В тёмный, мрачноватый кабинет вхожу с опаской. Я здесь бывала и раньше. Но тогда как-то повеселее было. Бывший владелец заходил в клуб не так часто, как новый, однако всегда заказывал свежие цветы – видать, очень уж нравился ему их запах. Да и света было побольше.
Сейчас пахнет кожей и мужским парфюмом. Дерзким таким, вызывающим и пугающим одновременно. Так пахнут опасные мужчины. Я их уже встречала. Опасных… Мне, конечно, они не вредили, ибо серьёзный человек не станет повышать свою самооценку за счёт женщины, пусть даже шлюхи. Но навидалась здесь за годы работы всякого. «Паутина» не всегда была приятным заведением, где в тишине и комфорте отдыхают политики да олигархи. В первый год моей работы этот клуб был пристанищем разнокалиберных бандитов. Они и сейчас здесь бывают, но без поножовщин и перестрелок. Как случалось раньше. Поговаривают, братья Хаджиевы из той же касты.
Всё меняется со временем, эволюционирует. Вот и «Паутина» эволюционировала. Теперь передо мной в кресле сидит не гопник из девяностых, а красивый, уверенный в себе бизнесмен. Крутой. Так говорят не о беспредельщиках из подворотни, в косухах да с банкой дешёвого пивка, а о таких вот… Альфа-самцах.
Большой, угрожающе огромный мужик. Смотрит на меня с интересом, оценивает. И, полагаю, не только внешние данные. Он словно насквозь меня видит.
– Добрый вечер, – здороваюсь, задумываясь, стоит ли мне представиться или лучше помолчать, пока не спросили.
– Голодна? – спрашивает хрипловатым голосом. Наш новый хозяин явно не любитель официоза и расшаркиваний. Так даже лучше. Сделаю своё дело и уйду.
Хотя внутри поднимается волна противоречия. Мне отчего-то до паники не хочется трахаться с новым боссом. Боюсь я таких. И если в случае со слишком буйным клиентом я могу позвать охрану, то тут меня точно никто не защитит. Кто ж пойдёт против такого?
– Нет.
– Иди сядь, – он не смущается. Ест стейк, ловко разделывая вилкой и ножом кусок сочащегося мяса, а я приближаюсь к столику. Сажусь пока напротив. Других указаний ещё не было.
По меркам «Паутины» я довольно прилично одета. На мне платье, хоть и короткое, но закрывающее все стратегические места. Только вот жалею, что не надела под него бюстгальтер. Кажется, глаза Хаджиева останавливаются на моих сосках. И мне некомфортно, неприятно. Хочу уйти, да кто ж позволит.
– Как зовут?
– Илана.
– Выпей, Илана. Расслабься.
Официант, которого замечаю только сейчас, наливает мне вина, а я ошалело смотрю на него и беру бокал тремя пальцами. С ума сойти… Этот мужчина так заполнил собой пространство, что я даже не заметила тихого, маленького Петю.
Саид отрывает взгляд от тарелки, смотрит на меня. На губы. Как делаю глоток вина и поднимаю на него глаза.
– Говорят, ты лучшая танцовщица в «Паутине»?
– Лучшая, – почему-то вздрагивает рука, и несколько капель вина стекают по подбородку и убегают в ложбинку между грудей.
Взгляд Хаджиева загорается, губы искривляются в подобии улыбки.
– Да. Вижу. Ну, рассказывай. Я хочу знать всё, что здесь происходит. От мелочи, вроде суммы, которую прикарманивает в конце смены администратор, до того, кто грешит дурью и кто её употребляет. Всё.
Я незаметно выдыхаю, потому что напряжение уже дошло до пика. Я до ужаса боялась, что он позвал меня для другого и этого другого отчаянно не хотелось.
– Бармен Кирилл продаёт своё вино. Дорогое толкает тем, кто может отличить от подделки, а потом в эти же бутылки наливает дерьмо из пакетов и продаёт лохам или пьяным в дрова. Анька-администратор забирает у девочек чаевые. Тех, кто не хочет делиться, увольняет, – без всякой жалости, как на духу сдаю двоих паскудников, которые не дают жизни девочкам. Это и унижение, и тычки, а иногда и пощёчины от Кирилла. Они с Анькой любят зажимать нас по одной и отбирать «чай». Кем бы мы ни были, никто не имеет права вытирать о нас ноги, если мы того не хотим и не позволяем за деньги.
Покачав головой, зацокал языком. Но как-то наигранно, не по-настоящему. Неинтересно ему это.
– А посерьёзнее есть что?
– Нуууу… вообще, да, – устраиваюсь поудобнее, закинув ногу на ногу, и тут же жалею об этом, потому что его взгляд устремляется вниз. – Есть и посерьёзнее, – чувствую себя неловко, неудобно. Словно я сейчас не в клубе, где трахаюсь за деньги, перед его хозяином, а перед бывшим ректором сижу полуголая. Неуютно. – Только вы меня защитите, если что? – Он кивает, а я продолжаю: – Директор наш… Владимир Маркович. Сука редкая. Я про все его делишки знаю. Всё вам расскажу. Вы только защитите, а то он и убить может, – и это чистая правда. Я помню случай, когда одна девушка после того, как он зверски её изнасиловал и избил, попыталась написать на него заявление. После исчезла, будто никогда её и не было. Разумеется, все знали, что ни к каким родителям в деревню она не вернулась, как было объявлено нам Анькой… Знали, потому что не было у той девочки ни деревни, ни родителей – детдомовская она…
– Даже так? А что, обижает?
Я поджала губы и слегка приподняла подол платья. На бедре ещё не сошла тёмная, отвратительная гематома. Обычно Маркович меня не трогал, но в тот вечер я как-то случайно попалась ему под руку.
– Ну что ж ты, шлюшечка, бегаешь от меня, а? Думаешь, если стучишь, я тебя не выебу? – от него несло трёхдневным перегаром и блевотиной, отчего желудок скрутило в узел. – Ой, а чё это мы кривим рожу? Не нравится, да? Ты с банкирами да бандюками ебстись привыкла, а? – больно хватает за волосы, а второй рукой за бедро, сжимая так сильно, что на глаза наворачиваются слёзы.
Его «ебстись» доводит меня до истерического смешка, а Маркович свирепеет.
– Ты что это, шалава, ржёшь, а? – замахивается, но я перехватываю его жирную ручонку за запястье и, поглаживая большим пальцем, опускаю её вниз.
– Над жёнушкой твоей лохушкой смеюсь. Это же какой овцой надо быть, чтобы такого мужика да отпускать по вечерам в клуб, где полно шлюх. Вот возьму и уведу тебя, что тогда она делать будет?
Маркович вдруг отпускает меня, поправляет волосы. Тупой алкаш.
– А чё, нравлюсь?
– Нравишься и давно уже, – вру так нагло и беспощадно, что сама почти верю. Хорошо, что у Марковича провалы в памяти и после перепоя он ничего не вспомнит.
– Да? Ну дык… А чё молчала? И ты это… Жену не трогай, а то грохну. Поняла? – добавляет уже более грозно, хотя я вижу, как ему нравится моя лесть. Была однажды свидетельницей, как его женушка унижала своего стрёмного мужика. А я, проработав столько лет здесь, уже могу переквалифицироваться в семейного психотерапевта.
– Ну прости. Не злись, – кокетливо натягиваю его галстук и тянусь к уху. – Жди меня в своём кабинете. Я сейчас носик припудрю и приду, – воркую так, что он, при всей комичности ситуации, даже мысли не допустит, что я вру.
А потом быстро вызываю такси и сваливаю домой, а Маркович в томном ожидании вырубается в кабинете.
И вот сейчас у меня появляется такая замечательная возможность сдать эту мразь с его мерзкими потрохами. И я, конечно же, это делаю.
– Это он? – Хаджиев кивает на гематому.
– Ага.
– За что?
– Да ни за что, – усмехнулась и опустошила бокал, уже немного расслабившись. – Просто так. Как он говорит, потому что может и хочет. Он всех девочек избивает и мучает. Жёсткий секс, говорит, любит. Только то, что он называет жёстким сексом, скорее, на садизм походит. Моя подруга уже две недели в больнице… Порвал ей всё. Козлина долбаная.
Хаджиев морщится, и я понимаю, что мы с девочками спасены.
– Я тебя понял. Рассказывай.
Улыбаюсь, но слова вдруг застревают в горле, потому что в кабинет входит он…