– Шишак будет, – послышался голос, такой, будто картошкой кто-то подавился.
– А как он так жмякнулся? – любопытствовал второй, прокуренный и немного сиплый.
– Каком кверху! Верка только пол вымыла… Скользко, как соплей намазали.
Я пытался соображать. Стоп! Что ерунда?.. Я же должен был погибнуть? Как сейчас помню – железякой от горизонтально-фрезерного так приложило, что слышал хруст собственных костей. Сто пудов – травмы, несовместимые ни с одной жизнью. Приснилось, что ли? Фу-ух… Живой?
Разлепив глаза, почувствовал почему-то, как саднит затылок. Передо мной вокруг рожи каких-то незнакомых усатых работяг. То, что это работяги, видно сразу – морды изрезаны морщинами, невзгодами закаленные, прокуренные. Ладони, что ковши, широкие и мозолистые, с въевшимся мазутом в прожилках. Ну и спецовка, конечно. Правда, не видел такую одежду лет сорок уже… советского кроя еще. Интересно, откуда они ее урвали? Где-то расконсервировали старый склад?
Вгляделся в лица. И никого знакомых… хотя – разве что вот этот, посередке? Рожа такая, будто уже видел раньше… Странно, очень странно. А еще я на полу лежу, загораю.
– Э! Студент, ты не покалечился? – голос прозвучал так, будто ко мне обращались.
– Да нормально все с ним, глянь, как шарёнки вылупил! Труханул маненько и все.
Один из работяг с щеткой усов под носом потянул мне мозолистую руку, помог встать. Я поднялся, тотчас подметил, что дело происходило в заводской раздевалке. Все, как и везде в подобных помещениях: длинные ряды шкафчиков с замками, свет льётся из коробчатых уродливых плафонов на потолке, вокруг крашеные в болотный цвет стены, а на полу затертая мелкая и кривая плитка.
– Маралий корень! Верке хоть говори, хоть не говори, а она все одно мыло хозяйственное в воду добавляет! – проворчал усатый, который помог мне встать. У него из кармана торчит штангенциркуль. Кстати, тоже советского еще образца, с точностью до десятки. Добрый прибор.
За подобный сейчас между рабочими такая рубка шла, что не дай боже. Все эти новомодные штангеля с погрешностью в сотку и цифровым табло не шли со старым советским инструментом ни в какое сравнение.
– Ладно, мужики, че мы пацана смущаем! Пойдемте, что ли, в козла, пока двадцать минут до начала смены? – предложил усатый.
Мужики быстро потеряли ко мне интерес, некоторые развернулись и, переговариваясь, куда-то пошли.
– Молодой, э-э! – окликнул меня усатый. – Там тебя Палыч искал.
– Наставничек херов, – зажав ноздри пальцами, выдал другой работяга, помоложе усатого.
Я так понял, высказался в адрес какого-то Палыча.
– Да ему доплачивают за ученика. Говорю Палычу – давай его мне, а он говорит: чему ты его, кроме как квасить, научишь?
В раздевалке поднялся гогот. И «делегация» двинулась к лестнице. Я еще несколько секунд слушал удаляющиеся голоса:
– Васька, ты кипятильник поставил? Ты фрезу нашел? А когда у тебя до 3471 руки дойдут?
Я еще довольно туго соображал, но что сразу резануло, так это то, что они ко мне «молодой» обращаются. Я-то, может, и не против молодым быть, какой дурак откажется, только моя молодость закончилась лет этак тридцать назад.
Ну дела! Вообще ничего не помню, ни какой это цех, ни как оказался здесь. А с Игорьком, интересно, что стало? Я же вроде успел сберечь его. Но почему, япона-матрёшка, я целехонький. Для наглядности я все же похлопал себя по груди ладонями, никакой раны там не было и в помине, кости тоже целы. Кстати, рубашка тоже не моя… и брюки… что за ерунда? Бракованные пассатижи! И не пил вроде, глоток шампанского у Машки-табельщицы точно не в счет. Этого пойла бутыль надо, чтобы дядю Валеру повело.
На полу заметил ключ от шкафчика с биркой, видимо выронил, когда поскользнулся. На бирке – номер моего ящичка, «49». Я уже хотел нагнуться и его подобрать, как из-за поворота вывернул молодой мужик, на вид лет тридцать с хвостом хорошим. Рубаха на груди расстегнута, важно выпирает небольшой пивной живот. Он улыбался с таким видом, будто говорил: вот он я – хозяин жизни. И, заметив валяющийся ключ, зафутболил его под шкафчик ногой.
– Моргала раскрой, куда прешь! – огрызнулся я.
– Простите-извините, – насмешливо бросил он и, повернувшись к кому-то, приветственно вскинул руку. – Жендос, здорова, родной! Как житуха?
Я выдохнул, формально извинения были получены, разборок не будет, да и не до того мне сейчас.
– Ниче, пойдет, в субботу работаешь, Андрюх? – ответил ему кто-то. наверное Жендос.
Только сейчас я заметил в проеме у шкафчика переодевающегося толстяка, стоявшего в одних трусах, причем изделие на нём явно не из магазина, а как будто вручную сшитое. Трусы-парашуты с неказистыми швами в советскую клеточку.
– Суббота для идиота, – хмыкнул Андрей и скрылся в следующем проеме.
– Слышь, земляк, а че это за номер цеха? – я обратился к толстяку, прыгающему на одной ноге с брюками в руках.
Тот смерил меня взглядом исподлобья, не предвещающим ничего хорошего, но ответил.
– Седьмой с утра был, – и с этими словами громко захлопнул дверцу ящика.
Этот звук как будто сначала тяжелым шаром покатался у меня в черепушке, а потом полетел дальше.
– Были у бабуси два веселых гуся, – последовал комментарий Андрея. – Один белый, а другой дебил! А на дебилов внимание не обращают, Жендос!
Я не успел ответить, как Андрей из прохода свернул к шкафчикам. Догонять его я не стал, с этим остряком позже разберусь, тут вначале бы с самим собой разобраться. Я поднял ключ, нашел шкафчик с сорок девятым номером, оказавшийся напротив шкафчика толстяка, открыл. Внутри меня ждали зияющие пустотой полки и кусок на хозяйственного мыла. Я даже бровь изогнул, скользнув взглядом по надписи на куске: 70% цена 25 коп. Это ж сколько оно тут лежит? Хорошо его кто-то забыл, чуть не на полвека, угу… Но выглядит мыльце очень себе даже свежим, и попахивает как надо, будто его вчера сварили. Люблю его запах. Он у меня с человеком труда ассоциируется.
А еще на дверце шкафа изнутри было прикреплено зеркало, в которое я и заглянул.
– Ох ты ж! – я чуть не подпрыгнул и попятился, стукнувшись спиной о дверцу ящика толстяка.
В отражении мелькнул молодой парнишка. Вот это дела! Я подошел к зеркалу ближе и начал себя ощупывать. Нос потрогал, подбородок, поводил по щекам ладонями. И всё это видел в зеркале. Да мне ж и двадцати нет, совсем пацан!
– Точно дятел! – хмыкнул, заметив мои манипуляции, проходящий мимо проема Андрей.
Я не отреагировал, потому что заметил на верхней полке документы. Епрст, откуда такая реликвия? Я уставился на вырезанную из картона карточку, аж мурашки по коже. Пропуск временный, выдан на:
Кузнецова Егора Александровича
Действителен до 23.10.1976
Цех 7.
Так мне и ответили, седьмой с утра был. Сон? Кома? Ничего не понимаю…
Так, а завод какой? Я повертел пропуск, но названия производства не нашел. Фотографии тоже нет. Второй документ был ничем иным, как дипломом об окончании ПТУ. На то же имя, специальность: слесарь МСР, присвоенный разряд – третий.
С минуту я простоял, все еще не веря, что мне досталось новое тело. Если это конечно я, а не глюки какие… Вот так проделки Вселенной, или кого там, не знаю… Голову ломать, как это произошло и почему, я не стал, все равно одни гипотезы будут, а я человек практичный и конкретный. Надо решать, что дальше делать…
Или все-таки сон? Я похлопал ладонями по своим щекам, пытаясь проснуться, хотя особого желания прерывать такой сон не имелось. Все-таки хорошо же, когда молодой… Проснуться я в итоге не проснулся, даже когда ущипнул себя за руку. А вот дальше эксперименты пришлось прекратить. Передо мной вырос низкорослый мужичок предпенсионного возраста.
– Ну че, Егорушка, готов к труду и обороне?
– Э… здрасьте, Семен Палыч, – в голове у меня неожиданно всплыло имя моего наставника.
Чудеса, да и только! Видимо я воспользовался закоулками памяти парнишки, в теле которого я теперь обосновался. Стало быть я теперь Егорушка. Хе… Ну хоть не Иванушка…
– Здрасте? Давно не виделись? – удивился тот. – Я тебе что сказал – документы оставь, шкафчик осмотри и бегом ко мне!
Палыч заглянул в мой шкафчик, подвигал туда-сюда дверь и подергал защелку, выступавшую в роли замка. Закончив осмотр, критически заявил:
– На тебе, боже, что нам негоже! Ничего, Егор, мы тебе нормальный замок повесим, а пока хай так будет.
Я обратил внимание, что на левой руке у Палыча не хватает фаланг на трех пальцах. Обычно это было «болезнью» токарей, но не в этом случае – кожа на ладони Палыча была покрыта старым шрамом от ожога. Не ушло от взгляда и то, что Палыч, несмотря на то, что работа на заводе вообще-то была пыльная, выглядел аккуратным и чистым. Волосы и те, один к другому уложены. Чистюлю у меня наставник.
– Семен Павлович, – пытливо смотрел я на мужика. – А вы Путина знаете?
– Вовку что ль? – вскинул на меня бровь с проседью наставник.
– Ну да… Владимир Владимировича.
– Владимировича не знаю, а Сергеич по фамилии Путин, на пенсию в прошлом годе ушел. Других Вовок у нас нема.
Розыгрыш? Не похоже… Тут, будто в подтверждение моих слов, где-то из радиоточки послышались новости. По советски задорный и одновременно глухой голос диктора рассказывал о том, что был запущен в работу завод-гигант «Камаз» в городе Набережные Челны. Первый автомобиль был выпущен с конвейера уже в феврале этого года. я в очередной раз удивился, а еще про себя отметил, что дикторы в СССР разговаривают одинаковыми голосами. Забыл я это уже…
Наставник еще некоторое время повозился с моим шкафчиком, осматривая запроное устройство. А у меня в голове будто со звоном щелкнуло. Я, наконец, понял, куда меня забросила шутница-судьба. Что-то из памяти прежней вылезло, до чего-то сам догадался.
Это что получается? Если все это не сон и не глюки какие-то, то сейчас 1976-й. Союз во всей красе процветает. Дальше пошла картинка, как в фильмоскопе – мне двадцатник, за плечами ПТУ, срочка, а после дембеля я пришел работать на местный военный завод, где меня взяли с распростертыми объятиями слесарем. И разряд даже есть, третий, в ПТУ присвоили. Ну и, судя по всему, сегодня мой первый рабочий день на новом месте. Фух… Дела…
– Ну что, пойдем, пять минут до начала трудового дня! – сказал Палыч, взглянув на часы на стене раздевалки. – Опаздывать категорически не приветствуется!
Я пожал плечами и пошел вслед за своим наставником. Раздевалка нашего цеха была на втором этаже, пришлось спускаться по лестнице, проходить мимо душевых, из которых неприятно попахивало плесенью. Зато потом мы оказались непосредственно в корпусе. Работяги возвращались с уличных курилок, занимали рабочие места. Я с любопытством оглядывался, чувствуя, как приятно щемит в душе тоска. Вот так сказал бы мне кто, что в молодость вернусь, я никогда бы не поверил. Пусть не в свою, но всё же… Только бы не проснуться…
Палыч, решив не откладывать дело, начал проводить мне экскурсию, одновременно здороваясь с каждым встречным поперечным.
– Вот это, Егорка, пятый цех! Там за углом у нас термичка, там пескоструйка. А вот станок револьверный! Небось в вашем ПТУ такие вам никто не показывал? А? Гля, какой агрегат!
Я кивал и делал вид, что вижу такие станки впервые. Это все уже устаревшее, но добротное и надежное. А Палыч цвёл и радовался, как ребенок, хвастался. Не буду же говорить, что вот на подобном токарно-револьверном, модели 1385, я в начале восьмидесятых городские соревнования брал. Хотя интересно было бы посмотреть на его физиономию, скажи я это вслух.
Наш седьмой цех, к которому я был приписан, находился в другом конце корпуса, и от раздевалки надо было топать через все остальные. В целом корпус был спланирован немудрено и включал несколько цехов, формирующих одно большое механосборочное производство. Помнится, у нас на «Ростоборонмаше» все точно так же было организовано в советские годы.
Где-то без минуты семь начали включаться двигатели станков, народ окончательно уже занял свои рабочие места, а по проходам засновали ворчливые мастера и вездесущие диспетчеры.
Жизнь в цеху кипела. Оно и понятно, время такое – идейное, и люди стараются. Народ был увлечен выполнением плана. Даешь пятилетку за четыре года – в проходе между слесарным и фрезерным участком этому был посвящен целый плакат времен самой первой пятилетки.
Я продолжал осматриваться, увидел уже знакомую мне рожу остряка Андрея, который работал на вертикально-фрезерном станке, а прямо сейчас облокотился о свой стол и читал технологию. Завидев меня, он не упустил случая проводить меня взглядом с уже привычной насмешкой.
Я заметил курилку в конце слесарного ряда, а за ней, в этаком аппендиксе, стояли точила, шестиугольные галтовочные барабаны, а также шлифовальный станок с ленточной наждачной бумагой. Толстяк Жендос, тоже оказавшийся слесарем, уже притащил туда целый ящик с отфрезерованными деталями. Ясно, теперь будет над ними трудиться.
Работяги, у которых существовал свой привычный ежедневный уклад, с настороженностью принимали в коллектив новичков, поэтому большинство старожилов смотрело на меня исподлобья. Потому наставник по ходу дела шапочно перезнакомил меня с кучей народа. Я жал руку мужикам, кивал, выдавливал улыбку, но, понятно, тут же забывал имена. Вернее, не успевал запоминать. Слишком много новых лиц. Слишком неожиданно свалилась новая жизнь.
– Нам туда, – наставник указал на несколько рядов слесарных верстаков, тянущихся возле распахнутых окон. Всего четыре ряда, по четыре верстака каждый, установлены лицом друг к другу. На верстаках я обнаружил разметочные плиты, тиски, горы деталей, тумбы, а на перегородках между верстаками лежали сменные задания.
По левую руку тянулись сверлильные станки, самые разные, с системой подачи эмульсии. А сверху, поскрипывая, качались огромные лампы. Света хватало.
– Вот это будет твой личный верстак!
Мы прошли в самый конец слесарного ряда, там, немного на отшибе от остальных, стояли два верстака, за которыми уже шло рабочее пространство шлифовщиков. За плоскошлифовальным станком стояла пышная женщина весом за центнер, не меньше. Она с любопытством глазела на меня, поэтому Палыч решил сразу нас познакомить.
– Ирина Борисовна, это вот Егор, мой ученик. Егор, это Ирина Борисовна, наша фея шлифовки! Вот…
– Хи-хи… Фея… – женщина чуть зарделась и расплылась в улыбке. – Можно просто Ира!
– Приятно, – заверил я.
– Ладно, Ирочка, не будем тебя от важного дела отвлекать, а то мастер с меня три шкуры спустит.
Ира захихикала, а наставник мигом поставил металлический щит между моим верстаком и шлифовальным станком.
– На Ирку надейся, а сам не плошай! – важно сказал Палыч, поднимая указательный палец. – Знаешь, какое погоняло у Ирки?
– Откуда ж мне знать?
– Биатлонистка, – захрюкал от смеха Палыч.
Я заметил, что перегородка между верстками побита, будто снайперскими «выстрелами» – детали вылетали из-под шлифовального станка. Ну понятно, вполне себе к месту прозвище. Учтём.
Собственно, на верстаке, который наставник обозначил моим, было хоть шаром покати. Ни тисков, ни креплений для них, ни разметочной плиты. Дверцы тумб тоже нараспашку, никаких деталей, инструмента и технологий.
Не успел я разузнать, где всем разжиться, как услышал новый вопрос.
– Ну, как проходит внедрение в производственные процессы юных талантов? – послышался голос мужичка возраста, что называется, в расцвете сил.
Это был мастер. Он приволок деревянную решетку, размером где-то полтора на полтора, и теперь бросил на пол у моего верстака.
– Палыч, вот здесь заколотите гвозди, и еще послужит.
На досках решетки виделся налет из застывшего масла и стружки, использовалась она явно не первый год и перешла мне, как часто бывает, по «наследству».
– Егор? – уточнил мастер, отвлекая меня от созерцания качалок. – Меня Сергей зовут, я мастер производственного участка номер семь, – продолжил он. – Думаю, Палыч уже более или менее ввел тебя в курс дела. Осваивайся, обустраивайте рабочее место, а я позже подойду. На сейчас вопросы есть?
– Нет, но если появятся, обязательно задам, – заверил я.
– Ты, Сережа, спокойно своими делами занимайся, а мы с пацаном сами разберемся! – начал выпроваживать Палыч мастера.
– Сами – это хорошо… Вы же сегодня пятьдесят восьмые проработаете?
– Проработаем, только развертки найди!
– Уже ищу!
Мастер удалился, как раз к Андрею, которому передал детали. Они начали о чем-то разговаривать, обильно жестикулируя.
– Мастер-фломастер, блин, – раздраженно буркнул Палыч. – У меня свой начальник есть, а этот без году неделя работает, и уже поперек батьки в пекло лезет, на другой участок. Говорю, разверток нет, я тебе че, хером разверну?
Выдав исповедь, он только отмахнулся. Упер руки в боки и критично оглядел мой верстак.
– Все сделаем, все обустроим, небось не так представлял работу на заводе? – со вздохом спросил он. – Ничего, Егор, за квартал я тебя так натаскаю, что со свистом пройдешь комиссию на разряд!
Я слушал вполуха, никак не мог вспомнить…
– 286–6439–58? – выдал я номер качалок, который мастер держал в руках.
– О-па! Ядрёна Матрена, ничего себе у тебя память! – опешил наставник.
А я попытался вспомнить, откуда знаю номер, сам всплывший в голове, да не вышло.
– Так ведь у меня есть разряд, Палыч? – я припомнил диплом училища, в нем черным по белому было прописано наличие у Кузнецова третьего слесарного.
– А, брось! – отмахнулся наставник, как от чего-то незначительного. – Ты свое училище в каком году заканчивал, кажись, в семьдесят четвертом? А щас какой? Вот то-то ж, два года прошло, да и сам говорил, что все забыл за время службы. В общем, Егор, забудь все то, чему тебя учили. За партой протирать жопу – это одно дело, другое – настоящая практика. Всех мы вас переучиваем. Еще ни один ПТУ-шник не удивил.
Я внимательно выслушал лекцию от наставника, коротко пожал плечами.
– Как скажешь, Палыч, но я как в цех зашел, многое вспомнил. Так что могу подтвердить разряд хоть сейчас.
Наставник аж вздрогнул от такой самонадеянности с моей стороны. Огляделся, взял с тумбы шлифовщицы чертеж, вытащенный из паки технологии, и положил на мой верстак. Надел очки, уперся в стол кулаками и склонился над чертежом.
– Ходь сюды, ну-ка! Чертежи умеешь читать, умник? Тут у нас не хухры-мухры, а серьезное производство!
Я подошел, а Палыч ткнул пальцем на шероховатость.
– Эт че?
– Шероховатость.
Наставник бровь приподнял, покосился на меня удивленно. Хмыкнул, но никак не прокомментировал. Следом я безошибочно назвал обозначения внутреннего и внешнего диаметра. Расшифровал обозначение стали 35ХГСА…
– А в какой системе производство работает?
Я с трудом улыбку сдержал. От души старался Палыч. Это был каверзный вопрос для любого новичка, когда-то по прошлой жизни мне его тоже задавали, и тогда я ответить не смог. Вот точно так стоял с наставником сразу после училища – но знаниями тогда не блеснул.
– Система отверстия, – ответил я.
На этот раз Палыч аж в кулак кашлянул и замешкался.
– Блин, ты на него посмотри, какой грамотный ученичок попался… сразу врубаешься! Слышь, а как же ты в ученики попал? И почему на экзаменах мычал?
Как ему объяснишь, что это ещё был не я.
– Да как-то из головы все вылетело, – я не стал вдаваться в подробности.
Наставник озадаченно поскреб макушку. Вернул на место чертеж.
– Ну в любом случае, раньше чем через квартал мы новую квалификационную комиссию не соберем. Такой порядок. Нет, я, конечно, могу тебя к начальнику сводить, внеочередную собрать, но, сам понимаешь, тогда комиссия дюже строгая будет… – Палыч посмотрел на меня с какой-то надеждой во взгляде.
– Ладно уже, учеником так учеником, – сказал я. – Не навсегда ведь…
Было видно, как с лица Палыча спало напряжение. Понятно почему, кухню наставник-ученик я хорошо знал. У ученика плана своего по нормочасам нет, ему голый оклад платят, без премии. А вот наставнику помимо наставничества надо выполнить норму. Хреновый тебе попадается ученик – и нормы не будет, всё время с ним провозишься, но на то и доплата за него. А вот если толковый ученик попадается, то песня совсем другая. Тогда наставник и доплату получит, и норму с помощью ученика перевыполнит и премию еще получит. Так что толковый ученик – это не жизнь, а сказка.
Мне же пока не резон права качать. Завод – это сам по себе мир. Здесь выскочек отродясь не любили, а тех, кто начинал умничать в первый же день, записывали на плохой счет. Ну и наставник мне, судя по всему, достался толковый. И мужик неплохой…
Поэтому, хоть при проверке сейчас знаний я и не смолчал, но революцию устраивать передумал – а то и третий разряд не подтвердят. Похожу в учениках пару месяцев, от меня не убудет.
– Дуй в материальную кладовую, Егор, – выдал новую инструкцию Палыч, – там спецовку получишь, а потом в инструментальную шагай, я пока тебе инструмент у бабки Люськи выбью. Идти куда, знаешь?
– Найду.
Наставник отрывисто кивнул и пошагал в инструменталку, но, спохватившись, обернулся.
– Ты ж только Любке не ляпни, что я ее бабкой называю! Мне сегодня на ту территорию ехать, детальки в тридцать первом прямо на машине припиливать, а она нормального инструмента не даст!
– Могила, шеф, – заверил я.
Я провел вдоль рта пальцами, изображая закрытый замок-молнию. Наставник скрылся за поворотом, а на меня окончательно рухнула реальность происходящего. Я снова обвёл огромное помещение взглядом, веря себе и не веря.
Седьмой цех «Ростоборонмаша», а на дворе лето семьдесят шестого…