С момента моего нового отсчета прошло 2,5 года. В них я была кем-то, но не уверена, что собой.
Были хирурги. Они собирали изломанное тело и уверяли, что пройдёт 2—5 месяцев, ты забудешь и побежишь.
Были реабилитологи. Они утверждали, что первые два года очень важны. Трудись, работай, (за кадром) вкладывай миллионы, ведь ты же хочешь вернуть свою прежнюю жизнь. А я хотела.
И работала на износ. И терпела боль. И даже рыдала стоя в планке гордясь своим телом со сломанным винтом в ноге, а это причиняло адскую боль. Я терпела. Мне говорили: «а как ты хотела, такая травма». А так я не хотела.
А ещё был нейрохирург. Однажды, он просто пришёл в палату и принёс бумаги. Он долго что-то объяснял.
У него удивительные глаза, добрые и живые. Ему не всё равно.
И он объяснил, что моя жизнь связана с инвалидностью.
А я ощутила, как время остановилось.
Ощутила свою тело. Каждую клеточку. Стянутую швами кожу. Ноги, собранные умелым хирургом и насаженные на титановые штифты, неимоверно болели. Боль причиняло каждое движение.
Позвоночник, буквально стянутый в одну прямую линию заново, предательски подводил и без того не податливое тело.
Жесткий металл сковывал моё тело, говоря всем своим видом, что он выполняет свою работу.
Время остановилось. Ровно с того момента я всё пытаюсь ощутить себя. Живой меня делает, лишь ежедневная боль, напоминающая о том, что я смогла.
Время остановилось. Ровно с того дня я не живу. Я существую. В ожидании реабилитации, операции, жизни.
Страшно представить, что я пережила. Но ещё страшнее, что время остановилось.
Тонкая струйка горячего пара, поднималась вырисовывая тонкие линии над чашкой ароматного кофе.
Взгляд Селин был устремлён вдаль. Она сидела в своей любимой буланжери ла Парисьен на Ру де Халес 21.
Это был обычный субботний день. Парочки, прожившие вместе не менее сорока лет, неспешно вели беседы, ели круассаны и держались за руки.
Селин с ощутимой тоской всматривалась в их милые улыбки. Тёплые объятия. И смех. Они смеялись так легко и искренно, словно вот только-только встретились.
– Почему я так не смогла? – шёпотом снова и снова задавала себе этот вопрос Селин.
Лоран был строг, уверен, чопорен и немного самонадеян. Впервые увидев, Селин в буланжери ла Парисьен морозным зимнем утром он понял, что пропал. Он подошёл к ней сразу и сказал:
– Я знаю, что Франция не славится морозной зимой, но увидев вас моё сердце оттаяло – нахально улыбнулся, рассматривая ее широко распахнутые зелёные глаза. Обрамлённые густыми чёрными ресницами.
– О месье, вы так банальны, что мне хочется бежать – ответила Селин, забирая свой кофе на вынос.
– Постойте же – Лоран настиг ее у выхода – Всего один ужин, обещаю, что больше не буду вам докучать.
А дальше, их роман закрутился с немыслимой скоростью. Весну они встречали в Туре, арендуя шале. Прогулки. Романтические ночи под иссиня-чёрным небом с игриво мерцающими звёздами.
Карьера Лорана шла в гору, он был довольно преуспевающим адвокатом в одной известной фирме. Вот-вот готовился стать партнёром.
– Такому мужчине как я, нужна такая статная женщина как ты шери-любил повторять Лоран. Селин трепетала.
Лето провели в Марселе. Свежий морской воздух, ароматное вино и сыр, много сыра.
– Однажды, мы вернёмся сюда с детьми шери-сказал Лоран, ласково прикасаясь к её губам.
Ветер трепал волосы Селин. Море шумело, напевая свою освежающую летнюю песнь.
Один звонок. Неожиданно раздавшийся где-то в начале сентября. Превратил Лорана в другого человека.
Он стал всё чаще задерживаться в офисе. Сетовал на то, что работа требует больше его участия.
А 23 сентября объявил, что им просто необходимо сделать перерыв.
– Да пойми же шери, я столько трудился, чтобы стать партнёром. Это мечта всей моей жизни. Не сейчас шери- он замешкался, неловко и быстро чмокнув Селин в лоб, скрылся из виду.
Эта осень, была поистине золотой. Погода не скупилась на щедрое и всё ещё тёплое солнце. Заливая волшебными красками прекрасные улочки Парижа.
Допивая свой кофе, Селин пыталась вспомнить их последний поцелуй. Силилась. Но память будто вычеркнула этот момент из воспоминаний.
Селин направилась для прогулки на набережную Орсэ.
Картина, что предстала её глазам, была поистине невероятной. Сена, поблёскивающая и подмигивающая осеннему солнцу. Дети, восторженно собирающие опавшие листья. И деревья.
Стоявшие облачённые в желто-красные наряды, как сказочные.
Легкий ветерок, играючи закружил листву под ногами. Создал прекрасный золотой листопад. Селин улыбнулась. И подставила лицо солнцу и этому золотому листопаду.
Как вдруг, всего один листочек. Быстро и нежно коснулся губ Селин. А затем умчался, продолжая свой осенний танец.
– Вот он, мой идеальный осенний поцелуй – зелёные глаза Селин, заискрились счастьем.
Агония. Полностью поглотила его тело. Джон метался по прокуренному дому. Кровь стучала в висках. Он сжимал кулаки, пока напряжение не переходило в бессилие. Элен, его прекрасная жена. Все его мысли были лишь о ней. Схватив со стола бутылку виски, сделал глоток. Напиток обжог раздражённое от крика горло и дурманящим теплом опустился ниже.
Ворот рубашки словно свинцовый ошейник сдавил шею. Джон рванул дорогую ткань, пуговицы лёгким звяканьем посыпались на пол. Легче не стало. Жилы на лбу проступили и превратились в смертоносные объемные сосуды. В груди всё клокотало. Сердце стучало с бешеной скоростью. Он снова схватил бутылку. На этот раз глоток был ощутимо долгим. Его тело оцепенело. Миг.
Его челюсть сжалась, до ужаса, до скрежета зубов, что отдавало громом в разъярённом сознании.
Он попытался кричать. Не вышло. Он осел. Лицо налилось и стало пунцовым, дыхание спёрло. Сидя на коленях, Джон пытался выдавить из себя рык. Его фиолетовые губы разжались. Потекла слюна. Дыхание было прерывистым, как у загнанного зверя. Одним рывком он вскочил на ноги и что есть силы ударил здоровенным мужским кулаком по стеклянному столу.
– Аааааааааааааааааа – его челюсть разомкнулась, давая свободу неистовому рёву.
Джон встал. Его правая рука была в клочья изрезана. Кровь. Такая тёплая и живая. Он смотрел как она струится от локтя к запястью, ощущая кожей мощь её движения. Он не чувствовал боли.
Его затрясло. Ноги вибрировали словно жили своей жизнью. Живот содрогался от рыданий. По лицу текли такие горячие слёзы. Грудь застыла, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха.
Последнее, что звучало в его голове:
– Мы сделали всё что смогли, к сожалению, ваша жена скончалась. Водитель сбившей её тоже погиб.
Свинцовые веки медленно опускались, погружая во тьму. Силы покинули измученно тело.
– Встали – классный руководитель залетела в класс – Что вы орёте как ошалелые, стоит на пять минут задержаться и стыда за вас не оберёшься – Сели – всё также звучит её монолог.
– А ты постой.
Алёнка сжалась. Ей снова предстоит пережить это испытание.
– Деньги на ремонт принесла? – вопрошает Нина Григорьевна.
– Нет – еле слышно мямлит Алёнка.
– Что в голове пусто, как в ведре? Совсем дэбилка да? Деньги на ремонт неделю несёт. Села.
Еле слышно Алёнка опустилась на стул, под томные взгляды одноклассников.
– Дневник на стол в конце урока и чтоб глаза мои тебя не видели – отчеканил учитель.
Наташа повернулась к Алёнке с немым вопросом в глазах. Мол не могла что ли ты эти деньги принести. Алёнка потупила взор.
На переменке все смеялись. Бегали вокруг Алёнки:
– Голова как ведро.
Алёнка стояла, опираясь на подоконник и тупо смотрела в окно. После уроков рванула домой раньше всех. Злость, переходящая в ярость, душили детскую душу. Дэбилка. Дэбилка. Эхом звучало в детской голове.
Мать пришла как всегда поздно. Застав Алёнку растрёпанную и несчастную.
– Чего надулась? – бросила мать.
– Опять требовали деньги на ремонт – огрызнулась Алёнка.
– И что? Я тебе их рисую или что? Сказала же, что в конце недели отдашь – рассвирепела мать.
Ярость, отчаяние и обида переполнили Алёнку. Разве могла она взять и рассказать, что приходится терпеть каждый раз в школе. Упрёки. Насмешки. Осуждение. Да кому это надо? Можно подумать мать будет слушать.
Алёнка ринулась в ванну. Заперлась и опустившись на пол горько плакала. Детские плечики тряслись от несправедливости и досады. Сил не хватало, чтобы глубоко вздохнуть. Слёзы солёными ручьями текли по щекам и капали на старую плитку. Нужно быть тише, чтобы мать не услышала. А как хотелось кричать.
После, ополоснув лицо Алёнка вышла. Прошла в комнату и молча села за учебники.
– И сделай лицо попроще, я весь день бегаю с одной работы на другую, а приходя домой должна ещё твои выбрыки видеть? – рявкнула мать.
К глазам Алёнки предательски подступили слёзы. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Крутилось в детской головке.
– А ты не смотри – отрезала Алёнка и ушла в себя.
Придя в этот мир, Она иная. Она – женщина. Люди с пережитком прожитых поколений, тянут за собой горечь и ужас былого. Это сравни тому, что в генах человека может быть заложено страдание.
Советское пространство подарило этому миру девочку. Прекрасную девочку. О которой можно было лишь мечтать.
В семью она пришла младшей. И по сложившимся обстоятельствам – одинокой.
Мать, трудившаяся день и ночь на заводе. Отец, без устали заливавший глаза. То ли от не сложившейся семейной жизни. То ли от собственной неустроенности. Брат, вырос и ушёл из дома.
А девочка? Жила и впитывала то, что её окружало.
Бесконечные пьяные драки и ночные побеги из дома. Кровь, размазанная по стенам и истошные вопли. Ужас происходящего.
Она, хоть и была мала. Славилась самостоятельностью. В какой-то момент и в сад она себя водила сама.
Стержень. Не ясно откуда этот ребёнок появился в этой семье. Не к месту. Не любима. Не желанна.
Мать, готовая всё отдать сыну и не путёвому мужу. Дочь, учащаяся на отлично. Следящая за домом. И убиравшая срам за несчастным алкоголиком.
Мечты. У неё были мечты. Вырваться и убежать.
Обиды. На мать. За что и почему, ведь она так старалась заслужить любовь?
И на смертном одре своей матери, будучи взрослой женщиной и имевшей дочь. Та девочка очень много плакала. Она плакала о не сбывшейся дочерней любви. О былом. А мать молчала.
Был момент, маленькая девочка внутри взрослой женщины спросила:
– Мама, ведь я же была ребёнком, я так молила оставить тебя эту жизнь. И был мужчина, горячо полюбивший тебя, он предлагал уехать. А знаешь, я хотела есть, не только хлеб с молоком. Но почему?
Умирающая женщина посмотрела на дочь со всей своей болью. И где-то там была пустота.
А девочка, ставшая женщиной, осталась без ответа.
Эта женщина разрубила многие узлы. И снова он – стержень. Она была иная. Волевая. Умная. Не однократно пересекавшая океан. Выигрывавшая гранты. И в этом вся она.
Людям она всегда казалась холодной.
Но это иллюзия.
Она растила свою дочь. Стараясь дать то, чего была лишена. Но она была лишена любви. И эта червоточина осталась яркой алой буквой внутри этой сильной женщины.
И никто не знает лучше эту прекрасную, милую и очень ранимую женщину. Она не всегда понимает и сама.
Волею судьбы у неё всё же есть дочь. А она знает, понимает и любит. Всем своим сердцем.
Третье поколение из женщин в этой семье. Новая девочка. Которая услышала боль своей матери. Которая понимает, что некая обида в душе, вызывающая злость это, прикрытие. Это тьма неистового демона внутри. Это боль.
Третье поколение женщины в этой семье не боится жить. Открыто и ярко. Не боится уходить. Не боится терять. Не боится говорить. Не боится любить свою мать.
Она женщина в этой семье. Она иная.