Честное слово, лучше бы я согласился на роль Дурака. Играть дурака на сцене намного безопаснее, чем оказаться дураком по жизни…
Родителей дома не было. Мы ушли на кухню – подальше от входной двери, так нам казалось безопаснее. Но только-только мы немного успокоились, как в прихожей раздался звонок – длинный, требовательный, угрожающий.
– Не открывай, – шепнул Алешка, распахнув глаза. – Нас дома нет!
Я на цыпочках пробрался в прихожую и прильнул к глазку. За дверью маячило искаженное оптическим стеклом лицо Вадика. Он жал на кнопку звонка, и тот звенел у меня над головой так, что хотелось заткнуть уши.
А Вадик все звонил и орал:
– Эй! Хозяева! Отворите! Я вашу расчетную книжку нашел! Эй!
Он для верности еще постучал кулаком в дверь и наконец ушел. Я перевел дух и отнял ладони от ушей. А Лешка подбежал к окну в комнате, осторожно выглянул.
– В подвал пошел, – сообщил он. – И книжка у него, точно. Надо ее выручать.
– Это нас надо выручать! – сказал я.
– Папе, что ли, расскажем? – предложил Алешка.
– Не пойдет! – решительно отверг я его заманчивое на первый взгляд предложение. И я доходчиво объяснил Алешке, почему: – Это ты плоховато придумал. То мы от одного Вадика бегаем, а то придется еще и от папы удирать.
– Да, – согласился Алешка. – Не похвалит.
Мягко говоря.
Но выкручиваться как-то надо. И Алешка сообразил:
– Дураками притворимся. Только не сразу, пусть Вадик остынет немного.
Насчет дураков – это он хорошо придумал. Нам уже раньше удавался этот надежный способ ухода от ответственности.
И тут снова в прихожей раздался звонок. На этот раз – хитрый, вкрадчивый, короткий.
– Пусть звонит, – усмехнулся Алешка. – Мы еще не пришли.
Вкрадчивый звонок повторился.
И мы опять ушли на кухню, чтобы не трепать себе нервы. Разогрели ужин, нарезали хлеб, вскипятили чайник.
А вкрадчивый звонок сменился длинным, требовательным, угрожающим.
– Озверел Вадька, – хихикнул Алешка.
Мы пили чай и посмеивались. А когда вместо звонка послышались отчаянные стуки в дверь, Алешка опять хихикнул и сказал:
– Ручки не отбей, упорный и настойчивый.
Я все-таки не выдержал и пошел в прихожую полюбоваться на упорного и озверевшего Вадика. Выглянул в глазок…
За дверью я увидел искаженное оптикой мамино лицо. А когда распахнул дверь, то понял, что оно искажено не столько глазком, сколько гневом.
– Оглохли? – сердито спросила мама, поднимая с пола сумки и передавая их мне. – Все руки отбила. Вы что, уснули?
– Телевизор громко орал, – мигом нашелся Алешка.
Мама недоверчиво глянула на него, сняла плащ и пошла на кухню.
– Надо ее отвлечь, – шепнул мне Алешка, – чтобы про книжки не вспомнила.
– Отвлекай, – переложил я на него трудное дело.
Но Алешку трудности не пугают. На кухню он вошел, держась за щеку и морщась, как от кислого.
Мама все еще сердито выкладывала из сумок продукты и ворчала. И тут она увидела Алешкину пантомиму. И вся ее сердитость мгновенно сменилась озабоченностью:
– Что с тобой? Зуб?
– Ухо, – простонал Алексей.
Это он хорошо придумал. В сочетании со звонками, которые мы долго не могли услышать, звучало убедительно.
– Без шапки добегался, – ахнула мама, мгновенно поставив диагноз. – Марш к Френкелю. Собирайся! Живо!
Она покидала продукты в холодильник и взялась за телефон.
Френкель – это бывший мамин одноклассник, который стал очень хорошим и знаменитым ото… отола… ри… В общем, ушным врачом. Ухо, горло, нос – словом. И живет он в нашем доме и в нашем подъезде. И мама беззастенчиво пользуется тем, что в седьмом классе этот ушник был в нее влюблен.
– Яша! – крикнула мама в трубку таким голосом, будто Лешка вообще без уха остался. – Ты дома? – А где же еще, подумал я, если он по телефону отвечает. – Я сейчас своего младшего к тебе приведу. По-моему, у него отит! Спасибо! Бегу!
Она сорвала с вешалки старую папину ушанку, нахлобучила ее Лешке на голову и завязала тесемки. Алешка взвыл. Но мама уже тащила его на лестничную площадку и вызывала лифт. Я с интересом последовал за ними.
– Ма! – вопил Алешка, пытаясь содрать шапку. – Уже все прошло! Я пошутил.
– С ушами не шутят! – сказала мама, затаскивая его в лифт.
Яков Ильич был страшен – в белом халате, в белой шапочке и с круглым блестящим зеркалом на лбу.
– Ну-с, молодой человек, прошу, – и он величественно показал Алешке на кресло. – Нервных просим удалиться, – сказал он нам с мамой.
– Мы не нервные, – поспешила мама. – Мы – сочувствующие.
А сочувствовать было чему. Маленький Алешка съежился в громадном врачебном кресле и с ужасом смотрел, как Яков Ильич выбирает из кучи блестящих инструментов самую большую воронку. Мама даже зажмурилась.
– Снимайте головной убор, юноша.
– Не снимается, – отчаянно пролепетал Алешка. – Узел навечно затянулся.
– В нашем мире ничего нет вечного, – рассудительно ответил Яков Ильич и разрезал тесемки устрашающими ножницами. Такими только уши обрезать.
Потом он вставил воронку узким концом Лешке в ухо и пустил туда «зайчика» своим зеркалом. И долго в Алешкино ухо смотрел. Вытащил воронку, бросил ее в продолговатый тазик, взял себя за подбородок и сказал:
– Да-с… Если бы у меня были такие уши…
Мы с мамой замерли в ожидании самого ужасного. Сейчас он скажет: я бы их отрезал вот этими ножницами и выбросил бы в мусоропровод. И он продолжил как-то грустно-мечтательно:
– Да-с… Если бы у меня были такие уши, я стал бы самым счастливым человеком.
Не много же ему для счастья надо.
– Да-с… Если бы у меня были такие уши, как бы я их берег! Как бы я их мыл, мыл и мыл! – И грозно уставился на Алешку: – Признавайся, когда ты мыл уши в последний раз? В первом классе?
– Во втором, – буркнул Алешка. – Когда в бассейн ходили.
Мама покраснела. А я понял, что Алешке сегодня грозит крутая головомойка. Ухомойка, точнее.
– Извини, Яша, – сказала мама. – Мы больше так не будем.
– Надеюсь, – и Яков Ильич улыбнулся: – Заходите, если что…
«Ни за что», – прочитал я в Алешкиных глазах.
Дома мама сказала:
– Не знаю, как там твои уши. И что в них разглядел Яшка, но будешь сидеть дома. Два дня, как миленький.
Нас это вполне устраивало. Уж очень не хотелось попасть Вадику под горячую руку.
– А как же книжки? – спросил меня Алешка, когда мы ложились спать.
– Придумаем что-нибудь.
– Вот ты и придумай, – сказал он, – а с меня хватит. Так еще и к зубному угодишь.
Тут мы услышали, что наконец-то пришел с работы папа, и живо уткнулись носами в подушки.
– Что так долго? – спросила его мама.
– Оперативное совещание. В городе участились угоны машин. Наш отдел подключили к розыску.
– А Интерпол тут при чем? – удивилась мама.
Папа засмеялся вполголоса, чтобы нас не разбудить:
– Наверное, потому, что угоняют иномарки.
И они ушли на кухню.
– Интересно? – спросил меня Алешка.
– Очень интересно, – согласился я.
Утром я придумал, как выручить мамины расчетные книжки без опасности для нас. Мой план основывался на том, что наши родители никогда принципиально не обращали внимания на расклеенные по подъездам всякие объявления.
Я выдрал из тетрадки несколько листков и черным маркером крупно написал: «Нашедшего расчетные книжки просим опустить в почтовый ящик кв. 40». Потом подумал и добавил зачем-то: «Вознаграждение гарантируется».
Когда родители разошлись по своим делам, я расклеил объявления по дому. И мы стали ждать результата. Поминутно заглядывая в почтовый ящик.
Результата долго не было. А потом он получился. Но вовсе не такой, на который мы рассчитывали. Когда нам надоело ждать и волноваться, я решил проверить объявления – на месте они или уже нет? Любителей срывать чужие объявления всегда хватает. Я сам из их числа.
Они были на месте. И поверх моего черного маркера было написано красным: «Фиг вам! Сами придете!»
Я сорвал все объявления и выбросил на помойку.
Что ж, придется идти в подземное логово Вадика.
– Завтра пойдем, – сказал Алешка. – Как раз мой домашний арест кончается.
– Это ты плоховато придумал, – возразил я. – Я один пойду.
– Щас-с! – взвизгнул Алешка. – Я тебя одного не пущу!
И я знал – не пустит…