Чуждый спеси, чуждый злобе,
Рыцарь спит в дубовом гробе.
К дреме вечной и порожней —
Он улегся поулежней.
А любовница младая
Муслит четки, причитая:
«Мне гадать не стало мочи,
Как ты там проводишь ночи!…
Разлучила домовина
То, что было двуедино.
Эти руки, эти губы
Ныне страшны, а не любы!
И боюсь тебя позвать я,
Шелестнуть подолом платья!
Не делю с тобою ложа,
На себя я не похожа —
И натуживаю тело,
Чтоб тебя оно хотело!
И живу теперь на свете
Я с мечтою – кануть в нети!»
Он решил, что в том измена,
И глаголет ей из тлена:
«Зачервивел я глазами,
Но лежу я не во сраме!
Принекчемившись к никчемью,
Не стыжусь я – что под земью!
Все мне стало посторонне,
Будто Господу на троне!
Я таким предался негам,
Что весь мир – моим ночлегом!
Здесь ни солнышка, ни сада,
Ни любви твоей не надо!
Кровь, пресытясь бесшелестий,
Не нашептывает мести!
Где же большее надменье,
Чем у легших под каменья?
Спим так тихо, безымянно:
Ни искуса, ни обмана.
С губ, распяленных бездонно,
Не сорвется даже стона!
Тут спознался я с соседом —
Тленье ест его изъедом.
И распаду не переча,
Он во смерти – мой предтеча!
Об ужасном, спеклокровом
Не обмолвился ни словом!
И ни возгласом, ни взрыдом
Не заискивал обидам!
А останкам – хватит силы,
Чтоб завыть со дна могилы!
Но однажды мы воспрянем —
Все мы Господу помянем!»
И скончавши эти речи,
Замер так же, как предтечи.
А любовница младая
Удалилась, причитая…