Зеленый луч №5 (4) 2021 - читать онлайн

Подъездов темные колодцы,

Тромбозы труб, отеки улиц.

Зима над смертными смеется,

Обходит двор, слегка сутулясь.

В провинциальные приделы

Снег не допущен. Серо. Сиро.

Как будто всё заледенело

еще до сотворенья мира.

Как будто в злом круговороте

бесснежных будней омертвелых

Зиме мешают жить на взлете,

Быть озорной, пушистой, белой…

Да бог с ним, разожжем камины,

Плеснем в бокал воды из Леты.

Пусть манит горстка мандаринов

К себе фрондеров и поэтов.

На удаленке в захолустье

Отметим праздник бездорожья,

И судьбы, словно Волги устья,

Объединим, насколько можно.

В микрорайоне тихом, дачном,

В последний час предновогодья

Поверим в новые удачи,

Совьем гнездовье из мелодий.

А поутру, когда в округе

Ни берегов, ни дна не видно,

Зима напросится в подруги

И станет птичкой бесковидной.

Январским морозцем в угодьях

Сшиваются новые сны.

Похмельные дни новогодья

На таянье обречены.

Но только не надо, гадая,

В холодную замять глядеть,

Где нас, как и встарь, ожидают

То пряник имбирный, то плеть.

Что там за чертою маячит,

Нас подстерегая вдали,

Не думай. Пусть сердце не плачет,

Впустую душа не болит.

А если чего и случится,

Веселье даря иль беду,

О том пропоет тебе птица

На яблоне в старом саду.

Стынет зимний лес ночной,

Под корягой спит вода.

В синей проруби резной

Отражается звезда.

Скоро полночь – вещий час

опадения вериг,

Незабвенный чистый миг

Светлых чувств, небесных царств.

Чуткий посвист, тихий звон

Слышен в стыни января.

Это неземной закон

Крылья ангелов творят.

Это в темной глубине

пробуждаемой реки

Оживают, как во сне,

Голубые огоньки.

Это свежие ручьи,

Что вольются в кровь твою.

Это песенки ничьи,

Для кого я их пою?

Это легкая вода

В белой чаше круговой,

Это Вечность и Звезда

надо мною и тобой.

Дождь в середине февраля

и окропленные им дачи.

Чернил не достаю, не плачу,

И так оплакана земля.

Мороз ударит поутру,

Заледенеют ветви сада.

И птицы, экая досада,

окоченеют на ветру.

Но сколь еще не наблюдать

игру причудливого рока,

Жизнь хороша и синеока,

И до весны – рукой подать.

Вот и снег – навалом снега.

Ведь сбылось оно, скажи?

И испытывают негу

Свалки, галки, гаражи.

Белой дедовской папахой

Партизановских времен

Снег на городе, как сахар,

что пока не растворен

и одним большим сугробом

принасыпан тут и там.

Но уже вздыхают снобы:

«То-то завтра будет нам.

Рано, рано веселимся,

Ведь не позже, чем к утру

Все со снегом растворимся,

Канем в черную дыру.

Снова злобно и уныло

Будем в лужах грязь месить,

И в стране не хватит мыла,

Чтоб нас, черненьких, отмыть…»

Что стрекочете, сороки?

Это завтра, а сейчас

Все бескрайние дороги

Бодро оснежают нас.

Снег скрипучий, снег глубокий,

Снег на радость детворе.

Лает обалдевший Бобик

На снежинки во дворе.

Здравствуй, снежная эпоха!

Вот опять снежок пошел.

Может, завтра станет плохо,

Но сегодня – ХОРОШО!

Как за пазухой у Христа

в детстве жизнь хороша, проста.

Реки, синие небеса,

Руки мамины и глаза.

Но назначено нам: «два-ать»

из-за пазухи выпадать

от христовой святой воды

в мир безбожия и беды.

И приходится, стало быть,

в грешном мире учиться жить

среди пряников и кнутов,

разведенных в ночи мостов,

умножений на трудодни,

лихоимства и трепотни.

Так, полжизни своей прожив,

и нашкодив, и согрешив,

и в грязи извалявшись вдрызг

от полетов то вверх, то вниз,

вдруг посмотрим на облака…

Там ни длинна, ни коротка, горечь всю впитав от Земли,

Вся в поту ее и в пыли

к нам рубаха Христа плывет,

где за пазухой нет забот.

А у солнца пятна, большие пятна,

И поэтому в предрассветной мгле

Безнадежно, холодно, безотрадно

И в душе, и в мыслях, и на Земле.

Ни рассветы более, ни закаты

не интересуют детей Земли.

Им бы только вырулить до зарплаты,

Не влететь, не вляпаться – се ля ви.

Солнце притомилось, оно устало,

Миллиарды лет за спиной поди.

От излишка гелия и металлов

Жжение под ложечкой, жар в груди.

А у солнца вспышки, у солнца срывы,

И они воздействуют на землян.

То тайфуны, то извержений взрывы,

То коронавирусов океан.

А у солнца срывы, у солнца стоны,

Хочется капризничать и ему.

И златую гриву его короны

Расчесать практически не-ко-му.

Так давайте снова на солнце взглянем,

Только осторожней, со стороны.

И как прежде вятичи и поляне

испечем на праздник ему блины.

Этот двор и этот дом

С цветником под ставнями,

С рыжим ласковым котом

Брошены, оставлены.

Жили бабушка и дед,

Ждали внука к осени.

Их теперь на свете нет.

Только небо с просинью,

где по краешку межи

бродят бык с коровою.

А у внука – этажи

и машина новая.

Никого не рассмешу,

Ничего не расскажу

Ни о прошлом, ни о Вечном,

ни о замыслах своих,

что стучатся в каждый стих

содроганием сердечным.

Бесполезен разговор.

Вот весна, не размышляя,

Ничего не замышляя,

Ворвалась на старый двор,

Веточкой благоухая.

Бестолковая такая,

Долгожданная такая,

Как душевный разговор.

Миллиарды лет назад

запланирован закат.

Что планировать? – Не знаю.

Просто солнце провожаю

И опять его встречаю,

Как мой предок и собрат.

И с сегодняшнего дня

Нету планов у меня:

«План работы, план заботы –

Что за скучная фигня?..»

Никого не рассмешу,

План на завтра не пишу.

Лишь дышу, жива покуда.

И живу, пока дышу.

Я ниткою привязана к тебе.

Не той посконно-грубой и суровой,

А ниточкой прозрачной, бестолковой

и призрачной – так вышло по судьбе.

Та ниточка соединяет нас

В моем земном, твоем – небесном мире,

И я брожу по нежилой квартире,

Как ты плывешь по воздуху сейчас,

не слышно, не имея губ и глаз.

Привязанностью этой дорожу.

Я ниточку почти в руке держу,

как в детстве нитку с шариком держала

воздушным, и как громкое «Ур-р-а!»

в колодце непрогретого двора

в пространство оглушенное кричала.

Я и теперь ищу в пространстве дверь.

Не оборвется ниточка, поверь…

В Алупке дождь. И камни диабаза

седого Воронцовского дворца

сверкают, будто иглы дикобраза,

торчащие из древнего ларца.

Дождь преломляет линии простые,

И мавританских стройных башен ряд,

Как журавлей танцующих отряд,

Колышется, и вытянуты выи

Навстречу влаге. В сонной тишине

Они играют на одной струне.

По кипарису дождевые нити

скользят, как серебро на малахите

с огранкою старинной. С ним на «ты»

щебечут востроносые дрозды

В лохматой «шевелюре» – прав был Бродский.

Да, здесь не Древний Рим, но Понт так плотски

Шумит о Вечном, проще – о былом

величии и государств, и судеб,

Что верится, всё было, есть и будет.

И что нам лет нелепых бурелом?

Дождь не смолкает. Он высокой нотой

Преодолел мою борьбу с дремотой –

ведь при дожде так сладко засыпать,

и видеть то, что без дождя не видно,

и погружаясь в неземные виды,

Земное никогда не забывать.

Жизнь – чаша хрупкая. Вновь неуверенно

Следую я по ухабам и рытвинам:

«Каша не варена, горе не меряно,

Лясы не точены, счастье не считано».

Что-то не просится в сердце идиллия –

Сказку, увы, мы не сделали былью.

Город мой – древняя злая рептилия –

спит, припорошенный гарью и пылью.

Крылья подрезаны… Цены драконовы

больно кусаются. Тут не до праздников.

Помнится, город венчался короною,

всех привечал от эмиров до Разина.

Волга резвилась. Свободной, широкою

предкам являлась: не ниточкой – лентою.

Храмы влекли куполами высокими,

Принаряжались с лихвой позументами.

Синее небо, сусальное золото,

Звон колокольный, сады, виноградники.

Меда арбузного, пряного солода,

Рыбных излишеств ряды да иссадники.

Всё это раньше казалось обыденным –

Юшка белужья, вино астраханское…

Ныне мы их и во сне не увидим.

Снедь ставропольская и дагестанская

движет торговлей. Где наше, исконное?

Рыжий песок подступает к селениям.

То, что недавно грузилось вагонами,

поразворовано либо гниению

предано. Только пространства полынные

да пересохших протоков безводие.

Вот и слагаются тексты былинные,

Да не прочтет их Его благородие.

Время зрелых ягод винограда.

Тонет солнце в золоте воды.

Смотрит осень оком конокрада

На траву, зажатую в скирды.

На бугор взойду у переправы,

Выстужусь княжною на яру.

Не согреют прежние забавы,

Да и новые не ко двору.

Ширь степей, пролески и суглинки…

Как по ним бродить любили мы!

А Земля летит на паутинке

В неизбежность белую зимы.

В глазу соринка, в сердце сбой.

Мой голос резок и простужен,

А осень женщиной босой

Скитается по стылым лужам.

Она проходит не спеша

За клумбами и тополями.

Ее крылатая душа

Омыта первыми дождями.

Я тоже выйду за порог,

Втяну всей грудью пряный воздух,

Прочитывая между строк

Ее «уроки и погосты».

Мы с ней присядем на крыльцо,

Она большой, я малой птицей,

И скорбной осени лицо

в моем лице отобразится.

Вспоминается всякая малость,

незаметно вплетается в стих.

Как легко моя юность промчалась

Вдоль булыжных былых мостовых.

Караваны трамваев лобастых

управляли незримо судьбой.

Мы встречались с тобою

и часто добирались по шпалам домой,

где в квартире твоей обитая

(Чем она не потерянный рай?),

пробуждались от первых трамваев,

под последний любили трамвай.

Дребезжание рюмок в серванте,

Отражение неба в окне.

Неуклюжих трамваев анданте

Через век, через жизнь, через не

соответствие прежнего быта

Новым почеркам и скоростям.

Из серванта все рюмки разбиты,

и сердца поизношены в хлам.

Только я всё сильней понимаю:

В мире светлом, безгрешном, ином

Мы промчимся опять на трамвае,

Чтоб исчезнуть за дальним углом.

Раньше было иначе:

Сам вез чай

с кухни

В инвалидном кресле,

Пытаясь не раскачать,

Не разлить на себя,

Не разбудить

Невзначай

Криком отчаяния.

Хотя к чему кричать?

Теперь мне

Приносят

Бокал,

Пока не остыл.

Не потому, что богат,

а потому, что нет сил.

И гораздо проще

Принести чай,

Чем искоса смотреть

На последствия

Паралича.

Буду сидеть молча,

Глядеть в окно

На нашествие полчищ

Воробьев и ворон.

С бокалом в руках

и с камнем на плечах,

что нельзя сбросить,

Не разлив чай.

Россия – это Русь и я –

Листок на древе вековечном.

Над кроной молнии блестят

И ствол от времени увечен.

Но корни помнят чистоту.

Лишь в них живет святая сила.

Из них побеги возрастут,

Чтоб не исчезла ты, Россия!

Раз в Астрахани нет лесов,

Деревьям реки стали сценой.

Здесь тополя вдоль берегов

Ветвями тянутся к Вселенной.

Задумчивые перья ив

Склоняются к прохладной влаге.

Листвы манящий перелив

Не передать простой бумаге.

Поверхность белую

забрызжешь черненьким,

Размажешь тряпочкой, –

всё станет сереньким.

Идут по улице ребята с челками,

Такие бодрые, почти весенние.

Но тени серые, и сами – серые,

Как будто серия с завода юности.

Смотрю с унынием засохшим деревом.

Пишу от зависти такие глупости.

Рукою отереть со лба

Жар солнца, что повисло в небе.

В который раз себе солгать,

Что сердце холоднее снега.

Сомкнув уста, считать до ста,

До тысячи, без остановки.

Надеясь, что в объятьях сна

Неимоверно станешь ловким.

Преодолеть нелегкий путь,

Преграды и однажды утром,

Не отыскав на шее пульс,

Стать мудрым.

Я к сорока годам устал.

Во мне исчезла страсть к познанью.

В нелепом этом состояньи

Живу с ухмылкой на устах.

Я не смотрю по сторонам,

Сижу за запертою дверью.

Стал толерантен к суеверьям:

Ведуньям, бабкам, колдунам.

Ничто не в силах пробудить

Инстинктов прошлого уснувших.

Но я надеюсь простодушно

На чудо, что найду в пути.

Когда глаза огонь утратят,

И краски станут чуть желтей,

Потерянной страной Урарту

Я растворюсь среди людей

До той поры, как слой за слоем,

Не выкопают невзначай,

Поняв, что ничего не стоит

Мой путь к началу из начал.

Заглянут в темные глазницы.

На миг застынут. Помолчат…

Мы смотрим сны, и в снах нам снится,

Что все мы – антиквариат.

Я знаю, что и этот снег растает,

И реки скинут панцирь ледяной.

Потянутся с зимовий птичьи стаи,

Всё оживет, запахнет вновь весной.

Я так люблю короткое мгновенье,

Когда набухнут почки тополей.

Когда на голых ветвях предцветенья

Блестит не клей – божественный елей.

Всего лишь день иль два – и зелень брызнет

Во все концы земли. Весенний взрыв…

И наступает упоенье жизнью.

Ты просто жив… Ты жив сегодня, жив…

И дом обшарпанный, жилой,

Лишенный стати иноходца,

В разбитое окно смеется

Над улицею пожилой,

Что ежедневно молодится,

Назло пытаясь быть стройней.

Всё тщетно.

Дом и сам боится

Остаться с ней наедине.

Как всё подстроено нарочно –

Пазы в пазы.

Ползут по проволоке прочной

Жгуты лозы.

Шаг – тут ступенька, там ступенька,

И дверь легка.

Простая летняя салтенька,

Не для греха.

Семья, посуда, стол скрипучий,

Вечерний чай.

И поцелуй чуть влажный, жгучий, –

Вскользь, невзначай.

Все разойдутся. Душных комнат

Ночной уют.

Цикадный сумеречный гомон

Вновь тут как тут.

Вдвоем сидеть бы нам за чаем

До петухов.

Когда от запахов качает,

Как от стихов.

Утро многих похоже на карту войны,

Где кустами раскиданы стрелки ударов

Покорения не рубежей, а страны,

Чтобы что-то потом написать в мемуарах.

Я, задумавшись, утром гляжу из окна,

Намечая свои рубежи наступлений.

То ли карта моя, скажем так, не верна?

То ль стратег заплутал в лабиринтах сомнений?

Море: пена, пена, пена…

Горсть воды в лицо.

День рождения у Лены.

Легкое винцо.

В голове такая каша

Из имен и лиц.

Да набросок карандашный

Из пяти страниц.

Поздравления, улыбки,

Болтовня гостей.

На песке прекрасно-зыбком

Смятая постель.

День уж клонится к закату

И настрой иной.

Выпей, Лена, словно с братом,

Горькое вино.

Тихо вползает рассвет по стене,

Сны улетают межзвездной дорогой.

Время подумать о будущем дне,

Что подступает вплотную к порогу.

Время смеяться и время любить,

Так упоенно, чтоб души летали.

И ничего, ничего не забыть,

Что обрели мы, а что потеряли…

Слышишь, синица стучится в окно?

Надо насыпать в кормушку ей крошек.

Тысячу дел разрулить заодно –

Будущий день, непременно, хороший!

Каждый его получил просто так,

Пользуйся с выгодой или бездумно.

Может, его проживешь на пятак,

Может, отважно, а может, безумно…

Позолотило окна окаём –

Выдано солнцу на взлет разрешенье.

День просыпается, сколько же в нем

Новых подсказок, начал и решений!

Весна за окном с откровенною лаской,

Но ей откликаться не время теперь…

Гуляет на воле в перчатках и в маске

Всемирного мора неведомый зверь.

Всевластием пьян, нахлобучив корону,

Прохожих касается легкой рукой.

И путь в свою свиту кому-то откроет –

Недоброго дня нежеланный покой.

А всюду садов белоснежная дымка,

В полете ветра, воробьи, облака…

По городу бродит контакт-невидимка,

(Похоже, весну не увидим пока)…

Летучая мышь у него за плечами

И пепел на след его черный падет.

Никто не узнает, что было вначале,

Никто не ответит, когда всё пройдет…

Он взялся разрушить границ бастионы.

Проклятье? Расплата? Крутой поворот?

Но есть же заклятье кольца Соломона –

А значит, поверьте, – И ЭТО ПРОЙДЕТ!

За окошком бежит черно-белое время

Нерешенных вопросов, непрощенных обид…

Личный враг (или друг) мой в засаде не дремлет,

Запрещая всем краскам на жительство вид.

Личный враг – это разум, насмешлив и мрачен.

Противленье и скепсис – собратья его.

Наизнанку возьмет всё и переиначит,

В позитив не допустит почти ничего.

Категория – месть за унылые мысли,

За несказанность слов, за трусливость шагов.

Я в ответе за всё… Если тучи повисли,

Значит, где-то копилась тоска облаков.

Значит, неба вершина, не сделавшись синей,

Перешла в черноту над моею судьбой.

Для кого-то цветут и каштан, и глициния,

Под окошком моим лишь один сухостой…

Черно-белые дни протянулись в пространстве.

Ну же, ветер, прошу, разгони эту муть!

Есть другие рассветы, как это ни странно.

Есть другие цвета, их бы надо вернуть!

Я смогу, я, наверное, это сумею –

Разноцветность палитры понять и принять.

И тогда за окошком рассвет заалеет,

Возрожденная зелень пробьется опять!

Полоса октября подарила свою безмятежность,

В тишину облаков заплетая соцветья зари.

По ночам подступает такая безумная нежность,

Что, как хочешь – в ладони иль в душу ее, неземную, бери!

Этот день, этот мир, что охвачен желаньем полета,

Не торопит остуду и не грустит ни о чем

До того, неизбежного в каждой судьбе, поворота –

Поворота на зиму с белесою мглой за плечом.

Уходя, ничего от меня не потребует время,

Будет эхом пространство, но только в ответе на звук.

Основная задача – остаться по-прежнему в теме,

Чтоб тепло не ушло из кому-то протянутых рук.

А пока не проходят открытые небу печали,

Кружевная листва разноцветьем легла на постой.

И во здравие дней, откровений, дорог и причалов

Это осень хмельная пьет лиственно-терпкий настой.

Ты знаешь, неважно, какие мотивы

Однажды тебя приведут на порог.

Мы прочно друг к другу пути проложили

И их перекладывать точно не срок.

Приязни так мало на общей Вселенной:

Броня и кинжал – вот отрада для всех,

А мы старомодны во времени бренном

В попытке услышанным быть без помех.

И нам безразличны вполне расстоянья.

Мы словом и мыслями стали близки.

Не вписывать в графики дней расставанья –

А только как вехи скупые звонки…

Но даже тех редких бесед торопливость,

Где тесно словам, а эмоции – всласть,

Подарят мне нотки мелодий счастливых,

И в этом их сладкая и бесконечная власть!

Не верю в преданность друзей,

Их времени мосты разводят,

Оставив собственный музей,

С которым память дружбу водит.

Но в календарной ленте дней

Люблю вещей сиюминутность.

В них, притаившись в тишине,

Мелькает свет улыбки смутной…

Так пальцев ласковая грусть

Коснется губ дареной чашки.

Исчезло имя – ну и пусть!

А чашка согревает чаще.

Как образа развешу в ряд

Тепло дарящие предметы.

Они приязнь друзей хранят,

Не предавая вас при этом.

В осенних парках легкий шаг,

В осенних душах нет обиды –

Воспоминаньями шурша,

Они дождем любви омыты…

По улицам шашлычный дух витает,

Собаки в стаи норовят сбиваться,

А всё, что льдом еще казалось, тает,

И этому не стоит удивляться.

Проводят ампутацию деревьям,

По обнаженке веток постаревших.

Не растекаясь мыслями по древу –

Убрать всё, что сбылось и онемело…

Весною обновятся, может, даже,

Потянут жизнь и соки из былого.

Ведь срезы краской тщательно замажут,

Чтоб зелень появилась рядом снова.

Весна испишет свежие страницы,

И дух акаций город весь накроет.

И можно захмелеть, и удивиться,

А можно притвориться молодою!

Кормить собак, сажать цветы на грядке,

Любить себя и всё, что окружает,

Смотреть на небо… Думать: «Всё в порядке,

Пока есть жизнь, пока я в ней – живая!»

Я говорю: – Не надо!

Красный плывет рассвет,

Белая кипень сада,

Памяти черный след…

Я убираю горечь.

Листьев скользящий шелк…

Капли впадают в море –

Вместе им хорошо!

Где-нибудь в поднебесье,

Там на исходе дня,

Все ожиданья взвесив,

Ты не найдешь меня.

Преодолев остуду,

Но не предав любовь,

Я тебя не забуду.

Я тебя встречу вновь…

И на пороге ада,

Рая иль пустоты,

Тихо скажу: – Не надо

Переступать черты…

Моя любовь – не встречи! Расставанья,

По времени растянутые вдаль.

Моя любовь – потоки ожиданья,

Рассветы снов или дождей печаль.

А может, в этом есть судьбы подарок,

Не привыкая к чуду, просто ждать?

По памяти гуляя, без помарок,

На белый лист любовь переписать…

Завидовать рожденным для объятий,

Чужим словам, с чужих слетевших губ…

Но если так не научилась брать я,

Отдать любовь, наверное, смогу!

Лети, моя непризванная птица,

Ты не сумела сделаться ручной.

Лети всегда! Пусть в детях повторится

Мой всепогодной жизни непокой!

Сквозь тучи слов, чужих упреков стаи

Лети, родная, даже в пустоте.

Ты выдержишь, я точно это знаю,

Останешься всегда на высоте!

Я буду жить, заглядывая в вечность,

Не допуская скуку на порог.

Ведь каждый день, впадая в бесконечность,

Хранит начала множества дорог.

Судьба моя, как тысяча возможных,

Диктует шаг и мыслью ворожит.

Закатный луч свой вариант предложит,

Рассветный дождь печалью освежит.

Из сожалений, горечи ошибок

Сложу костер на ближнем берегу.

И сквозь запреты он зажжется, ибо

Без света жить я дальше не смогу.

А дальний берег, пусть не приближаясь,

Поманит вплавь, через года – успеть.

Всегда есть выбор! Остается малость –

Уверовать, решиться и – посметь!

Возраст августа горячий,

Возраст выспевшего лета.

Синеву небес не пряча,

Выжигает всё при этом.

В нетерпенье воспаленном

Выбирает красок буйство,

В солнце яростно влюбленный

Только жар в пространстве будит.

И горят в объятьях страсти

Росной нежности приветы,

Листья грезят о ненастье

Влажно-ливневого лета…

Ну уймись, бродяга знойный,

Душу поверни на милость,

Стань немножечко спокойней,

Чтобы ночь в тебя влюбилась.

Чтоб в ее льняных объятьях

Ты уснул, легко вздыхая.

Пусть на травы скинув платье,

Ночь гуляет молодая…

Не могу без тебя, не могу!

Ветер рвет облака на бегу…

Ты на счастье мне, на беду ль

Поцелуем коснулся губ?

Не живу я теперь – бреду,

Зависая над жизнью, жду.

У самой себя на виду –

Я сама себя не найду…

Беспризорность холодных дней,

В пыльном городе неуют,

Но с годами еще больней

Перелистывать жизнь свою.

Что ж, теперь в перекрестье лет

Без оглядки на миражи

Был любовью тот миг согрет.

Иль предвиделось мне, скажи?

На нелепость пенять дорог,

Тешить гордость свою в углу…

Ведь начало моих тревог –

Тот отвергнутый поцелуй.

Счастливых мало на земле,

Помилуй, Боже!

Рубеж беды преодолеть

Не каждый может.

И из руин себя поднять

Сомнений сложных,

И выстоять, и засиять

Не каждый сможет!

Означить можно свой предел

По бездорожью…

Быть несчастливым не удел,

Понятье ложно!

В себя до глубины взглянуть,

До самой сути:

Там новый обозначен путь,

Не обессудьте!

На грани света и добра

И личной лени:

Жизнь – это вовсе не игра –

Преодоленье!

В любой судьбе есть что принять,

Чему поверить,

И вариант счастливым стать

Стучится в двери.

Всё, что ты принял – тем богат:

Не так уж сложно…

Преодоление преград

В себе – поможет!

Это было где-то в памяти

и застряло между строк.

Улетал на запад маятник,

возвращался на восток.

Он укачивал сомнения,

убаюкивал печаль.

На любое дуновение

сквозняка он отвечал

тихим стуком, воспарением.

По привычке вековой

он летал, летал над временем

как бессменный часовой.

Что отпущено, то прожито

и осталось между строк.

Сторожил он наше прошлое,

ни минутки не сберег.

Под веками во тьме бездонной

спрятался мой сон.

Пошит по новой выкройке.

Невиданный фасон.

Края его оборваны

и полы разошлись.

Ветра, влетая стаями

в проемы длинных шлиц,

то всхлипнут легким трепетом,

то шепотом вздохнут

о том, что сну отмерено

лишь несколько минут.

Бегут по спицам петли.

Носок растет на спицах.

До вечера успеть ли?

С узора бы не сбиться…

Изнаночная, дальше

накид и лицевая.

Запутавшись, я даже

к утру не успеваю.

А что случится, если

к зиме я не успею?

Останусь в этом кресле,

старея постепенно,

твои упреки слушать,

стяжать свои обиды,

осознавать, что лучше

здесь вовсе и не быть мне…

Клубок под ноги брошу,

уйду за ним куда-то,

легко оставив в прошлом

любовь с открытой датой.

Прости, что не смогла тебя простить.

Я вышиваю синие кресты

на белом ситце.

Никто не скажет, что узор красив.

Никто не сядет рядышком, спросив:

«Тебе не спится?»

Никто-никто в звенящей тишине

отныне нежно не прошепчет мне:

«Как ты прекрасна!

Ну, хочешь, поцелую, обниму?»

И мне уже не надо никому

кивать согласно.

Всё на ниточке висит –

старый дом и куст сирени.

Из моих стихотворений

вид на запад, где весны

только-только след простыл,

наступает в лужу лето,

где проходит без билета

время с именем простым

(будто это только часть

слова, будь то век ли, год ли,

или час – да что угодно…).

Может быть, пришел твой час

уходить в последний путь

прочь от дома, от сирени…

От моих стихотворений

лишь на запад повернуть…

Мы попали в октябрь

как в быструю мутную воду.

Нас уносит течением прочь

от последнего лета.

Светом солнечных зайчиков,

в спешке просыпанных где-то,

золотится вдали

ускользающий край небосвода.

Мы не взяли с собою на память

ни света, ни тени.

Мы не взяли с собою в дорогу

ни сна, ни покоя.

Всё гадаем, а есть ли слова

за последней строкою,

И тревожимся,

будет ли дело кому до прочтений.

Может, ангелы в чем-то ошиблись,

напутали даты…

Отмеряя твой срок,

слишком быстро его увенчали…

Ты останешься здесь,

в этой мутной осенней печали.

А меня по течению

дальше уносит куда-то.

Как будто это происходит не со мной…

И не с тобой тем паче…

Не здесь и не сейчас. Когда зимой

пройдет любовь, она под снегом спрячет

всё прошлое, которое пока

сейчас и здесь, сквозь пальцы утекая,

как будто стихотворная строка

в погоне за любыми пустяками,

все мелкие детали подберет,

все лишние подробности прихватит…

И прошлое пропустит год вперед,

посмотрит вслед ему подслеповато,

увидит, как пишу я от руки

стихи о нас, и очень-очень смутно —

прощальные слова в конце строки,

не сказанные нами почему-то…

Мы как всегда идем против ветра.

Вместе – в руке рука.

Ветер над нами крутит и вертит

низкие облака.

Что-то случится – дождь или ссора.

Пахнет грозой. Пойми,

может быть, это случится так скоро,

что не успеем мы

спрятаться там, где тише и суше,

чтоб не пришлось идти,

зная, что только слезы и лужи

ждут нас в конце пути.

Кажется, всё здесь осталось как прежде.

Те же дома и деревья те же,

тени разбросаны всюду небрежно

и паутинок силки

ловят ветра к неизбежным простудам.

Нити дождя появились как будто.

Вот, вероятно, из них мы и будем

на память вязать узелки.

Стучусь и стучусь.

А быть может, без стука войти?

Бегу и бегу.

А может, остановиться?

Вот маятник мимо летит

с оглушительным свистом.

Вот мимо минуты бегут,

поджимая хвосты.

И я вслед за ними бегу,

забывая невольно

в такой суматохе

свои быстротечные сны,

спасаясь от прошлого

или в погоне за ним…

пытаясь ли время догнать,

убежать от него ли…