Зеркальный детектив - читать онлайн

Елена Ахматова. Чистая любовь

Звон разбитого стекла, крики попугая и бубнёж призрака – проснуться под такие звуки и врагу не пожелаешь.

Ядвига лежала в постели, пытаясь ухватиться за остатки сна. Бесполезно. Пришлось вынырнуть из-под тёплого одеяла и нестись в гостиную. Там явно что-то разбили!

Попугай сидел в клетке и выглядел паинькой. Но его ласковый вид не обманул Ядвигу.

– Фердинанд?

– Зеркало! Гнусная птица разбила зеркало, – шелестнул над ухом призрак.

Попугай достался Ядвиге от соседки. Та переезжала к дочке, но птицу взять с собой не могла. Одинокий попугай в массивной клетке посредине пустой комнаты – зрелище не для слабонервных. Ядвига заглянула в печальные карие глаза и неожиданно для самой себя выпалила:

– А пойдём-ка, дружок, ко мне жить?

Фердинанд захлопал крыльями и распушил хохол на голове:

– Дай яблочко, красотка!

На том и порешили, попугай переехал в гостиную к Ядвиге. Он наловчился вылезать из клетки и гулять по комнате. Ещё он клянчил сладости и особо уважал мочёные яблоки.

Призрака же Ядвига приобрела вместе с квартирой. Собственно, именно благодаря ему она и решилась на покупку. Жить в центре Санкт-Петербурга, среди зеркал и старинной мебели было давней мечтой Ядвиги Грохольской. А тут ещё такой подарок судьбы – призрак времён декаданса. Но мечтам о тихих вечерах под звуки старого патефона сбыться не удалось. Попугай и поэт постоянно препирались. Ядвига хмурила брови, но больше для вида. В целом, перепалки её веселили, но только не в этот раз.

– Матка Боска, вы разбили зеркало Молиньи!

– Дай яблочко, красотка, – мрачно пробасил Фердинанд и нахохлился.

– Как чучело был бы прелестен, – призрак зудел над ухом, пока Ядвига убирала осколки, – и молчалив, что особенно ценно.

– Жаль, что из тебя чучело сделать не получится. Разве что обряд очистки провести – сжечь табурет и дневник.

Поэт охнул и исчез. Видимо, отправился на чердак, к тому самому колченогому табурету.

Кое-что о молодом поэте

19 ноября 1909 года.

Погиб я бестолково. Нет, есть красивые и героические смерти, моя же была верхом абсурда. День, который должен был стать самым счастливым, просто отсёк от меня моё будущее раз и навсегда. Кто же мог предугадать, что вместо того, чтобы броситься ко мне со слезами радости на глазах, Шурочка грохнется в обморок? Стоя на табурете с верёвкой на шее и произнося трагическим басом: «Без вашей любви мне не жить!», я напрочь забыл о расшатанной табуретной ножке. Последнее, что помню – это мой рывок на помощь опавшей Шурочке, подлом хромой ножки и резкую боль, током пронзившую горло.

Кто-то придумал, что поэзия бессмертна. Не знаю, благодарен ли я ему, но с того злосчастного осеннего вечера мне нет покоя. Небеса меня не приняли. Есть ли на земле ад – я не знаю. Привязан я лишь к этому дневнику и перьевой ручке, которую макаю в чернильные сгустки. Их особенно много в поздних сумерках, нужно только выбрать тень пожирнее.

Дата в моем дневнике не меняется, я просто перестал понимать – день или ночь на дворе, всё проглотили тени. Стихи рождаются легко, словно вызванивают из воздуха рифмами…

(Из дневника, купленного Ядвигой у жильца расселённой коммуналки)

Тяжёлая дверь парадной медленно закрылась за Ядвигой, что-то проскрипев вслед. Ядвига посмотрела на небо. Погода явно обещала сюрпризы, а зонт она забыла. Издалека раздался мелодичный звон трамвая. Возвращаться к разбитому зеркалу не хотелось, и Ядвига поспешила на остановку.

Её любимое место, у окна в третьем ряду, было свободно. Но насладиться поездкой не получилось. Что-то тревожно стучало в виске и не давало расслабиться. Ядвига встала и прошла к кабине вагоновожатой. Точно, вот оно! Всё дело в зеркале бокового вида.

Ядвига вернулась на своё место, прикрыла глаза и попыталась сконцентрироваться. Горизонт трещины сместил реальность в зеркале. Смутные тени заклубились внутри, среди них особо чётко промелькнул женский силуэт в старинном платье. Ядвига прислонилась лбом к прохладном стеклу, ей были знакомы подобные видения. Теперь, пока она во всём до конца не разберётся, знаки будут преследовать её повсюду. Разбитое зеркало и женский силуэт, совсем не густо.

Трамвай замедлил ход и свернул к Покровскому скверу, деревья величественно проплыли перед Ядвигой. За окном совсем стемнело, тучи нависли тяжёлыми громадами. В небесах громыхнуло, капли дождя зарябили на асфальте. Вначале редкие, они затем набрали силу и косыми линиями заштриховали город.

Скоро её остановка. Ядвига встала и одёрнула безукоризненные складки на юбке. Вздохнув о том, что ущерб одежде будет весомым, она нырнула с подножки трамвая в дождь.

Кое-что о Ядвиге Грохольской

Маленькой Свете её имя не нравилось. Категорически. Все эти Светланки, Светули и Светлячки почему-то наводили на неё уныние. А уж вместе с отчеством – Светлана Геннадиевна – имя вызывало оторопь. Надо заметить, что она и внешне не походила на Светлану. Темноволосая, нескладная, с худенькой длинной шейкой и вдумчивыми, глубоко посаженными карими глазами.

– Ворона! Ворона! – странное дело, но крики и ужимки ребятни её совсем не задевали. Воспитательницы в детском саду переглядывались и молча крутили пальцем у виска. Они не знали, что у маленькой Светы была своя большая тайна – она умела слышать. Предметы, деревья, стены домов нашёптывали ей свои истории, остальное она додумывала сама. Легко и свободно, словно выхватывая из воздуха слова и образы. Кстати, та самая ворона пришла к ней во время тихого часа во сне, долго прохаживалась по спинке кровати и, перед тем как улететь, одарила словом: «Ядвига». Имя пригодилось чуть позднее, когда подросшая Света уже училась в институте. В один из дней она пошла и подала заявление о смене имени, с ходу отмахнувшись и от отчества. Потом, вглядываясь в своё отражение в зеркале и уже начиная любить чёткий контур носа и глубину глаз, произнесла задумчиво, пробуя звуки на вкус:

– Ядвига Генриховна… – послевкусие ей понравилось.

Ядвигу раздражало всё: мокрая одежда, прилипшая к телу, отяжелевший пучок волос на голове и ещё этот громкий шёпот. Она резко обернулась. Обычно в подобных случаях одного её взгляда было достаточно, чтобы пресечь нахалов. Но не в этот раз. Молодые люди так увлечены были беседой, что ничего вокруг не замечали.

Ядвига встала и подошла к их столу. Она отбила стаккато кончиками пальцев.

– Позвольте вам заметить, вы в архиве, беседы здесь неуместны.

– Извините, пожалуйста, – девушка подняла на неё глаза и улыбнулась. Дарит же Бог людям такие улыбки! Совершенно обезоруженная Ядвига зачем-то попыталась поправить волосы, и пучок в конец рассыпался. Молодой человек, компаньон девушки, привстал и слегка поклонился:

– Да, сердечно просим извинить. Больше не повторится!

– Я… мне надо отойти, – Ядвига быстро пошла по проходу, с причёской надо было срочно что-то делать.

Позже, в дамской комнате, пытаясь промокнуть тяжёлые волосы бумажными полотенцами, она вдруг вспомнила, кого ей напомнил воспитанный молодой человек.

Ядвига вернулась в архив и сразу двинулась в сторону молодой пары.

– А не родственник ли вы Ивану Коршу? – выпалила она без предисловий. А чего тут рассусоливать?!

– Это мой дед. Позвольте представиться, Михаил… Эээ, Михель Корш, – он опять привстал и даже умудрился прищёлкнуть каблуками. Получилось лихо, по-гусарски. – А это Кира Усольцева, моя хорошая знакомая и архитектор. – Он отодвинул соседний стул и слегка поклонился. Ядвига присела и в этот момент увидела то, что наконец-то связало воедино все разрозненные знаки этого утра.

– Что это у вас?! – перед ней лежал осколок с причудливым вензелем «М». – Зеркало Молиньи?

Кое-что о Кире Усольцевой

Кира шла по подземелью в полной темноте. Дорогу она знала. Лишь иногда, когда надо было свернуть, она притормаживала и слегка касалась кончиками пальцев стены, словно пробуя на вкус шероховатость камня. Запах плесени то усиливался, то совсем пропадал. Вдали послышались голоса, и рельеф стен начал проявляться в отблесках строительных фонарей. Когда она вошла в комнату, то зажмурилась и какое-то время привыкала к свету.

– Кира Андреевна, мы сами не ожидали вот этого… – прораб выглядел растерянным.

– Полицию вызвали?

– Нет, решили вначале вас дождаться.

– И правильно, – Кира подошла поближе, рассматривая находку.

Скелет в старинном платье лежал в необычной позе, свернувшись клубком и поджав колени к подбородку. Вокруг всё усыпано было осколками зеркала. Белел батистовый кружевной платок, и рядом с ним валялась изящная дамская туфелька. Вторая была на ноге у скелета. Кира наклонилась и подняла с пола один из осколков. На тыльной стороне в причудливых завитках был выведен вензель «М».

– Пирог замечательный! – Михель откусил солидный кусок, – мой любимый яблочный!

– О, из меня ещё тот кулинар, но я знаю волшебные места. Этот шедевр готовят в одной из булочных на Мойке, – Ядвига разлила чай по тонким фарфоровым чашкам и отщипнула от пирога. – Аккуратнее с Фердинандом, он выманит у вас всё.

– Красотка! – Попугай обхаживал Киру и уже что-то жевал.

– А парень не промах, знает к кому пристать, – Михель подмигнул Фердинанду, – а если серьёзно, то мы очень хотим разобраться с этой находкой в усадьбе.

Как-то так само собой получилось, что из архива на Псковской они перебрались в квартиру к Ядвиге. Расположились в уютной гостиной, а потом по квартире поплыл аромат яблочного пирога с корицей. И наступил тот редкий момент, когда монотонный стук дождя вторил беседе и уходить никуда не хотелось.

– Дело в том, что я не просто архитектор, а ещё занимаюсь геомантией. – Кира протянула попугаю кусочек пирога.

– Да, я помогала паре геомантов, как медиум, – Ядвига положила перед Кирой салфетку и погрозила Фердинанду пальцем, – интересно было наблюдать за их работой.

– Есть очень сложные объекты, особенно в старых домах. Некротические поля и изломы иногда настолько мощные, что проще всё снести и отстроить заново. Усадьбу Белозерских выкупил состоятельный заказчик. В подземной части дома мы планировали разместить винные подвалы. И вдруг – такая находка. Чтобы справиться с энергией смерти, я бы хотела узнать, кто именно умер и почему.

– Да, задача не из лёгких. Двести лет прошло. Мы приехали в Питер, потому что выяснили, что Белозерские в своём имении почти и не жили, абсолютно столичные обитатели. – Михель повертел в руках осколок зеркала. – Хотя, вот этот вензель мастера даёт нам зацепку.

– Не только, – Ядвига откинулась в кресле. – По мне, так скорее найденный платок с монограммой.

– Вы находите?

– Да, мало того, я вспомнила, где видела точно такой же.

Кое-что о Михеле Корше

Михаила Ивановича Корша никому бы и в голову не пришло назвать Михелем. Прозвище звучало нежно и никак не вязалось с его высокой, чуть полноватой фигурой и дотошным характером. В далёком детстве Михелем его звала бабушка. Получалось это у неё особенно ласково. Когда её не стало, Корш начал так обращаться к самому себе. Он возвращался с работы домой, облачался в жилет со множеством карманов и садился за стол в кабинете.

– Ну что, дорогой Михель, приступим? – возиться со старыми механизмами он мог часами. Поломанные музыкальные шкатулки, заводные игрушки и патефоны снова оживали в его руках и радовали слух.

Третьим человеком, называвшим Корша Михелем, была Кира.

С Кирой Усольцевой Михель познакомился, когда она пришла в Румянцевскую библиотеку. Встреча началась трагически, Корш отказался выдать Кире брошюру по причине её насморка.

– Испортите мне книгу. Даже если перчатки наденете – не дам. Зачихаете всё!

Вернулась Кира через неделю. Выложила перед ним запрос с перечнем документов, справку от аллерголога, медицинскую одноразовую маску и хлопчатобумажные перчатки. Она прищурила глаза, по-птичьи склонив голову набок, словно любуясь чудесной композицией, потом надела перчатки и протянула Михелю руку:

– Кира!

Осторожно пожав тонкие пальчики, Михель неожиданно для себя выдал:

– Михель!

На следующий день договорились увидеться в театральном музее. Именно там, в экспозиции, Ядвига и видела батистовый платок с монограммой «Е. Б.» Встретила их смотрительница музея и по совместительству старинная подруга Ядвиги Аглая Петровна.

– Елизавета Белозерская? Ну, как же! Экспонатов совсем немного – платок и зонтик. Впрочем, и играла она всего в одном спектакле. Там даже какой-то скандал был с её опекуном, графом Фёдором Матвеевичем Белозерским. Он Лизу в гримёрную не пускал. С большим трудом удалось с ним договориться, и то только после вмешательства директора театра и личного ходатайства Великого Князя. Тот большой поклонник был этого спектакля, а вернее, его примадонны – Любови Тумановой. Вот она и оставила свои воспоминания об этом случае, там и про внешность Белозерской есть. Не без зависти, конечно, к её молодости и красоте. Да, не без этого.

Ядвига рассматривала выставленные в витрине экспонаты: невесомый платок с монограммой «Е. Б.» и фривольный зонтик с кружевной дымкой оторочки. Под таким на берегах Невы не от дождя спасаться, а лицо от лёгкой мороси прикрывать.

– И это всё, больше ничего от воспитанницы графа не осталось?

– А вот и нет! Есть у меня сюрприз для вас. Посмотрите пока наши экспонаты, тут много интересного. А я пока схожу в хранилище.

Минут через двадцать Аглая Петровна вернулась и торжественно положила на витрину листок бумаги.

Кое-что о Лизавете Белозерской

Дорогой мой и незабвенный Митенька!

Обмирала сегодня во время спектакля, потому что чувствовала твой взгляд. И сладко было, и стыдно до дрожи за своё счастье. Надеюсь, поступок дядюшки не испугал тебя, и ты не передумал связать свою судьбу с моей. Потому что знай, мне без тебя не жить! Всё самое важное я уже собрала и сложила в сундук. А дядюшка, он же любит меня и потом обязательно простит. Я это знаю, и ты верь. Обвенчаемся и будем прощены.

Жду от тебя весточки завтра! Навечно твоя Лиза.

Михель позвонил Ядвиге через пару дней. Новостей было много. Изучая архивные бумаги усадьбы Белозерских, Кира нашла чертежи достаточно сложно устроенной оранжереи.

– Понимаете, Ядвига! Там росли экзотические растения. Мало того, были грядки с особым поливом для аптекарского огорода. И внимание! – в этот миг Ядвига ярко представила, как Михель быстро ходит по комнате и взмахивает рукой, подчёркивая каждую фразу. – Я обнаружил письма Белозерского своему старинному приятелю, с масонской печатью вместо подписи. Это о чём говорит?

– О том, что он был масоном?

– И масоном, и членом Географического общества, и генералом в отставке. Крутой человечище был и со связями! Да, забыл сказать о самом главном. При усадьбе был флигель с химической лабораторией. Кира так ею увлеклась, что даже хочет что-то восстанавливать. И заказчик, вроде, не против.

– Скорее, алхимической, – Ядвига внимательно рассматривала осколок зеркала с монограммой, что-то было странным в самой поверхности.

– Да-да, алхимической. Об этих опытах и в письмах есть, но названия элементов зашифрованы. Мне самому интересно, буду разбираться.

Ядвига взяла платок. Прижимая трубку плечом к уху, она протёрла поверхность. Изображение зарябило странными разводами. Трубка стала соскальзывать, голос Михеля зазвучал глухо:

– Да, у нас тут произошёл несчастный случай…

Ядвига намочила уголок платка слюной и ещё раз протёрла зеркало, изображение стало чётче.

– …один из рабочих порезался осколком и попал в больницу…

– …яд под тонким слоем воска на зеркале…

Трубка упала на пол. Ядвигу резко бросило в жар, во рту пересохло. Она подняла телефон и услышала гудки отбоя. Быстро набрала номер знакомого врача.

– Юрий Сергеевич, – спазм сдавил горло, – приезжайте! Думаю, это от-т-травление…

Как она открыла дверь, Ядвига плохо помнила. Кусочки ярких картин собрались в причудливую мозаику: вот небо и ветки деревьев над ней, потом лицо доктора, он что-то спрашивает, но слов Ядвига не слышит. Горячий ком подкатывает к горлу. Ядвигу выворачивает, и мозаика рассыпается. Осколки падают в чернильную пустоту.

Кое-что о графе Фёдоре Матвеевиче Белозерском

Прошение на Высочайшее имя от мичмана Панаева Дмитрия Иванова.

Ваше Императорское Величество,

Я осуждён по доносу графа Фёдора Матвеевича Белозерского Московской судебной палатой на год крепости за произнесение дерзких и неприличных слов о его вине в гибели моей невесты, Елизаветы Белозерской.

То, что донос на меня сделан Фёдором Матвеевичем, показывает то, что граф искал случая погубить меня и нашёл его в сказанных мною в минуту душевного расстройства глупых и дерзких словах.

Я не отрицаю своей вины и от всей души раскаиваюсь не потому, что наказан, а потому, что чувствую теперь всю глупость и безосновательность сказанных слов.

Ваше Величество, пожалейте мою молодость и помилуйте меня.

Ядвига очнулась от прикосновения.

– Тихо-тихо, я только укольчик сделаю, – медсестра легонько постучала по вене на сгибе руки. – Кулачок сожмите.

– Ой! – неожиданный жар разлился внутри.

– Ничего, от обезболивающего так бывает, сейчас пройдёт.

И правда, минут через пять полегчало. Ядвига приподнялась на локтях и огляделась. Палата была просторной, с высокими потолками. Её койка стояла напротив входа. У торцевой стены на кровати спала какая-то женщина и легонько похрапывала. У окна располагались ещё две койки, одна пустая, а вот около второй в коляске, низко опустив голову, сидела женщина. Лица её Ядвига не видела. Наверное, та тоже спала. Видимо, Ядвига на какое-то время забылась, потому что из сна её выкинуло криком и резким толчком. Что-то тёмное нависло над ней:

– Дрянь, – ещё один мощный удар по койке.

Показалось или голос был мужским? Ядвига лежала, стараясь не дышать.

Тёмная масса чуть откинулась назад, и свет уличного фонаря выхватил худое измождённое лицо с тёмными провалами глаз. Неожиданно женщина в коляске заголосила, тонко и пронзительно:

– Отпусти, отпусти меня! Сжалься!

Удар снова сотряс койку. После ещё одного толчка коляска откатилась к окну. Ядвига несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь восстановить дыхание. Женщина ещё что-то бормотала, но слов было совсем не разобрать. Потом она пару раз всхлипнула и затихла.

Ядвига села на кровати, пытаясь справиться с тошнотой. Потом она встала и, ступая осторожно, двинулась к двери. Казалось, эти пять шагов длились вечность. Больничный коридор, освещённый приглушенным светом, был пуст. Придерживаясь за стену, она побрела к посту медсестёр. Голова кружилась, и каждый шаг отдавался в ушах звоном. Ядвига представила вдруг, что вокруг звенит пчелиный рой. Почему-то это помогло идти, и до поста она добралась без остановок. Но там никого не было.

Нестрашно, когда-то же они вернутся! Небольшой диванчик выглядел удобным, Ядвига вначале присела, а потом тихонько завалилась набок, поджав ноги и натянув на колени ночную рубашку.

Кое-что о снах Ядвиги

В глубине зеркала проявился бледный овал лица. Огромные глаза смотрели с испугом.

– Дрянь! – Голос определённо был мужским. А вот личико девичьим, тонким и акварельно прозрачным.

– Дрянь!

Эхо от голоса смешалось со звоном разбитого зеркала. Каскад осколков обернулся хлопаньем чёрных крыльев. Птичья стая? Здесь? Тревожный грай волной прокатился по подземелью. Изящная туфелька упала на каменный пол, прощально стукнув каблучком.

– Эй! Вы из какой палаты? – медсестра трясла Ядвигу за плечо, – тут спать нельзя!

– Там тоже нельзя, – Ядвига неопределённо махнула рукой, – у меня соседка умерла.

– Господи, чего только не напридумывают! Откуда знаете? Вы что, врач?

Ядвига прикрыла глаза и улыбнулась:

– Знаю, и всё.

Через два часа соседку накрыли белой простыней и вывезли на каталке. Ядвигу же выписали на следующий день.

Она вернулась домой к притихшим Фердинанду и призраку. Пару часов отмокала в ванной. Потом провела медитацию и сделала расклад на любимой колоде Таро. Восьмёрка пик и Верховная жрица, да ещё и Дьявол.

– Фу-ты ну-ты… – Ядвига задумчиво провела пальцем по контуру карты Дьявола, – а выбора-то совсем не было, да?

Призрак тихонько вздохнул рядом.

Ядвига набрала телефон Михеля и договорилась о встрече в субботу на Новодевичьем кладбище.

– Чистому – всё чисто? – Кира подошла поближе к надгробию, – странная эпитафия для памятника.

– Ничего странного, граф часто вспоминал Суворова. Он даже в письмах к своему другу сыплет цитатами, – Михель кивнул в сторону соседней могилы, – ты лучше сюда посмотри.

– Елизавета Фёдоровна Белозерская?!

– Да, мы именно поэтому здесь и встретились. Хочу, чтобы вы сами всё увидели. – Ядвига вошла за ограду и присела на скамейку. – Тут похоронена история любви и убийства. Граф Белозерский настолько любил Лизу, что подтолкнул её к смерти. Прочитал записку и явился вместо мичмана Панаева. Одурманил и отвёз в своё подмосковное имение.

– Но кто же здесь тогда похоронен?

– Я не знаю. Но думаю, кто-то из прислуги. Скорее всего, это случайная смерть. Белозерский не взял бы двойной грех на душу, не тот человек.

– Но зачем же он убил Лизу, раз так любил? – Кира осторожно присела рядом с Ядвигой.

– Тут всё очень тонко. Он не просто любил, а сделал Лизу своей музой. И на фоне всей этой возвышенной чепухи, вдруг такая незадача! Простые, чисто девичьи мечты о театре и любовь к молодому офицеру. Старый граф не смог это принять. С ним случилось временное помутнение, не иначе. А тут ещё смерть кого-то из прислуги и записка о подготовке к побегу. Вот всё и сложилось.

– Но всё же, – Михель нахмурился, – я одно время даже Панаева подозревал. Они могли бежать вместе с Лизой и прятаться в имении Белозерских. Никто бы из прислуги её не выдал, Лизу все любили. Ну а убить мог…

Увидев, что Михель нахмурился, Ядвига подняла руку:

– Ну нет, Михель! Вы же умница, подумайте хорошенько! Панаев, скорее, догадывался о виновности графа, отсюда и преследования, и попытки разобраться. Представляю, как бесился Белозерский, видя своего более счастливого соперника. И неважно, что Лизы уже не было, выбрала-то она другого. Хлопотал, добился ареста, отомстил. И это тот, у кого девизом всей жизни были суворовские слова «Чистому – всё чисто». Он хотел только наказать и зеркало покрыл ядом, чтобы она осталась один на один со своим отравленным изображением. И Лиза не выдержала. Да-да, Кира, вы же видели туфельку, что валялась в осколках. Она сама разбила зеркало и поранилась.

Ядвига кивнула в сторону надгробья:

– Карты чётко указали мне на то, что произошло, а вот видения не были до конца понятны. Зато здесь всё окончательно прояснилось. Посмотрите на дату смерти. Граф умер день в день с Лизой, только через три года. Думаю, они были для него мучительными. А уйти из жизни для алхимика и знатока ядов проблемы не составило.

Ядвига достала из сумочки завёрнутый в платок осколок зеркала и положила его в изножье могилы.

– Фёдор Матвеевич, возвращаю частицу вашей души. И осколок небес, помните, они всегда с нами.

Ядвига ненадолго закрыла глаза, прощаясь. Потом легонько хлопнула ладонью по перилам ограды:

– Дорогие мои, пожалуй, я вернусь домой, что-то после больницы стала быстро уставать. А вы ещё погуляйте. Здесь много интересных могил и так легко дышится, что голова кружится.

– Но, может, мы проводим…

– Нет и нет. Категорически! Зонт мне в помощь.

Через некоторое время с аллеи донеслось затихающее:

На следующий день, около десяти часов утра, Ядвига вышла из парадной. Тяжёлая дверь медленно закрылась за ней, что-то проскрипев вслед. Ядвига запрокинула голову и посмотрела на небо. Погода явно обещала сюрпризы, а зонт она опять забыла. Издалека раздался мелодичный звон трамвая, и если поспешить…

Ядвига слегка нахмурилась, повернулась и толкнула сварливую дверь. Пожалуй, за зонтом стоит вернуться.

Кое-что о попугае Фердинанде

Вот вы говорите: «Любовь! Любовь!» А знаете ли вы, что это такое? Чувство совершенно дикое и мало изученное. Жила у моей бывшей хозяйки кошка Пелагея, животное грациозное и очень независимое. Пытаясь с ней поближе сойтись, я даже мявкать начал в её тональности. Ну и что?! Всё попусту! Результатом был удар лапой и потеря трёх перьев в хвостовой части. Любовь?! Нет, увольте! Люблю я с тех пор только мочёные яблоки.

Это последний рассказ замечательного автора Елены Ахматовой. Её внезапно не стало до того, как вышел этот сборник. Елена была очень талантливым, добрым и светлым человеком. Она писала необычные, запоминающиеся, яркие рассказы. К сожалению, Елена успела очень мало, даже не закончила свой роман. Её памяти, памяти нашего товарища и коллеги, авторы и мы посвящаем этот сборник.