В чертогах мрачного здания фактов обитают потрясающей красоты небылицы.
Вечер затянулся. Мы с Лисом без запинки выдали заинтересованным слушателям заготовленную на этот случай версию о службе в полку пикардийских шевальжеров, об отъезде из Франции, о скитаниях в далеких экзотических землях и о приезде в Россию к дальнему родственнику, герцогу Ришелье. Но и у него жизнь не малина, да и незавидная участь для молодых, сильных, энергичных мужчин состоять «для особых поручений», старшими «куда пошлют». И потому, испросив годичный отпуск, мы отправились искать иной, пока еще не ясно какой, доли. Напоследок родич велел доставить некую депешу принцу Конде, что и было сделано вчера, а нынче… Мир простирается у ног, и бог весть в какую сторону предстоит сделать первый шаг.
Роберт внимательно слушал, изредка задавая вопросы, а я то и дело отвлекался на кокетливую мисс Софи. Ее распахнутые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели с нескрываемым восхищением. Хотелось поведать о себе что-нибудь необычайно героическое. Например, о нашем с Лисом участии в крестовых походах. Но, пожалуй, такое откровение было бы воспринято неадекватно даже выходцами из Нового Света, вряд ли отличавшими Рим от Иерусалима и числившими одно окраиной другого.
Мне отчего-то казалось, что, выслушивая нас и кивая в такт словам, судостроитель думает о чем-то своем. Взгляд его оживился, лишь когда Лис упомянул о том, что некогда я входил в десятку первых клинков Франции. Он тут же предложил в ближайшие дни позвенеть шпагами, сообщив, что сам недурно фехтует.
– А что вы намерены делать теперь? – переводя взгляд с Лиса на меня, поинтересовалась Софи.
– Еще не решили, – слукавил я.
– Может, в Калифорнию, золото искать, – ни с того ни с сего ляпнул Сергей. Я бросил на него удивленно-негодующий взгляд.
– Ты что вытворяешь?! В этом мире о золоте в Калифорнии еще никто не знает!
– И что с того? Погоди…
– Золото? – воспрял из глубины собственных мыслей Роберт. – Никогда не слышал, что оно там есть. А где же, если не секрет?
– Ты гляди, как оживился! Похоже, без дураков, американец. Для него Калифорния – реальная территория, а не земля по ту сторону тумана, вроде Эльдорадо.
– Ты что же, его проверяешь?
– Есть малеха. Должен же кто-то из нас работать, пока ты занят мамзелью, шо Полкан луной.
– Есть, есть, – вслух заверил Лис. – Как щас помню, маркиз Лафайет качал меня на руках и напевал на ночь глядя народную индейскую песнь: «Сакраменто – край богатый, золото гребут лопатой».
– Лис, что ты несешь?! На каких руках? Лафайету сейчас сорок один год!
– На каких, на каких? На верхних, естественно, другие у него не развились. И вообще, что за инсинуации?! Я ж не говорил, что маркиз при этом по-стариковски шамкал и смахивал невольные слезы.
Мистер Рид напрягся, как борзая, почуявшая след.
– Маркиз Лафайет знал от индейцев о золотых россыпях на берегах Сакраменто?
– Уж точно не от эскимосов – откуда бы им взяться в Калифорнии? Он вообще очень любил моего отца, мою мать, меня. Некоторые даже говорили, что в профиль со спины я очень на него похож. Особенно ночью и в шляпе.
– Вы шутите?
– Какие тут шутки! Отправляйтесь во Францию и посмотрите на Лафайета, а заодно спросите у него, чем я занимался до восемьдесят девятого года.
– Да, но…
– Нет, нет, вы отправляйтесь и спросите!
– Однако ж месье Лафайет…
– Здесь вы правы, Лафайет – действительно месье, уж никак не мадам. Так вот, он вам скажет: я рисовал. Я рисовал, как бог! Поглядите на карту мира – моя рука так же не дрогнула, вычерчивая меридианы среди параллелей, во всю долготу их широты!
– Вы что же, были живописцем?
– Ну, скорее живо, чем мертво. Но если вы думаете, что да, то – да, я отвечу вам: нет. Я рисовал карты, и не какие-нибудь там три, семь, туз, и даже не четыре, восемь, джокер. А карту золотых россыпей, которую индейцы кетчупа…
– Кечуа, – поправил я.
– Один хрен, так вот, они подарили эту карту на память Лафайету. Попутно эти кичманы заповедали борцу за их свободу воспользоваться тайными знаниями и прийти в долину Первого Слова, где камни плачут золотыми слезами и горы стонут от обилия этих слез.
– Долина Первого Слова… – завороженно повторил мистер Рид.
– Клиент созрел, можно забирать, – послышалось на канале связи.
– Да, и оно куда дороже второго, – продолжал мой друг.
– Капитан, перестань играть глазами. Ты проиграешься до нитки, и золото Сакраменто придется использовать, шоб вытащить тебя из долговой тюрьмы.
– Сергей, держи себя в руках, при чем тут это?!
– Вальдар, у вас, джентльменов, есть странное психологическое заболевание. Стоит вам оказать хоть малейшую помощь какой-нибудь смазливой девице, вы дуреете. Типа, может, я недостаточно чего сделал, может, еще горы свернуть, луною с неба сапоги начистить?
– Это ты к чему сейчас?
– Капитан, ты только не обижайся, но тебя уже пора спасать. Ты помнишь, с чего есть пошла Американия – Русь Заморская[10]? Если запамятовал, напомню. Ты, как настоящий дон Кихот Обломанческий, но только молодой и крепкий, освободил из-под конвоя некую гражданку Тараканову, в замужестве Орлову Я не спорю, результат получился чрезвычайно эффектный, но сколько можно испытывать фарт?!
– Какое отношение законная наследница российского престола имеет к госпоже Рид, пусть хорошенькой, но…
– Кто знает, кто знает. Пока то, что хорошенькая, – для меня очевидно, а остальное, мягко говоря, вероятно.
– Ты что же, в чем-то их подозреваешь?
– С уверенностью могу сказать только, что друг Роберт готов раскроить мне голову и вытащить оттуда карту долины Первого Слова. Кстати, хорошее название, дарю, может пригодиться. Или лучше не долина – урочище. Здоровенный такой урок. Ну а того, шо мисс Рид открыла сезон охоты за твоим скальпом, по-моему, не видят только местные лакеи, да и то лишь потому, что стоят за дверью.
– Лис, в конце концов, это бестактно. Хорошо, что тебя не слышат любезные хозяева этих апартаментов.
– Вот с этим я согласен! Но давай об этом позже. Что-то здесь, чую задничным барометром, начинает штормить.
Чуткий к атмосферным изменениям «прибор» моего напарника не подвел. Утром в гостиницу явился пристав с сообщением, что нас желает видеть господин полицмейстер, дабы обсудить досадное происшествие, имевшее место быть над лавкой шорника, что на улице…
Полицмейстер – усталый, немолодой человек, присланный в Митаву, должно быть, с единственной целью – тихо и в довольстве доживать свой век, сидел за столом, внимательно созерцая маневры двух заунывно жужжащих мух и ожидая случая нанести роковой удар. Стоило нам переступить порог, он поглядел с укоризной, оставил в покое вредоносных тварей и начал задавать хитроумные, как ему казалось, вопросы. Его высокоблагородие ошибочно полагал, что именно мы с Лисом куда-то зачем-то дели живописца Якоба ван Хеллена. После чего разыграли дурацкий спектакль, дабы попить его личной полицмейстерской кровушки.
К великому для него сожалению, факты не желали ложиться в столь красивую версию. Как всякий полицейский чин, наш собеседник терпеть не мог, чтобы ему противоречили. Убедившись, что не было ни минуты, когда нас никто не видел, он сложил аккуратной стопкой листы показаний, смерил заморских гостей испытующим взглядом и спросил, постукивая кончиком пальцев по столешнице:
– Так куда же вы все-таки дели господина живописца?
– Мы его и в глаза не видели.
– Вы, должно быть, намерены шутки шутить с русским правосудием? Не советую. Оно такое, шутить не любит, а потому – говорите правду!
– Что мы и делаем.
– Это не может быть правдой, поскольку не соответствует реальности.
– Но, господин полицмейстер…
– А реальность такова, какова она по соответствующему докладу, что подтверждается рапортом, в котором все вышесказанное о нижеизложенном отражено досконально, в мельчайших неопровержимых подробностях.
Этот довод потряс даже Лиса.
– Вот вы, стало быть, не видели господина живописца, а отчего же вдруг сломя голову помчались к нему, от принца-то?
– У меня возникло подозрение, что художник причастен к попытке отравления его высочества, – стараясь придать словам спокойной уверенности, ответил я.
– Стало быть, вот так? – близоруко щурясь, кивнул полицмейстер. – Ну хорошо хоть не отпираетесь, не юлите, мол, срочно пожелали обучиться рисованию или, там, персону свою на холсте увековечить.
– Отчего бы нам юлить?
– Отчего бы? Вот и я хотел бы знать, «отчего бы». А то вопрос же в чем: какого рожна господину ван Хеллену пропадать, да еще так хитро? Коль не вы сами его похитили, так, стало быть, подбили кого. С кем из лиходеев дружбу водите? Лучше сразу по-доброму сознавайтесь, а то ведь я, как есть, выведаю. Ишь ты, обмануть меня, старика, придумали! Я ж, чтоб вы понимали, еще в Тайной канцелярии в молодые годы уму-разуму набирался. В то время с чужеземцами не панькались, дыба быстро язык развязывала. Ну что, решили уж сознаться? Или запираться будете? От души советую, прямо говорите. Чего время тянуть? Ну а коли финтить вздумаете да запираться – воля ваша. Запираться так запираться. И запрем, и время потянем, и вфинтим с оттягом – все в лучшем виде. Мне, поди, спешить некуда. Посидите на хлебе да воде до самого вразумления. – Полицмейстер кашлянул и плотоядно хрустнул пальцами. – Знаете, какие у меня там клопы? Размером с крысу. А сами крысы – ого-го! Вот подумываю с ними на кабана ходить! – Глаза у чиновника затуманились: похоже, он приготовился долго и со вкусом расписывать прелести ожидавших нас застенков.
Прямо сказать, такой поворот не входил в наши с Сергеем планы, и потому я начал вспоминать, сколько часовых у входа и на лестнице, а заодно поглядывать на бронзовый подсвечник на столешнице. Впрочем, опыт подсказывал, что именно на такое поведение и рассчитывает хозяин кабинета. Скорее всего, подсвечник намертво привинчен к столу и, стоит мне за него ухватиться, в комнату ворвется дюжина молодцов с саблями наголо, готовых подтвердить факт преступного нападения на неприкосновенного блюстителя закона.
– Капитан, не горячись! – слышалось у меня в голове. – Уйдем мы от этого дедушки и от всех его бабушек!
– Надо как-то передать Конде…
Я не успел договорить. В кабинет полицмейстера, тихо постучавшись, вошел некий полицейский чин, склонился к уху хозяина и что-то зашептал ему. Тот выслушал, отстранился, обдумывая новость, затем кивнул. Чин вышел, а полицмейстер осмотрел нас подобревшим взором и махнул рукой:
– Ладно, господа, верю я, что не видели вы господина ван Хеллена. Что мне вас в застенках-то держать, русское правосудие оно, знаете ли, всегда на том стоит… – Он задумался, на чем же стоит оное правосудие, и, решив в конечном счете, что это не столь существенно, любезно дозволил: – Да вы ступайте.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я Лиса, пока мы спускались по лестнице.
– Конечно. Вот, скажем, понимаю, что молекула воды состоит из атома кислорода и целых двух атомов водорода.
– А серьезно?
– А серьезное, похоже, только начинается. Если меня не обманывают глаза, – Сергей указал на окошко возле двери, – там, у входа, прогуливается мистер Рид.
Едва массивная дверь, украшенная резными орлами, захлопнулась, Роберт Рид бросился к нам, точно близкий родственник, много лет страдавший в разлуке.
– Вы свободны, господа! Счастлив, что мне удалось… эти алчные мерзавцы…
– Дружище, – Лис положил руку на плечо хозяина верфи, – а не пойти ли нам в какое-нибудь уютное местечко, ну, скажем, в «Коронованный медведь», и не пропустить ли по рюмашке за счастливое избавление? А то у меня после рассказов о крысах, с которыми главный здешний пацюк собрался охотиться на своих родичей по свинячьей линии, в горле пересохло, как в пороховнице.
– Конечно, конечно, – заторопился наш новый приятель. – Но если вам все равно куда, я знаю местечко получше.
– Да как скажешь! – беззаботно махнул рукой Лис. Я, может, и поверил бы этой беззаботности, когда бы не знал Сергея столько лет.
– Ты продолжаешь его в чем-то подозревать?
– Капитан, очнись! Вижу, описания русских застенков тебя слишком сильно впечатлили, – не замедлил с ответом Лис. – Скажи, вот почему этот почтеннейший джентльмен не послал гостиничного слугу к принцу Конде сообщить о наших злоключениях и не остался ожидать, чем дело закончится? Нет, он явился собственной персоной и, к гадалке не ходи, забашлял горлохватам за наше освобождение.
– Это ты о чем? Мы должны быть ему благодарны.
– Да я так благодарен, иго готов за обед заплатить. Но живой интерес мистера Рида к нашим с тобой особам наводит на странные мысли. Есть два варианта, на выбор: либо твой аристократический профиль пронзил сквозную дыру в трепетном сердечке мисс Рид и братишка поспешил купить любимой сестренке приглянувшуюся ей игрушку, либо – что более вероятно – Роберта заинтересовали воспоминания омоем босоногом детстве и золотоносных окрестностях Сакраменто. Это то, что лежит на поверхности. А дальше…
– Почему ты не думаешь, что он просто благородный человек?
– А, ну да. По-твоему, объем благородства равен сумме уплаченной взятки? Вот если бы ты изучал в своем «Итоне» не только Боэция[11] со святым Северином, но и Маркса с Лениным, то знал бы, что любой буржуин за стопроцентную прибыль удавится на резинке от собственных трусов. Вот давай сейчас с тобой забьемся, что в кабаке мистер Рид попробует меня подпоить и разузнать побольше о калифорнийских сокровищах?
– Ты так думаешь?
– Предвкушаю. И да сопутствует ему птица, поющая на иве, – наивняк!..
К моменту, когда я начал пропускать тосты, хозяин трактира уже любил нас, как родных, и был готов отправить конного гонца в Ригу, чтобы привезти лучшего вина из запасов губернатора и архиепископа.
Споить моего напарника вином было начинанием столь же абсурдным, как попытка сбить пламя спиртом. В этой Митаве – а если правду сказать, то во всей Лифляндии и Ливонии вкупе с Курляндией – не нашлось бы, пожалуй, человека, способного с возвышенной задумчивостью на челе на протяжении суток хлестать жуткое пойло, по количеству градусов неуклонно стремящееся к температуре закипания воды, которое Сергей ласково именовал «лисовым напием».
Как-то раз, экспроприировав в институтской учебной алхимической лаборатории часть приборов и реагентов, Лис уединился на ночь в оружейной мастерской и к утру представил миру агрегат – настоящий шедевр самобытной творческой мысли. Зелье, получавшееся в результате перегонки на нем, валило с ног не хуже ударной волны ближнего взрыва.
Сначала руководство объявило Сергею выговор за нецелевое использование оборудования и помещения, но после того, как во время одной из операций Лис умудрился вбросить початый штоф разведенного «лисового напию» – «слез палача» в распахнутую пасть невесть откуда взявшегося чудовища – мантикоры… В общем, после этого напиток шел по статье «Вооружение», но применялся только в крайних случаях.
Роберт Рид, естественно, не мог знать об этом и с каждой минутой все больше и больше приближался к состоянию, когда земное притяжение торжествует над волей человека. Как многие уроженцы Америки, он простодушно полагал, что умеет пить. К моменту, когда Лис произнес роковую фразу: «Ну что, может, это все пивком заполируем?» – мы знали, во сколько обошлось наше освобождение и как нужны ему и Софи деньги, чтобы наконец твердо встать на ноги и не зависеть от всяких… тут Роберт приложил палец к губам и зашипел на него, как больная ангиной змея: «Тшшш…»
Спустя несколько минут он вцепился в рукав Лисовского камзола, выпытывая у него, как здоровье Лафайета. Затем провозгласил тост в его честь, сообщил, что с детства мечтал познакомиться с этим героическим человеком, и если ему посчастливится, то будет рад издать мемуары кумира своего детства. Как мне показалось, эти речи он вел, все еще будучи в довольно ясном уме. Это уже потом, когда взор канадца начал по осмысленности напоминать поверхность воды в стоячем болоте, он притянул наши головы и сообщил, что и сам когда-то слышал от одного индейца, будто в Калифорнии на берегах Сакраменто есть золото. Даже видел небольшой самородок, добытый именно там, как божился дикий сын прерий. Можно было не сомневаться – наживка проглочена столь глубоко, что стоило вовремя отдернуть руку.
Я не помню, после какой бутылки хозяин верфи стал считать нас едва ли не братьями. Но под рислинг[12] он уже мечтал о времени, когда построит здесь пятнадцать акатов и сможет отправиться вместе с нами в долину Первого Слова, чтобы утереть золотые слезы со щек базальтовых скал. В подпитии Роберт становился поэтичен, что, впрочем, свойственно многим французам, с которыми мне доводилось выпивать. Важнее было другое, и именно на это Лис не замедлил обратить внимание:
– Капитан, иго этот племянник дяди Сэма лепечет о каких-то акатах? Самокаты знаю. Откаты знаю. А это куда каты?
Я пил меньше товарищей, поэтому сразу по достоинству оценил уместность вопроса.
– Сережа, это очень интересный вид кораблей, весьма редкий, хотя и вполне успешно применяющийся. Так, в российском флоте их всего два, и оба себя прекрасно зарекомендовали в средиземноморском походе.
– Не понял! – обиделся Сергей за родной флот. – А че так мало?! Опять деньги попилили?!
– Погоди. Акат – это своего рода смесь фрегата со средиземноморской шебекой.
– А, шебеки я помню. Такие, под треугольными парусами. На них еще пираты по Средиземному морю носились, как блохи по сковородке.
– Что-то вроде того. Так вот, этот корабль может ходить круто к ветру, в совсем безветренную погоду использует весла, имеет на борту двадцать пушек, включая пару трехпудовых гаубиц, и в стационарном режиме берет на борт сотню мушкетеров с шестью офицерами.
– Ага, то есть в режиме «перетоптаться» – и все полтораста влезут.
– На несколько часов могут и больше. Если прикинуть, пятнадцати акатов вполне хватит, чтобы захватить внезапным ударом любой английский порт.
– Неслабая комбинация… – Лис хотел еще что-то добавить, но тут Роберт вновь решил посекретничать и, отогнав слугу, принесшего новую бутыль, зашептал, притягивая нас к себе:
– Вы, главное, не беспокойтесь. Я тут долго не задержусь: организую все и, фьють, – вольная пташка.
– А строить кто будет? – затронутый за живое судьбой российских акатов, посуровел Лис. – Акаты, они ж, поди, не акации, сами не вырастут.
– Сами не сами – это не моего ума дело. А вот давайте лучше выпьем… – он задумался, – а вот хотя бы за акацию. Чтоб она нас не исколола!..
День закончился мрачно, а следующий начался так, будто прежний и не кончался. Застав поутру у двери номера офицера из штаба Конде, я начал лихорадочно приводить себя в пристойный вид. А когда начал узнавать в зеркале знакомые черты, в комнату, держась для верности за стенку, ввалился Роберт Рид.
– Приятель, она меня выгнала! Сказала, что я – пьяное барахло. Я же, клянусь честью, только о ней и забочусь.
– Там в спальне, на столике у кровати, початая бутылка мадейры, – словно между прочим ответил я.
– Это спасибо, это большое спасибо, но я не о том. Только ж – тсс! – мне нужно отправить малютку Софи к ее, – он взял паузу, – ну, то есть к моему… ну, то есть к нашему дяде с подписанными здесь бумагами. Затем, когда она будет возвращаться обратно, сопроводить ее сюда. Оно не то чтобы сильно опасно, во Франции дядя обеспечит надежную защиту, но вот назад с ней могут быть немалые деньги, кто-то должен охранять и присматривать. Сами понимаете, женщины и деньги…
– Понимаю, понимаю.
– Я вижу, вы с другом – люди чести, и, – Роберт потряс указательным пальцем перед моим носом, – я вижу, крошка Софи вам приглянулась. Ну конечно, разве такая, как она, может не приглянуться? Она же настоящий ангелок! – Он развел руками и мечтательно поднял глаза. – В одном ее мизинце грации больше, чем во всех дамах Нового Орлеана, ну, в смысле, Квебека. – Он вновь остановился, понимая, что сболтнул лишнее, и перешел к деловой части вопроса. – Так, стало быть, если вы с другом возьметесь сопроводить мою сестрицу в Париж и обратно, я готов хорошо заплатить. А затем, – он щелкнул пальцами, – Сакраменто!
Принц Конде встретил меня радушно и с нескрываемым интересом принялся расспрашивать о в высшей мере странной истории с пропавшим художником. Посетовав на продажность и нерасторопность местной полиции, он вызвал адъютанта и, велев доставить ему «багаж месье», вновь обернулся ко мне:
– Друг мой, вам сейчас принесут форму лейтенанта армии этих ублюдков. Это настоящий мундир, хотя на вашем месте я бы велел подогнать его по фигуре. Вместе с ним я передаю вам депешу, отправленную генералом Журданом из Рейнской армии в Париж, генералу Дарю – начальнику тыла республиканцев. Вдобавок вы получите личные воспоминания, любезно написанные прежним хозяином одежды. Этот молодой офицер перешел на нашу сторону и с радостью согласился изложить все, что он знает о штабе Журдана, всех тамошних генералах, офицерах, их мелких грешках, амурных историях, словом – все, что должно быть известно смышленому и смазливому лейтенанту.
– Да, но…
– Я знаю, друг мой, что в вашем возрасте в Республике уже командуют армиями, но, увы, их генералы давно не перебегали на нашу сторону. К тому же они куда более заметны. Так что настоятельно рекомендую тщательнейшим образом изучить мемуары господина Виктора Арно, ибо в скором времени вам надлежит им стать. Постарайтесь добраться до Франции сколь можно скорее. Как сообщают перебежчики и верные люди на родине, Директория поручила генералу Бонапарту готовить поход в Египет. Должно быть, они мнят корсиканца Александром Великим, – усмехнулся принц. – В любом случае вам следует успеть до того, как он отправится примерить на себя роль воплощения бога Ра и повелителя верхнего и нижнего мира. Кроме того, мой секретарь даст вам несколько адресов во Франции, куда вы сможете обратиться в случае опасности. Но, прошу вас, без крайней необходимости не пользуйтесь ими. У него же вы получите деньги – не ассигнации, а полновесное золото. Ни вы, ни ваши соратники не будете нуждаться в средствах. Там будет достаточно, чтобы при необходимости подкупать чиновников-республиканцев. Все эти вчерашние булочники и адвокаты – продажные твари! Даже сам глава Директории, некий месье Баррас, предлагал восстановить монархию за двенадцать миллионов ливров. Беда в том, что у него нет для этого ни сил, – так как он рассчитывает на того самого генерала Бонапарта, как на шпагу в своей руке, ни достоинства, чтобы понять – французские короли не покупают себе трон. Так вот, барон, у вас будет достаточно золота, но помните: за каждую эту монету пролита кровь французов, и многострадальное Отечество ждет, что деньги послужат для освобождения от якобинской чумы! Это историческая миссия, барон!