ребята, – обратился он к остальным.
Дэна положили на плиты и вызвали 911.
…Уже из больницы кто-то позвонил его матери. Она примчалась, долго охала, ахала, рыдала, но была рада, что сын остался жив.
– Я чувствовала – что-то происходит! Тот кот, которого ты мне оставил, плакал и мяукал всю ночь. Я думала, на улицу просится, вставала пару раз, открывала ему дверь. А он смотрел на меня, мяукал, но за дверь не выходил… Как же так случилось, Дэн? Как же так?
– Мам, ну что же делать…
У него была рассечена бровь, сломано ребро и диагностировано сотрясение мозга. Но самая большая проблема – отслоение сетчатки на одном глазу. Из-за тяжёлого труда последний год и нападения правый глаз не выдержал. На него наложили повязку. Но нужна была срочная операция.
Мать держала сына за руку и всё время успокаивала:
– Всё будет хорошо, Дэн, сынуля. Всё будет хорошо.
А у парня из-под повязки катились слёзы. Ему жаль было украденных денег. Отчаянно жаль целого года. И матери, которой теперь он не сможет помочь. А возможно, даже останется слепым.
До того, как его увезли на операцию, мать просидела с ним, успокаивая.
– Сынок, – сказала она ему напоследок, – мы переживали с тобой и худшие времена. Но никогда не теряли надежду. Всё будет хорошо, потому что иначе не может быть. Помни, что уныние – один из грехов. Не поддавайся ему.
Как только каталка с сыном скрылась за дверями операционного блока, Рут пошла в церковь у больницы. Иначе она не умела и в тяжёлые моменты всегда шла в храм.
Хотя Дэн увлекался эзотерикой, сама Рут Кит верила в Бога. Её вера была такой же бесхитростной и простой, как и она сама. Рут украшала свой дом расписными пластиковыми ангелочками, ходила по воскресеньям на службы, всегда откладывала десятину от зарплаты, которую скромно клала на поднос, когда помощники священника пробегали по рядам в конце службы, причащалась перед каждым праздником и старалась не грешить. Свою веру женщина никому не навязывала, даже сыну. Она искренне считала, что каждый имеет право жить как хочет. Главное – не мешать остальным, соблюдая Божьи заповеди. И по возможности делать добро.
Примостившись на самую дальнюю скамью, Рут долго молилась за сына, а потом понуро сидела, прислушиваясь к тому, как где-то наверху репетирует церковный хор, и размышляя над тем, что делать дальше. Но когда служки нарочито громко стали закрывать главные ворота, она ушла.
После, до самых потёмок, мать просидела в холле больницы, ожидая, когда выйдет хирург. Она очень устала, но боялась расслабиться, заснуть, прикорнув на скамье, поэтому почти всё время ходила, только иногда присаживаясь на краешек стула, пристально глядя на дверь. Издали она напоминала старую собаку, которая, вытянувшись в струнку, ждёт возвращения хозяина.
Наконец врач вышел. Она кинулась к нему, в глазах её был немой вопрос. Хирург взял её за руку она осела, заплакала, слушая его и мелко кивая головой. В Рут словно отпустило какую-то пружинку, и она снова смогла дышать.
Операция прошла успешно. Врач порадовал, что со временем зрение должно восстановиться, хотя, скорее всего, ближайшие месяцы Дэн будет видеть всё сквозь пелену.
Его закидывали письмами друзья, пришла навестить первая наставница – Тесс. Она долго утешала Дэна, сидящего в повязках. Но в нём словно выключили свет.
Да, он понимал, что всё решаемо и не так страшно. Что не произошло ничего неисправимого. Однако был опустошён. Тем, что пережитое за последний год прошло впустую. Тем, что, пробежав тяжёлый круг, вернулся на исходную, и даже со знаком «минус».
– Нет, – возразила Тесс. – Всё не зря. И ты не такой, каким был год назад. Испытания делают нас сильнее. Наша душа тоже обрастает мышцами, как и тело. Самое большое счастье испытываешь в тот момент, когда, опустившись на дно, отталкиваешься и взмываешь на самый верх. И у тебя получится. Я знаю. Думаю, что ты только со временем поймёшь: пережитые трудности готовят нас легче преодолеть следующий этап. Может быть, через год ты сам мне скажешь, что, если бы не было девяти месяцев на буровой, не случилось бы и следующих побед.
Тесс приободрила его, но, когда она ушла, Дэн опять загрустил, анализируя свою жизнь.
Прошлым летом он решил учиться в Нью-Йоркской Школе Астрологии. Там были лучшие учителя, и туда попадали только по рекомендации. За него попросила Тесс. Она и сама там училась когда-то. Но сумма за обучение казалась неподъёмной. Того, что Дэн заработал за три месяца лета официантом, не хватило бы и на один семестр. Тогда подвернулось предложение подписать контракт и ехать работать на буровую. Он принял для себя трудное решение – год попотеть, но зато потом продолжить путь к мечте.
И вот сейчас у него уже в руках красивое тиснёное приглашение на учёбу. А денег как не было год назад, так нет и сейчас. Было даже хуже. Потому что один глаз всё ещё не видел. И на буровую снова его бы не взяли. По состоянию здоровья.
Дэн не мог ни успокоиться, ни придумать, что делать дальше. Особенно он мучился долгими душными ночами. В одну из таких бессонниц с ним случилась странная штука.
17 августа Дэн остался в палате больницы один – перед выходными его соседа, нудного разговорчивого старика-фермера, выписали. Дэн дождался, когда после вечернего обхода погасили лампы в коридоре, и открыл настежь окно, впустив в свою скудную обитель пьянящий воздух сумерек.
Небо было безоблачным. Над городком, освещая всю округу, словно днём, сияла огромная жёлтая луна. Дэн снял с прооперированного глаза повязку и стал смотреть на ночное светило то здоровым, то больным глазом по очереди. Здоровый глаз видел все щербинки на луне, а больной вместо неё лицезрел размытое светящееся пятно с бликами. Дэн вглядывался, изо всех сил пытаясь прояснить то, что плохо видел, но тут произошло неожиданное… Сначала как будто раздались звуки колокольчиков. Или пение птиц. Едва различимое, но его музыкальное ухо уловило эти переливы. Больным глазом он увидел, как на круглой, словно блин, луне, проявилась чёткая картина – книга, которая открылась и зашелестела страницами.
Это зрелище заставило Дэна отскочить от подоконника в темноту палаты. Он стал тереть глаза. Его сердце гулко билось, казалось, в самом горле. Что это было?! Он видел книгу очень чётко. Дэн боялся признаться сам себе, но, кажется, даже прочёл её название. Возможно, у него галлюцинации из-за лекарств?
Осторожно, крадучись, Дэн подошёл к окну, словно боец в ожидании снайпера. Закрыл больной глаз и не торопясь посмотрел на луну здоровым. Ничего. Вернее, луна была такой, как обычно. Дэн со страхом закрыл здоровый глаз и медленно приоткрыл прооперированный. Луна снова показывала ему книгу, но теперь он явно видел, что ему её протягивает мать.
До самого утра Дэн не спал. Он еле дождался девяти, чтобы позвонить Тесс, и очень обрадовался, когда та сразу подняла трубку.
– Тесс, прости, что беспокою, – затараторил он, – но со мной приключилась удивительное…
И Дэн рассказал Тесс о том, что видел ночью.
– Я схожу с ума? Это от сотрясения?
– Дэн, – засмеялась Тесс, – нет, с твоей головой всё в порядке. Ну, почти. Мне странно, что ты не видел этого раньше. Скажи, ты помнишь часы, которые вытащил из мешка Силы, когда учился у меня?
– Да. Они и сейчас на мне. Я стараюсь их не снимать.
– А ты не заглядывал внутрь?
– Нет, не было надобности. Их открывал только мастер, когда чистил и приводил в порядок.
– Ну так открой. Нажми на маленький рычажок сбоку. Внимательно рассмотри их, а потом ещё раз позвони мне! – И Тесс отключилась.
Дэн снял с руки часы, подаренные год назад учителем. Он много раз их разглядывал. Это был пухлый старинный механизм с резными стрелочками. Каждая цифра нарисована на красивой гранёной звёздочке. Задняя крышка гладкая, но сбоку он действительно обнаружил маленькую кнопочку. И надавил на неё. Крышка откинулась, и перед Дэном предстали часовые внутренности. На каждом винтике и тут были изображены звёздочки, а сама крышка с обратной стороны имела гравировку: «Изготовлено мистером Myном в 1928 году. Часовая мастерская Mond». Вокруг надписи были нарисованы 29 положений луны на небе. От острого серпа до полнолуния. Теперь у Дэна скорее появилось ещё больше вопросов. И он снова набрал номер телефона Тесс.
– Увидел? – спросила она его. – Пришла пора рассказать, как появились у меня эти часы. Они достались мне от отца. А он много раз рассказывал, что нашёл их на развалинах древнеримского города Луни. Как они туда попали, никто не знал. Поразительно, что часовая мастерская «Mond» (что по-немецки означает «луна») в городе Трир действительно существовала. А вот сведений о мастере Муне не осталось. И больше с такой надписью часов не нашли. Скорее всего, они единственные. И они словно пропитаны луной. Я знала, что тот, кому достанутся, будет с ней связан.
– Как связан? – растерялся Дэн.
– Луна выбрала тебя, мой друг. Она твоя крёстная. И станет с тобой говорить. Как я понимаю, в полнолуние она будет давать тебе знаки и подсказки.
– А что означает увиденный мною знак? На книге я чётко разобрал надпись: «Звёзды».
– Я думаю, тебе надо расшифровать его самому. Хотя ответ, мне кажется, очевиден. Но догадайся сам, – Тесс опять засмеялась и закончила разговор.
Через несколько дней Дэна выписали. Он каждую ночь пытался смотреть на уменьшающийся лик луны, однако больше она не показывала ничего. Видимо, надо было ждать нового полнолуния.
…Мать радовалась, что сын после всех мучений наконец вернулся домой. Однако её сердце разрывалось от того, как он был печален. На дворе стоял душный август, но Дэн почти не выходил на улицу. Он нашёл работу в Сети – принимал заказы для интернет-магазина. А в свободное время, когда не помогал матери, сидел и слушал аудиокниги. Дэн стал раздражительным и замкнутым.
Если раньше сын всё рассказывал Рут и всем делился, то сейчас молчал или отвечал коротко, погружённый в собственные мысли.
А ночью он спал тревожно и отрывисто. Его сон напоминал быстро бегущие облака, которыми нервный ветер, нарвав их на клочки, закидал бесцветное небо. Они крутились, переворачивались, сжимались и рассеивались, освещаемые молчаливой луной, точно так же, как бесконечные тревоги в голове Дэна.
Парень размышлял над тем, что земля вовсе не рай. Мы все живём в аду, думал он. В котором пытаемся выстроить свой Эдем. Отгораживаемся, придумываем, лепим… Но часто эти стены такие хрупкие, что одно неловкое движение, одна мысль, неправильное действие – и крошечный мир рушится, поглощаемый безразличным мирозданием, равнодушно стирающим следы чужого отчаяния, радостей, планов и надежд. Подобно тому, как пустыня заволакивает и сжирает лес, оставляя безжизненные пески.
Ежевечерне Дэн приходил к матери на фабрику и помогал убирать цеха, как он делал это в детстве. Рут вспоминала, глядя на него, как мальчишкой Дэн бегал с огромным чёрным пакетом, больше его самого, и скидывал туда мусор из ведёрок. В своих очках с толстыми круглыми линзами он напоминал ей тогда весёлую игривую обезьянку, каждую минуту придумывавшую новую забаву и никогда не грустившую. Вот только сейчас Дэн был другим. Рут тяжко вздыхала всякий раз, глядя на его сгорбленную фигуру. Всю эту его учёбу астрологии она считала блажью. С замиранием сердца, получая от него очередное письмо с далёкого севера, ждала, что сын одумается, выберет себе нормальную профессию и занятие, о котором не стыдно будет рассказать в церкви. В её фантазиях он ходил то в белом халате, как молодой человек, который работал в пекарне на углу, то в красивой тёмной форме, как начальник постовой службы полицейских, что разъезжал на славной машине по их району. Или… Фантазий было много, но ни в одной из них Дэн не изучал какую-то дурацкую астрологию.
В очередное воскресенье, полная дум, Рут отправилась на утреннюю службу в приходскую церковь, куда ходила больше двадцати лет. Она всегда с упоением слушала наставления пастора Микаэля, соглашаясь с каждым произнесённым им словом и считая его голосом Бога. Да и похож был их пастор на святого с картинок. Особенно когда отпустил бородку клинышком. Во время служб Рут смотрела на седину в волосах отца Микаэля, ловила его взгляд, наполненный благочестием, и думала, что если бы люди не убили Сына Божьего, то, постарев, он выглядел бы именно так. Для неё Микаэль и был сам Иисус. Поэтому когда Рут увидела пастора, смиренно стоящего у дверей храма, то кинулась к нему.
– Отец Микаэль! У меня к вам просьба, – торопливо стала говорить она. – Можно ли во время сегодняшней совместной молитвы попросить вас замолвить перед Господом словечко за моего сына?
– Сестра наша Рут, – священник развёл руками, показывая на дверь своей кельи, – я и сам жду тебя, чтобы поговорить о Дэне.
Рут с надеждой улыбнулась и ринулась за ним в душную ризницу.
Там пастор Микаэль сел за стол, предварительно перекрестившись перед иконой, и, повернувшись к женщине, начал медленно говорить:
– Слышал я богохульную вещь. Будто сын твой собирается заниматься делом богомерзким.
Щёки Рут заполыхали, и теперь она не смела поднять глаз.
– И это ты вырастила такого человека. Тебе, Рут, должно быть стыдно. Ибо ты, как мать, отвечаешь перед Богом за воспитание сына. А ты выкормила прихвостня сатаны.
– Но… – робко начала она, – мой сын не вор и не убийца.
– Конечно. Он гораздо хуже! – повысил голос пастор. – Он отродие самых тёмных сил. Позор нашего прихода, такой же, как сын Иветты, что избил и изнасиловал женщину, и такой же, как грешная дочь Анны, которая, прости Господи, танцует в городе непотребные танцы. Сейчас в святой церкви на многое стали закрывать глаза. Лояльность пришла на место правды. Церковь перестаёт быть местом святым и чистым, собирая под своими сводами отребье и человеческие нечистоты. Но только не в моём приходе!
Мужчина умолк, тяжело дыша от исступления, до которого сам себя довёл речью, в коей не сделал до того ни одной остановки для глотка воздуха.
Восстановив дыхание, пастор продолжил:
– Я не позволю грязи быть в наших белых стенах. А твой сын, да и ты, пока поддерживаешь его, – самая что ни на есть грязь! И спасти ситуацию может только твоё осуждение Дэна. Сегодня, когда закончится проповедь, а я всю посвящу её сатанинским богохульным занятиям, ты встанешь и отречёшься от него.
Рут застыла на месте, боясь шелохнуться.
– Иди, – уже смягчившись, сказал пастор, и женщина послушно двинулась в храм.
На одеревеневших ногах Рут прошла в зал, машинально перекрестилась, едва коснувшись святой воды в чаше, и отрешённо села на своё привычное место. Не отвечала она на приветствия знакомых, чувствовала только, как горит под ногами пол. Хотела встать, но не могла. Её словно пригвоздили. Она подняла глаза на крест с Иисусом и увидела, что он с состраданием и упрёком смотрит прямо на неё. Рут и саму словно привязали к скамье и распяли. Она услышала улюлюканье и осуждение, на её лицо полетели плевки. И пусть этого ещё не случилось, но скоро, очень скоро Рут ощутит это на себе воочию.
Раздались первые аккорды хорала министрантов, и все встали, чтобы подхватить торжественный псалом. «Спаситель наш, приди, приди. Росой на землю снизойди…» – лилось с хоров. Обычно в этот момент и на Рут снисходило озарение, в душе множились умиление и восторг, но сейчас это лишь плеснуло керосина в огонь её страданий. «… Под тяжким бременем вины тебя зовём мы с глубины…» – подхватили прихожане. Рут прислушалась к себе, но Бог, Который, как правило, пел и ликовал внутри неё, сегодня молчал. Вместо Него кровило нутро.
Женщина ощутила себя дрянным старым куском бренной плоти, зачем-то оставленным здесь. Она оглядела зал, цепляясь за лики святых и ища в них поддержки, но увидела лишь щербины на стенах, облупленную позолоту, дешёвые пластиковые стаканчики и увядшие цветы.
Задыхаясь, Рут вскочила и, расталкивая толпу, понеслась из церкви, громко хлопнув дверью. Этот стук раздался уже в полной тишине на глазах всех присутствующих прихожан.
До своего дома Рут бежала не останавливаясь. Только на крыльце постояла, отдышалась и твёрдо открыла дверь.
Сначала женщина, не снимая верхней одежды, поднялась к себе в комнату, а потом спустилась к сыну. Дэн сидел в наушниках с закрытыми глазами. Она подошла к нему, обняла сзади за плечи, поцеловала в макушку и спросила:
– Что же ты будешь делать дальше?
Дэн удивлённо повернулся, вскочил, помог матери снять ботинки и кофту. Рут повторила вопрос.
Сын нехотя ответил:
– Пойду работать. Сосед предлагает отправиться на вырубку леса, там нужен человек в контору.
– А как же твоя учёба астрологии? Ты же о ней так мечтал!
– Мам, ну какая учёба?! И потом, ты же была против неё, говорила, что всё это глупости, а не учёба. Видишь, вышло по-твоему. Может, ты и права.
Рут подошла к столу и положила перед сыном пачку денег.
– Вот. Это то, что я копила на старость. Возьми. На твою поездку в Нью-Йорк.
– Мам, что же ты наделала? Не надо! – Побелел Дэн.
– Сынок, – Рут устало села на стул, – я прожила жизнь и знаю, каково это – заниматься нелюбимым делом. Ты выучишься и будешь большим специалистом. Я верю в тебя.
– Мам… – Дэн подошёл к матери и обнял её. Слова застряли в горле.
– Я знаю, сынок, что ты заработаешь больше. И меня не оставишь в беде. Люди осудят меня. И так говорят, что была бы ещё учёба путная, а то – астрология. Но я видела, как ты ради неё убивался, и понимаю: значит, она нужна тебе. И ты должен отсюда уехать. Должен!
– Я не могу взять эти деньги, мам!
– Глупости. Можешь.
– Но ты же говорила, что это на самый чёрный день! Ты же их всю жизнь откладывала.
– Ну, видимо, он настал. Мой чёрный день. Я хочу, чтобы ты был счастлив.
– Я могу их взять только в долг.
– Хорошо. Вернёшь, когда сможешь.
– Спасибо. Ты самый лучший друг! – Он уткнулся носом в её седую макушку, думая о том, что просто обязан сделать её старость счастливой. От мамы пахло как в детстве – мылом и добротой.
Дэн вдруг осознал, что именно это ему подсказывала луна: мать принесла ему учёбу. Он улыбнулся, вспоминая Тесс. Действительно, ответ был на поверхности, как она и говорила.