«Питоны являются самыми крупными из змей. Длина некоторых из них может достигать десяти или даже пятнадцати метров. Вместе с тем в странах южных ходят упорные слухи о древних змеях, столь огромных, что способны они целиком заглотить не то, что человека, но и целого быка. При всем том научных подтверждений данным слухам до сих пор нет…»
В отеле пахло цветами и сдобой. И запах этот, сытно-хлебный, сдобный, действовал успокаивающе. Он заполнил небольшой сумеречный холл, добрался до окон, раскрытых по жаре.
– Петровна! – голос Фрола Яковлевича потревожил сонную тишину.
И пара мух закружилась над стойкой.
– Петровна, гостей встречай… эй…
Фрол Яковлевич по-хозяйски подвинул к себе звонок и пару раз стукнул.
– Угомонись, – этот голос был тих и спокоен.
Принадлежал он женщине средних лет и весьма своеобразного обличья. Она была высока и худощава. Седые волосы зачесывала гладко, собирая в короткую куцую косу. Темное платье её отличалось весьма характерной строгостью линий. И шито было по моде еще довоенной, сколь могу судить.
– Доброго дня, – произнес Бекшеев.
И я повторила за ним.
– Вот, – Фрол Яковлевич слегка смутился. – Гостей привез. Нумер нужен.
– Несколько, – поправил его Бекшеев. – Но мы с… сопровождением.
Глаза у женщины были мертвыми. Стеклянными, как у зверей в музее. Случилось мне как-то заглянуть… жуткое место, честно говоря. Хотя Одинцов что-то там говорил о важности, сохранности и культуре. Мне же запомнились только эти вот стеклянные глаза.
Мертвый взгляд женщины остановился на Девочке. И я даже приготовилась услышать отказ. Но губы Петровны дрогнули и растянулись в жутковатого вида улыбке.
– Рада, – сказала она. – Гостям.
Голос ее остался тихим и шелестящим. Честно говоря, у меня от этого голоса по спине мурашки побежали.
– Она воспитанная, – сказала я зачем-то. И в ответ получила спокойный кивок.
– Уверена в этом. Я люблю животных.
– Ага, – хохотнул Фрол Яковлевич. – Больше чем людей.
– Фрол, – взгляд женщины задержался на нашем водителе. – Если у тебя все, то можешь быть свободен.
Фрол Яковлевич смутился и отступил.
– Погодь, – Тихоня подхватил его под руку. – Пойдем-ка, побеседуем о делах нашеских. Нам машина нужна будет? Нужна… Вот через часик и…
– И что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался Бекшеев, раскрывая чемодан.
Комнаты нам выделили разные. Суровая Петровна, открыв паспорта, заявила, что номеров на двоих нет. И главное снова глянула так, что желания спорить не возникло.
– Думаю… В целом я уже высказалась, что я думаю.
– А в частностях?
– Помимо того, что эта семейка мягко говоря… – я сделала взмах рукой, явно чувствуя недостаток слов. – Странно это все. Нелогично.
Девочка растянулась на ковре. Сквозь открытое окно тянуло прохладой, а доски пола нагрелись и Девочка жмурилась от удовольствия.
– Сверимся? – предложил Бекшеев. – По нелогичностям?
– Долго придется.
– Так и спешить некуда.
Девочка приоткрыла красный глаз. И закрыла, притворяясь спящей.
– Во-первых, то, что на станции… я ведь не ошибаюсь, что это очень невежливо? Сперва приглашать в гости…
– Вынужденно, – поправил Бекшеев.
– Пусть и вынужденно, но все же приглашение было. А потом все перевернулось и мы здесь.
Не буду врать, здесь мне нравится куда больше.
Комнаты не так и велики, но при том здесь чисто и свежо. Мебель старая и солидная, из той, что на века. Да и в целом нет желания убить кого-то, каковое, чую, в поместье Каблуковых возникло бы и весьма скоро.
– Это и вправду невежливо, – Бекшеев оперся на чемодан. – Мягко говоря… полагаю, согласие не наш приезд давал Анатолий… и вновь же, вынужденно. Быть может, изначально Мария Федоровна планировала как-то… расположить нас к себе.
– Тебя.
Меня она за человека не считала, как и Тихоню.
– Меня. Однако…
– В процессе поняла, что смысла суетиться нет, – сделала я вывод.
– Именно.
– А раз избежать конфликта все одно не выйдет, то к чему тратить силы на неудобных гостей…
– Согласен.
Люблю, когда со мной соглашаются.
– Во-вторых. Вся эта история… – я распахнула двери тяжелого шкафа. Дубовый, резной с бронзовыми ручками он обещал неведомые сокровища, но внутри оказалась лишь пустота. – Нелогична напрочь. Сперва они сделали все, чтобы представить смерть Ангелины несчастным случаем. Теперь Мария Федоровна уверяет, что это тоже убийство. Точнее, что она согласна, что это тоже убийство. Но как-то вот согласна…
– Не до конца?
– Точно.
Бекшеев всегда умел находить правильные слова. И мое собственное впечатление окрепло.
– Такое вот чувство, будто дамочка эта на двух стульях усидеть пытается. И вашим, и нашим…
– Возможно, что так оно и есть.
– Дочь она не любила.
– Скорее всего, – согласился Бекшеев и подал мне костюм. – Но, возможно, дело не в любви. В традиционных семьях всегда мальчики ценились больше девочек.
– Вот мне это не рассказывай, – я костюм отправила на вешалку. И рубашки на полку выложила. Оно, конечно, Бекшеев и сам справится, если что, но стоять и смотреть как-то неудобно. – Что такое наследник я понимаю. Но даже у нас это было не так… явно.
И не скажу, что братьев любили больше.
Нет.
В другом дело. В отношении, что ли? Им больше дано. И спрос с них тоже больше. А мы с сестрами… нас как раз вот любили. И баловали. И… и с другой стороны, в семье детей хватало. А вот если бы как у них? Если бы только я родилась, одна… и без надежды на наследника?
А потом брат.
Долгожданный. Не знаю. Сложно. С людьми всегда сложно.
– С тем, что касается Марии Федоровны, я согласен. Она явно что-то недоговаривает. Дальше?
– Дальше… Надежду она тихо ненавидела. Может, поначалу еще и нормальные были отношения, но потом…
– Потом характер столкнулся с характером. И Надежда, полагаю, отказалась уступать, – Бекшеев указал мне на кресло. – Сядь. И снова согласен…
– Еще нелогично, что она так взяла и вывалила… про лекарства. Фактически призналась, что опаивала дочь. Кстати, а угрозы этой Ангелины реальны?
– Сложно сказать, – Бекшеев разглядывал шкаф. – С одной стороны сроки вступления в права наследства вышли. С другой… думаю, хороший адвокат нашел бы лазейку. То же нарушение прав вполне реально. Срок тогда начинается не с момента вступления в наследство, а с момента фактического нарушения данных прав. Но хороший адвокат стоит денег. И такие тяжбы могут тянуться не годами – десятилетиями.
Что наверняка было никому не нужно.
– Думаю, и Ангелина это понимала. И Анатолий с матушкой. Скорее всего дело закончилось бы заключением договора. Ей бы выплатили некую сумму отступных. Может, на них она и рассчитывала… гадать теперь можно до посинения. Но ты права. Каблуковой не было нужды вываливать все подробности. Тем более столь… неприглядные.
– Тогда зачем?
– Не знаю. Хотелось бы думать, что я её зацепил, но на деле… мне кажется, она запуталась. Или отвлекает наше внимание от чего-то другого. Изображает искренность, жертвует в том числе и репутацией семьи…
Ради чего?
Или ради кого?
– Мне еще кое-что показалось странным, – признался Бекшеев, выставляя на полку кожаный несессер. – Поведение самой Ангелины.
– В чем?
В кресло я забралась с ногами, до того уютным оно показалось.
– Смотри. Она знает, что в семье её, мягко говоря, не любят. Более того, она вдруг осознает, что её… травили? Опаивали?
Скорее второе.
Кстати, странно, что не отравили. Это было бы проще. И дешевле в конечном итоге.
– Она смогла вырваться. Очистить разум. Осознать… и что она делает?
– Возвращается, – теперь я понимаю, что хотел сказать Бекшеев. – Зачем она возвращается? Это… опасно, в конце концов. Там, где одурманили раз, одурманят и второй, если не придумают чего похуже. Ради… наследства?
– Эти вопросы как раз можно перепоручить адвокату. Нет, здесь что-то другое… что-то настолько важное, серьезное, что заставило её рискнуть.
И умереть.
– Но если… если они что-то и знают, нам не скажут, – я погладила обивку. Темно-зеленая ткань и вышитые желтой нитью цветы. И то, и другое слегка выгорело на солнце, но кресло от того не стало хуже.
– Именно.
– Тогда…
– Начнем отсюда. Вот, – Бекшеев папочку Одинцовскую с собой пригласил. – Я тут предварительный расклад сделал.
И карту взял.
Спрашивать откуда – не буду. Её и раскатал на столе. Бросил взгляд на часы, такие вот солидные, которым место на камине, а не на подоконнике.
Стук в дверь заставил нас повернуться.
– Можно? – поинтересовался Тихоня.
– Заходи. Так даже лучше, – Бекшеев придавил карту, что норовила свернуться, с одной стороны часами, с другой – не менее вычурной пепельницей. – Смотри, вот тут мы…
И пальцем ткнул в самый центр карты. Огляделся.
И Тихоня молча протянул кошелек.
– Спасибо, – Бекшеев положил двухрублевую монету с орлом. – Я и сам подумывал о том, чтобы задержаться в городе. Поместье Каблуковых тут…
Десять копеек.
– А здесь – Пестряковы.
Еще десятка.
И оба поместья действительно рядом находятся, разделенные узкой речушкой.
– Ангелину нашли в лесу… вот точное место нам покажут. Надеюсь. Но пока будем считать, что фактически на территории поместья. Здесь нашли Величкину… деревня Салтыковка.
Еще десять копеек, но ложатся они с другой стороны от города.
– А здесь – Пелагею Самусеву… предположительно – последнюю жертву. Близ старой мельницы.
И снова в сторону.
Десять копеек.
– Тихарева. Козулина…
Монеты ложились по разные стороны.
– А вот тут сама Змеевка.
В стороне от поместья Пестряковых. И если прикинуть, то от Змеевки до самой дальней монеты верст двадцать наберется. Далековато.
– Хрень выходит, – заметил Тихоня, склоняясь над картой.
– Да нет. Как раз очевидно.
– Что?
Мне вот очевидно не было. Разве что…
– Если их убивал Анатолий или его мамаша…
Хотя понятия не имею, зачем ей убивать этих, совершенно далеких от её жизни и драгоценного сыночка, женщин.
– Им тяжеловато добираться было бы… – договорил за меня Тихоня.
– Не факт, – Бекшеев разглядывал карту с презадумчивым видом. – Все же не сбрасывал бы со счетов. Машина имеется. Водить умеют, а расстояния тут не так и велики. Но да. Из города добраться до любой из точек проще и легче, чем от поместья Каблуковых.
И ведь не поспоришь.
– А в городе… в городе змей нет, – Тихоня обошел карту кругом. И потом еще раз. Взгляд его был задумчив. А я думала, что Одинцову наши выводы не слишком понравятся.
Да и в целом…
Нет, может, конечно, прав Бекшеев, и этот Анатолий ездил по округе, выискивал молодых девиц, склонял их ко греху, как это принято говорить в высшем свете, а затем убивал гадюками.
Только…
Натянуто выглядит.
– И с чего начнем? – Тихоня вот сомнениями не страдал.
– Думаю, с госпиталя, раз он есть… заодно родню найти бы…
– В полицию?
– Заглянуть, пожалуй, стоит… пугать тем, что сунемся в работу, нет. Мы ж тут частным порядком.
Кивок.
– Тогда… – Тихоня склонился над картой. – Я, может, родней займусь? Пойду, поспрошаю… кто там с кем жил и чего вообще…
– Тихарева, – Бекшеев вытащил листок с краткой информацией. – Хронологически первая в списке. Семь лет тому. Обрати внимание.
– На что?
– На все. Если получится найти подругу, поговори… если она действительно первая, то он мог и ошибиться.
– Или она, – я коснулась загривка, и Девочка приоткрыла красный глаз. – Девочку возьмешь? А то в госпиталь с ней не потянешься…
Госпиталь располагался в еще одном особнячке, тоже с колоннами в числе четырех, лепниной и лестницей, в которую Бекшеев мрачно ткнул тростью.
– Если хочешь, – предложила я, – посиди на лавочке. Слушай, а почему тут дома такие… не знаю, похожие?
– Скорее всего по одному проекту возводили.
– Это как?
– Каждый проект стоит денег и немалых. Вот и была привычка. Нанимали архитектора, чтобы спроектировал какое-нибудь одно здание. Платили. А потом нанимали студентов, чтобы они этот проект слегка изменили под те или иные нужды. Тоже платили, но куда меньше. Обычно меняли внутри и не так сильно, а внешнее обличье вот…
Вот.
Понимаю.
– Идем, – вздохнул Бекшеев. – Похоже, тогда в большой моде были лестницы.
– И колонны.
– Колонны всегда в моде. А вот лепнина – это уже излишества. Кстати, дом точно не предназначался для размещения госпиталя. Маленький он для госпиталя…
Внутри пахло лекарствами и от запаха этого засвербело в носу. И еще карболкой или чем там полы моют. Светлые стены. Тряпка на полу, брошенная так, чтобы каждый входящий всенепременно по ней прошелся. Стол, который прямо в коридор вытащили, и хмурая квадратная женщина в синем халате.
– К кому? – поинтересовалась она, вперившись в нас тяжелым взглядом.
– К целителю, – Бекшеев изобразил улыбку, но это был случай, когда та не подействовала.
– Часы неприемные…
– А мы по особой надобности, – он вытащил удостоверение. Использовать его Бекшеев не особо любил, но сейчас, похоже, иного выхода не видел.
– К которому? – удостоверение женщину не впечатлило. Она лишь губы поджала и прищурилась.
– А их несколько?
– Антонина Павловна… – звонкий голосок донесся откуда-то из глубин коридора. – Пропустите…
– Пропустите, – проворчала Антонина Павловна, не скрывая раздражения. – Как порядок блюсти, когда порядка нету? Ходют и ходют…
Я прищурилась.
Кто бы ни проектировал этот особняк, окна он сделал огромные, в пол. И свет сквозь них проникал, зыбкий, дрожащий. Но от этого света растягивался в бесконечность. И белизна стен растворяла эти стены, меняя пространство.
– Антонина Павловна…
Женщина в белом халате казалась не призраком, нет, скорее уж созданием иного лучшего мира. Того, в котором всегда свет, солнце и чистота.
Впрочем, стоило ей приблизиться, и наваждение сгинуло.
Просто женщина.
В белом халате, наброшенном поверх обычного платья в крупный горох. Тоненькая. И хрупкая. Светлые волосы зачесаны гладко, но полупрозрачные прядки все одно выбиваются и распушаются, преломляя свет, отчего кажется, что над головой женщины сияет нимб.
А вот возраста не понять.
Черты лица мелкие и само личико выглядит почти кукольным. Вот только в уголках глаз уже появились морщины. И на лбу – характерные вертикальные заломы.
– Добрый день, – произнесла женщина звонким голоском. – Вы ко мне?
– Пока не знаю, – Бекшеев изобразил поклон и удостоверение убрал. – Скорее всего… мне нужно побеседовать с кем-то, кто знал Ангелину Каблукову…
– Синюшкина она, – Антонина Павловна губы поджала. – Каблукова – это в девичестве была. А как замуж повышла, то Синюшкиною стала. А я говорила, что убили её! Говорила!
И в голосе этом мне послышалась искренняя радость.
Нет, не тому радовалась Антонина Павловна, что Ангелину убили, а тому, что наше с Бекшеевым появление доказывало её правоту.
– Это дело приватное, – поспешил заверить Бекшеев целительницу. – Но… где мы могли бы поговорить?
Над золотыми волосами порхали золотые пылинки. А лицо женщины вдруг изменилось. И я увидела, что она куда старше, чем кажется.
Но длилось это несколько мгновений.
– Давайте, ко мне в кабинет… Антонина Павловна, Семерякову я сама позвоню.
– Позвонит она… – в спину донеслось ворчание. – Конечно, позвонит… а этот ненормальный и радый будет… ходят тут и ходят. Ходят и…