Я прихожу в себя оттого, что мне жарко. Кто-то меня согревает, я чувствую его руку на своей голой спине. Уже утро, светло, за окном моросит дождь, но я не одна в постели.
Распахиваю глаза и громко вскрикиваю, когда понимаю, что я лежу голая на мужике! На нем, на Владимире!
– А-а-а!
Со всей дури пинаю его ногой в бок. Владимир просыпается мгновенно, нависая надо мной, придавливая своим телом, как мышку.
– Ты сдурела? Какого…
– Пустите, НЕТ!
Царапаю его по лицу, отбиваюсь изо всех сил, пока, наконец, Владимир не дает мне вылезти из-под него, но хуже другое: я голая. Совсем! Нет одежды, одни только трусы на мне, а он смотрит, глазами жжет.
Осматриваю себя, паникую. Ощущение провала в памяти, какой-то дыры не проходит.
Я ничего не помню, боже, как это возможно?! Помню, что была на кухне и пила с Анфисой чай. Собственно, все, дальше просто пелена.
Я не помню, как встречала Владимира. И как проводила с ним ночь, я тоже не помню! Паника мгновенно захлестывает, душит. Владимир ведь трогал меня, он меня пользовал.
А я что? Что они мне дали… чем они меня напоили?
Смотрю на этого дьявола. Я сильно его лицо поцарапала, у Владимира кровь на щеке выступила, которую он вытирает простыней.
Всхлипываю, меня всю начинает трясти. Это было, было, я знаю!
– Ты озверела? Оля, что такое?! – спрашивает, а я быстро дышу, прислушиваясь к собственным ощущениям, и слова вымолвить не могу. Это снова случилось, они обманом меня заставили, а я и повелась, как дура.
– Я… вы! Я…
Хватаю первое, что под руку попадается, – вазу – и со злостью швыряю в Черного, но он успевает отмахнуть ее от себя, и мы оба слышим дьявольский треск стекла.
– Блядь, ты бешеная или что?!
– Ненавижу! Ненавижу!!! – криком сквозь слезы, а Владимир усмехается. Доволен, конечно же, он воспользовался моим состоянием вареного кабачка, с которым можно делать все, что только можно.
– Ночью мне так не казалось, или ты только ночами в голодную самку превращаешься, а днем снова ни-ни? – рычит, а после переводит взгляд мою голую грудь, и я быстро разворачиваюсь, прикрываясь руками. Меня всю трясет, я даже не знаю, использовал ли он презерватив, я ничего не помню!
Подхожу к стене, забиваюсь в угол. Почему-то начали неметь пальцы, боже, я так надеялась, что этого снова не будет. Дура, какая же я дура, это ведь бордель! Анфиса меня просто обманула, и все ее ласковые слова, внимание – это обычная ложь, чтобы заставить меня подчиняться.
– Лови, недотрога.
В меня летит мое платье, которое я тут же натягиваю на себя и так и стою к Черному спиной.
Быстро вытираю слезы, корю себя за эту реакцию. Нельзя ему видеть, никому нельзя. Шмыгаю носом, осторожно осматриваю свои руки, прислушиваюсь к телу. Где у меня болит, он сломал мне что-то или я просто пока не чувствую?
Тогда болело сразу. Я все еще помню, как хрустели ломающиеся кости. Я была ребенком, и никакой анестезии у меня не было, как сегодня.
Владимир тоже без рубашки, я видела, что у него ремень расстегнут на джинсах. Мамочка, ну почему я? Что со мной не так?
Ненавижу их. Я их всех ненавижу, и себя особенно. За то, что я теперь такая. И что они со мной так. Как с вещью какой-то.
– Что за слезы, змейка? Или ты после всех клиентов ревешь?
– У меня НЕТ никаких клиентов! – огрызаюсь. Да он просто издевается! Тогда надо мной тоже потешались. Смешно им, видите ли, было, а я кровь с носа вытирала да собирала себя по кускам. Как лего заграничное, по кубикам.
– Повернись, когда я с тобой разговариваю! – тон его голоса меняется, становясь предупреждающим. Я это сразу же улавливаю и не рискую противостоять. Такой, как Черный, меня раздавит и дальше пойдет. Вообще удивляюсь, что я могу ходить после этой ночи. Странно, а может, он просто не во всю силу? Я не помню.
Медленно разворачиваюсь, чтобы встретиться с его янтарными глазами. Не знаю, чего от Черного ожидать. Чувствую себя просто куклой, с которой играют чужие люди. Сегодня он, а завтра кто-то другой и третий. И права на отказ у меня нет, я же “модель”, как они это называют.
Сглатываю, машинально себя руками обхватываю, хоть это и глупо. Владимир сидит на краю кровати. Мой клиент. Тот, кто заплатил за меня, кто меня выбрал.
– Подойди ко мне, Оля.
Нет, это не просто просьба, но и дерзить ему мне что-то не хочется. Уверена, дверь закрыта, и выйдем мы отсюда только тогда, когда Черный сам этого захочет.
Хуже того, я уже сама не знаю, рада ли я тому, что меня чем-то опоили, или нет. Может, так оно даже и лучше, что я ничего не запомнила.
Я бы и сейчас, наверное, хотела выпить что-то такое, от чего мой страх бы притупился, а он уже пусть делает со мной, что хочет. Порой неведение лучший анальгетик.
Осторожно подхожу к Владимиру. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Он ведь понял, что я не девственница. Конечно же, понял, тогда почему не ушел? Я не знаю.
– Что тебя так напугало?
– Ничего. Я ничего не боюсь.
Делаю шаг назад, но Владимир за руку меня ловит, крепко сжимает запястье своей большой ладонью.
– А мне так не кажется. Смотри.
Раскрывает свою ладонь, и мы оба видим, как подрагивают мои пальцы от его прикосновения, меня словно бьет током и я вся дрожу.
– Ты боишься меня, девочка Оля.
– Вовсе нет, – вру, и он это считывает, коротко усмехается.
– Почему ты все время врешь? Что такое, Оля?
Слезы наполняют глаза. Когда-то я уже это проходила, только тогда со мной никто особо не разговаривал. Насыпали конфет в карманы и отправили в детский дом на такси. Хотела бы я забыть все это вплоть до секунды, вырезать и выжечь из памяти, да вот только так не бывает. Только не со мной.