О да!.. Я с наслаждением втянул носом знакомый запах… эмульсии? Жженого масла? Старых досок, которыми все еще была укреплена крыша? Старый цех пах по-особенному, и этот запах не разгадать до конца и не перепутать с чем. Запах шел из открывшейся у меня перед носом двери.
– Так вот, я ему говорю, где в чертеже написано то, что вы в техпроцессе пишете? – из корпуса в курилку вышли трое мужиков. Все до одного – старые знакомые из бригады наших товарищей по цеху.
Я сам собою замер. Меня все трое смерили взглядом, но, не узнав, быстро вернулись к разговору.
– А он че? Брак на кого вешать?
– Ниче, стоит зенками хлопает… товарищ, у тебя огоньку не найдется? – спохватился Ленька Абрикосов и обратился ко мне, похлопав себя по карманам. – Спички-то я в цеху забыл!
Я покачал головой – по прошлой жизни ближе к полтиннику вредную привычку бросил, и в этой не собирался даже начинать.
Мужики снова потеряли ко мне интерес, а я шмыгнул внутрь, сразу же попав в подзабытую, но такую знакомую атмосферу.
Огляделся.
Высоко на потолке поскрипывали светильники, гудели какой-то своей какофонией станки. Туда-сюда сновали люди, кто с тазиками с деталями, кто с подшивками техпроцессов под мышкой… рабочий день советского предприятия шёл полным ходом.
Впереди за поворотом меня встречал фрезерный ряд. Я решительно двинулся туда, когда дорогу мне перегородил мужичок с жиденькими усами, которые он, несмотря ни на что усердно отращивал и видно. что лелеял.
– Ты инженер техники безопасности? – буркнул он, дырявя меня таким взглядом, будто собрался проковырять отверстие насквозь сверлом на двадцать.
Его, кстати, мужик держал в руках.
Ого, мастер! Витька? Да, Витька Белоусов, мастер первого участка. Сейчас его было уже не узнать. Я-то привык видеть его малость постарше, Витька был одним из тех работяг, кто после закрытия старого завода устроился на новый. Правда, последние пару лет здоровье у него было ни к черту, он не вылезал с больничных и сильно изменился, весь как-то посерел и поблёк. Он, как и я, был свидетелем той страшной аварии на старом заводе, то есть на это, нынешнем теперь… и серьезно пострадал.
– Так, ну смотри, – не дождавшись от меня ответа, Белоусов перешёл к сути своего дела: – Ставим приблуду вот тут, – Белоусов ткнул в пространство за моей спиной. – Я щас слесарей попрошу дырок под болты наделать…
– Нет, – я медленно покачал головой. – Я не инженер. И к отделу по технике безопасности отношения не имею.
– Блин, – Белоусов отмахнулся в сердцах, развернулся и пошагал к слесарному ряду. – А я ему, как идиот, рассказываю, куда ставить будем. Тьфу!..
Как ни крути, хоть старый, хоть молодой, а Витька всю жизнь оставался напористым и взбалмошным мужиком. Мировой мужик, если пить, то так, чтобы на ногах не стоять, если любить – то так, чтобы без остатка. Ну и если работать, то впахивать. Не зря ветерана социалистического труда получил и всегда в передовиках числился.
Я проводил Витьку взглядом и двинулся во фрезерный ряд, по пути встречая знакомые лица. Ловил на себе ответные взгляды, не сказать, чтобы шибко дружелюбные. Когда кто-то посторонний приходил в цех, он всегда становился объектом пристального внимания. Кто это, с чем пришёл? К незнакомым людям или новеньким на производстве сначала присматривались, чтобы понять, пускать их в коллектив или нет. Ну а на тех, кто не был в спецовке, смотрели ещё пристальнее. Все-таки разделение на свой – чужой было развито на заводе испокон времён.
К фрезеровщикам пришлось идти вслед за Белоусовым, через слесарей. Большинство народа на слесарных участках было занято работой. Кто детали размечал, кто подшивку с технологией изучал, кто работал за станками. У слесаря ведь чаще всего как – своего станка, прикреплённого лично к рабочему, ни у кого нет (если только речь не об уборке). Кто первый станок занял, тот и работает. Другое дело – фрезеровщики, вся фрезерная работа у которых проходит за станком, тут уж в очереди не постоишь, к своему станку привыкаешь, прекрасно знаешь его особенности и на что он способен. Менять станок никто не любит, вот и я все десятилетия, которые отпахал от звонка до звонка, проработал всего на двух станках. А свой первый и самый любимый всегда помнил. И тут… И тут я увидел, и сердце замерло, а потом чаще забилось. Ух… Вот он, кормилец! Как будто меня ждал. Еще не старый и не покрыт чернотой мазута, не поцарапан стружкой, в родном сверкающем окрасе. Я залюбовался даже. Бесконечно можно смотреть на три вещи: горящий огонь, бегущую воду и свой первый станок…
За станком не было никого, тиски пустовали, хотя вокруг рабочего места была уже рассыпана стружка. На столике на колесиках лежал чертеж, тут же коробка с деталями и штанген. Несмотря на косые взгляды других фрезеровщиков, тоже мне знакомых, я встал на деревянную решетку и, уперев руки в боки, осмотрел рабочее место. Кнопки ещё не затертые, ручки все целые… хоть становись и работай! Детали даже знакомые – я покосился на ящик с партией 72-й позиции. Шла первая операция – фрезеровка площадки заподлицо. Пару деталей были размечены слесарем для настройки. Я поморщился. Ну кто так работает? Эх, не то пальто, тут допуск километровый, и никакая размётка в принципе не нужна, а вот самодельная приспособа для 72-х пригодилась бы. Зажимаешь по четыре штуки, раз – настроился и попер.
Эх, руки так и чешутся.
– Але! – послышалось из-за спины. – Тебе чего надо?
Я обернулся и даже вздрогнул, увидев перед собой своего первого наставника. Когда я пришел на завод, именно он с нуля учил меня премудростям фрезерного дела. Кстати, именно вместе с ним мы и придумали приспособу для 72-х, когда я начал их фрезеровать. Одну деталь из партии он и держал в руках, видимо, показывал контролёру, потому что под мышкой у дяди Толи была зажата маршрутная карта с проставленной отметкой БТК.
Сейчас наставник смотрел на меня с подозрением и одним глазом косился на открытую тумбочку – не утянул ли я чего. Барахла у дяди Толи всегда было хоть отбавляй, все нужное, все для работы.
– Да так, осматриваюсь, – пожал я плечами.
Пока я ученик, это ещё прокатит как отмазка. Понятно, что рабочее место – это святая святых, и посторонних тут никто терпеть не будет.
– Ну, удовлетворил любопытство, студент? – крякнул мой прежний наставник. – Надеюсь, ты никакие кнопочки не нажимал и за рычажки не тянул?
Я заверил, что не сбивал ему настройки, но старый фрезеровщик всё-таки проверил всё сам.
– Дядь Толь! – обратился я и тут же мысленно себя ругнул.
Наставник-то ещё не представлялся нынешнему мне.
– Хотел чего?
– Просто поглазеть, – честно ответил я. – Первый день на заводе, на проходную шел и…
– Ты с какого цеха? – перебил, прищурившись, дядя Толя.
– С седьмого.
На это он нахмурился.
– Вот и шуруй туда! У меня работы навалом.
Спорить я не стал, пока на слово погрубее не нарвался. Дядь Толя никогда не лез за словом в карман, и мог обложить трёхэтажным так, что любые уши завянут. А тут ещё седьмой цех. Это им как красная тряпка.
Старый фрезеровщик положил детальку, которую держал в руках, на станок и сменил гнев на милость, когда я уже развернулся и делал вид, что собрался уходить. Я знал, его повадки.
– Ты технолог ихний или кто будешь?
– Не-а, я Мишку ищу… ну, вашего ученика!
Я произнёс свое прошлое имя и затаил дыхание. Старый фрезеровщик задумался, посмотрел на меня внимательней и буркнул:
– Нет тут таких!
Точно! Теперь я сообразил, что и быть не должно, я же в это время срочку в армии еще прохожу, дни до дембеля считаю и аксельбант плету…
Я взглянул вдоль фрезерного ряда, мужики-фрезеровщики быстро потеряли ко мне интерес и занимались рабочей рутиной. Можно было пройтись и поглазеть на знакомые рожи, но без спецовки, когда вокруг раскалённая стружка летит – идея так себе. Я решил продолжить свою стихийную экскурсию по главному проходу.
В голове постепенно устаканивалась мысль о том, что это совсем другая жизнь. Новая. Я больше не знаю людей, которые были когда-то близкими, а они не знают меня. И надо бы как-то к этому привыкать. Все же в удовольствии увидеть старых товарищей по бригаде я себе отказывать не стал. Сходил даже во внутрицеховую курилку, не обнаружив их на рабочих местах. Но и там только встретил по второму кругу Белоусова – тот, высунув язык, что-то с усердием записывал в блокнот. Оно и понятно. Конец квартала, мастеров сверху нагружают так, что дым коромыслом из одного места. Ни минуты свободной. План – первое слово, которое мастер узнает, попав на завод, это как у ребёнка первое произнесённое слово – мама.
– Тебе чего? – отвлёкся Белоусов от своего занятия.
– Да мужиков ищу, – я назвал фамилии своих корешков по прошлой жизни.
– Дак в отгуле. Оба. – Белоусов вернулся к блокноту, прежде взглянув в сторону ворот корпуса.
От корпуса до проходной было буквально пять минут ходьбы. Я побрел вдоль центрального прохода, но на половине пути замер, несмотря на жару, неприятный холодок тронул спину. Ворота корпуса открылись, и в проходе появился трактор с телегой-прицепом. А вот на нем – огромная трансформаторная будка… та самая, из-за которой через три года здесь вспыхнет сильный пожар. Я почувствовал, что мне будто воздуха не хватает, я знаю, что случится, а все сейчас беспечны и не ведают, что кого-то из них не будет в живых через три года. Комиссия даже спустя много лет не установила, что явилось причиной возгорания. Головешки сильно не поисследуешь. Но последствия были самые печальные – рабочие, в момент ЧП работавшие за станками, получили сильный удар током и… я прогнал воспоминания.
Вовремя.
Трактор заехал в корпус, начал заворачивать, пытаясь развернуться на пятачке, чтобы разгрузиться. Твою маковку, я заметил, что трансформаторная будка не проходила по высоте. Двое молодцев с флажками, контролирующие транспортировку, устроили себе перекур, полагая, что дело в шляпе. И потому не увидели, что будка сверху уперлась в ворота.
– Э! Мужики! Стопоритесь! – закричал я, бросившись к воротам.
Понятное дело, через шум работы цеха мой крик никто не услышал. Трактор проехал дальше, будка начала крениться и заваливаться.
Бабах!
Многотонная конструкция грохнулась на бетонный пол, переворачивая и всю телегу. Грохот стоял такой, что даже шум станков показался шёпотом. Все мигом уставились на ворота. Работяги ринулись к центральному проходу, бросая работу.
– Ядрен батон! – Белоусов вскочил, выкинул окурок и бросился к месту происшествия.
Выбежал начальник цеха и оба зама.
И всего через пару минут возле ворот столпился почти весь корпус.
– Вы чего натворили? – начальник цеха схватился за голову. – Идиоты рукожопые! Вредители!
Тут я был с ним полностью согласен – но помалкивал.
– Да погоди сразу орать, Николаич, – запыхтел один из мужиков с флажком. – Кажись, обошлось… мужики, а ну-ка, помогите поднять эту бандуру!
Просить дважды не пришлось. Работяги в охотку бросились на помощь. Будка, однако, была слишком тяжелой, чтобы таскать ее на горбу, потому получалось скверно.
– Чего встал, помоги! – бросил мне один из ротозеев с флагом.
Но и с моей помощью дело дальше не пошло.
– Погодьте, мужики!
Белоусов, видя, что ничего путного не получается, решил пойти другим путем. Подскочил к мусорному контейнеру, закатил его под накренившуюся будку, чтобы та половина, что всё еще стояла на телеге, тоже не грохнулась на пол. И, не приведи господь, никого не задавила.
– Леня, аккуратненько вперед проедь! – попросил он тракториста.
Задумка была понятной и логичной. Тракторист поддал газу, трактор покатился, будка медленно сползла с телеги, как по рельсам, и легла на мусорный контейнер. Тот нагрузку принял, все-таки надежная металлическая конструкция. Трактор отъехал, а будка осталась у ворот, удерживаемая контейнером.
– Ну вы даете! – начальник обошел будку, осмотрел характер повреждений и с облегчением выдохнул.
Выглядела она вполне себе невредимой. Но я то знал, что будет с ней потом.
– Где Данила? – зарычал начальник на Белоусова.
Тот молча кивнул и, не задавая лишних вопросов, отправился за Данилой.
Данилой был наш механик, занимавшийся монтажом оборудования. С выпивкой он всегда был на «ты», и в своё время Данилу выгонят за это дело за забор. А потом на него спустят всех собак, посчитав виновным в аварии из-за неправильного монтажа этой самой будки. Неправильное… оно, может, и было неправильным, но теперь перед моими глазами, судя по всему, открылась настоящая причина случившегося несколько лет спустя.
Отнюдь не в монтаже было дело, вернее, явно не только в нём. Будка наверняка получила скрытые повреждения после падения. Просто мы их пока не видим.
– Вы бы проверили, не сломалось там что, мужики? – решил вмешаться я.
Никто, кроме меня, не мог себе сейчас даже представить, к чему это приведёт в будущем.
– А ты вообще кто такой? – насупился начальник.
Кажется, моё вмешательство возымело обратный эффект.
– Рабочий, на проходную шел, – ответил я.
– Дорогу, может, подсказать? – тут же вмешался один из замов.
В принципе, такого «ласкового» обращения хватило бы, окажись на моем месте юный и нежный заводской ученик. Но я тушеваться не стал.
– Я как-то сам найду, а вот тебе проверить будку не помешает, всё-таки не декорации устанавливаете. И если что-то неисправно, у вас всё оборудование к чертям сгорит, – с ударением произнёс я, глядя заму прямо в глаза. – Оно тебе надо?
– Давай шуруй, куда шёл. Советничек, блин, нашелся, – послышался голос одного из токарей.
Я повернулся к работяге, сразу узнав Серегу Остапчука. Мужик он был неплохой, но тут ведь дело какое – на заводе на грубость отвечать надо только грубостью. Иначе заклюют, все-таки коллектив мужской, по большей части, не институт благородных девиц.
– Я-то пошурую… только прямиком в отдел по технике безопасности, – отчеканил тогда я.
Тяжелый грохот, с которым сверзилась будка, будто всё ещё стоял у меня в ушах, и я подумал, что, может быть, даже кричу.
– Щас, Николаич…
Возникать, закатывая рукава, начал другой работяга, физиономию которого я не припомнил, но начальник вмешался. Почуял, что жареным запахло.
– Погоди, Мишка, ты тоже на пацана не наговаривай, он же помочь хочет и правильные вещи, между прочим, говорит. Как тебя зовут? – он повернулся ко мне.
– Егор.
– Так вот Егор, ты не кипишуй – сейчас наши механики придут и всё оценят, а потом мы, конечно же, сообщим куда надо, чтобы кто надо на будку посмотрел.
– Тьфу, да кто он такой, ещё не хватало, чтобы указывал… – послышалось из толпы.
Блин, дураки… – подумал я, – за ваши же шкуры переживаю.
Позиция начальника была мне во многом понятна. В цеху давно были проблемы с электричеством, которое из-за старого трансформатора подавалось с перебоями. Я припоминал, как мужики в свое время рассказывали, что цех мог по часу простаивать без энергии. А нет электричества – значит, нет работы, а выходит, и показателей. Причём у всех, так сказать, звеньев производственной цепи. План не выполняли работяги, как следствие – мастера, и уже по итоговым цифрам шею взмыливали начальнику. Цепная реакция получалась.
Возразить на слова Николаича мне было нечего, и я пошёл к выходу. По пути встретил Белоусова, шедшего на пару с Данилой. На удивление, механик был трезв как стёклышко. Пьяного Данилу я знал очень хорошо, всё-таки он мне не раз и не два станок чинил, да и в целом работал нормально. Но в соответствующие инстанции мне обязательно надо будет наведаться. Правда, увы, даже это ничего не изменит. И начальник, и механик, и инженер по ТБ всё равно разрешат монтаж будки. Тут к бабке не ходи – план должен быть выполнен.
Размышляя, можно ли что-то сделать, я прошагал по заводской аллее и подошел к проходной. Ладно, время, чтобы вернуться к этому вопросу, у меня еще будет. А сейчас… здравствуй, новая молодость! Выйдя через турникет, я с предвкушением огляделся и легкой походкой отправился к заводской общаге. Идти пару кварталов.
Проблемы приходилось решать по мере их поступления. Сейчас проблемой было то, что с памятью прежнего владельца этого тела у меня нелады. В какой комнате жил мой реципиент, я попросту не помнил. Да, ключ от комнаты лежал у меня в кармане… но не стану же я ходить по этажам и совать его в личинку каждого замка, пробуя – где подойдёт, а где ошибся адресом. Хотя такой вариант тоже можно испробовать, но это если других не останется. Вообще я совершенно не помнил себя нынешнего, как жителя общаги. Ну не было у меня среди соседей Егора, хотя жителей я знал очень хорошо, всё-таки общага – одна большая семья.
Рабочий день на заводе был в самом разгаре, однако кто-то был дома – откуда-то сверху доносилась музыка. Зайдя внутрь, я обнаружил, что на вахте никого, и тётя Клава куда-то отошла. Тётя Клава была вахтершей в нашей общаге много лет, и когда я в далёком будущем выселялся отсюда на квартиру, полученную от завода, она все ещё работала.
Я подошел к вахте в поисках корреспонденции, обычно здесь собирались письма для жильцов. Если бы какое-то письмо предназначалось мне, задача была бы решена – так я узнал бы номер своей комнаты. Но увы, корреспонденции на вахте не оказалось.
Я перевесился через стойку, заглянул на стол вахтёрши, но и там кроме журнала «работница» да книги, обернутой поверх обложки в газету, ничего не нашел.
– Егор, ты чего там забыл на моем столе!
У вахты неожиданно возникла тетя Клава. Я про себя отметил, что музыка сверху стала играть потише – видимо, визит вахтерши подействовал.
– Да смотрю, не пришло ли мне какое письмецо, теть Клав? – нашелся я.
– Тю, так утром все письма разобрали, ты ж свое тоже забирал. Светился, как блюдечко, когда дама сердца написала!
У меня есть дама сердца? Интересно…
– Ну мало ли, – я коротко пожал плечами.
Тетя Клава улыбнулась мне светлой улыбкой, что у неё всегда получалось отлично. Следом надела очки, взяла книгу, но перед тем, как продолжить чтение, добавила:
– Там сегодня наша молодежь день рождения празднует, если хочешь с ребятами познакомиться – обязательно загляни, ты ж, вроде, парень непьющий?
– Нет, – твёрдо ответил я.
– Вот и хорошо, главное, на их уговоры не соглашайся. А то будет вот это вот – ты меня уважаешь… а слабо…
Она поморщилась – понятно, пьянки ей уже много крови попортили. Я кивнул, хотя понятия не имел, о ком речь. Ни на какой день рождения идти не хотелось. Да и вообще гулянки, конечно, в общаге официально не приветствуются, но тетя Клава добрая и по случаю дня рождения могла пойти навстречу.
– Ладно, теть Клав, пойду я. Рад был вас видеть.
Не говорить же, что я номер собственной комнаты забыл. Разное бывает, кто ж спорит, но уж лучше меньше афишировать свою инородность. Тем более, есть еще один способ узнать своё место жительства – я покосился на листок графика дежурств по первому этажу. Моей фамилии там не было, зато возле фамилий постояльцев значились номера их комнат. Похожу по этажам, поизучаю графики – и вуаля.
Листочки такие действительно были на каждом этаже, память не подвела. Вот только, пройдя аж на четвертый этаж, я нигде не увидел своей фамилии. Озадаченно поскреб макушку и уже собрался спускаться и продолжить обход. Музыка, кстати, доносилась потише потому, что та самая молодежь дверь на общую кухню закрыла.
Я уже двинулся к лестнице, как одна из дверей за моей спиной скрипнула, а через секунду послышался деичий голос:
– Опять ты, сосед?