Жила-была девочка, которая не умела давать сдачи. И кое-кто думал, что это смешно.
Обычная история, в общем-то.
Общительным ребёнком я никогда не была, любым тусовкам предпочитала тихие вечера дома, с книжкой или за компом. Не курила, не бухала, не гуляла с мальчиками… Ну, почти. Да ещё и училась хорошо – ну как с такой общаться?
Серая мышь, белая ворона.
Алёна – та другое дело. С людьми она всегда сходилась легко, вокруг неё было полно подружек и парней. Симпатичная, обаятельная, да ещё и дочка богатых родителей, которые по первой просьбе выделяли деньги, покупали дорогие шмотки и косметику и разрешали всё вообще. Королева класса и заводила, по одному слову которой окружающие, за редким исключением, были готовы почти на всё: сбегать с уроков всей толпой, подстраивать пакости нелюбимой учительнице…
Дразнить белобрысую заучку в очках.
Это было давно, но…
Было.
И было ещё кое-что.
Заставляю себя улыбнуться и выпрямить спину, смотрю мимо Сашки в зеркало – там должна отражаться красивая, уверенная в себе женщина, грамотный специалист, которого ценят начальство и коллеги. И нет, я не бледная, просто помаду неудачно выбрала, а про румяна забыла.
Сашка оборачивается на зеркало, потом смотрит на меня. Внимательно так, зараза, смотрит. Я поспешно опускаю взгляд в чашку с ромашковым чаем и обнаруживаю, что Гошка уже сунул туда наглую морду.
– У нас были… разногласия, – формулирую я наконец, вылавливая дракона из чая. – Знаешь, как оно бывает – если девочка в старших классах не красит глаза и волосы, остальные начинают косо на неё смотреть. Гоша, фу так делать!
Дракон обиженно фыркает, выкручивается из моих рук и перепрыгивает на Сашку. Тот не глядя перехватывает тушку поудобнее и поднимает брови, забежавшая к нам Олеся фыркает, но кивает:
– Мальчикам не понять, ага.
Мы с многозначительными усмешками переглядываемся. Жаловаться мне не хочется, совсем. Десять лет прошло, я изменилась – она тоже могла измениться. Если начать ябедничать, это будет выглядеть не слишком хорошо, к тому же может спровоцировать ответные откровенности. Лучше помолчать, выждать, присмотреться…
– Десять лет прошло, – повторяю вслух. – Как будет работать, понятия не имею. Но она умеет быть милой. Да и не так уж сложно – почту отправлять, вот даже Александр Евгеньевич справлялся.
Александр Евгеньевич, судя по лицу, очень хочет съязвить в ответ, но тут у него пиликает телефон. Звонит Света – нужно помочь новенькой разобраться в почтовой программе и папках. Учитывая, что и программу, и папки Сашка настраивал сам, возразить не получается, да и основной работы у него пока нет.
На то, чтобы отцепить дракона от рубашки, уходит минут пять. Я списалась с драконозаводчицей, по её словам, Гошка из всего выводка был самый ручной и плюшевый, ревновать не будет точно и кусаться вряд ли – разве что в шутку. Зато на магию он реагировал острее прочих, весь в папу, чемпиона в драконьих соревнованиях по поиску каких-то хитрых кристаллов.
Пока не знаю, хорошо это или плохо.
Дверь за Сашкой и Олесей закрывается. Гошка оглядывается, совсем по-человечески вздыхает и ныряет в свою сумку – мол, скучно у вас тут, лучше посплю. Я тоже тихонько вздыхаю и скрещиваю пальцы на удачу.
Следующие несколько дней проходят вполне мирно. Я не строю иллюзий и понимаю, что Алёну обо мне тоже наверняка расспросили, однако та не спешит с громкими разоблачениями, и уже за это я ей благодарна. С работой у неё пока ладится не особо, хотя девочки рады помочь, а Сашке приходится спускаться в канцелярию два-три раза в день. Он не особенно протестует, хотя и удивляется – проблемы регулярно возникают на моментах, которые он точно уже объяснял, а она записывала.
Нашёл чему удивляться – не Морозову ж она глазки будет строить.
Впрочем, о личных отношениях коллег я думать не хочу, да и некогда. Тем более что именно сегодня Сашка свалил с шефом и инспекторами проверять готовность стадиона к новогоднему турниру, а Настасья соизволила сделать мне кофе. Вкусный, между прочим – умеет ведь!
И вот сижу я, попиваю кофе, разбираюсь с документами, тихонько ругаюсь себе под нос на некоторых, которым нужно было сдать заявки на турнир вот буквально за три дня до праздников, а значит, мне надо их оформить и отправить вот прямо сегодня…
И тут входит Алёна:
– О, привет! А Саша…
– Привет. – Я вскидываю руку, не отрываясь от монитора. – Погоди секунду.
Быстренько забиваю в форму оставшиеся данные. Боковым зрением вижу, как Алёна с интересом оглядывается. Украшением кабинетов Департамента традиционно заведует шеф: он как-то купил на распродаже три коробки разноцветных новогодних дракончиков и теперь перед праздниками всякий раз напоминает, что их нужно развесить. Раньше этим занималась я, но в этом году новые члены коллектива освободили меня от этой обязанности – игрушки из коробки по Сашкиной команде Гошка приносит с не меньшим энтузиазмом, чем канцтовары.
Засовываю большой конверт в принтер, жму на печать и разворачиваюсь к посетительнице с нейтральной улыбкой. Сегодня она в полупрозрачной шёлковой блузке и обтягивающей юбке до колена – белой, кожаной, поскрипывающей при каждом движении.
– Хорошо, что ты зашла – у меня как раз срочная отправка. А Сашка с шефом по работе уехал, будут после обеда.
– А-а-а, – разочарованно протягивает Алёна, – ясно. А у него рабочий телефон не отвечает, я вот хотела спросить по программе, а девочки заняты. Ты же знаешь его мобильный? Можешь сказать?
Рабочий телефон выключила я после пятого звонка, но не признаваться же. Что касается мобильного, странно, что Сашка сам не выдал любопытствующей барышне номерок, но раз нет – значит, были причины, перевешивающие и юбку, и блузку, и то, что под ними.
– Извини, чужие номера без разрешения хозяина я стараюсь никому не давать, – улыбаюсь чуть шире. – А в чём дело, может, я подскажу?
Алёна косится на меня с сомнением и переступает с ноги на ногу, отчего юбка снова отчётливо скрипит. Но моя дружелюбная улыбка выглядит вполне искренней, и она всё же начинает излагать. Проблема оказывается пустяковая, хотя с непривычки новичку ничего не стоит запутаться во всех формах. Попунктно объясняю процесс и даже лично записываю на листок инструкцию.
– Ой, я, кажется, никогда это не запомню! – сетует Алёна, вглядываясь в монитор. – Спасибо большое! Я всех уже достала вопросами, даже думала, что Саша специально телефон выключил, чтоб не приставала!
Она смеётся. Я тоже улыбаюсь и напоминаю про мой конверт – если почта не уйдёт сегодня, кое-кто точно пропустит турнир. Причём заявитель об этом прекрасно знает, дозвониться до него мне удалось, хотя и с третьего раза, но являться за документами лично целый генеральный директор ООО «Чешуйка-холдинг» считает ниже своего достоинства, а подчинённые ужасно заняты подготовкой. Тоже мне, большие шишки. Сам Кожемякин не постеснялся на этот раз явиться лично – а потом ещё почти час с шефом чаи гонял в кабинете, вспоминая былые подвиги.
Алёна прижимает конверт к груди обеими руками, заверяет, что непременно всё отправит, и снова благодарит за помощь.
– Я-то думала, – произносит она почти без паузы, – ты на меня дуться будешь. Ну, знаешь…
Я замираю, чувствуя, как Гошка под столом запрыгивает ко мне на колени и возится там, грозя порвать брюки когтищами.
– Нет, – говорю медленно, – не буду. Пусть прошлое останется в прошлом, не нужно о нём говорить. Хочешь, – открываю ящик стола и вынимаю коробку, – шоколадку мира?
Алёна улыбается, но едва успевает протянуть руку, как на стол взвивается Гошка. Конфеты разлетаются в стороны, дракон успевает схватить штуки три, прямо с фантиками, и шустро ныряет в приоткрытую дверь кабинета шефа.
– Ах ты… Бандит невоспитанный!
В сердцах хлопаю ладонями по столу и принимаюсь собирать конфеты. Хихикающая Алёна присоединяется, попутно расспрашивая про Гошку – как он у меня появился, где он спит и что ест… Я, пользуясь возможностью сбросить эмоции, ругаюсь, надеясь, что до спрятавшегося в кабинете паршивца дойдёт вся степень его неправоты. Нет, ну как будто нарочно момент подгадал, паразит чешуйчатый!
Наконец конфеты собраны. Штук пять перекочевали в карман скрипящей юбки – страшно подумать, как она будет их оттуда доставать. Одну конфету Алёна предлагает вернувшемуся Гошке, но тот подозрительно морщит нос, фыркает и прячется за монитор. Алёну, впрочем, это нисколько не обескураживает.
– Такой милый, – произносит она сюсюкающим тоном. – Такая лапочка… А может, ты его мне подаришь?
Хорошо, что я не успела сунуть конфету в рот, не то непременно бы подавилась. Слов я сразу не нахожу, а Алёна, пользуясь моим молчанием, рассуждает – мол, дракона мне фактически навязали, я только и делаю, что на него ругаюсь. А она давно просила такого у родителей, но те считают, что она поиграется и бросит, пристраивай его потом, как ту хохлатую собаку.
– Но собака была глупая совсем, – жалуется Алёна. – Ничего делать не хотела, тявкала всё время, и гулять с ней надо. Да и собака – это совсем не модно. А дракон – совсем другое дело! Тем более тебе он не нужен…
Я понимаю, что нужно что-то сказать, но в голове, как назло, ничего приличного. Гошка словно понимает, о чём речь, издаёт тонкий тревожный свист, в единое мгновение оказывается у меня на плече и прячет морду под волосами. Я морщусь и едва сдерживаю ругательство – а потом вспоминаю.
– Нет, – говорю по возможности спокойно. – Дракона нельзя никому передарить, к людям с даром они привязываются на тонком уровне.
Алёна выглядит разочарованной.
– Но тебе ведь не так давно его вручили, – замечает она, и я кожей ощущаю едва заметное изменение интонации. – Он наверняка не успел сильно привязаться. Тебе что, жалко?
Королева недовольна, как знакомо. На миг я возвращаюсь на десять лет назад – но тут же усилием воли выдёргиваю себя в реальность и мило улыбаюсь.
– Просто это мой дракон, и всё. – Алёна кривит пухлые губки, и я говорю быстрее, чем успеваю подумать: – И кстати, к людям с сильным магическим даром они привязываются очень быстро.
Алёна первой отводит взгляд, и я с удивлением понимаю, что боялась, оказывается, не только я – это вполне взаимно. Что ж, логично.
– Хорошо, – нехотя произносит она, – я поняла. Передай, пожалуйста, Саше, чтобы…
– Чтобы что? – живо интересуется Сашка, входя в кабинет. Алёна притворяется смущённой и начинает что-то лепетать о программе, формах, телефонах и «но Катя мне уже объяснила, кажется, поняла, пойду…».
Сашка провожает её взглядом, пожимает плечами и стаскивает куртку. С мокрого мехового воротника на пол сыплются снежинки вперемешку с каплями, и волосы тоже мокрые и потому кажутся не русыми, а совсем тёмными. Действительно, зачем нужна шапка…
Подавляю в себе воспитательный порыв и в двух словах объясняю про затруднения с почтовыми формами, умолчав о попытке вымогательства дракона. Сашка поднимает взгляд к потолку, вздыхает и лезет в компьютер. Спустя минуту на мою внутреннюю почту приходит файлик – в нём почти слово в слово та инструкция, которую я писала для Алёны.
– В следующий раз просто распечатай, – советует Сашка. – В пяти экземплярах, раз с третьего раза до неё не доходит. – Он мрачно утыкается в экран, но почти сразу поднимает голову. – Надеюсь, ты ей мой номер не давала? Нет? Вот и чудно.
Я удерживаюсь от шуточки на тему многообразия способов, которыми девушки привлекают внимание парней, и молча протягиваю ему коробку с оставшимися конфетами. Гошка тут же покидает своё укрытие и следует за шоколадом, Сашка немедленно расплывается в улыбке и делится первой же развёрнутой конфетой, а я думаю, что если уж кому и передаривать дракона, то уж точно человеку с даром общения с животными. Кто-то типа Настасьи немедленно предложил бы очень логичный вариант, но…
Нет.
Как бы ещё перестать радоваться мысли, что Сашке не нравится Алёна…
В Министерстве есть немало людей, которые умеют и любят организовывать праздничную движуху, и этот Новый год не становится исключением. Алёну, как самую молодую по стажу сотрудницу, нарядили Снегурочкой – впрочем, если она и отказывалась, то только из кокетства, быть в центре внимания она обожает. В роли Деда Мороза неожиданно согласился выступить собственно Морозов, и даже моё привычное раздражение по отношению к нему растворяется в пузырьках от шампанского. Шутки, конкурсы, тосты, танцы, ёлка под потолок, хлопушки с серпантином, танцы и музыка, заглушающая не только разговоры, но даже собственные мысли…
Выбираюсь в коридор отдышаться и дать отдых ушам и мозгам, прислоняюсь к стене. Пузырьки роятся в голове, мешая собирать слова в связные мысли, но мне в кои-то веки и не хочется мыслить связно. Легко, весело, празднично – уж что-то, а право на отдых я точно заработала!
Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох – и по запаху знакомого одеколона понимаю, что я тут уже не одна. Шампанское внутри меня успевает улыбнуться до того, как я соображаю, что у меня, кажется, проблема.
Проблема ловит мой взгляд, ухмыляется и приглаживает растрёпанные волосы ладонью. Поверх синей рубашки блестит красная мишура – я настолько привыкла видеть дракона у Сашки на плечах, что в первый миг мне мерещится, что это он и есть. Но Гошка не любит шум и потому дремлет в кабинете, а значит, спасти прекрасную принцессу от идущего в наступление рыцаря совершенно некому.
– Катюш… – Сашка ловит меня за обе руки и улыбается ещё шире. – Может, потанцуем?
Глаза у него почти такие же синие, как рубашка, и ладони тёплые, а пузырьки в голове шуршат и лопаются, разгоняя рациональные соображения и иррациональные страхи. Просто потанцевать, ничего же не случится, это ничего не значит…
Пытаюсь привычно сжать кулаки, чтобы сосредоточиться. Сашка, приняв невольное рукопожатие за ответ, притягивает меня ближе, и, чтобы смотреть ему в глаза – не на губы, в глаза, только в глаза! – приходится запрокинуть голову.
– Сашенька, – выдыхают пузырьки в голове, – а что будет, если напоить тебя отворотным зельем?
Его ладони отчётливо вздрагивают и разжимаются. Делаю шаг назад, не отводя взгляда – он всё ещё улыбается.
– Ну, если ты умеешь быстро делать уколы, то, возможно, ничего страшного. – С пузырьками в голове думать трудно, я хмурюсь, и он поясняет: – Аллергия. Отвороты, привороты – одна байда. Зверская штука, между прочим, одна девочка в десятом классе как-то приворожить попыталась, так в реанимации еле откачали. Теперь всегда приходится с собой шприц таскать, мало ли.
Я мотаю головой, пытаясь разогнать пузырьки, и потихоньку проникаюсь осознанием. А ведь была мысль попросить Настасью что-нибудь такое наворожить с кофе да подсунуть ему стаканчик… Ох, чур меня!
Сашка жмурится, трёт лицо ладонями, вздыхает и снова смотрит на меня.
– Совсем достал, да? Ты, если что, лучше словами скажи, без крайностей.
Улыбка его выглядит вымученной, да и моя, верно, не лучше. Пауза затягивается, я пытаюсь подобрать слова, облизываю пересохшие губы…
Из распахнувшейся двери актового зала вырывается поток музыки, и выпархивает Алёна, счастливая, раскрасневшаяся, и глаза сияют ярче подвесок на голубом Снегурочкином кокошнике. Я отмечаю, что парадный кафтан, или как оно там называется, она сняла, а длина платья позволяет определить, что на ней не колготки, а чулки – белые, узорные, чуть выше колена.
– О-о-о, вот вы где! – Она цепко хватает Сашку за руку и продолжает чуть заплетающимся голосом: – Александр Евгеньевич, как не стыдно! У нас так мало кавалеров, девушки хотят танцевать, а вы прячетесь!
Я поспешно обрываю зрительный контакт и иду к лестнице. Окликать меня никто не пытается, а спустя несколько секунд за спиной хлопает дверь, отрезая звуки праздника. На негнущихся ногах поднимаюсь на третий этаж – там уже темно. Подхожу к двери кабинета, останавливаюсь, несколько секунд смотрю в темноту перед собой.
– Подслушивала? – спрашиваю, не оборачиваясь. Ответа не жду, но кофейный автомат на втором этаже не так далеко от актового зала.
Под ногами медленно проявляется зеленоватое сияние. Дух протяжно вздыхает, автомат булькает.
– Не пойму я, чего тебе надо. Такой парень хороший – а ты как селёдка мороженая!
Пузырьки в голове сердито бурлят. Сама не успеваю понять, как оказываюсь у самого автомата, встаю напротив осуждающе хмурящейся Настасьи, заношу руку…
Опускаю руку.
Оседаю на пол.
Прислоняюсь к автомату спиной, прижимаюсь затылком, закрываю глаза, и какая-то часть сознания тихо радуется, что юбка на мне длинная и с тёплой подкладкой…
Я не хочу об этом говорить, тем более с этой кикиморой. Но и молчать уже не могу. Пузырьки шумят в ушах, я едва слышу собственный голос – и чувствую, как по щекам катится тёплое.
Жила-была девочка…
И жил-был мальчик, которому показалось забавным поиграть с нею в любовь.
А она, дура, и поверила.
Нет, сперва всё было хорошо. Мы гуляли за ручку, я смотрела влюблёнными глазами, а он дарил дешёвые гвоздички и несколько раз водил в кафе и кино. Мне казалось, что это счастье, что вот так и должно быть, я посвящала ему стихи с кривыми рифмами и соглашалась хранить наши чувства в тайне от одноклассников…
Я не знала, что все в курсе.
Я не знала, что этот олух поспорил с приятелями и весь класс делает ставки, когда ему удастся меня завалить – не знаю уж, кто выиграл.
Я не знала, что он параллельно встречается с другой девчонкой – а та, как более опытная, подсказывает ему, как быстрее вскружить голову глупой серой мышке, и щедро делится результатами с подружками.
А когда я узнала…
Он умер.
Не сразу, конечно. Сперва я просто увидела, как он с ней целуется. Это, кажется, тоже было подстроено – иначе откуда в безлюдном обычно сквере в считаные минуты собралась толпа? Потом они говорили – и он, и она, и другие девчонки, и смеялись, и показывали пальцем…
А потом вдруг потемнело, и невесть откуда налетевший ветер бросил волосы мне в лицо.
Я не видела, как он упал – но видели очень многие.
Настасья потрясённо молчит, и я знаю, о чём она думает.
– Суд меня оправдал, если что. Медкомиссия сказала… – Я зажмуриваюсь крепче, вспоминая официальную формулировку. – Вроде как от сильных эмоций проснулся дар, это никак нельзя угадать или проконтролировать, а у парня была редкая непереносимость магических волн с определёнными характеристиками, – делаю ещё одну паузу, вздыхаю. – Мне полгода, до самого выпускного, делали уколы, каждый день, чтобы никого больше случайно не зацепило.
Снова пауза, длинная, тоскливая. Гошка, видимо, чует моё присутствие, и я слышу, как он шебуршит за дверью кабинета, пытаясь надавить на ручку. Дверь поддаётся, дракончик выскальзывает в коридор и взбирается мне на колени. Я глажу его по макушке.
– А дальше? – помедлив, уточняет Настасья.
Я шмыгаю носом, скашиваю глаза вправо и вижу край зелёного подола. Что ж, раз уж начала, надо заканчивать.
– А дальше, – произношу жёстче, чем хотелось бы, – был кошмар. Меня в глаза называли ведьмой и убийцей. Многие боялись, но под терапией я вообще ничего не могла, и кое-кто это понял. Я приходила домой из школы и рыдала. Каждый день. Полгода.
Я снова умолкаю. Прозрачная ладонь невесомо касается моей руки.
– Извини. – Я не отвечаю, а Настасья продолжает: – Но сейчас-то всё в порядке? Ты ведь получила диплом, и работаешь, и…
– Да, – хмыкаю зло, – меня выпускают к людям.
Это, конечно, благодаря маме. Она целый год после школы таскала меня по врачам, от психологов до редких в то время специалистов по магии. Мне меняли лекарства, назначали процедуры, заставляли вести дневники и делать упражнения…
Не скажу, что меня вылечили – от магии нельзя вылечиться. Однако в итоге врачи пришли к выводу, что я действительно не опасна, в том числе и потому, что дар уже проснулся, а значит, всплеска такой же силы можно не ждать. Мне посоветовали походить на курсы по управлению силой и выдали справку, что я могу работать с людьми, даже с детьми и подростками.
Но я не пошла на курсы. Вместо этого я держу в холодильнике упаковку шприц-ручек с прозрачным раствором, который отлично глушит лишние проявления магии. Способности видеть Настасью мне хватает за глаза, и без того прекрасно обошлась бы. Один укол в неделю – и можно не бояться, что я опять кого-нибудь убью.
Иногда мне снится, как падает Сашка. Тогда я просыпаюсь в слезах и в тысячный раз клянусь, что больше никогда не буду влюбляться.
Настасья молчит и тихонько гладит меня по руке. Я не чувствую прикосновения, но становится легче. Немного – и ненадолго.
– Может, – неуверенно произносит она, – стоит ему рассказать?
Я резко убираю руку.
– Что это изменит? Он будет знать, почему я от него шарахаюсь – дальше что? Он начнёт шарахаться от меня? Или героически бросится на амбразуру? А что, если я действительно не смогу себя контролировать? Слушай, – я разворачиваюсь к ней так резко, что Гошка сваливается с коленей на пол, – а сделай отворотное зелье мне, а? Никаких лишних чувств, никаких рисков – всем будет лучше!
Настасья смотрит на меня неверящим взглядом, а потом бросает:
– Дура.
Зелёное сияние гаснет, я остаюсь в полной темноте. Пузырьки в голове тихо тают. Утыкаюсь лбом в колени и всхлипываю.
Дура.
Пьяная.
Нашла с кем откровенничать.
– Не говори никому, – прошу.
Автомат сердито булькает, но не возражает. Да и не тот это секрет, чтобы выдавать всем встречным. Вот разве что Алёна…
Нет, она не скажет. Она помнит, что я сделала – и не знает, в какой дозировке я принимаю лекарства. На то, чтобы не провоцировать, у неё хватит и ума, и осторожности.
А что касается Сашки…
Подумаю об этом завтра. Или послезавтра. Или ещё когда-нибудь – главное, не сейчас.
Сейчас слишком больно.