– Я не верю в самоубийство.
Наташа произнесла эти слова, даже не повернув головы. Рано утром муж застал ее на веранде, пока еще тенистой. Солнце попадало сюда ближе к полудню. Женщина сидела в шезлонге и сосредоточенно разглядывала аккуратно возделанный участок.
– Ты будешь завтракать? – спросил он, натягивая майку. – Я не знаю, где тут что. В шкафах ничего не найдешь, все стоит вперемешку.
Наташа выбралась из шезлонга и молча прошла на кухню. Ей удалось найти пару яиц, немного масла и серую крупную соль в пакетике. Молодую зелень принесли с огорода. Супруги съели скромный завтрак в молчании. Жена без аппетита отщипывала кусочки черствого хлеба и запивала их чаем. Яичница досталась Павлу целиком.
Поминки по Анюте справили вчера, в кафе. Узнав о смерти сестры, Наташа была слишком потрясена, чтобы заниматься стряпней. Были соседи, всего несколько человек, знакомых женщине с детства. Пришла еще какая-то худощавая, миловидная женщина, которая не произнесла ни слова и почти ничего не съела и не выпила. Молодой рыжий священник довел всех до слез, произнося надгробное слово. Он хорошо знал Анюту и старался сделать вид, что та не была самоубийцей. Наташа, равнодушная к религии, даже не оценила его подвига, за который священник мог получить изрядный нагоняй. У него у самого глаза были на мокром месте, он всячески старался утешить сестру покойной. И это были все гости.
– Как она могла… – Наташа убрала посуду в раковину и остановилась у окна. Все утро она как будто разговаривала сама с собой. – Ведь мы с Ваней должны были приехать на лето!
Сын остался в Москве, у бабушки.
– У нее не было никаких причин умирать… – твердила женщина. – Она жила так многие годы и никогда, никогда не думала о смерти! Она была счастлива и, во всяком случае, спокойна!
Павла занимали другие мысли. Он подозревал, что пустая коробка из-под лекарства привлекла внимание следователя, который занялся самоубийством. И проклинал себя за неосмотрительность.
– Это может нам повредить, – повторял он. – Ты – единственная наследница дома, и теперь, когда Анюта умерла, на тебя посмотрят косо.
Наташа, казалось, не слышала. Она продолжала смотреть в окно, как будто не знала наизусть этого участка, испещренного грядками с пышно всходившими овощами.
– У этого препарата почти закончился срок годности, – продолжал он. – Еще бы пару месяцев – и твоя сестра отделалась бы рвотой.
– А? – обернулась та.
– Я говорю, что у Анюты не было рецепта на это лекарство. Его может выдать только лечащий врач, а в больницу она не обращалась. Единственный врач в семье – я! Провалиться мне, если нас не заподозрят!
Жена, казалось, не поняла. Открыла кран горячей воды, и из сеней донесся гул заработавшего АОГВ. Павел вздрогнул – он никак не мог привыкнуть к этому зловеще-утробному звуку. Вымыв посуду, Наташа расставила ее на полках. Она двигалась медленно, но ее движения были автоматически точны – как у лунатика, пробирающегося по карнизу.
– Ты заметила, как вчера на нас смотрели соседи? – настойчиво продолжал муж. – Тебе не показалось, что нас в чем-то подозревают? Правда, они ничего не сказали, но может, подумали…
Тут она как будто проснулась. Окинув мужа изумленным взглядом, женщина ответила, что мнение соседей ей глубоко безразлично. И Павел, и она сама прекрасно понимают, что не имеют никакого отношения к смерти сестры. Поймет это и следователь, если дело действительно ведется.
– Ну да, – пробормотал Павел. – Тем более у нас с тобой абсолютное алиби… Мы были в Москве, с ребенком, ходили на работу. И потом, как это можно насильно накормить человека снотворным? Шестнадцать таблеток – это не шутка! И никаких следов насилия, никакой борьбы! Я нарочно обратил внимание на Анюту – ни единого синяка на руках, и лицо такое естественное! Не думаю, что она с кем-то боролась!
– Перестань! Меня волнует другое, – сказала Наташа. – Почему Анюта это сделала? Ты же знаешь, как она была религиозна!
– Самоубийство, кажется, самый страшный грех?
– Я в этих вопросах не сильна, но, кажется, да. Но главное – не было для него никаких причин!
Неожиданно Наташа засуетилась. Она пожелала подняться на чердак. Павел догадался, почему у нее возникла эта мысль. Конечно, он знал о чудесной находке в сломанных часах и о том, как благородно поступила Анюта, поделившись деньгами с сестрой. Они взобрались по шаткой лестнице, прихватив с собой свечу. Наташа распахнула дверцу часов и некоторое время смотрела вовнутрь, освещая рыжим пламенем пыльную нишу с неподвижным механизмом.
– Тут пусто, – сказала она, наконец.
– Она потратила все деньги?
– Ты не понимаешь, – ее голос прозвучал как-то безжизненно. – Потратить деньги она не могла, Анюта жила так скромно… И потом, не забывай, что все деньги за машину достались ей одной, а это почти четыре тысячи долларов. В тайнике была кругленькая сумма, и ее должно было хватить еще на несколько лет как минимум.
– Но у нее могли быть какие-то расходы…
– Брось! Коробка исчезла – этого я не понимаю.
Он тоже не понимал, и жена объяснила. Анюта была сущим ребенком, и, как все дети, обожала, чтобы вещи годами оставались на своих законных местах. Когда она предъявила коробку с деньгами и Наташа посоветовала спрятать наследство понадежнее, Анюта сунула ее на прежнее место. Ей и в голову не пришло ничего другого.
– Я ее знала лучше тебя, – сказала жена. – Если бы коробка опустела или почти опустела, она бы все равно осталась тут – в часах.
– Что за фантазия!
– Это не фантазия, – оборвала его Наташа. – Это реализм! Моя сестра поступила бы так, и только так. А коробки нет.
– Ты полагаешь, что…
Он не договорил – жена снова ушла в себя и перестала его слушать. Она обошла весь чердак, пробуя пальцем запыленную рухлядь, вдыхая затхлый запах прогнившей мебели. Коснулась полуразвалившегося старинного кресла, стоявшего в углу.
– Какая вонь! Я сто раз говорила Анюте, что нужно устроить большую уборку, но разве она послушается…
Она все еще говорила о сестре, как о живой, и это несколько пугало Павла. Сам он был не слишком удивлен самоубийством свояченицы. Будучи врачом, он свято верил в законы наследственности и давно выстроил про себя генеалогическое древо семьи, откуда происходила его жена. «Их мать – крепкая женщина, не выдержавшая частых родов и тяжелой работы. Здоровая практичная натура. Илья явно унаследовал ее основные черты характера, как и внешность. Никогда не пил, копил деньги, собирался жениться на женщине, немного похожей на мать. Старший брат, Иван, пошел в отца. Слабовольная натура, алкоголик, довольно добрый, ленивый, никаких честолюбивых устремлений. Они с отцом даже умерли в один год. Наташа… Пожалуй, она ни в мать, ни в отца. И слава богу – хоть она-то разумна и здорова, никакой патологии, которую можно заметить даже в Илье. Анюта… Бедняжка! Вот на ком все отразилось в самой большей степени! Может быть, девочка была зачата в пьяном виде – кто это может отрицать? Слабовольная еще больше Ивана, восторженная, не от мира сего. Вполне могла покончить с собой из-за какой-нибудь нелепой фантазии, начитавшись книжек. А деньги сжечь. Но как сказать об этом Наташе? Она мне горло перегрызет из-за сестры!»
– Я хотела бы понять, что случилось и почему, – упрямо твердила его жена. – Анюта не была дурочкой, как ты, возможно, думаешь…
– Я вовсе так не думаю, – поспешно солгал муж.
Она гневно повела плечами:
– Разумеется, думаешь! Даже после того как она сумела сохранить деньги и поделилась со мной, ты считал ее сумасшедшей!
– Но…
– Не возражай! Ты презирал ее!
– Никогда! – с горячностью воскликнул Павел. И в этот миг он сам верил в то, что говорил. – Она поступила очень расчетливо и благородно!
– Нет, только благородно, а вовсе не расчетливо – поэтому ты стал ее презирать!
– Кажется, ты хочешь поссориться, – отступил он. – Хорошо, говори, что хочешь.
– Поссориться?! Я пытаюсь докопаться до правды! – Она явно ждала новых возражений, но муж благоразумно молчал. Тогда Наташа, кипя от негодования, бросилась вниз, спускаясь по лестнице с быстротой, которая могла обернуться падением. Павел шел осторожно, не доверяя ни этим гнилым ступеням, ни своенравному характеру жены. Он повторял про себя, что иногда лучше промолчать – потом легче будет поставить на своем. Рано или поздно Наташа опомнится.
– Никакой записки, – бормотала женщина, нервно расхаживая по кухне. – Я бы еще поняла, приди ей в голову какая-нибудь фантазия… Могло что-то померещиться, зимой тут так тихо, что можно сойти с ума! Но ведь уже пришла весна, приехали дачники, мы тоже собирались в гости… Вот так, безо всякой причины…
– А не могла она сделать это случайно? – осторожно спросил Павел. – Может быть, Анюта просто не понимала, что пьет?
– Ну да! Если она прибрала твое успокоительное, а не выбросила, то уж конечно, помнила, зачем ты его ей давал! Еще раз повторяю – не считай ее дурочкой!
– Но она могла забыть! Я привез лекарство три года назад. За такое время…
– Анюта никогда не жаловалась на здоровье. Насколько я знаю, она и в больнице в жизни не бывала.
– Она могла перепутать таблетки с конфетами, – предположил Павел. – Они же были такие яркие, розовые…
Он сказал это и перепугался – жена взглянула на него такими страшными, яростными глазами, что Павел поклялся про себя не выдвигать новых версий.
– По-твоему, моя сестра не отличила бы таблетки от конфетки? – медленно, угрожающе переспросила женщина. – Чудесно. Знаешь, в нашей семье никто еще ложку мимо рта не проносил!
– Наташа, я вовсе не хотел…
– Нет, хотел! – взорвалась она. – Замолчи и не мешай мне думать!
Он и сам рад был замолчать. Наташа выбежала из кухни, и в окно было видно, как та носилась взад-вперед по участку, будто надеясь обнаружить ответ на свои вопросы между ровных грядок. Потом неожиданно вернулась в дом.
– Соседи в один голос говорят, что дом был заперт, все окна закрыты. Иначе кошка смогла бы выбраться наружу, а ведь она чуть с ума не сошла, провела три дня в доме… Рядом с трупом.
Павел только кивнул. Он боялся, что все, сказанное им, может быть использовано против него.
– Значит, Анюта заперла дверь, закрыла все окна – при такой-то жаре!.. И приняла твое лекарство. Рядом стояло два пустых стакана. Этого количества воды хватило бы, чтобы запить оставшиеся таблетки?
Он мог бы сказать, что таблетки в оболочке можно проглотить вовсе без воды, но сдержался. Жена была так возбуждена, что спорить ему вовсе не хотелось. Однако Наташа как будто услышала его безмолвный ответ.
– Тебе тоже кажется, что все это как-то недостоверно? Особенно ее расчетливость. Если бы Анюта захотела покончить с собой… – Ее голос начинал прерываться от сдавленных слез. – Она бы кинулась в реку… Повесилась бы! Но вот так… Отыскать старые таблетки, запастись водой, выпить все до единой… Это непохоже на нее!
– Наташа, ведь дело не закрыто, – решился он. – Ты же знаешь. Будь еще записка, тогда ладно, но в нашем случае смерть будут расследовать.
– Небольшое утешение!
Она уже плакала.
– Беспокоюсь только, что могут задеть тебя, – он вернулся к больной теме. – Ведь таблетки привез я.
– Какие глупости!
– Вовсе не глупости. Пока были две наследницы, дом с участком пришлось бы делить. Но когда ты осталась одна…
Наташа отняла руки от опухшего лица:
– Что ты болтаешь!
– Уверяю тебя, многим пришла в голову эта мысль. – Павел обнял жену и почти насильно усадил ее за стол. Заставил выпить остывшего чаю. Наташа все еще всхлипывала, но уже тихо, будто по привычке. – Это дико и, конечно, неправда… Но многие так подумали.
– Чудовищно!
– Сколько стоит дом?
Этот вопрос совершенно осушил ее слезы. Она посмотрела на мужа, будто не веря своим ушам. Потом обвела взглядом стены, взглянула в окно…
– Наверное… Немало.
– А конкретнее?
– Земля здесь стоит около двух тысяч долларов за сотку. У нас их семь с половиной. Прибавь само строение, подведенный к дому газ, АОГВ, канализацию…
– Тысяч двадцать?
– С ума сошел? – обиделась женщина. – Около тридцати, не меньше.
Сумма его ошеломила. Он никак не думал, что жена когда-нибудь окажется владелицей столь внушительного на его взгляд состояния. Некоторое время супруги молчали.
– Никто не посмеет обвинить меня в том, что я убила сестру из-за дома, – наконец твердо сказала Наташа. – И ты тоже за себя не переживай. Не о том думаешь… Меня беспокоит одно – почему она на это решилась?
Павел мог бы назвать несколько причин, но предпочел сделать это про себя. Дурная наследственность – раз. Одиночество, которое может свести с ума, – два. И наконец могла быть еще какая-то причина, о которой не подозревали даже соседи. Жена тем временем расхаживала по кухне, время от времени выглядывая в окно, будто ожидая гостей. Она всегда смотрела в окно, когда нервничала, и теперь Павел понимал, что она привезла эту привычку отсюда, из дома на горе, где из окна можно было увидеть всю улицу за оградой и всех, кто подходит к дому. В Москве эта привычка была совершенно бессмысленной – окна их квартиры выходили на рынок, и Павел, глядя с десятого этажа вниз, не опознал бы среди прохожих даже собственных родителей.
– Только не сейчас, только не в мае, – шептала она, оглядывая аккуратно возделанные грядки. – Она ждала, что мы с Ваней снова проведем здесь лето. Я обещала… Она никогда бы так не поступила!
– Ты говоришь, что пропали деньги. И твоя сестра не успела бы потратить такую сумму, – он старался говорить как можно спокойней и рассудительней. – А если бы потратила, то все равно не убрала бы жестянку из старых часов?
Наташа нервно задернула занавески.
– Наконец-то понял! Битый час тебе это втолковываю!
– Не злись. Я просто не хочу, чтобы ты ломала голову над тем, что все равно не сможешь решить сама. Об этом нужно поговорить с человеком, который ведет дело о самоубийстве.
– Да, обязательно, – женщина все еще стояла у окна, придерживая края полинявших занавесок, будто стараясь удержать солнце, рвущееся в дом. Мужу почудилось, что в ее голосе снова слышатся слезы. – Если Анюта погибла по чьей-то вине, я хочу хотя бы взглянуть в глаза этому типу!
Павел не понимал, что проку от взгляда в глаза «этому типу», и пожал плечами. К счастью, жена ничего не заметила. Иначе его могла ожидать еще одна сцена.
– Говорят, где-то здесь, на горе, у нее был жених, – продолжала женщина. – Это меня тоже беспокоит.
– Но ведь Анюта его прогнала?
– Он мог настаивать на своем. А ты помнишь, в какое отчаяние она пришла, когда ей сделали предложение? Мне рассказывали соседи… Они-то посмеивались, но Анюта была в отчаянии. Если этот тип ее преследовал, то… Могло случиться все, что угодно.
Павел не мог отказаться ее сопровождать – жена так горячо рвалась докопаться до истины, что он за нее боялся. Пришлось переодеться в спортивный костюм и отправиться вместе с женой. Он совершенно не представлял, как они объяснят цель своего визита, каким образом намекнут на то, что их волнует… Жена, казалось, никаких сомнений не испытывала.
Она отлично знала, где жил неудачливый жених, и стукнув в калитку, громко окликнула его по имени:
– Дядя Егор? Вы дома?
За серым покосившимся забором раздался лай собаки. Судя по голосу, это была мелкая истеричная шавка, готовая облаять собственную тень.
– Домик-то не ахти какой, – заметил Павел, оглядывая владения неудачливого жениха. – Похоже на какую-то трущобу. Однако у него губа не дура! Ваш дом куда симпатичнее, да и участок больше раза в два! Здесь всю землю раскроили на носовые платки!
– Потому что она тут дорогая, – ответила жена и тут же дернула его за рукав, призывая к молчанию. Она первая заметила хозяина, который как раз показался на крыльце.
То был краснолицый приземистый человечек в грязно-голубой рубахе и бесформенных спортивных штанах. Он босиком прошел к калитке и после секундного колебания опознал Наташу.
– Заходите, – пригласил он, явно смутившись.
Наташа вошла, потянув за собой мужа. Хозяин позвал было в дом, но женщина его остановила:
– Не беспокойтесь, мы на минуту. Я хотела бы поговорить с вами об Анюте.
– Ну что же… – Тот смутился еще больше. Его морщинистая шея побагровела. – Тогда, тем более, нужно присесть. Может, по рюмочке?
– Мы не пьем, – отрезала Наташа. Этим невежливым отказом она окончательно выбила Егора из колеи – тот не знал, что сказать, куда деть руки и глаза. В конце концов устроились на врытой перед домом скамейке. Наташа критически оглядела участок. Всюду были следы запустения – неряшливо, кое-как перекопанные грядки, старая яблоня с засохшими ветвями, дыры в заборе. Шавка угомонилась, увидев, что хозяин сидит спокойно и подошла поближе. Это была рыжая, чудовищно разжиревшая собачонка с черными глазами навыкате.
– Значит, ее похоронили, – подвел итог хозяин. Он так и не дождался, чтобы гости заговорили сами.
– Да, вчера, – ответила Наташа. – Почему вы не были?
Тот тяжело вздохнул:
– А кто меня звал?
– Могли бы и сами прийти. Это само собой подразумевалось. Мы всех звали.
Снова установилось молчание – еще более тягостное. Рыжая собачка, удивленная таким странным поведением гостей, вопросительно их оглядела и нерешительно тявкнула. Хозяин отогнал ее ногой:
– Пошла! Надоела!
Собачка даже не отошла в сторону. Было видно, что живется ей хорошо, и гнев хозяина она всерьез не воспринимает.
– Так вот о чем я хотела с вами поговорить, – продолжила Наташа, собравшись с духом. – Вы ведь сватались к Анюте?
Егор слегка испугался. Он что-то промямлил, пряча глаза, и наконец признался, что так оно и было. Но тут же уточнил, что никаких дурных мыслей у него при этом не было. Наташа не поняла:
– Вы это о чем?
– Да я насчет вашего дома, чтобы вы чего не думали… Зачем он мне? Я не потому к ней заходил… У меня все свое есть, я сам могу жену содержать.
– Ах, вот вы о чем, – она снова обвела взглядом его владения – еще более неодобрительно. – Что ж вы так запустили хозяйство!
– Я же тут один, – оправдывался Егор. – Уже пятый год! А дети разъехались.
– У вас и дети есть? – Наташа смутно припомнила двух здоровенных парней, которые как будто когда-то мелькали на Акуловой горе и имели какое-то отношение к Егору. – Где же они?
– Старший в Москве, а младший – на другом краю Пушкино… У него продовольственный магазин, – последние слова были произнесены с немалой гордостью.
– Помогают?
– Нет, – это было сказано без всякой горечи. – Я еще и сам справляюсь.
– Зачем же вы решили жениться?
Павлу стало неловко за жену. Он решил про себя, что какие бы намерения ни были у этого краснолицего вдовца, но в любом случае нельзя так копаться в его душе. Однако Егор не смутился. Он пояснил, что жить одному скучно, он, слава богу, всем обеспечен и вполне может содержать близкое существо. Он так и выразился, причем почему-то посмотрел на жирную собаку, которая своим видом как будто доказывала – да, в этом доме не голодают.
Наташа фыркнула:
– Неужели не нашлось ровесницы? Сколько вам – под пятьдесят?
– Сорок три. А зачем мне старая баба? – возмутился тот. – Знаешь, Наташа, твоей сестре ведь тоже не шестнадцать лет было…
– Все равно, для вас она была слишком хороша, – фыркнула Наташа. Она окончательно перестала с ним церемониться. – Давно виделись?
– Ну, с тех пор как она меня отшила – только случайно.
– А когда вы ее видели в последний раз?
Егор старательно припоминал, но в конце концов не смог дать точного ответа. Он полагал, что было это недавно – ведь тут, на горе, все постоянно сталкиваются.
– А что это ты ко мне пришла? – полюбопытствовал он наконец. Павла, как чужака, он в расчет не принимал и даже как будто не замечал. – Ты что думаешь – она из-за меня?..
Наташа резко его оборвала:
– Размечтался! Нужен ты ей был, как…
Павел с изумлением услышал в ее голосе совершенно незнакомые, деревенские интонации. Казалось, еще секунда – и жена начнет «выражаться»… Однако женщина сдержалась и снова перешла на более сдержанный тон:
– Конечно, она это сделала не из-за вас. Я хотела спросить, может, у нее был кто-то другой?
Егор не обиделся. По-видимому, этот мужик вообще не отличался ранимостью. Он ответил, что, может, Анюта втайне от всех с кем-то гуляла. Но все-таки вряд ли. Ведь перед тем как зайти к ней «насчет семейной жизни», он навел справки у ближайшей соседки. И та со всей определенностью утверждала, что Анюта живет одна, и никакого парня на горизонте нет. Только поэтому он и решился…
– Лучше бы у соседок спрашивали, а не у меня, – хмуро ответил он, внезапно погрустнев. – Жалко девчонку… Я же помню ее маленькую, она все тут бегала…
Павел боялся, что жена, неудовлетворенная его скупыми ответами, заговорит о пропавших деньгах, но Наташа неожиданно распрощалась. Жирная собачка проводила их до калитки уже молча, как своих.
– И чего ты добилась? – высказался Павел, беря ее за руку и уводя подальше от дома. – Он черт знает что о нас подумал!
– Все равно, – устало бросила она. – Мне этот тип не нравится.
– Но каким образом он мог повлиять на ее смерть? – осторожно спросил Павел.
Ему не нравились эти разговоры, сама эта тема, этот дом, так неожиданно доставшийся жене в наследство… Вообще все, связанное с Акуловой горой. Он чувствовал себя здесь настолько чужим, что с трудом мог провести тут несколько дней подряд. Все его давило, все мешало, раздражало или смешило. «Я не деревенский человек и никогда им не стану, – твердил он жене. – У нас на работе, когда узнают, что у моей жены дом в Подмосковье, то будут завидовать страшно… А мне все равно – хоть бы его и не было».
Смерть свояченицы тоже его потрясла, но он никак не мог понять, почему жена не может принять самого простого объяснения – что Анюте просто надоело влачить свое одинокое и бессмысленное существование?
– Он мог ходить к ней, сидеть на кухне часами, действовать на нервы. – Наташа остановилась на берегу реки, глядя на купающихся вдали ребятишек. Слегка поежилась, подумав о том, что вода, должно быть, все еще очень холодна. – Хотя мне бы уже все рассказали соседки. И потом, не в том он возрасте и не так выглядит, чтобы приставать, после того как ему отказали…
– Даже если бы он не оставил ее в покое, это еще не причина глотать таблетки.
– Да. – Она продолжала смотреть на реку. – Просто я на него злюсь из-за того, что он расстроил Анюту. Конечно, он тут ни при чем. Мне кажется, нужно искать того, кто взял деньги. Тогда многое станет ясным.
– Ты не веришь, что твоя сестра могла их потратить или перепрятать?
Наташа была категорична. Потратить столько денег Анюта не могла ни в коем случае. Если бы ей пришло в голову сменить тайник, она бы обязательно известила об этом сестру, прежде чем покончить с собой. Павел в этом усомнился – подобная расчетливость не вязалась с образом покойной.
– Это Илья мог бы назло всем унести деньги на тот свет, – настаивала Наташа. – Анюта – никогда. Она бы, скорее, отдала их на церковь…
– Слушай, а это мысль!
Они повернулись друг к другу. Женщина была изумлена тем, что такое простое решение до сих пор не пришло ей в голову.
– Неужели она отдала все? – испуганно спросила Наташа. – О Господи! Она даже не понимала, что можно ограничиться половиной! Я уверена, что она отдала их на церковь!
– Нужно было еще вчера спросить священника.
– Что – прямо на похоронах? – Наташа резко отвернулась от реки и принялась взбираться на гору, в клочья изрезанную огородиками. Из-за хлипкой изгороди на них заблеяла коза. – Узнать-то можно, не думаю, что там делают из этого тайну… Но почему он сам об этом не сказал, этот рыжий батюшка?
Павел с трудом дождался обеда, Наташа совершенно потеряла интерес к хозяйству и была одержима одной мыслью – каким-то образом напасть на след пропавших денег. Она даже сходила к соседке, ближе всех знавшей Анюту, и обиняками спросила, не жертвовала ли ее сестра на церковь? Вернулась она с неутешительным ответом – соседка ничего ни о каких пожертвованиях не знала и страшно удивилась, услыхав, что Анюте было что жертвовать.
– Обязательно зайду к следователю, – решила она.
– Ты, кажется, забыла о ребенке, – вздохнул Павел.
– Сколько он должен оставаться у бабушки?
– Еще пару дней. – Наташа брезгливо принялась чистить старую картошку, заросшую хрупкими лиловыми рожками. – Не могу я этого так бросить!
Она поставила на своем – впрочем, как всегда, если приходилось спорить с мужем. О здоровье полуторагодовалого Вани беспокоиться не приходилось. Он ел все, что давали, капризничал не больше положенного и давно уже сделал первые шаги и произнес первые слова. Павел, довольно поздно ставший отцом, трепетал над мальчиком, с маниакальным упорством находя у него разные хвори. Мать только смеялась. Она уверяла, что малыш совершенно здоров, а если порой капризничает, то лишь для того, чтобы вызвать к себе повышенное внимание. Ее, выросшую в многодетной семье, никогда особенно не опекали – особенно после смерти матери. Дрожать над здоровым, вполне обеспеченным ребенком казалось ей верхом глупости.
– Ну ладно, – почти угрожающе говорил ей муж, ближе к полудню собираясь в город. – Если что-то случится, я пошлю тебе телеграмму. Черт-те что! У вас даже телефона нет!
– Ничего не случится, – отрезала она. – Мне нужно кое-что выяснить, а раз ты устранился, я займусь делами одна. Буду звонить от соседки каждый вечер. И ты ей звони, если что-то случится.
Муж насторожился:
– Каждый вечер? Ты же говорила о двух днях!
– Ну да, – согласилась она, отпирая калитку. – Два-три дня, не больше. В конце концов, я тоже взяла отпуск за свой счет, а скоро у меня в школе выпускные экзамены. Не беспокойся – не задержусь.
Проследив за тем, как муж спускается с горы и исчезает в зарослях майской зелени, она вернулась в дом. Сейчас, оставшись в одиночестве, женщина была уже далеко не уверена в своих силах. В какой-то миг Наташа пожалела, что осталась. Что она может сделать? И как это будет выглядеть со стороны? Она вспомнила слова мужа о том, что их непременно заподозрят в каких-то корыстных устремлениях, и ее щеки запылали от гнева.
Но она ведь ничего не хотела, ни на что не рассчитывала! Единственное, что она действительно получила, были шесть тысяч, которые отдала сестра! Но разве она просила об этом? Нет, почти отказалась… Взяла лишь потому, что это доставило радость сестре, да еще потому, что эти деньги были так необходимы! Ей было совершенно достаточно этого дара судьбы, свалившегося будто с неба, наследства от человека, от которого она никогда не ждала добра – от Ильи… Беря эти деньги, Наташа говорила себе, что истратит их на дело, ничтожное в глазах окружающих, но великое для нее самой – попытается родить ребенка. И сделала это! Анюта же, вырвавшись из застарелой нищеты, из вечных тисков недоедания, тоже должна была стать счастливее. Эти деньги пошли им обеим на пользу, а о доме Наташа не думала, никогда не думала всерьез!
Она вошла в родительскую спальню и остановилась у большого тусклого зеркала, занимавшего всю стену от пола до потолка. В доме было немало старинной мебели, и Наташа, пожив в Москве и кое-что повидав, уже понимала, что могла бы выгодно распродать родительскую обстановку, получив не меньшую прибыль, чем Анюта – от продажи «Жигулей». Откуда к ним попали все эти вещи? Ореховое кресло рококо с гнилой обивкой, пахнущее затхлостью, как парализованная старуха… А рядом топорно срубленный в тридцатых годах табурет. Кровать с точеными столбиками по углам, с фантастическими животными на передней спинке… И панцирная сетка, на которой спала Анюта. Наташа никогда не думала об этом прежде, воспринимая каждую вещь, как нечто предопределенное, ни в чем не сомневалась, ничего не обсуждала. Но сейчас все ее ставило в тупик.
«Это мое? – спрашивала она себя, разглядывая отражение в тусклом зеркале, которому было лет двести, не меньше. – В самом деле, мое и больше ничье? Как же это вышло?»
Она была болезненно потрясена. Значит, люди, и впрямь могут подумать, будто она строила какие-то дальние планы… Павел боится, что его привлекут к ответственности из-за таблеток. Может, он и прав… Пока никто не сказал ни слова, но, может быть, все еще впереди…
Будь у сестры подруги, они бы наверняка знали о том, что у нее на душе. Но подруг не было. Соседи знали лишь то, что могли увидеть из-за забора, или то, что слышали от самой Анюты. А та, несмотря на свое простодушие, вовсе не любила откровенничать с чужими.
Наташа снова прошла в Анютину комнатку и осмотрела все, что попадалось на глаза. Аккуратно застеленная постель вызывала у нее тягостное чувство – как будто упрекала в чем-то и безмолвно сообщала о том, что никогда не выдаст тайны. Маленький столик, за которым Анюта читала или рукодельничала, был плотно придвинут к окну и пуст – даже пыли не было. Топорно сколоченные стенные полки также были пусты.
«Пустые? – Наташа остановилась перед ними, глядя на гладко оструганные доски. – Но почему? Тут всегда стояли книги. Когда был жив Илья – библиотечные. Потом Анюта решилась покупать свои собственные. Где же они?»
Она пошарила под кроватью, нашла пару старых ботинок и сломанную корзинку, с которой Анюта ходила по грибы. Из-под стола появилась кошачья миска с присохшим ко дну рыбьим хребтом. Анюта кормила кошку у себя в комнате, потому что Илья не любил животных и запросто мог пнуть бедняжку, если та показывалась в кухне. После смерти брата Анюта не изменила старой привычке и продолжала держать миску у себя в комнате – вот почему сестра и полагала, что та ни за что не сменила бы тайника с деньгами.
Кошка… Мысль о ней тоже не давала покоя женщине. Если бы Анюта решила покончить с собой, она бы обязательно позаботилась перед этим, чтобы животное не пропало с голоду. Вернее всего, кошку бы выпустили на двор, оставив на крыльце внушительный запас еды. А вышло так, что обезумевшее от страха и голода животное оказалось взаперти и провело здесь трое суток. Разве это вязалось с Анютиным нравом?
«Нет, – ответила себе женщина. – Эти мелочи не насторожат посторонних людей, но мне-то они подозрительны, и от них не отмахнешься!»
Она подумала, что неплохо бы сходить в церковь. Но мысль об этом смущала женщину, которая не была религиозна и почти ничего не знала о церковных обрядах. Как посмотрят на ее приход? Разрешат ли вообще задать какие-то вопросы? Неожиданно ей захотелось домой, в Москву, подальше от вопросов, от этого дома, который, как будто насупившись, ждал ее дальнейших действий.
«Что я смогу выяснить, да и нужно ли выяснять? – спрашивала она себя. – Возможно, Паша прав и Анюта покончила с собой в припадке отчаяния. Кто знал, что творится в ее душе? Она была затворницей, и физически, и душевно. Внешне спокойна, но внутри могли происходить страшные бури. Кто их видел? Кто мог помочь? Она бы могла обратиться ко мне – у соседки есть телефон, стоит только зайти и попросить позвонить. Но она не позвала на помощь… Кто мог понять Анюту? Даже я никогда ее не понимала».
Она вспомнила сестру, когда та была маленькой. Первые воспоминания относились к поре, когда Наташе исполнилось шесть и она собралась идти в школу. Младшей сестре не было и четырех. Братья-подростки часто не бывали дома – Иван прогуливал школу с регулярностью, которая внушала отцу мысли о том, что парень пропащий. Илья тоже вечно слонялся по городу с друзьями. Девочки росли на воле, копаясь в огороде, бегая по болоту, вспугивая уток и ловя головастиков. Анюта один раз чуть не утонула в ручье. Наташа вывихнула ногу, упав с крутого склона, на который пыталась забраться с разбегу. Но девочки были счастливы и свободны, как маленькие зверьки. Тогда они не очень отличались – это Наташа помнила отчетливо. Обе были вполне веселыми, здоровыми и добродушными детьми, всегда готовыми на шалость и на ласку. Им не хватало матери, но ласковость соседок, которые заходили постирать для детей или приготовить борщ, в какой-то мере окупала отсутствие женщины, которой девочки совсем не помнили.
«Мы были так похожи, а потом вдруг стали разными – и это усугублялось с каждым годом, будто кто-то расширял между нами пропасть. Анюта все больше дичала. Кто впервые назвал ее дурочкой? Не помню. Но это было как раз в то время, когда меня стали звать умницей. Может быть, это случилось по контрасту, ведь я делала успехи в школе, а Анюта никак не могла ответить у доски? Но дурочкой она не была, я ведь помню, сколько она читала!»
Наташа снова оглядела пустые полки из-под книг. Куда они делись? Она обшарила дом, думая, что полсотни томов никак не могут пропасть бесследно – но не нашла ни единой книги. Тогда Наташа озадачилась всерьез. Чтобы сестра устроила себе книжную голодовку? Немыслимо! Она не могла прожить без книги и дня. Часто она перечитывала по десятому разу одно и то же – это было все равно, главное – читать, причем читать хорошую книгу. Она помнила, что во время последнего визита к сестре увидела на полке коричневую подписку Эмиля Золя – двадцать шесть увесистых томов в коленкоровых переплетах. Зная, с какой скоростью читает младшая сестра, Наташа пошутила, что этого хватит как раз до их приезда в мае. Когда тут станет реветь ребенок, будет уже не до чтения. Павел же пошутил, что Анюте нужно сразу начинать с эпопеи о Ругон-Маккарах – это-де, интереснейшая картина наследственности.
– Алкоголики, ханжи, преступники, святоши, проститутки, – увлеченно говорил он. – Тебе будет интересно.
Анюта, не подозревая, что таким образом он пытается намекнуть на ее собственную семью, согласилась, что это все страшно интересно. Она давно мечтала прочитать что-нибудь Золя, кроме «Нана», а ничего больше в соседней библиотеке не оказалось. И вот теперь у нее будет вся подписка – хватит на зиму. А что еще делать зимой, когда огород занесен снегом, в лес не пойдешь, и остается лишь кормить кошку да изредка прибираться в доме?
Золя тоже исчез. Наташа заперла дом и решительно спустилась с горы. Библиотека – двухэтажный деревянный барак, выкрашенный зеленой краской, располагалась в пяти минутах ходьбы, по ту сторону болотистой низины. Она часто бывала там, когда училась в школе, но после того – ни разу.