Говорят, что на могиле М. Булгакова стоит чёрный камень «Голгофа», снятый в советское время с могилы Н. В. Гоголя.
Закончив «Понтия Пилата»,
с мирской расстался канителью,
и Гоголь, как родного брата,
укрыл его своей шинелью.
И встала чёрная Голгофа —
все та же —
и над этим прахом.
Такого не осилит Гофман —
здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
Где куполов и шпилей
соседство – не пейзаж,
я буду твой Вергилий
и Данте буду наш.
Под гомон голубиный
под небом голубым
над небылью и былью
однажды – воспарим.
Увидит сон Иаков,
знаменье – Иоанн,
и Михаил Булгаков
нам посвятит роман.
Не стоит тратить слёз —
на этом вираже
голов нам не сносить,
надеяться напрасно.
Я – просто Берлиоз,
и Аннушка уже
сподобилась пролить
подсолнечное масло.
В ночь полнолуния
нам не до сна,
чашу безумия
выпьем до дна.
Страсть надвигается
тёмной волной,
в сердце вливается
морок ночной.
Господа око ли
в блеске луны
или монокль и
глаз сатаны?
Окно выходит в небеса.
Как сладко спишь ты, Маргарита.
Ты светишься нагая,
вся
лишь взглядом любящим укрыта.
Мы шабаш завершили наш,
ночь тает на твоих ресницах,
и медлит, медлит карандаш
над недописанной страницей.
Холодно в Киеве,
ночь в мироздании,
в воздухе Виево
тает дыхание.
В Киеве холодно,
мёрзнет эпоха,
по небу с Воландом
мчится Солоха.
Ершалаим.
Круто в гору вела раскалённая солнцем дорога.
Сладостный дым
обволакивал нас, как патриция римского – тога.
Страстью палим,
сорок лет я скитался в песках бесконечной пустыни.
Ершалаим,
ты паришь надо мной, но моей ты не выше святыни.
Знаешь, и в этом году
лето закончится в срок,
и – в путь-дорогу.
В райском бродили саду,
платим за это оброк
строгому Богу.
Что же нас ждёт за Рекой?
Лютая стужа?
Свет не про нас, а Покой —
он нам не нужен.