– Храни вас всех Господь, – произнес вошедший, и для него тотчас же освободили место возле очага. Стоило ему приблизиться к огню, чтобы насладиться теплом, как от него повалил пар.
– Батюшки, да вы же вконец промокли! – воскликнула миссис Келлиган. – Можно подумать, вам вздумалось искупаться в озере.
– Так и вышло, – ответил незнакомец. – Мне ужасно не повезло. В энтот проклятый день я скакал из самого Голуэя, чтоб поспеть сюда вовремя. Но при спуске с холма Карраг кобыла поскользнулась и сбросила меня в озеро. Прежде чем выбраться, я пробарахтался в воде почти три часа, лишь чудом добрался до скалы и нащупал ногой расселину. Пришлось помогать себе лишь одной рукой, потому что, боюсь, вторая сломана.
– Господи ты боже мой! – перебила его хозяйка трактира. – Сымайте-ка поживей одежду: я погляжу, что тама у вас с рукой.
Однако мужчина покачал головой:
– Не сейчас. Мне нельзя терять ни минуты. Я должен немедленно отправляться в путь, чтобы добраться до горы до шести часов. Я пока еще не опоздал, но кобыла моя свернула себе шею. Не может ли кто-нибудь одолжить мне коня?
Все молчали, наконец подал голос Энди:
– Моя кобылка в стойле. Да тока энтот жинтман нанял мня на цельный день, и мне надобно доставить его к ночи в Карнаклиф.
Тут в разговор вступил я:
– Не стоит обо мне беспокоиться, Энди. Если ты хочешь помочь этому джентльмену, не медли, а я лучше пережду бурю здесь. Он ни за что не отправился бы в путь со сломанной рукой без веской на то причины.
Незнакомец посмотрел на меня с искренней благодарностью.
– Сердечно благодарю вас. Вы настоящий джентльмен! Надеюсь, вам не придется сожалеть о том, что помогли несчастному путнику.
– Что такое, Фелим? – поинтересовался священник. – Что тебя так беспокоит? Мы все готовы тебе помочь.
– Спасибо вам большое, отец Петер, но энто тока моя беда, и никто тут не в силах помочь. Просто сегодня вечером мне необходимо встретиться с Мердоком.
Все дружно испустили вздох сочувствия, поскольку прекрасно понимали, в какой ситуации оказался Фелим.
– Эхма! – еле слышно пробормотал Дэн Мориарти. – Вон оно как. Стало быть, и ты попал в когти к этому волчаре. А мы-то поначалу считали его таким любезным. Но мир суров, и мало то в нем именно такое, каким кажется. Ох, бедолага. Есть у меня немного деньжат. Могу одолжить, коли захочешь.
Но Фелим с благодарностью покачал головой:
– Спасибо тебе, Дэн: деньги-то у меня есть – а вот времени в обрез.
– Да, если время, тогда тебе и впрямь не повезло. Да поможет тебе Господь, коли время на стороне этого дьявола Мердока, запустившего в тебя свои когти.
– Ну, как бы там ни было, мне пора отправляться в путь. Сердечно благодарю вас, соседи, ибо кто, как не друзья, помогут, коли попадешь в беду.
– Мы все готовы тебе помочь, все до единого, помни это! – заверил его священник.
– Большое спасибо, святой отец, я этого не забуду. Спасибо тебе, Энди, и вам тоже, сэр: очень признателен за помощь. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся отплатить вам добром за добро. Еще раз спасибо и доброй ночи. – Фелим тепло пожал мне руку и уже направился к двери, когда Дэн вновь подал голос.
– Что же до этого негодяя Мердока… – Он осекся, потому что дверь вдруг распахнулась и грубый голос произнес:
– Мертаг Мердок и сам может за себя ответить!
Это был человек, которого я увидел в окне.
В комнате повисла гробовая тишина, и лишь старуха еле слышно пробормотала:
– Вот те на! Помяни дьявола – и он тут как тут.
Лицо Джойса залила мертвенная бледность. Одной рукой он инстинктивно сжал хлыст, в то время как другая по-прежнему безжизненно висела вдоль тела.
Мердок снова заговорил:
– Я приехал сюда, рассчитывая застать Фелима Джойса. Решил избавить его от лишних хлопот путешествия с деньгами.
– О чем это ты? – хрипло спросил Джойс. – Деньги при мне. Извини, что немного запоздал. Произошел несчастный случай: я сломал руку и едва не утонул в озере Карраг, но уже собирался отправиться в путь, к тебе.
Однако ростовщик перебил Джойса.
– Тока вот тебе стоило ехать не ко мне, приятель, а прямиком к шерифу. Он тебя как раз дожидался, – с усмешкой заявил Мердок. – Когда же ты не явился, он просто сделал то, что положено.
– И что же это? – спросила одна из женщин, и Мердок медленно ответил:
– Выставил на продажу ферму, известную как «Шлинанаэр». Об том Джойс был уведомлен. Да не извольте беспокоиться: все по закону и оформлено как полагается.
Повисла долгая пауза, но Джойс нарушил молчание:
– Ты, верно, шутишь, Мердок. Ради всего святого, скажи, что шутишь! Ты же сам говорил, что у меня еще есть время добыть деньги и что мою ферму выставят на торги, лишь если я с тобой не расплачусь. К тому ж сам не велел ничего рассказывать соседям: штоб не захотели купить часть моей земли. И вот теперь выясняется, шо, покуда я ездил в Голуэй за деньгами, ты за моей спиной – когда ни единая душа не могла заступиться за меня и мое добро – продал все, шо у меня имелось! Нет, Мертаг Мердок! Я знаю, что ты жесток, но так не поступил бы. Не поступил бы!
Мердок не дал Джойсу прямого ответа, а вместо этого заговорил так, словно обращался сразу ко всем присутствующим:
– Я намеревался нынче встретиться с Фелимом Джойсом на торгах, но поскольку у меня имелось кой-какое дело, о котором он прекрасно знал, я приехал сюда в надежде увидеть здесь соседей. Так оно и вышло.
Он вытащил из кармана блокнот и записал имена.
– Отец Петер Райан, Дэниел Мориарти, Бартоломью Мойнахан, Эндрю Макглоун, миссис Кэтти Келлиган. Достаточно. Я хочу, чтобы все вы стали свидетелями. Мне утаивать нечего. Фелим Джойс, официально уведомляю тебя о том, что купил твою землю, поскольку ты не сдержал слова и не вернул мне долг в означенный срок. Вот предписание шерифа, и я заявляю тебе перед всеми этими свидетелями, что приступаю к процессу изъятия моей собственности.
Все присутствующие словно окаменели. Джойс был пугающе тих и бледен, но, когда Мердок сказал про изъятие, мгновенно встряхнулся и пришел в бешенство. Кровь прилила к его лицу, и, казалось, он готов был совершить нечто безрассудное, но сумел все-таки взять себя в руки:
– Мистер Мердок, вы не можете так поступить. Я собрал деньги, и они здесь со мной. Я же не нарочно задержался. Кобыла сбросила меня в озеро, я сломал руку и едва не утонул. Нельзя же так поступать со мной из-за каких-то пары часов. Вы не пожалеете. Я выплачу все и даже больше, и буду благодарен вам по гроб жизни. Вы же заберете бумаги, верно? Ради детей… ради Норы?
Он осекся, а ростовщик недобро улыбнулся:
– Фелим Джойс, я много лет ждал этого момента, и своего не упущу! Ты же хорошо меня знаешь. Так неужто ты думал, что я сверну с намеченного пути? Я не взял бы твоих денег, даже если бы каждый фунт стал размером с акр и рассыпался на десятифунтовые банкноты. Я хочу заполучить твою землю. И не проси больше ни о чем, потому что я не отступлюсь и перед всеми соседями отвечу тебе отказом на все твои мольбы. Земля моя! Куплена она на открытых торгах, и ни один судья в Ирландии не отберет ее у меня! Что скажешь теперь, Фелим Джойс?
Измученный путник сжимал в руке молодую ветку ясеня, которой воспользовался в качестве хлыста, и по тому, как нервно подрагивали его пальцы, я понял, что грядет нечто ужасное. Так и вышло. Джойс вдруг молниеносно вскинул руку и что есть силы ударил по злобно ухмылявшемуся лицу ростовщика. Прут в его руке обагрился кровью, а на лице Мердока тотчас вздулся и заалел глубокий след. С диким воплем ростовщик бросился на своего обидчика, но, прежде чем последовал очередной удар, все присутствующие проворно повскакивали со своих мест и растащили противников по углам.
В гневе Мердок был поистине ужасен: ревел, точно дикий зверь, вырывался, намереваясь отомстить обидчику, а ругался и богохульствовал так грязно, что все ошеломленно молчали, и только строгий голос священника прервал его тираду.
– А ну-ка попридержи язык, Мертаг Мердок! Неужто не боишься гнева Божьего? Разве бушующая за окном гроза не свидетельство его могущества? Ты глупец, коли искушаешь его!
Ростовщик тотчас же осекся, и его ярость сменилась угрюмой злостью. А священник продолжил:
– Что же до тебя, Фелим Джойс, стыдись! Ты не из моей паствы, но я говорю с тобой так, как это сделал бы твой духовник, будь он здесь. Сегодня Господь уберег тебя от ужасной смерти, а ты осмеливаешься отвечать на его милость неукротимым гневом. Я знаю, что у тебя была причина гневаться, но ты должен учиться целовать жезл карающий, а не отвергать его. Господь ведает, что делает для тебя и других смертных, и, может статься, что однажды ты оглянешься на этот день с благодарностью за его деяния и стыдом за собственный гнев. А ну-ка, дети мои, отпустите этих двоих. Они больше не станут ссориться. Во всяком случае, не в моем присутствии.
Противники разошлись в стороны. Джойс стоял с опущенной головой. Еще никогда мне не приходилось видеть такого печального и охваченного отчаянием человека. Затем он медленно развернулся, прислонился спиной к стене, закрыл лицо рукой и зарыдал. Мердок же продолжал хмуриться, но потом его лицо расплылось в злобной улыбке, когда он окинул взглядом собравшийся в таверне люд.
– Что ж, теперь, когда моя миссия выполнена, пора и восвояси.
– Ты б нашел кого, шоб загладил энту отметину у тебя на лице, – подал голос Дэн.
Обернувшись, Мердок злобно сверкнул глазами и процедил сквозь зубы:
– Ничего, ничего, кой-кому еще воздастся. Помяните мое слово! Никогда я еще не отступался, коли чего захотел. Никогда не давал слабину. А вот он еще горько пожалеет, что осмелился меня ударить! Коли я змей на горе, стерегитесь змея!
Он направился было к двери, но священник воскликнул:
– Остановись, Мертаг Мердок! Мне нужно тебе кое-что сказать. И слова эти станут предупреждением. Сегодня ты поступил, как Ахав по отношению к Навуфею[1] из Израиля. Берегись его судьбы! Ты возжелал заполучить имущество своего соседа, немилосердно воспользовался своей властью, превратил закон в орудие угнетения. Запомни мои слова! Недаром издавна существует пословица: «Как аукнется, так и откликнется». Господь справедлив. В Писании сказано: «Не заблуждайтесь: Бога не проведешь. Что посеет человек, то и пожнет». Ты сегодня посеял ветер. Смотри, как бы тебе не пожать бурю. Господь наказал Ахава Самарянина за его грех, как наказал за подобные же грехи других людей. И на твою голову падет кара Господня. Ты хуже вора, хуже того, кто зарится на чужое. Жадность – добродетель по сравнению с твоим поступком. Вспомни притчу о винограднике Навуфея и его ужасном конце. Не отвечай мне! Ступай и покайся, если сможешь. А печаль и страдания утолят другие. Если же ты не захочешь исправить свою ошибку, кара непременно обрушится на твою голову. Помни это!
Не ответив ни слова, Мердок вышел за дверь, и вскоре мы услышали стук копыт его лошади по каменистой дороге, ведущей на Шлинанаэр.
Когда стало ясно, что ростовщик действительно уехал, на Джойса обрушился поток сочувствия, сострадания и жалости. Ирландцы по натуре своей эмоциональны, и я еще никогда не встречал столь искреннего и сильного проявления чувств. У многих на глазах блестели слезы, и все без исключения были тронуты до глубины души. Но менее всего, судя по всему, был тронут сам Джойс. Казалось, он взял себя в руки, черпая силы в собственной мужественности, смелости и гордости. Казалось, сердечные пожелания друзей помогли ему немного успокоиться, и, когда мы предложили перевязать его рану, уступил.
– Да, хорошо. Лучше не возвращаться пока домой к моей бедной Норе. Не хочется ее расстраивать. Несчастное дитя! Ей и без того непросто.
С Джойса сняли мокрое пальто и обработали рану. Священник, обладавший кое-какими познаниями в области медицины, пришел к выводу, что это простой перелом, зафиксировал и перевязал руку, и все мы сошлись во мнении, что Джойсу лучше переждать непогоду и только потом продолжить путь. Энди хорошо знал дорогу и с готовностью вызвался его подвезти. К тому же это было по пути в Карнаклиф, и нам нужно было лишь сделать небольшой крюк и заехать к доктору, чтобы тот должным образом осмотрел сломанную руку.
Итак, мы вновь собрались вокруг очага, слушая дикое завывание ветра, разгулявшегося в долине. Его порывы были столь сильны и свирепы, что временами казалось, будто они вот-вот вышибут дверь, сорвут крышу или каким-то иным образом уничтожат ветхий домишко, где мы нашли приют.
После стычки, свидетелями которой мы все стали, ни о чем другом говорить не получалось, поэтому старик Дэн выразил общее мнение, когда попросил:
– Мы тута все твои друзья, Фелим. Поведай-ка нам, как тебя угораздило попасть в лапы Черного Мердока. Уж конечно, кажный из нас готов тебе помочь, коли такое под силу.
Все согласно закивали, и Джойс уступил:
– Позвольте поблагодарить вас, соседи, за доброту и сострадание в этот горестный для меня день. Ни слова боле об этом. А теперь слушайте, как Мердок надо мной власть поимел. Вы же все знаете моего парнишку Юджина?
– Справный парень, благослови его Господь! И добрый к тому ж, – заметила одна из женщин.
– Вам наверняка также известно, что ему очень хорошо давалась учеба в школе, так что доктор Уолш посоветовал сделать из него инженера. Сказал, что будет жаль, коли парень, подающий такие надежды, не получит хорошего старта в жизни, и дал мне собственноручно написанное письмо к сэру Джорджу Хеншоу, большому инженеру. Я поехал к нему, чтоб отдать письмо, и он сказал, что возьмет моего парнишку. Еще сказал, что ученье стоит недешево, но что мне не стоит об этом беспокоиться – мол, самому-то ему эти деньги без надобности. Обещался попросить своего компаньона тоже не брать с меня платы. Но тот шибко нуждался в средствах и обучать моего мальца бесплатно отказался. Правда, сказал, что согласен на половину суммы, ежели она будет выплачена наличными. Вот так-то! Обычная плата за обучение составляла пятьсот фунтов. Сэр Джордж от своей половины отказался, так что сумма-то оказалась вполне себе подъемной. Только у меня в кармане и было-то всего несколько фунтов – все, что осталось после осушения земель да посадок. К тому ж я потратился на ограду и школу для парнишки. Да и монахиням в Голуэе, у которых дочка жила, тоже пришлось монет отсыпать. Деньги требовались срочно, и надобно было их непременно отыскать. Уж больно мне не хотелось, чтоб парень лишился шанса из-за своего папаши. Посему я упрятал гордость подальше и попросил в долг у Мердока. Был он со мной такой милый да любезный. Теперь я понимаю почему. Сказал, даст денег сразу же в залог земли. Смеялся и подшучивал. Такой веселый был, что я дурного и не заподозрил. Он сказал, что эти документы – всего лишь формальность, и мне не придется…
Тут его перебил Дэн Мориарти:
– Что ты подписал, Фелим?
– Два документа. В одном говорилось, что Мердок заберет мою землю в обмен на свой участок, коли я не верну ему деньги в означенный срок, а второй – что-то вроде доверенности от судьи, в которой оговаривались сроки. Я-то думал, это безопасно, потому как все надеялся вернуть в срок, а уж коль не смогу наскрести денег, то перезайму у кого до поры. Ведь земля-то стоит вдесятеро дороже того долга. Эх! Что теперича об сделанном сожалеть. Подписал я бумаги. Было это год и неделю назад. Так вот неделю назад оговоренный срок истек. – Джойс подавил рыдания и продолжил: – Всем вам известно, что год выдался неурожайный. Денег хватало лишь на то, чтоб концы с концами свесть. А уж об том, чтоб лишнее скопить, и не речи не шло. Правду сказать, парень мне почти ничего не стоил – сам зарабатывал себе на пропитание, а дочка моя Нора приехала домой и всяко помогала мне в работе. Мы экономили каждое пенни, да что толку! Все равно не могли скопить сколь надобно. А потом еще беда со скотом приключилась. Все три лошади, что я продал в Дублин, поиздохли, прежде чем закончился срок гарантии, что они не хворые.
Тут в разговор вступил Энди:
– Твоя правда! В Дублине тады мор промеж скота случился. Даже мистер доктор Фергюсон не смог дознаться, шо тама да как.
Выслушав его, Джойс продолжил:
– Время шло, и я начал опасаться, что не смогу вернуть долг. А потом ко мне пришел Мердок. Сказал об деньгах не беспокоиться и об шерифе тоже. Мол, он ему записку послал. Еще сказал, что не стал бы на моем месте Норе о долге рассказывать. Мол, женщины больно близко к сердцу принимают, что для мужчин пустяк. И я ему поверил, да простит меня Господь. Ничего не сказал своей детке, даже когда письмо от шерифа получил. Когда же появилось объявление об том, что земля моя на торги выставлена, собственноручно его сорвал, чтоб не пугать бедное дитя. – Голос у Джойса на мгновение сорвался, но он взял себя в руки. – Но все ж на душе у меня было неспокойно. Время торгов приближалось, и тогда я не выдержал и все рассказал Норе. То случилось только вчера, а сегодня гляньте-ка на меня! Нора согласилась со мной, что не стоит доверять гомбину, и отправила меня в банк Голуэя за деньгами. Дочка заверила меня, что как честному человеку и фермеру, владеющему землей, банк не откажется ссудить денег. Так и случилось. Когда я приехал в банк нынче утром, сам коадъютор представил меня управляющему – весьма приятному джентльмену. И тот, хоть и не знал, на что мне понадобились деньги – то была идея Норы, а ее надоумила мать-настоятельница, – сказал, что с меня требуется только расписка. И вот теперь у меня полны карманы банкнот. Они малость промокли в озере, но, слава богу, все на месте. Только я все равно опоздал! – Джойс вновь осекся, но потом все же продолжил: – Не могу я подвести банк. Мне ведь поверили. Верну все до последнего пенни, едва только доберусь до Голуэя. Хоть я и пойду теперь по миру, вором не стану. Бедняжка Нора, помоги ей Господь! Это разобьет ей сердце.
В таверне воцарилась тишина, прерываемая время от времени сочувственными вздохами. Первым нарушил молчание священник:
– Фелим Джойс, некоторое время назад в разгар страсти я говорил тебе, что Господь знает, что делает. У него свои пути. Ты честный человек, Господу это известно, и, поверь мне, не допустит он, чтобы ты страдал. В Библии сказано: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба». Пусть эти слова даруют успокоение тебе и бедняжке Норе. Да благословит ее Господь! Она хорошая девочка. Ты должен быть благодарен судьбе за дочь, что дарит тебе утешение, заняв место своей матери, которую можно было по праву считать лучшей из представительниц ее пола. А твой мальчик Юджин непременно обретет почет и уважение и, возможно, прославится на всю Англию. Поблагодари Господа за его милосердие, Фелим, и доверься ему.
Суровый фермер поднялся со своего места, подошел к священнику и взял его за руку:
– Благодарю вас, святой отец! Умеете вы найти слова утешения.
Сцена эта оказалась довольно трогательной, и я никогда ее не забуду. Казалось, худшее в жизни этого человека позади. Он пережил самые мрачные часы: рассказал о своей беде, – и теперь был способен справиться с тем, что свалилось на его голову, ибо я просто не мог представить, чтобы удар, который этот гордый и суровый человек принял так близко к сердцу, надолго омрачил его жизнь.
Старик Дэн попытался утешить друга на свой практичный манер:
– Конечно, Фелим, нелегко обменять свою распрекрасную землицу на никудышный надел Мердока, да тока сдается мне, что и его ты сумеешь обработать. А вот скажи-ка: ты ему всю землю отписал или тока нижнюю ферму? Поля утесов хоть за тобой остались?
Фелим Джойс облегченно вздохнул, и лицо его просияло.
– Слава богу, только нижнюю ферму! С полями утесов я не мог расстаться: они ведь моей Норе принадлежат – оставлены в наследство ее бедной матерью. Когда мы поженились, тесть мой объявил, что земля станет нашей после его смерти. Как он помер, так они нам и отошли. Только боюсь, от полей тех все равно никакого проку. Воды-то там нет совсем, только ручеек, что течет с моей фермы. А коли доставлять воду с вершины холма с моих новых земель, то мало что вырастишь: разве что траву на корм скоту да гречиху. Мердок-то наверняка ручей отведет и захочет заграбастать те поля, что на утесах.
Я решился спросить:
– А как расположены ваши земли по отношению к угодьям мистера Мердока?
С горечью в голосе и типично ирландской иронией Фелим Джойс ответил вопросом на вопрос:
– Вы это о моих прежних землях или же о новых?
– О тех, что были и должны остаться вашими.
Мой ответ ему понравился, и выражение его лица немного смягчилось.
– Дела обстоят следующим образом. Мы двое владеем землей на западном склоне горы. Надел Мердока – тот, что был у него в собственности, пока он не забрал мою ферму, – находится в верхней части склона, а мой – в нижней. Моя земля очень плодородная, а на земле Мердока мало что родится. Еще на вершине горы имеется болото. Бо`льшая его часть располагается на земле Мердока, а мою лишь слегка захватило. Да только я не жалуюсь: на моем участке болото подсохло и превратилось в торф. И его там столько, что на сотню лет хватит.
Рассказ вновь прервал старый Дэн:
– Твоя правда! Топь на участке гомбина совсем никчемная. Вода в ей совсем протухла. Коли болото порешило тама остаться, то могло бы и почище быть.
– Болото? Решило остаться? О чем это вы? – спросил я, крайне озадаченный услышанным.
– А разве вы не слыхали, как мы толковали тута про блуждающее болото на горе? – отозвался Дэн.
– Слышал.
– Так вот же ж! Оно с незапамятных времен по горе кочевало. Никто уж и не упомнит, когда энто началось. Мой дед сказывал, шо когда он совсем мальцом был, болото энто не в пример меньше нынешнего было. В мои-то времена оно уже не странствовало. Так что осмелюсь сказать, шо оно тама, где сейчас, и укоренилось. Можа, и получится у тебя пользу из ево извлечь, Фелим, и даже деньгу с ево поиметь.
– Сделаю, что смогу, и уж точно не стану сидеть сложа руки и глядеть, как кто-то управляется с моей собственностью, – храбро заявил фермер.
Все это меня несказанно заинтриговало. Я никогда не слышал о блуждающих болотах и твердо вознамерился взглянуть на такое, прежде чем покину эти места.
Тем временем гроза поутихла, дождь почти прекратился, и Энди предложил продолжить путь. Мы с раненым Джойсом устроились на одной стороне повозки, а Энди – на другой. Вся честная компания вышла на порог забегаловки пожелать нам счастливого пути. Мы выслушали множество добрых слов и советов, и вскоре нас поглотила чернильная темнота.
Энди оказался прирожденным возницей. Ни темнота, ни ухабистая дорога, ни количество выпитого пунша нисколько не повлияли на его способность управлять нашим транспортным средством. Он крепко держал в руках вожжи. Экипаж трясся, раскачивался из стороны в сторону, подскакивал на ухабах – ведь дорога пребывала в довольно плачевном состоянии, – но Энди и его кобыле все было нипочем. Только пару раз на всем протяжении пути, пролегавшем по извилистым проселочным дорогам, что пересекались с другими дорогами или ручьями, он спросил у Джойса, куда ехать, поскольку после грозы дороги мало чем отличались от ручьев, полностью скрывшись под водой. К тому же нас окутывала кромешная тьма. Но, очевидно, все эти трудности ничуть не смущали Энди и Джойса, ибо время от времени они обсуждали места и предметы, которых я, как ни старался, не мог разглядеть в ночи. Энди, например, спрашивал: «Куда сворачивать вон тама, на развилке?» Или: «Что-то я запамятовал: энто не старая ли яблоня Мики Долана? Или ж он ее срубил? А вон энто, слева от нас, не лачуга Тима?» Джойс ему отвечал, подробно, словно ехали мы белым днем.
Некоторое время спустя мы свернули направо, и экипаж покатил по короткой подъездной аллее к дому. То, что это жилой дом, я разглядеть не сумел, но понял по свету в окошках. Энди спрыгнул на землю, подошел к двери и постучал. Потом они с доктором обменялись парой фраз, и Джойс, выбравшись из экипажа, скрылся в доме. Меня тоже пригласили зайти, но я отказался, не желая отвлекать доктора от работы. Со мной за компанию остался и Энди, и, набравшись терпения, мы принялись ждать.
Вскоре Джойс вышел с надежно закрепленной с помощью шины рукой, и мы возобновили наше путешествие в кромешной тьме. Спустя некоторое время то ли небо посветлело, то ли мои глаза привыкли к мраку, но я стал понемногу различать очертания предметов. Вдруг прямо перед нами возникло что-то огромное и темное – какое-то черное пятно. Повернувшись ко мне, Энди объявил:
– А вот и Нокколтекрор. Мы уже у подножия. Как только появится узкая тропинка, мистер Джойс сойдет.
Экипаж трясся про ухабам, а гора словно затмила собой весь тот призрачный свет, что разливался по горизонту, и поглотившая нас тьма стала еще непрогляднее. Энди повернулся к нашему попутчику:
– Энто не мисс Нору я вижу вон тама, в стороне?
Я всмотрелся во тьму, но, хоть убей, не смог ничего разглядеть.
– Надеюсь, не она, – поспешно возразил Джойс. – Нора никогда не выходит во время грозы. Хотя… похоже, это действительно она.
А затем издалека раздался нежный голосок:
– Это ты, папа?
– Да, дитя мое! Ты что, выходила из дому во время грозы?
– Ненадолго: очень беспокоилась. Ты в порядке? У тебя все получилось?
Она спустилась со ступенек и подошла ближе, но, увидев меня, смутилась.
– О, прошу прощения! Я не заметила, что ты не один.
Я пришел в замешательство: в темноте ее голос звучал музыкой, чудеснее которой мне не приходилось слышать, но при этом ощущал себя слепым, поскольку не видел ни зги, хотя остальные чувствовали себя непринужденно, точно была не ночь, а день.
– Этот джентльмен очень помог мне, Нора: предложил место в своем экипаже и специально сделал крюк, чтобы подвезти до дому.
– Мы, без сомнения, очень благодарны вам, сэр. Но, папа, где же твоя лошадь? И почему ты приехал в экипаже? Надеюсь, с тобой ничего не случилось в дороге, ведь я так волновалась за тебя весь день. – Голос девушки звучал совсем тихо, и, если бы я вдруг обрел способность видеть, наверняка заметил бы, как она побледнела.
– Да, дорогая, я упал с холма в озеро Карраг, но со мной все в порядке. Нора, дорогая! Скорее же, скорее! Ловите ее, она вот-вот лишится чувств. Боже мой! Я не могу пошевелиться.
Я выпрыгнул из экипажа на звук голоса, но руки мои поймали пустоту. И сразу же после этого рядом со мной раздался голос Энди:
– Все в порядке! Я ее подхватил. Держитесь, мисс Нора. С вашим папашей все ладно. Неужто вы его не увидали? Вона он – сидит в моей повозке. Да не беспокойтесь, сэр, она храбрая девица и в обморок не упадет.
– Со мной все в порядке, – слабо произнесла девушка. – Но, папа, надеюсь, ты не ранен?
– Совсем малость, дорогая, так что придется тебе со мной понянчиться, но через несколько дней все будет в порядке. Спасибо, Энди. Попридержи-ка свою лошадь, покуда я слезаю. Что-то я стал неповоротлив.
Судя по звукам в темноте, Энди помог Джойсу спуститься на землю.
– Доброй ночи, Энди, и вам, сэр, тоже. Премного вам благодарен за вашу доброту. Надеюсь снова с вами свидеться.
Он коснулся моей руки своей сломанной.
– Доброй ночи, – ответил я. – И до свидания. Я тоже надеюсь на новую встречу.
Джойс разжал пальцы, но я тотчас же ощутил еще одно прикосновение к своей руке – теплое и сильное – и услышал нежный голос:
– Доброй вам ночи, сэр, и спасибо за заботу о моем отце.
– Спокойной ночи – пробормотал я в ответ и приподнял шляпу. Темнота, сделавшая меня слепцом в такой момент, стала просто невыносимой. Мы с Энди услышали, как отец и дочь направились по узкой дороге к дому, и забрались в экипаж.
Тьма словно стала еще гуще, когда мы направились в сторону Карнаклифа, и мне подумалось, что еще ни разу в жизни я не совершал более тоскливого путешествия. Только одна мысль доставляла мне удовольствие на протяжении долгих миль ухабистой, раскисшей от дождя дороги – воспоминание о прикосновении теплой руки и нежном голосе, звучащем во тьме. И все это в тени загадочной горы, которая вдруг словно стала частью моей жизни. Вновь и вновь всплывали в моей памяти слова старого рассказчика: «Держит так, что не вырвешься, скажу я вам! На то имеется множество причин. Кого-то держит одно, кого-то – другое. Но хватка у горы крепкая – что верно, то верно!»
Странное чувство шевельнулось у меня в груди. Станет ли гора держать и меня? И как это будет?