Утро того дня Суон провёл в своём кабинете в Скотланд-Ярде, пытаясь как-то упорядочить всю известную ему информацию по поводу убийства миссис Робинсон. Он начертил «древо преступления», как он это называл: нечто вроде схемы с точно посередине расположенным одиноким стволом жертвы и ветвями её знакомств и сношений, с листвой фактов и перекидывающимися с ветки на ветку лианами логических связей. Такие деревья, опутанные лианами, ему, бывшему офицеру Бомбейского полка, были хорошо знакомы. Когда-то ординарец Суона, добрый малый Суинли, удивлённо заметил: «Посмотрите, сэр, они все связаны между собой!». Тогда Суон мимоходом подумал, что всё связано между собой в этом мире, а много позже, когда после отставки по ранению он вернулся в Англию и через два года по возвращению начал карьеру полицейского инспектора, эта мысль и этот образ вернулись к нему. Что ж, рисование деревьев сослужило добрую службу, когда Суону пришлось расследовать первые дела, а потом вошло в привычку, и производило нужное впечатление на коллег и начальников.
Суон быстро понял, что некоторые эксцентричные привычки позволяют иметь репутацию человека оригинального и потому имеющего некие особые привилегии. Рисование было тем безобидным и крайне полезным чудачеством, к которому коллеги относились с опасливым почтением, а начальники – с осторожной снисходительностью.
Правда, крона древа Зулейки была пока не слишком густой. К стволу, олицетворяющему магессу, одиноко прилепилась странная компаньонка-патронесса мисс Филпотс; от древа исходили четыре по-зимнему голые ветки, предназначенные для подозреваемых «за столом», а листьев и лиан пока почти не было. Толстый побег связал загадочными финансовыми отношениями двух леди, но далее всю эту дендрологическую конструкцию только предстояло одеть фактами.
Суон полюбовался рисунком, озаглавил его «Глухое дело», скомкал бумажки и метнул их точно в корзину. Для того чтобы это древо зазеленело, необходимо было опросить графа Бёрлингтона и всех, кто общался с Зулейкой в тот вечер. А это были сливки общества, титулованные особы и самые богатые люди Англии. Которые не слишком любят, когда их беспокоят «по пустякам». Работать с такой публикой было делом сложным и неблагодарным. В этом смысле даже неплохо, что он согласился привлечь мисс Иву к расследованию (о чём он благоразумно не стал сообщать начальнику Департамента). Ибо кто, как не она могла приоткрыть для него некоторые тайны ремесла и дать хоть какой-то ключик к пониманию странного мира гадалок и их клиентуры? Мисс Ива показалась Суону весьма умной, хладнокровной, на удивление здравомыслящей, и могла бы стать для него кем-то вроде Вергилия в этом почти потустороннем мире. Ему никогда ещё не приходилось сталкиваться с духовидцами и медиумами.
И ещё в Иве было что-то, что не давало Суону относиться к ней просто как к перспективному свидетелю. Это «что-то», несомненно, мешало ему быть совершенно беспристрастным к ней.
Разумеется, по долгу службы ему приходилось иметь дело со многими хорошенькими молодыми леди. Многие из них были настоящими красавицами. Мисс Иву красавицей назвать было, пожалуй, сложно, но было в ней обаяние ума и сила характера, которые всегда производило глубокое впечатление на Суона. Обаяние ума, и ещё что-то, что-то неуловимое, очаровывающее и притягательное.
Суон кинул виноватый взгляд на фотокарточку, стоявшую на его столе, и отвёл глаза. Он никогда не убирал эту карточку со стола, но редко смотрел на неё. С этой фотографией были связаны мучительные воспоминания, но убрать её Суон не решался: Это было бы чем-то сродни предательству.
С момента убийства Зулейки не прошло и суток, как начальник Уголовного департамента стал требовать от Суона докладов о продвижении расследования и пугать его разжалованием. Конечно, всё дело было в том, какие имена вовлечены в дело; и ещё в том, что уже вчерашние вечерние газеты пестрели заголовками в самом отвратительном щелкопёрском духе.
Суон схватил со стола газету. Заголовок сообщал: «Известная прорицательница мадмуазель Зулейка воссоединилась с духами», гневно хрустнул бумагой, пробормотал что-то непубличное и отправил газеты, вслед за древом убийства Зулейки, в корзину.
Через полчаса он должен был встретиться с мисс Ивой для того, чтобы вместе с ней нанести визит в особняк лорда Карниваля. Суон должен был признаться себе, что приближающаяся встреча волновала его так же, если не сильнее, чем недовольство шефа и не желающие ветвиться древа преступлений.
Когда же инспектор появился в условленном месте, он не увидел мисс Ивы, а вернее – не узнавал её. До тех пор, пока с парковой скамейки ему навстречу не поднялась энергичная молодая особа, одетая как истинная суфражетка. Чёрная юбка, наглухо, до самого подбородка застёгнутая блуза с галстуком и небрежно накинутый бесформенный жакет делали Иву совершенно неузнаваемой. От изысканности движений и грации не осталось и следа: она решительно шагала к инспектору, протягивая руку для пожатия, и её лицо выражало тот беспричинный энтузиазм, который так свойственен идейным дамам.
– Я умею стенографировать и вести дела, как заправский секретарь. Надеюсь, вам не нужны рекомендательные письма? – деловито сообщила Ива. – Зовите меня мисс Райт, и, уверяю вас, меня никто не узнает.
– Не сомневаюсь, – пробурчал Суон, неловко пожимая маленькую узкую ладошку.
Взяв кэб, они направились к дому лорда Карниваля.
Роскошный особняк Карниваля стоял в глубине старого парка в конце Вестминстерской аллеи – огромный, построенный в палладианском духе, с величественной колоннадой, мрачного вида львами у крыльца и столь же мрачным лакеем, вышедшим навстречу визитёрам.
Когда инспектор Суон доложил о себе и своей спутнице дворецкому, тот всей своей дородной фигурой выразил глубочайшее сомнение и удалился, надолго оставив посетителей. Только минут через десять в аванзал вошёл энергичного вида господин в пенсне и представился:
– Доктор Хинксли. Инспектор, моё почтение, мадам…
– Доктор Хинксли, мне хотелось бы поговорить с его светлостью. К сожалению, дело не терпит отлагательств, но и не отнимет много времени у лорда Карниваля.
– Боюсь, это совершенно невозможно, – сообщил доктор, – Лорд Карниваль очень болен, он совершенно не может принять вас.
– Болен? Простите, доктор, я не посягаю на врачебную тайну, которую вы обязаны хранить именем Гиппократа; но как официальное лицо я хотел бы задать вам пару вопросов.
– Ну что же, если так… Мы можем поговорить здесь. А леди?..
– Мисс Райт – стенографистка. Новое введение Уголовного департамента, – буркнул Суон, всем своим видом демонстрируя недовольство подобным нововведением. – Я хотел задать несколько вопросов, касающихся вашего пациента…
– Ну что же. Ума не приложу, каким образом лорд Карниваль может быть вовлечён в какое-то уголовное дело, но я слушаю вас.
– Я могу узнать, когда заболел лорд Карниваль?
– Он давно болен, старший инспектор. В его болезни нет ничего тайного, у него туберкулёз. Самое ужасное, что он долгое время пренебрегал лечением, хотя мы могли бы значительно облегчить его состояние. Теперь у него обострение.
– Но когда ему стало хуже?
– За мной прислали вчера рано утром. У лорда началось горловое кровотечение, и он был крайне слаб.
– Утром? Но накануне вечером он ещё был у графа Бёрлингтона?
– Да, и это была его роковая ошибка. Ему не следовало выезжать, тем более в такую ужасную погоду. Я предупреждал его, но его светлость вообще не склонен слушать кого бы то ни было.
– Что ж, благодарю вас, доктор. вы очень любезны. А кто был рядом с лордом, когда вас вызвали?
– Его секретарь. У его светлости нет семьи.
С секретарём также удалось поговорить. Он производил впечатление человека ответственного, подчёркнуто медленно отвечал на вопросы, с сомнением поглядывая на мисс Райт, чтобы удостовериться, что та успевает заносить его ответы в блокнот. По его словам, лорд Карниваль вернулся после сеанса около десяти часов, и был нездорово возбуждён, что, несомненно, было признаком начинающегося приступа. Секретарь предложил немедленно послать за доктором Хинксли, но лорд категорически отказался, велел подать ему чаю и грелку, и не беспокоить его более. Секретарь выполнил распоряжения и отправился в свою спальню, находившуюся во флигеле. А около четырёх часов утра лорд Карниваль вызвал его звонком: как утверждал секретарь, Карниваль был очень плох, кашлял кровью и потерял сознание, прежде чем приехал доктор.
Рассказ, казалось, вполне удовлетворил инспектора.
Когда визитёры уже готовы были покинуть дом, и дородный дворецкий подал инспектору шляпу, Суон, воспользовавшись моментом, задал вопрос и ему:
– Любезный, вы не припомните, в котором часу лорд Карниваль вернулся домой позавчера, когда выезжал к графу Бёрлингтону?
– Около десяти, сэр. Он был уже нездоров и сразу поднялся к себе.
– И более не покидал дома?
– Полагаю, что нет, сэр.
– Благодарю вас.
Выйдя из особняка, Суон обратился к Иве, до тех пор хранившей молчание:
– Ну, и что вы об этом думаете?
– Он был нездоров у Бёрлингтона, это совершенно очевидно. Но мне будет неспокойно, пока мы не поговорим с ним лично. Мы можем отправиться теперь к вдове Глейн?
Миссис Глейн была ужасно перепугана появлением инспектора Суона и мисс Райт.
– Миссис Глейн, это мисс Райт от общества «За защиту женских прав», – преднамеренно недовольно сообщил Суон, как они договорились по пути к дому вдовы.
– Да, вам совершенно не о чем волноваться. Мы добились права присутствовать при беседах полиции с дамами во избежание оказания давления и проявлений половой сегрегации. Не бойтесь, дорогая, я не дам вас в обиду! – и Ива кинула на Суона такой испепеляющий взор, что Суон, право слово, должен был провалиться сквозь землю.
– Но, право же, я не знаю… Я ничего не знаю! – залепетала вдова.
– Не волнуйтесь, дорогая, пустые формальности. Сейчас инспектор задаст вам несколько вопросов и будет исключительно деликатен!
– Да-да, непременно, – мирно поддакнул Суон.
– Ну что же, если вы ручаетесь… не поймите меня превратно, но после смерти дорогого Артура мои нервы совершенно расстроены, я прошу вас заранее простить меня. Присаживайтесь, прошу вас. Я постараюсь держать себя в руках. Что же за пара вопросов?
– Миссис Глейн, два дня назад вы посетили вечер у графа Бёрлингтона…
Вместо ответа вдова всхлипнула и залилась слезами.
– Прошу вас… миссис Глейн, попросить воды? – Суонн терпеть не мог нервных дам, поэтому сейчас нахмурился и кинул вопросительный взгляд на Иву. Та спокойно кивнула, совершенно хладнокровно наблюдая за рыданиями миссис Глейн.
– Ох, благодарю, со мной всё в порядке, но у меня ужасные нервы. Да, прошу вас, продолжайте.
– Так вот, на вечере у графа Бёрлингтона, – вдова вновь всхлипнула, но инспектор неумолимо продолжил, – вы имели возможность видеть мадмуазель Зулейку, гадательницу.
– Зулейку? Ах, да, я видела её. Я сидела неподалёку.
– В таком случае, может быть, вы слышали, что говорила эта дама?
– О, да, она всё время что-нибудь говорила, и весьма громко. Но теперь я не могу припомнить… Всё как-то сумбурно.
– И всё же постарайтесь, – дружелюбно попросил Суон.
Миссис Глейн несчастно всхлипнула, словно от неё требовали чего-то невероятного, но радетельница за женские права поспешила прийти на помощь:
– Инспектор, вероятно, имеет в виду, что вы могли случайно запомнить – о чём говорила мадмуазель Зулейка?
– Ну, конечно! – тут же воспряла духом миссис Глейн. – Она говорила, что находит спиритические методы мисс Ивы совершенно ни с чем не сообразными, и что, вероятно, та скрывает свои секреты, чтобы придать себе больше загадочности. В том смысле, что она не пользуется ни магическим шаром, ни картами, – тут мисс Райт издала что-то вроде короткого смешка, перешедшего в деликатный кашель. – Мадмуазель Зулейка говорила, что у неё самой весьма могущественная коллекция магических предметов, которые позволяют общаться с духами. Знаете, всякие там шары, зеркала, кристаллы, и даже чучело крокодила. А, этот крокодил… – сказала миссис Глейн, и тут же осеклась, – я… я не представляю себе, как можно держать в доме чучело крокодила, то есть я сошла бы с ума от страха, если бы мне пришлось…
– Вы совершенно правы, мадам! – отрезала мисс Райт, вновь приходя на помощь вдове. – Чучело крокодила – это уже никуда не годится!
– Думаю, после этого вечера вы сразу отправились домой и отдыхали до утра? – тщательно подбирая слова, спросил Суон.
– Да, да, так и есть. Я была потрясена, под огромным впечатлением, совершенно раздавлена, и очень дурно спала в ту ночь. Просто удивительно, как на нас воздействуют подобные вещи…
– Дорогая, – вступила мисс Райт, – вы, надеюсь, попросили принести вам капли, или что-нибудь успокоительное, чтобы не мучиться всю ночь бессонницей?
– Ах, нет, я не стала никого звать, я просто лежала, думала… – миссис Глейн всхлипнула ещё пару раз, выражая таким образом благодарность за понимание, и кинула укоризненный взгляд на Суона, который, вероятно, даже не подозревал, какое впечатление может произвести спиритический сеанс на тонко чувствующую натуру.
Инспектор был настолько груб, что позволил себе, уже поднимаясь, задать вопрос просто чудовищный:
– Неужели сеанс мисс Ивы действительно произвёл на вас столь неизгладимое впечатление?