Сборы заняли меньше пятнадцати минут. Умылся и переоделся, забрал «коротыша» с томагавком и перекусил на ходу, запивая белковый батончик энергетиком. Дольше ждал, пока откроют ворота, а потом и гараж, чтобы добраться до своего мотоцикла.
Никакой поддержки МакФерси так и не дал, пообещал, что группы, которые сегодня выйдут на мародерный рейд тоже будут искать в первую очередь лекарства и выдал карту города с кучей крестиков вокруг лагеря. Каждая черточка обозначала уже разграбленные объекты в округе: аптеки, полицейские участки, пожарные станции – в общем, все, где в теории можно было найти антибиотики.
Я только присвистнул, оценивая масштаб деятельности. Почти все западные районы Фритауна от пригорода до территории Соломона были уже подчищены. Так что либо идти в гости к черномазому «Рембо» либо в объезд прорываться в центр.
Но идти наудачу я не хотел. Не верил, что наткнусь на брошенную где-нибудь в переулке целую машину скорой помощи или тайную лабораторию наркодельцов, где хотя бы обезболивающих смогу набрать. Надо было ехать наверняка и лучше в настоящую больницу.
За время пребывания в стране в стационаре я успел побывать дважды.
В гостях у Альберта в Коннауте мне, мягко говоря, не понравилось. Есть ли там нужные лекарства неизвестно, а вот уровень опасности и дневная очередь из пациентов-мертвяков на квадратный метр помещения до сих пор снится в редких кошмарах.
Второй раз, а, точнее, первый, я гостил на базе у миротворцев. Медблок там небольшой, но скорее специализированный, а персонал довольно оперативно эвакуировался, могли много что оставить. Уровень опасности также неизвестен, но там хотя бы есть контейнер с «эхом войны», а может еще какая техника.
Я выехал из гаража и повернул в сторону области. С ограждения что-то крикнули, решив, что я собираюсь свалить, я не стал оборачиваться.
Первые два квартала шаркунов, стоящих на ногах, было немного, сказывался постоянный отстрел из лагеря. Упокоенные тела мешали разогнаться, приходилось маневрировать, стараясь не сбавлять скорости и не попадаться больше необходимого на глаза ближайшим зомби.
Но потом я выехал на чуть ли не единственный проспект во Фритауне – Бай Буре Роад, по которому можно было как объехать город по кругу, так и свалить вглубь страны. Не наш МКАД, конечно, даже не «трешка» – две полосы в одну сторону, две в обратную, а между ними невысокие бордюры и островки с выгоревшей на солнце чахлой растительностью. Но разогнаться я там смог, перескакивая через бордюр и меняя полосы, когда нужно было проскочить между кучковавшимися мертвяками.
Вдоль дороги по обе стороны стояли одно-двухэтажные здания, гаражи и лачуги. Все какое-то серое, ржавое и настолько бедное, что понять – так всегда живут или это последствия апокалипсиса, было нереально. У нас в какой-нибудь областной промзоне и то все радостней выглядит. Нет, встречались яркие пятна – рекламные вывески, шатры торговых палаток, кровавые пятна на серых стенах и мертвые тела в рваной пестрой одежде.
Солнце только-только начинало душить, разгоняя остатки ночной свежести, началось брожение зомбаков в поисках тени, и на дороге стало посвободнее. Но все равно периодически приходилось выскакивать на обочину и со стрельбой объезжать хибары, а еще дважды только активация сигнализации на припаркованных машинах, хоть как-то оттянула зомбаков с проезжей части.
Остановился всего два раза. У брошенной возле пустыря машины и слил немного бензина, чтобы заправить мотоцикл. А второй раз у магазина с вывеской «Часы» и взял там парочку простых механических будильников. Маленьких, в ладошку помещались, черненьких с куполом и звонкими бубенчиками. Протестировал на подтянувшихся на шум мертвяков – завел на ближайшие минуты и, как только щелкнуло, бросил за спину зомбакам. Грохнулось, звякнуло стекло, но корпус выдержал и начал трещать, как ненормальный. Шаркуны купились и ломанулись на звук, не все правда, а только ближайшие. Но все равно эффективно, хуже, чем от мигалки с сиреной, но я вернулся в магазин и прихватил еще несколько штук.
Чем дальше выезжал за город, тем безлюдней становились улицы. Ни живых, ни оживших. Все чаще и чаще вдоль дороги попадались просветы между домами, в которых росли деревья: пальмы, акации и что-то раскидистое, что я так и не смог распознать.
Но потом появились мертвые. Самые обычные, те что умерли, пусть и необычной, но своей смертью, без участия грибков и паразитов. Опознать их было легко – они болтались, повешенными на особо крупных деревьях. А под ними, как фанаты копошились и тянули руки вверх, потрепанные зомби. Я насчитал почти два десятка тел, разной степени разложения, но в основном подсушенные. И все еще вкусные судя по голодным мертвякам под ними.
Все повешенные – белые, скорее всего работяги из Европы, у некоторых на груди висели таблички с надписями. Но подъезжать ближе и вчитываться желания не было, достаточно предположения, что в городе завелось какое-то племя националистов. Хорошо хоть не людоеды, но и тут я не был уверен полностью. Грудь с животом прикрывали грязные лохмотья, так что утверждать, что сердце и печень на месте, не берусь.
Вспомнилась история Боба МакКензи, командира отряда ЧВК Gurkha Security Group. Первая из ЧВК, кто отметился в Гражданской войне в Сьерра-Леоне, и, мягко говоря, очень неудачно это сделал. В первом же рейде «гуркхи» попали в засаду, а самого МакКензи местные расчленили и съели его сердце. Конечно, это слухи, но я не удивлюсь, если здесь есть племена, которые верят, что, съев сердце противника, заберешь его силу.
Не останавливаясь, внимательно сканируя местность, поехал дальше. Встречаться с теми, кто повесил тела, не хотелось. Да еще, если они каннибалы, нафиг-нафиг, и так зомбаков хватает.
Показалось, что на солнце блеснула оптика, я пригнулся и ускорился. И уже через пятнадцать минут, стоя на небольшом холме, разглядывал лагерь миротворцев. Судя по тому, что видел, брошенный, пустой и переживший пожар.
Когда был внутри, он казался больше. Съехать с трассы на грунтовку, проехать метров пятьсот по сухому, практически без растительности, полю и окажешься перед ограждением из металлической сетки.
Ворота распахнуты. Перед ними пара брошенных грузовиков – у одного капот поднят, у второго двери нараспашку.
Справа в три ряда тянутся белые вагончики, у нас в таких бытовках строители живут. Повсюду видны следы пожара. Несколько дальних домиков полностью выгорели, только чёрные головешки, а соседние сильно подкоптились. Где-то среди них больничка, но в первом ряду, до которого пожар не добрался.
С левой стороны периметра стоит пара здоровых палаток с поднятыми стенами, там вроде кухня была. А дальше грузовые контейнеры, еще машины и разнообразные ящики, часть под навесом, а часть просто свалена почти ровными рядами.
Ни вышек, ни блокпостов, сбоку от ворот еще один вагончик с открытыми окнами. Из которых торчат и слегка колышутся на ветру белые занавески. Другого движения не вижу.
Что странно, не вижу и тел. Ни живых, ни мертвых, ни оживших мертвых, ни двухсотых, ни двухсотых в квадрате – чертова зараза, фиг поймёшь, как людей и монстров теперь называть.
Если бы не срочность, я бы подольше понаблюдал за лагерем. Объехал бы со всех сторон, пытаясь хоть как-то разобраться в том, что случилось. Тела, кто-то убрал, а вот кто и зачем, очень хотелось понять, но Саня ждать не будет.
Огляделся, чтобы не пропустить кого сзади и поехал в лагерь. Притормозил перед воротами, прислушался, пристроил обрез на руле, а автомат перевесил на грудь и, не слезая с мотоцикла, готовый газануть в любой момент, покатился внутрь.
Пахло горелым пластиком, но примешалось что-то еще, напоминающее сырокопченую колбасу, только те виды, когда она больше сырая, но меньше копченая, да еще и без специй. Запах не резкий, но от него реально начинало подташнивать.
Что-то тихонько скрипнуло, зашуршал газетный листок, застрявший на оттяжке палатки, хрустнул гравий под колесами, нервно тикали будильники в сумке, приделанной к заднему сиденью мотоцикла. Сам не знаю почему, но стало зябко, хотя солнце уже грело нормально. Ничего не понятно, кроме того, что мне здесь не нравится.
На земле проглядывались смазанные пятна впитавшейся крови, будто кого-то тащили. И судя по направлению мазков, тащили в сторону контейнеров, туда, где Леха выдал мне ТТ. Но туда я пока не пошел. Доехал до центра лагеря, приметил ту самую моваговскую «пиранью», на которой меня вывезли из аэропорта. Припарковался возле нее и аккуратно проверил, внутри ничего и никого, только смятая пустая пачка сигарет.
Присмотрел парочку мест, как быстро забраться на крышу или, наоборот, куда заныкаться, и пошел в медицинский отсек. Взглянул на градусник, все еще закрепленный на выбитой двери. Почти тридцатник, как-то даже прохладно сегодня.
Внутри все одновременно было и знакомо, и иначе. Каталки, приборы, стойки с капельницами – все было раскурочено и разбросано, будто и не уходил отсюда. А вот трупов не было. Стреляные гильзы и дырки от пуль в наличии, покореженная утка присутствует, даже горстка бычков возле каталки, на которой я последний раз видел раненого бойца, его Леха вроде Крестом называл, а тел нет.
Пленка даже есть, в которой медсестра запуталась, а ее самой нет. Даже останков, если предположить, что кто-то их всех погрыз потом. Чем больше я оглядывался в поисках хоть какой-то нормальности, тем меньше мне хотелось находиться в этом лагере. Шестое или уже даже двадцать шестое чувство, а этот город и без заражения менял людей, водило холодными пальчиками под мокрой от пота футболкой.
Пофиг, как говорится, зомбаков бояться – к миротворцам в гости не ходить. Взял в руки обрез, убедился, что он заряжен, и, не особо скрываясь, хрустя по мусору, пошел в дальний конец вагончика к бывшей каморке медсестры. Чище там не было – перевернутый стол, мусор, битые склянки, и в этой куче разбросанные мятые упаковки таблеток, сваленные с металлического стеллажа.
Вся эта помойка доверия не вызывала, что-то один раз упало, потом разбилось и разлилось сверху, потом опять упало, перемешалось, где-то подсохло, а где-то расклеилось. Пахло все это смесью спирта и аммиака. Что, как, зачем – фиг поймешь, но я все равно пошуршал ногой, выискивая маленькие баночки по образу и подобию, как мне выдали для примера. Запоздало подумал, что если их надо было хранить в холодильнике, то им капец. Но ничего похожего не нашел.
Пришлось идти в соседние домики в надежде, что где-то там есть склад. Я перебежал в ближайший, но там, похоже, жили медики. Кровати в два яруса, шкафы с одеждой, из полезного только несколько бутылок с водой и красная медицинская сумка с кучей отсеков, сетчатых кармашков и плотными стенками термоизоляционными стенками. Вот только содержание меня расстроило – растаявшие голубые брикеты с хладоэлементом и несколько теплых банок пива. Попили, блин, пивка – выкинул все на ближайшую кровать, а сумку закинул за спину.
В следующем домике все медицинское таинство и происходило. Сначала стерильный отсек, потом операционная с окровавленным столом и разбросанными тряпками. Здесь уже пованивало, а о какой-либо стерильности и речи не шло, над столом жужжали мошки, а во всем остальном общая картина лагеря напоминала фильм про пришельцев, в котором просто одномоментно исчезли все люди. Все, что трогали, делали – все, будто замерло, остановилось во времени, а люди просто исчезли.
Если бы не мухи да очередные подтеки на грязном полу, уже бы начал щипать себя и проверять, что не сплю. Духота еще донимала. Заветных флакончиков я опять не нашел, но обзавелся аж тремя хирургическими наборами, на которые тоже был запрос от врачихи, лечившей Саню.
И только в третьем домике, мне наконец, повезло.
Склад или своего рода аптека, но там нашлось все – и цефазолин, и трамал, и антисептики и даже с запасом. Я подобрал еще одну сумку-холодильник и медицинский рюкзак, набитый всякими полезностями – больше точно не утащу. Под завязку еле молнию застегнул, забил обе сумки нужными упаковками, в рюкзаке спрессовал содержимое и туда еще наполнил.
Прикинул, что термосумки смогу повесить на мотоцикл, как седельные на лошадь, а рюкзак за спину и если никто мешать не будет, то домчу почти с комфортом. Но сразу все переть не рискнул, взял первую сумку и, все еще держа обрез в руке, пошел к мотоциклу.
Выглянул за дверь, никого не увидел, но услышал какой-то странный звук из-за соседнего домика, будто кто-то волочит что-то тяжелое по земле. А потом и увидел.
Со стороны ворот из-за угла шатра медленно вышел мертвяк и волочил за собой два довольно свежих на вид чернокожих тела.
Двигался, как шаркун, но при этом давно мутировавший в нечто новое. Таких я еще не видел – плотный, нетолстый, скорее квадратный, как пауэрлифтер маленького роста. При том что сам он был под два метра. Тело в каких-то буграх, напоминающих панцирь черепашки или какую-то корявую пластинчатую броню. Бургы сменялись трещинами, в которых застряли куски рваной военной формы. Из-за спины над уродливой головой торчал длинный ствол снайперской винтовки.
Я замер, проглотив емкое ругательство, опасаясь, не то что сумкой о землю хлопнуть, а даже пошевелиться. Меня пока не заметили. Черепашный брел метрах в тридцати мимо меня в сторону контейнеров, оказавшись ко мне практически в профиль. И странностей стало больше.
Во-первых, чрезмерно огромная рука, в которой он держал сразу две ноги, просто в кулачок сжал, как какой-то пучок петрушки. Вторая рука при этом была ближе к остальным пропорциям тела. Кувалда, а не рука. Но по крайней мере, сопоставимая со шпалами ногами и кирпичной головой.
Во-вторых, снайперская винтовка не висела на плече, а росла из спины, проглядывая отдельными частями между бугров. Ни ремня, ни приклада видно не было, все скрывали грубые наросты бледно-серого цвета.
Я опять проглотил ругательство, только уже более мощное и витиеватое, когда понял, что узнаю его. Снайперская винтовка, укус в руку, отдельные фрагменты искореженного лица – ну, здравствуй, Егерь.
Я не стал кричать старому знакомому, а он так и не обернулся. Уже колено начало сводить от той позы, в которой я замер. Но Егерь протащил тела мимо, на секунду подвис, заметив мотоцикл, что-то промычал. Можно было третий раз сжимать зубы, чтобы не проораться матом, но, блять, ему ответили!!!
Из-за контейнеров синхронно раздалось три визгливых скрежета, будто кто-то там чаек наизнанку выдернул. Но Егерь успокоился и побрел дальше.
Я, наконец, опустил сумку. С сомнением посмотрел на обрез, даже знать не хочу, смог ли бы я пробить там хоть что-нибудь. Прислушался.
Где-то в районе контейнера, из которого я хотел повторно подобрать себе какой-нибудь огнестрел, опять завизжали, и даже с такого расстояния послышались звуки разрываемой плоти и нечто похожее на отрыжку.
Я на цыпочках перебежал к мотоциклу, убрал подножку настолько нежно, будто крыло бабочке поправил, и покатил байк к противоположному от контейнеров забору. Также тихо, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к чайкам, перенес туда сумки и закрепил их жгутами на сидушке.
Выкатил мотоцикл к воротам и встретился взглядом с Егерем, который вышел из-за контейнеров. Вот теперь он меня точно заметил. Взревел, также нечленораздельно, но, поспорить готов, тональность была уже совсем другая. Тревожная что ли, предупреждающая.
Вот только не меня, а тех, кого он охранял от меня. При всей своей массе сорвался на бег он моментально, я на мотоцикле так не смог. Я газанул, бросая в него камни из-под колеса, и выскочил на дорогу, почти перед самым его бугристым носом.
И погнал к трассе. Он прекратил меня преследовать только километра через два и то, скорее не потому что устал, а не хотел удаляться от своей территории. Очень ценной для выживших территории, учитывая сколько там осталось лекарств и даже не вскрытых ящиков.
Очнулся я от невеселых мыслей, только когда понял, что заехал куда-то не туда. То есть трасса-то одна и довольно прямая, и все держу под контролем, но несколько раз пришлось съехать, объезжая неожиданно появившихся на дороге шаркунов. Либо мигрировали куда-то, переходя дорогу, либо уже к солнцу адаптируются. Жара такая, что сидушка мотоцикла уже мокрая, а со спины из-под рюкзака ручьями течет.
Один раз ушел на условный грунтовый дублер, потом объехал какие-то складские помещения, и в итоге попал еще сильнее. Уперся в небольшую рощицу, где на деревьях висели не экзотические фрукты, а очередные повешенные туристы в рубашках с дурацкими картинками и перепачканными совершенно не светлыми шортами. А под ними толпа фанатов среди деревьев, клацающие зубами в воздух.
Пришлось разворачиваться, но не тут-то было. Оттуда, откуда, я приехал, раздалось стройное рычание мотоциклов. Громкая трескотня кроссовых или эндуро сначала привлекла зомбаков, те нестройной гурьбой потянулись в мою сторону. А потом появились и сами мотоциклисты – пятеро, местные туземцы, в каких-то нелепых черных балахонах с винтовками в руках.
Выскочили из-за склада, притормозили, так чтобы я их видел и слышал, и стали красоваться, перегазовывая. А потом первый, что был за главного, достал из-за спины моток веревки и как лассо, стал раскручивать висельную петлю.