Теперь и дядя Люсик озаботился.
– Допускаете, что кто-то выполнил план, о котором мы думали как о гипотетической возможности – вернуться в наш мир и перенестись обратно с мощным подкреплением? Впрочем, почему нет? – осадил он сам себя. – Это же первое, что придет в голову деятельному человеку с возможностями, если он нашел вход и выход и разобрался, что и как здесь устроено.
Вот об этом у меня голова и болела. Если все именно так – что делать нам? Выжить – само собой, но кого поддержать, когда встанет выбор?
Наших? В смысле – тех, кто придет из нашего мира? А что они принесут этому миру? «Наши» бывают разными. Дикую империю организовал наш, и к чему это привело? Получается, что сначала нужно разобраться – кто они, эти «наши», сколько их и, главное, чего хотят. Хорошо, если планы у нас совпадают или хотя бы схожи. А если нет? Какова может быть цель вторжения?
Чего захочет человек из другого мира – более сильного в отношении знаний об оружии и способах захвата власти?
Ответ содержится внутри вопроса. Цель такого вторжения – с помощью оружия захватить власть. Зачем? А просто так.
Допустим, валяется на улице кошелек. Совестливые люди отнесут его в полицию, но таких – считанные единицы. Если внутри не важные документы, а только ценности, подавляющее большинство решит, что найденный кошелек – благодарность судьбы за былые издевательства. А еще какая-то часть населения с удовольствием стибрит кошелек, если тот будет плохо лежать. Хорошо он лежит или плохо, каждый определяет для себя сам, и помимо моральных устоев роль играют перепады настроения и даже аховость материальной ситуации. Как один подсудимый ответил на вопрос «Зачем вы ограбили банк?»: «А он первый начал!» Когда пролетариату нечего терять, кроме цепей, он способен на что угодно. А Германия, например, на момент торжества фашизма была культурнейшей страной мира. То есть, устои устоями, а сиюминутная ситуация может изменить их до неузнаваемости, носители устоев и сами не поймут, как же так получилось.
И, в продолжение темы, обязательно найдутся такие, кто, завидев кошелек даже не бесхозный, а вполне чей-то, в чьем-то кармане или в чьей-то квартире, захочет отобрать его просто по праву сильного. Эволюцию никто не отменял, выживает сильнейший, а неудачник гибнет. Закон природы.
Страна башен, закостеневшая в «законах Аллы», – как раз такой кошелек.
Допустим, отобрали. Что дальше? Среднестатистический гражданин удовольствуется ролью местного царька и, допускаю, будет править мудро и справедливо. Необязательно, но возможно. В глубине души все люди добрые и хорошие, только глубина разная. Когда получил все, чем-то можно и поделиться. Проявить милосердие. Допустим, непримиримых врагов, взятых в плен или арестованных по доносам, не сажать на кол и не четвертовать прилюдно, а тихо повесить. Причем, их одних, без членов семей до седьмого колена. Чем не благородство и высшая милость?
Это мы говорим о среднем человеке без особых внутренних заморочек (но исключительно из тех, кто живет по принципу «пан ил пропал», то есть в борьбе за власть готов рисковать головой. Поэтому тем, кто жизнь ставит дороже власти и денег, примерять на себя эту ситуацию не обязательно). Амбициозный же или морально обиженный тип, когда сядет на трон, потребует раболепия и абсолютизма, а также провозглашения себя богом или Его единственным заместителем. Со всеми вытекающими. Что будет дальше, лучше не представлять. В учебнике истории все рассказано неоднократно.
Что-то меня не туда понесло. Пришелец явился не один, иначе не встала бы на уши вся страна. Пришла сила, против которой потребовались все резервы. И если в моих рассуждениях заменить личность на группу единомышленников, то все намного хуже, чем кажется. Бандиты построят большую «зону», религиозные фанатики – халифат или орденское государство без права на иное мнение, язычники поставят идолов, коммунисты всех уравняют, еще кто-то придумает что-то новое или вытащит из запасников истории поеденное молью старое, и в обязательном порядке все будут принуждать всех к счастью по собственному рецепту – силой, с физическим устранением сопротивляющихся. По-другому не бывало и не будет. И кем бы ни были пришельцы, под каким девизом ни убивали бы людей – у них, при достаточной мощи, все получится.
И только у честных людей, мечтающих о свободе-равенстве-братстве, ничего не выйдет, потому что к власти такие прийти не могут по тем же законам истории: добрые милосердные правители во все времена рушили свои страны и империи, созданные тиранами. Добрый человек не пробьется к власти, его убьют чужие за слабость или свои за принципиальность.
Итог неутешителен. Кто бы ни захватил власть в стране башен, нам с ними будет не по пути. Мы – романтики, нами движут эмоции. Гнев. Месть. Чувство несправедливости. При большой удаче и мы можем сесть на трон, но у нас нет программы. Каждый из нас, наверняка, видит возможное будущее по-своему.
Малик сказал:
– Не надо усложнять. «Уйти, чтобы вернуться» – сложный план, а объяснения того, что происходит, обычно просты. Допустим, что, как уже было однажды, на причал прибыло слишком много людей – скажем, пассажирский самолет упал или, например, вахтовый вертолет с кучей народа. Значит, появилось много «чертей», и требуется масштабная зачистка. А представьте, что это был военный борт с десантниками? Тогда аллехвалинцам кирдык.
– Полнолуние было почти три недели назад, – напомнил я. – До следующего – больше недели. Что-то не сходится.
– Про полнолуние – это догадка, а не факт, – сказал дядя Люсик. – На самом деле все может быть иначе.
– Не обязательно, – усмехнулся Малик. – Минувшие три недели у затаившихся после «причаления» ребят ушло, чтобы понять, что к чему, обзавестись оружием или наметить, где его взять. Теперь они перешли к действиям – вот тут все и взбаламутились. – Он задумчиво куснул губу и продолжил: – Впрочем, вариант, что о путях туда-обратно узнали спецслужбы, я тоже со счетов не скидываю. Если путь между мирами существует, государство о нем рано или поздно узнает. И если вторжение осуществило государство…
Я внес еще одну версию:
– Или государство из другого, не нашего мира.
Малик нахмурился, а дядя Люсик подхватил:
– Два параллельных мира, которые мы на сегодня знаем – прямое указание на то, что их может быть больше. А вот еще вариант: через тот же портал, что и мы, или через какой-то другой, могла пройти неизвестная нам сила, от которой в свое время бежали беловолосые.
Я развил тему:
– Или вторглись именно беловолосые – массово, чтобы захватить новые территории. Для людей, которые ловят стрелы на лету, это, как мне кажется, проще, даже если перевес будет у противника.
– Не надо обобщать, Юлиан мог быть особенным, – возразил дядя Люсик. – У нас тоже встречаются уникумы: одни шпаги глотают, вторые с завязанными глазами по мишеням не промахиваются, третьи зубами сталь перекусывают… Нельзя всех мерить по первому встреченному экземпляру.
– А я поддержу Чапу, – сказал Малик. – Мы должны рассмотреть все варианты.
Из трех известных нам беловолосиков каждый превосходил остальных. Ловкостью. Силой. Красотой. Юлиан всегда нравился женщинам, Ярослава – сногсшибательная внешне и при том бойкая и чувственная – не могла не нравиться мужчинам, а Ефросинья восхищалась своим дедом – тоже необычайно красивым и сильным. Три выделяющихся из общей массы из трех известных – статистика явно в пользу беловолосых.
– Пока мне ясно одно, – подытожил дядя Люсик. – Кем бы ни были вторгшиеся пришельцы (если это, конечно, пришельцы) и против кого бы ни воевали цариссы, наше дело – сторона. Неведомых чужаков нельзя поддерживать ни в коем случае. Вспомните, как с помощью англичан, французов и испанцев индейские племена боролись со своими вредными соседями. И где теперь те племена? Если придут «наши» – пока в кавычках – мы должны понять, чего они хотят, и только потом объявлять, что, мол, вы и мы – одной крови. И даже если припрет, то соглашаться лишь на временное сотрудничество. А еще я допускаю, что никаких пришельцев может не быть, и вся заварушка – новая борьба за власть. К примеру, цариссы против царицы или царица против сестричества. До сих пор тайный клуб землянок контролировал каждую из ветвей власти, но не бывает ничего вечного.
– Цариссы, родившиеся здесь, могли восстать против пришлых, которые из «ангелов», – вбросил я еще одну версию. – Или местная идея-фикс дала трещину: равновесие нарушилось, когда одна из трех сил захотела больше прав, а землянки изменение в расстановке сил проглядели и с последствиями не справились.
– Или Совет сестричества, в котором большинство – царыни местного розлива, мог проголосовать за нечто, что для Верховной царицы как кость поперек горла. Накидать версий можно выше крыши, это ничего не изменит. Нужны конкретные сведения. Их нет.
Какие бы фантастические картинки не возникали в воспаленном воображении, любая догадка оставалась досужим домыслом – никому не нужным и, до появления фактов, играющим на нервах. Проблему, для решения которой не хватает информации, нужно отложить. Это сложно, но можно. Клин клином вышибают, то есть мысли об одной проблеме – мыслями о другой.
Как здорово, что даже у того факта, что проблем у нас много, нашелся плюс. И этот плюс – мне, позитивно мыслящему, а не какому-то там факту.
Итог размышления: слава мне, мудрецу и оптимисту!
Аминь. Теперь вернемся к нашим баранам.
Освободившееся место в голове заняла вечная тема: где поставить запятую в «Уйти нельзя остаться». Одно дело – думать, что идею с уходом и возвращением кто-то уже воплотил, и просчитывать, чью сторону принимать в новом конфликте, и совсем другое – брать миссию на себя как один из вариантов будущих событий.
Забудем о чужаках. Скорее всего, нет никаких вторженцев, а цариссы переполошились по простейшей причине – к примеру, чтобы устроить карантин в какой-то местности, где массово заболели люди. Вполне правдоподобное объяснение. К тому же, оно подкреплено историческими фактами: европейские колонизаторы привозили в открытые страны вирусы, против которых у туземцев не было иммунитета. Североамериканским индейцам специально дарили одеяла, зараженные неизвестной в Новом Свете оспой, и территория освобождалась «сама собой». Население Тасмании и других, более мелких островов, вообще свели под ноль. Мы – попавшие сюда «ангелы и черти» – могли невольно внести свою лепту. В общем, версий много, но сейчас не до них.
И снова: уйти нельзя остаться. Не трогать несправедливое (с нашей точки зрения) общество или кроваво вмешаться (кроваво, поскольку по-другому не бывает). Пусть ответа, биться за свободу-равенство-братство в этом мире или любым способом улетать домой, у меня еще не было, но определенные мысли бродили, причем бродили так, что забродили и иногда вырывались дурным запашком. Не хотелось обсуждать это вслух.
Я боялся. Не за себя. Зачем бояться за себя? Как логично заметил кто-то древний, когда есть смерть – нас нет, когда есть мы – нет смерти. Кажется, это так звучало. Не помню. Был бы под рукой интернет-поисковик…
Зарина. Зарина-Зарина-Зарина. Все мысли так ли иначе возвращались к ней и касались только ее. И планы зависели от того, как повернутся события дальше. Что я сделаю, когда встречусь с Зариной?
А кто сказал, что она сидит в том темном доме и ждет меня, суженого-ряженого, как намеревалась? Никто мне ничего не гарантировал. Обстоятельства могли измениться как у Зарины, так и у ее начальства. Мало ли куда ее забросит судьба.
И все же, куда бы ни забросило – я найду Зарину.
Мир, в который нас перенесло, сделал из меня хорошего ученика. Усвоено многое. Везде, во всех непонятных уму верованиях, политических системах и кажущихся странными цивилизациях всегда есть что-то восхищающее. Здесь это были некоторые законы Аллы. Я повторял про себя, как мантру: «Я не ною и не жалуюсь, я пересиливаю. Я не прошу, я действую. Для меня нет невозможного. Трудно – да, долго – может быть, но не невозможно. Я слушаю умных, но верю только верным, в этом состоит мудрость. Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь. Меня можно убить, но нельзя сломать. Победа – сплав опыта, ума, смекалки, воли и подготовки. Недобор в любой из составляющих – смерть».
Сплав опыта, ума, смекалки, воли и подготовки – это были мы втроем: Малик, дядя Люсик и я. Я надеялся на них, верных мне, и был верен им. Они так же верили мне. Только вместе мы могли чего-то достичь.
Ответ, что же «трем царям» делать дальше, зависел от меня, а для меня он зависел от ответа Зарины. Я не хочу погибнуть, хоть мне и жаль угнетенных людей. Мне хочется незатейливого семейного счастья, жизни вдвоем где-нибудь, где не надо убивать или убегать. Хочется обычных для двадцать первого века комфортных условий. Компьютер, телевизор, мягкая мебель, невообразимый поток информации, в котором можно купаться до полного посинения и выпадения в осадок… Поэтому первое, что я сделаю – предложу Зарине лететь со мной.
Интересно представить нас в моем мире.
И я представлял. Перед глазами то и дело возникали картинки, как мы гуляем между высотками и как я учу Зарину пользоваться техникой…
Умопостроения в первую очередь упирались в вопрос: как объяснить моим родственникам и родному государству появление девушки из другого мира? Сообщать ли о ней или скрыть, чтобы ни спецслужбы, ни военные не пронюхали о возможности путешествия между мирами?
Кстати, одно решений вопроса, которому Малик собрался посвятить жизнь (и, наверняка, скорую смерть, так как другого исхода ждать не приходилось) – это перепоручить его профессионалам. Пусть порядок там наведут те, кто это умеет. И однажды произойдет то, что мы уже допускали в качестве версии: свалятся на Святой причал несколько сотен спецназовцев, способных голыми руками перебить всех царберов, а из их доспехов собрать пулеметы…
А надо ли? Неизвестно. Никто не знает, что будет дальше и кто, в конце концов, от выиграет от перемен. Проигравших в таких случаях бывает несоизмеримо больше.
Поэтому спросим по-другому: хочу ли я этого?
И опять вопрос задан неправильно. Какая разница, чего хочу я, важно, чего хотят жители страны башен. А после вторжения из моего мира изменится жизнь и здесь, и за рекой, и в еще неизвестных мне странах, которые, наверняка, должны быть где-то за горами, морями и пустынями. А если где-то там, за горами-пустынями, люди научились уважать друг друга, живут справедливо и по-доброму и для них реалии с нравами моего двадцать первого века – ад кромешный?
Потому и не приходит в голову решение, что не хватает информации. Я хочу сделать так, чтобы все были счастливы и чтобы пострадало как можно меньше людей. Но так не бывает, достаточно прочитать учебник истории или включить здравый смысл.
Самое лучшее – спросить Зарину, что она думает о будущем своего мира. Сначала рассказать о своем мире, о его плюсах и минусах, а затем спросить.
Боюсь, узнав, как мы там живем, она не захочет ничего менять.
А если не спрашивать ее, а просто забрать с собой? Поставить перед фактом: или, мол, со мной ко мне, или без меня здесь.
Что-то подсказывало, что она захочет остаться. Не обязательно останется, вовсе нет. Возможно (хочется в это верить), одним махом отсечет прошлое и с головой ринется со мной в омут нового будущего… но будет жалеть, что не осталась. Молча. А я буду знать об этом. И как тогда жить?
Может быть, Малик прав, и вместе со мной и дядей Люсиком, объединив силы и мозги, мы сумеем улучшить этот мир настолько, чтобы он понравился всем?
Всем нравиться невозможно, поэтому вношу поправку: чтобы он понравился большинству.
Мечты, мечты. Но какие приятные…
Мысли вернулись к факту, что нас стало втрое меньше. Наши боевые возможности снизились втрое. Значит, на первое место должны выйти умственные, чтобы побеждать не числом, а уменьем.
Наверное, я плохой человек. Не исключено, что наши соратники погибли или взяты в плен, а мне обидно, что подарок Малика, ненаглядная и горячо любимая катана, для меня потеряна. Вещь оказалась дороже людей. Я горевал по утраченному мечу, а не по людям. Совесть пинала изнутри, как могла, что думать так, вообще-то, не по-человечески, но…
Противное «но». Любая здравая мысль обращается в противоположность, если после него вылезает короткое гадкое «но».
«Я всегда поступаю правильно, но…»
«Твой выбор абсолютно верный, но…»
«Я тебя люблю, но…»
То-то и оно.
Один из девизов наших оппонентов – «Главные вещи в жизни – не вещи». Хорошо бы нам, бравирующим своей цивилизованностью, тоже вывесить на флаг эту истину. Только вот кто пойдет за таким знаменосцем? Кто-то одобрительно помашет рукой из кредитного авто или ипотечной квартиры, кто-то лайкнет в новом смартфоне или компьютере. В глубине души, мне кажется, этот лозунг поддержит каждый, но ради абстрактных (для «цивилизованной» особи) понятий никто не откажется от более удобного жилья или средства передвижения. Главные вещи – гаджеты, за них отдают время, деньги, здоровье, дружбу и даже любовь.
Гаджеты. Гад же ты. Добавить нечего.
Мы шли молча – по все еще пустой дороге, под оранжевой яростью лучей, пожравших томный сумрак рассвета. Утоптанная дорога слегка извивалась, огибая впадины и холмики, ее окружали бескрайние поля пшеницы. Неровности рельефа заставляли пахарей обходить кое-какие места, и там возникали лесистые островки – в жару они давали тень, а при нападении волков – спасение случайным одиночкам. Днем спрятаться в нескольких деревьях было невозможно, издалека все отлично просматривалось. Леса остались позади, а следующие если и будут, то будут нескоро – пшеничные поля уходили за горизонт, и вместо леса по пути, скорее, встретится какая-нибудь деревня. Впрочем, в этом мире деревни прячутся от людских глаз – как будто высшему сословию не нравится во время путешествий видеть жизнь тех, кто его кормит и обслуживает.
Малик свернул к ближайшему островку из деревьев:
– Отойду ненадолго.
Чтобы не мозолить глаза тем, кто случайно проедет, мы с дядей Люсиком тоже сошли с дороги, вроде как отдохнуть. Впрочем, «вроде» относилось только ко мне.
Издалека Малик призывно махнул рукой и указал в сторону от дороги.
– Наши планы меняются. – Дядя Люсик поднялся с земли.
Когда мы подошли к Малику, тот продемонстрировал свежие метки, сделанные ножом на одном из стволов:
– Зарубки означают направление и примерное время в пути. Могу обрадовать – наши все живы.
Известие было приятным, особенно в плане меча. На душе потеплело. Но сам факт того, что только что произошло…
Я считал себя умным человеком, и все же – нет, не понимаю. Как Малик узнал, что подойти нужно именно к этим деревьям?!
Спрашивать и выставлять себя тем, кем ощущалось в этот момент, мне не хотелось. Включим логику. Рыкцари шли ночью, по темноте, издалека их в поле не увидеть. После бегства и долгого перехода они и сейчас могут спать где-нибудь там, среди раскинувшихся необозримых нив. Им достаточно было рассеяться в лесу, сделать круг, чтобы выйти в нужную сторону, и затем двигаться вдоль дороги до рассвета. Деревья, к которым безошибочно направился Малик, растут достаточно далеко от башни и наиболее близко к дороге. Вот и ответ.
– Пока дорога пуста, пойдем через поле. – Малик зашагал сквозь стену колосьев, раздвигая их осторожно, чтобы сзади они вновь образовывали стену. – Как только появится шум или движение или вдали поднимется пыль – падаем в пшеницу. Вне дороги мы опять стали нелегалами.
Двинувшийся за ним дядя Люсик потер переносицу жестом, будто поправлял очки:
– Я дико извиняюсь, но по зарубкам меня читать не учили. Сколько нам идти?
– Полчаса на юго-восток.
– Это же недалеко, – удивился я, – где-то в пределах прямой видимости. Встречу назначили на следующем «островке» с деревьями?
Малик пожал широкими плечами:
– Там будет встреча или следующий указатель. Скорее всего, второе.
Я замыкал маленькую колонну, моим делом было не оставить за нами следов. Во всяком случае, таких, которые заметны издалека. За то время, что мы шли через леса и поля от западной границы, я обучился всем премудростям будней лесного разбойника. Если понадобится, легко переквалифицируюсь. Ангелом был, царевной был, невестором, равным принцу и почти достигшим ранга царевича, тоже был, а также волком, бойцовым псом, послом… Кем только ни был, а настоящим рыкцарем не был. Всегда только сбоку припекой, пятым колесом в телеге. Теперь смогу и рыкцарем.
Но не хочется. Что-то внутри заставляло вставать на сторону закона и правопорядка, пусть местные закон, право и порядок меня не устраивали и просто возмущали. Но. Законы пишутся кровью. Глупые законы, как и принявшие их люди и общества, долго не живут. Пусть законы Аллы суровы и ко многим несправедливы, но они действуют, и благодаря им местное государство не погрязло в беспросветном воровстве и беспредельной преступности. В этих условиях быть лесным разбойником – не лучший выбор. Определение «лесной» выглядит приятно, но оно всего лишь указывает на основную «прописку», а вот главное слово – «разбойник» – говорит само за себя. Разбой как смысл жизни – извините, не мое. Даже если жизнь заставит. Но и тогда я буду, скорее, повстанцем, мятежником, бунтовщиком – называйте как хотите. Но я никогда не буду разбойником. Мой противник – не добрые люди, а недобрые власти.
А недобрые они лишь потому, что мои представления о справедливости отличаются от местных. Если спросить о том же самом Зарину, ответ будет противоположным. Думаю, скорая (как надеюсь) встреча с Зариной сильно повлияет на мои решения и решимость. Между любовью и справедливостью я – однозначно – выберу любовь.
– А к темному дому нам как будет ближе, – спросил я, чтобы сразу определиться с дальнейшими планами, – по дороге или напрямик?
Дядя Люсик показал в сторону, куда уходила дорога:
– Нужно идти еще через одну вотчину на восток, а там взять чуть севернее. По дороге намного быстрее. Следующей башней сейчас владеет царисса Яна.
«Намного быстрее». Главное сказано.
– Сходим в гости еще раз или обойдем? – поинтересовался Малик.
Хороший вопрос.
Царисса Яна. Имя мне ничего не говорило. И неизвестно, стоила ли информация, которую мы хотим добыть, невероятного риска. Нужно ли нам знать, что происходит вокруг, или Зарину можно изъять из темного дома без этих сведений? Я склонялся к последнему. Знания иногда бывают избыточными, а время и силы, потраченные на них, выброшенными на ветер. Меня тянуло в темный дом. Надеюсь, Зарина – там. Если ее нет, меня потянет дальше – в сестырь, в крепость, к черту на рога…
Для меня встреча с Зариной была целью, а для моих спутников – первым пунктом длинной программы. Они считали, что лучше быть в курсе всего, и я согласился бы с ними, если бы не. Ага. Потому что каждая новая минута казалась выброшенным коту под хвост годом.
– Наш успех, как максимум, и, как минимум, выживание зависят от того, – сказал дядя Люсик, – что о каждом из нас известно цариссе. Или тому человеку, кого она оставила за хозяина. Мы очень даже можем нарваться на неприятности – например, пересечемся в башне с заехавшими туда цариссой Асей и другими ненужными сейчас особами. Документ об амнистии не гарантирует безопасность на сто процентов, свое решение Верховная царица могла со временем отменить. Но мы рискуем не меньше, если продолжим передвигаться по лесам и полям. Мы сильно рискуем в любом случае.
Да, жизнь вредна, от нее умирают. Аксиома.
– Не забывайте, я теперь невестор Ефросиньин, – с улыбкой напомнил Малик. – И если бы Чапа не упрямился, в нашей легализации закрылась бы последняя брешь.
Он явно подтрунивал надо мной, и все же я буркнул:
– Если бы Чапа не упрямился, мы все еще сидели бы в башне и по очереди показывали свои мечи. Кстати, спасибо, что не дал ей сцапать и меня.
– Ничего, мне больше достанется.
– Там слово «больше» неуместно, как и «меньше», потому что меньше уже некуда.
– Со временем нарастет.
В казавшуюся нам веселой перепалку встрял дядя Люсик:
– Ша, с каким таким «временем»?! Ваши разговоры мне как утюгом по темечку. У нас нет времени.
– Мы не знаем, что ждет впереди, у нас там темно, как у негра в филейной части, – откликнулся Малик.
– И все-то ты знаешь, и везде-то побывал. – Дядя Люсик покачал головой. – А юридическая свобода Чапы нам еще пригодится, мы все сделали правильно.
– В каком смысле пригодится?! – Мне вдруг стало нехорошо.
Ответил Малик:
– На пути у нас будут еще башни, а в них могут быть непристроенные царевны. Ты вызовешь огонь на себя.
До деревьев оставалось метров сто, когда сбоку, со стороны поля, раздалось громкое задорное чириканье.
В мире, где перебили почти всех птиц, а оставшиеся шарахаются от человека, как от огня, такие звуки услышишь нечасто.
– Наши? – с надеждой спросил дядя Люсик.
– Похоже. – Взгляд Малика остался настороженным, рука машинально потянулась за луком, которого не было на спине с тех пор, как из леса мы отправились в башню.
Если все хорошо, моя катана и его лук сейчас к нам вернутся.
«Если». Ненавижу это слово.