Гштаад
◾ 12 июля
Прошлая ночь была тяжелой, с криками и стонами. Голова болела. Спал немного, дважды просыпался, – и каждый раз было ощущение расширяющейся интенсивности и интенсивного внутреннего внимания, и мозг опустошил себя от всякого чувства и всякой мысли.
Разрушение; полное опустошение мозга; реакция и память должны отмереть без всякого усилия; отмирание подразумевает время, но именно время прекращается, а не память заканчивается.
Это вневременное расширение, которое происходило, и качество и степень интенсивности полностью отличны от страсти и чувства. Именно эта интенсивность, совершенно не связанная с каким-либо желанием, хотением или переживанием, как воспоминания, прорывалась через мозг. Мозг был лишь инструментом, а эта вневременная, расширяющаяся, взрывная интенсивность творения – ум. Творение же есть разрушение.
В самолете это продолжалось[4].
◾ 13 июля
Думаю, покой этого места, зеленых склонов гор, красота деревьев и чистота – это и другие вещи сделали давление и напряжение гораздо сильнее; голова болела весь день; становится хуже, когда остаюсь один. Похоже, так продолжалось всю прошлую ночь, несколько раз просыпался с криками и стонами; даже во время отдыха во второй половине дня было больно до крика. Тело здесь полностью расслаблено и отдыхает. Прошлой ночью, после долгой и приятной поездки по гористой местности, когда входил в комнату, присутствовало это удивительное священное благословение. Другой[5] тоже это почувствовал. Другой также ощутил этот покой, эту проникновенную атмосферу. Было ощущение великой красоты, любви и завершенной полноты.
Сила и власть извлекаются из аскетизма, из деятельности, из положения, из добродетели, из господства и тому подобного. Все эти формы силы и власти – зло. Все это разлагает и развращает. Использование денег, таланта, ума для достижения власти, извлечения силы из употребления этих вещей есть зло.
Но существует сила, никак не связанная с теми силой и властью, которые есть зло. Эту силу, могущество не купишь жертвой, добродетелью, добрыми делами и верой, не купишь их и поклонением, молитвами, самоотвержениями и саморазрушительными медитациями. Всякое усилие стать или быть должно полностью и естественно прекратиться. Только тогда возможна та сила, которая не есть зло.
◾ 14 июля
Весь процесс продолжался целый день – давление, напряжение и боль в задней части головы; просыпался с криком несколько раз, и даже днем были и непроизвольные стоны, и вскрикивания. Прошлой ночью это священное чувство наполнило комнату, и другой его тоже ощущал.
Как легко обманывать себя почти во всем, особенно относительно более глубоких и более тонких потребностей и желаний. Быть полностью свободным от всех таких стремлений и желаний трудно. Но все-таки крайне важно быть свободным от них, иначе мозг порождает всевозможные формы иллюзии. Стремление к повторению переживания, пусть даже приятного, прекрасного и плодотворного, – почва, на которой взрастает скорбь. Страсть скорби так же ограничивает, как и страсть власти. Мозг должен перестать ходить своими собственными путями, он должен быть полностью пассивным.
◾ 15 июля
Весь процесс прошлой ночью был тяжелым; остался довольно усталым и невыспавшимся.
Проснулся среди ночи с ощущением безграничной и безмерной силы. Это была не та сила, которую дают воля или желание, а сила, которая есть в реке, в горе, в дереве. Она есть и в человеке, когда воля и желание во всякой форме полностью прекратились. Она не имеет какой-либо цены, она не приносит прибыли человеческому существу, но без нее нет человеческого существа или дерева.
Действие человека – выбор и воля; в таком действии – противоречие и конфликт, и потому скорбь. Всякое такое действие имеет причину, мотив, и потому оно есть реакция. Действие же этой силы не имеет ни причины, ни мотива и потому являет собой неизмеримое и сущность.
◾ 16 июля
Весь процесс продолжался большую часть ночи; он был довольно интенсивным. Как много может выдержать тело! Все тело трепетало, и проснулся сегодня утром с трясущейся головой.
Этим утром здесь было то особенное священное, заполнившее комнату. Оно обладает огромной проникающей силой, входя в каждую частицу твоего существа, наполняя, очищая, делая все причастным себе. И другой это чувствовал тоже. Это то, чего жаждут все человеческие существа, но поскольку они гоняются за ним, оно от них ускользает. Монах, священник, санньяси терзают свои тела и свои души, жаждая его, но оно от них ускользает. Ибо оно не может быть куплено; ни жертвоприношение, ни добродетель, ни молитва не могут принести эту любовь. Эта любовь, эта жизнь невозможны, если средством становится смерть. Все искания, все вопрошания и мольбы должны полностью прекратиться.
Истина не может быть точной. То, что можно измерить, – не истина. То, что не живет, можно измерить и узнать его высоту.
◾ 17 июля
Мы поднимались по тропинке крутого, поросшего лесом склона горы, потом сели на скамью. Внезапно, в высшей степени неожиданно, это священное благословение снизошло на нас; другой тоже его чувствовал, хотя мы ничего не говорили. Как оно уже несколько раз наполняло комнату, так на этот раз оно, казалось, покрыло горный склон во всю ширину, распространяясь на долину и по ту сторону гор. Оно было повсюду. Все пространство, казалось, исчезло; все, что было вдали, – широкое ущелье, отдаленные снежные вершины и человек, сидящий на скамье, – все это исчезло. Не было одного, двух или множества, а только эта безмерность. Мозг утратил все свои реакции, он был только инструментом наблюдения, он был видением – не мозгом, принадлежащим определенному человеку, а мозгом, не обусловленным временем – пространством, – сущностью любого мозга.
Это была спокойная ночь, и весь процесс был не так интенсивен. При пробуждении утром было переживание, которое, может быть, длилось минуту, час или было вне времени. Переживание, наполненное временем, перестает быть переживанием; то, что имеет длительность, перестает быть переживанием.
При пробуждении, в самых глубинах, в неизмеримых глубинах целостного ума пылало интенсивное, живое, яростно жгучее пламя внимания, осознавания, творчества. Слово – не вещь; символ – не реальность. Огни, горящие на поверхности жизни, уходят, угасают, оставляя скорбь, пепел и воспоминания. Эти огни называют жизнью, но это не жизнь. Это разложение. Огонь творчества, созидания, которое есть разрушение, это и есть жизнь. В ней нет ни начала, ни конца, ни завтра, ни вчера. Она есть, и никакая поверхностная активность никогда не откроет ее. Мозг должен умереть, чтобы этой жизни быть.
◾ 18 июля
Процесс был очень острым, не давал спать; даже утром и после полудня вскрикивал и стонал. Боль была довольно сильной.
Проснулся сегодня утром с изрядной болью, но в то же время была вспышка видения, которое было откровением. Наши глаза и мозг регистрируют внешние вещи, деревья, горы, стремительно мчащиеся потоки, накапливают знание, технику и так далее. С теми же самыми глазами и с мозгом, наученным наблюдать и выбирать, осуждать и оправдывать, мы обращаемся внутрь, смотрим внутрь, опознаем объекты и выстраиваем идеи, которые формируют рассудок. Этот внутренний взгляд проникает не очень-то далеко, поскольку он все еще находится в пределах своего собственного наблюдения и рассудка. Этот внутренний взгляд – все еще внешний взгляд, и потому между ними нет большой разницы. То, что, возможно, кажется различным, может быть и сходным.
Но есть внутреннее наблюдение, не являющееся внешним наблюдением, обращенным внутрь.
Мозг и глаза, которые наблюдают лишь выборочно, не вмещают целостного видения. Они должны быть живыми полностью, но спокойными; они должны прекратить выбирать и судить и стать пассивно осознающими. Тогда внутреннее видение не ограничено временем-пространством. В этой вспышке рождается новое восприятие.
◾ 19 июля
Было довольно плохо всю вторую половину вчерашнего дня и казалось, что стало еще больнее. К вечеру пришло то священное и заполнило комнату, и другой его тоже чувствовал. Всю ночь было вполне спокойно, хотя давление и напряжение оставались, как солнце за облаками; рано утром процесс снова начался.
Казалось, что просыпаюсь только для того, чтобы зарегистрировать определенное переживание; это происходило достаточно часто в течение прошлого года. Проснулся сегодня утром с живым ощущением радости; она была, когда я проснулся, она не была чем-то в прошлом. Она существовала в настоящем. Он приходил, этот экстаз, «извне», он не был вызван «я»; он пробивался через систему, протекая по всему организму с огромной энергией и наполненностью. Мозг не принимал в нем участия, только регистрировал его, не как воспоминание, а как факт в настоящем, который имеет место. Казалось, за этим экстазом стояла безмерная сила и жизненность; он был не настроением, чувством или эмоцией, а столь же явным и реальным, как этот поток, размывающий горный склон, или эта одинокая сосна на зеленом склоне горы. Все чувства и эмоции связаны с мозгом, но как любовь не связана с ним, так был не связан с ним и этот экстаз. Лишь с величайшим трудом мозг мог воскресить его в памяти.
Сегодня, рано утром, было благословение, которое, казалось, покрыло землю и заполнило комнату. С ним приходит всеобъемлющий покой, тишина, которая, кажется, содержит в себе все движение.
◾ 20 июля
Процесс был особенно интенсивным вчера во второй половине дня. Ожидая в автомобиле, почти не замечал, что происходит вокруг. Интенсивность возросла и стала почти невыносимой, такой, что пришлось лечь. К счастью, в комнате кто-то был.
Комната наполнилась этим благословением. То, что последовало, передать словами почти невозможно; слова так мертвы, имеют определенный, установленный смысл, а то, что происходило, было за пределами всех слов и описаний. Это благословение было центром всего творения; оно явилось очищающей серьезностью, которая освободила мозг от всякой мысли и чувства; его серьезность была как молния, которая разрушает и сжигает; глубина его была безмерна, оно было неподвижным, непостижимым, было твердыней, легкой, как небо. Оно было в глазах, в дыхании. Оно было в глазах – и глаза эти могли видеть.
Глаза, которые видели, которые смотрели, были совершенно отличны от глаз как органа зрения, и все же это были те же самые глаза. Было только видение, глаза, которые видели за пределами времени-пространства. Присутствовало несокрушимое достоинство и покой как сущность всякого движения, действия. Никакая добродетель не касалась его, так как оно было за пределами всех добродетелей и всего, что одобряется человеком. В нем была любовь, которая была вполне смертной, и поэтому оно обладало хрупкостью всех новых вещей, уязвимых, разрушимых, и все же оно было за пределами всего этого. Оно было несокрушимым, безымянным, непознаваемым. Никакая мысль не могла проникнуть в него, и никакое действие не могло коснуться его. Оно было «чистым», незатронутым – и потому всегда таким вечноумирающе-прекрасным.
Все это, похоже, воздействовало на мозг; он уже был не таким, как прежде. (Мысль – такая ничтожная вещь, необходимая, но ничтожная.) По этой причине соотношения, кажется, изменились. Как ужасная буря, разрушительное землетрясение, дает новое русло рекам, изменяет ландшафт, вгрызаясь глубоко в землю, так и оно сгладило контуры мысли, изменило форму сердца.
◾ 21 июля
Весь процесс идет как обычно, несмотря на простуду и лихорадочное состояние. Он стал более острым и более упорным. Удивительно, как долго может выдерживать тело.
Вчера, когда мы гуляли по прекрасной узкой долине, по ее крутым склонам, затененным соснами, по зеленым полям, полным диких цветов, внезапно, в высшей степени неожиданно, так как говорили мы о другом, благословение снизошло на нас, подобно нежному дождю. Мы оказались центром его. Оно было мягким, настоятельным, бесконечно нежным и безмятежным, обволакивая нас силой, которая не знала промахов и была недоступна рассудку.
Сегодня, рано утром, при пробуждении, – изменчивая и неизменная, очищающая серьезность с экстазом, у которого нет причины. Она просто была здесь. И в течение дня, что бы ни делал, она присутствовала на заднем плане и немедленно, сразу же выходила вперед в минуты покоя. В ней настоятельность и красота.
Никакое воображение или желание никогда не смогли бы ясно выразить или сформировать такую глубочайшую серьезность.
◾ 22 июля
Пока ждал в темной, душной приемной доктора, то благословение, которое нельзя сконструировать никаким желанием, пришло и наполнило маленькую комнату. Оно было там, пока мы не ушли. Нельзя сказать, ощутил ли это доктор.
Почему происходит деградация? Как внешняя, так и внутренняя. Почему? Время несет разрушение всем механическим конструкциям; оно изнашивает работой и болезнью организм любого вида. Но почему должна быть деградация внутренняя, психологическая? Помимо всех объяснений, которые может дать умелый мозг, почему мы выбираем худшее, а не лучшее, почему ненависть скорее, чем любовь, почему жадность, а не щедрость, почему эгоцентрическую деятельность, а не открытое, целостное действие? Зачем быть низменным, когда есть парящие вершины и сверкающие потоки? Почему ревность, а не любовь? Почему? Видение факта ведет к одному, мнения и объяснения – к другому. Видение того факта, что мы идем к упадку, деградируем, важнее всего, а не то, почему и отчего это происходит. Объяснение имеет весьма небольшое значение перед лицом факта, но то, что человек удовлетворяется объяснениями, словами, – один из главных факторов деградации. Почему война, а не мир? Факт таков – мы склонны к насилию; конфликт внутри и снаружи – часть нашей повседневной жизни, жизни честолюбивых устремлений и успеха. Видение этого факта, а не хитроумное объяснение и острое слово, кладет конец деградации. Выбор, одна из главнейших причин упадка, должен полностью прекратиться, чтобы деградации пришел конец. Желание осуществления, а также удовлетворение и скорбь, живущие в его тени, – это тоже один из факторов деградации.
Сегодня утром проснулся рано, чтобы пережить это благословение. Был «вынужден» сесть, чтобы быть в этой ясности и красоте. Позднее утром, сидя на придорожной скамье под деревом, ощутил его безмерность. Оно дает укрытие, защиту, подобно дереву над головой, чьи листья укрывают от горячего горного солнца и все же пропускают свет. Все окружение и все отношения – это такая защита, в которой есть свобода, и поскольку есть свобода, есть и защита.
◾ 23 июля
Проснулся рано утром с огромным ощущением силы, красоты и нетленности. Это было не чем-то уже случившимся – переживанием, которое прошло и которое, проснувшись, вспоминаешь как сон, а чем-то действительно происходящим. Осознавал что-то совершенно неразрушимое, в котором невозможно существование чего-то, что могло бы испортиться, деградировать. Оно было слишком огромно, чтобы мозг мог охватить его, запомнить; он мог только механически отметить, что есть такое «состояние» нетленности. Переживание такого состояния необычайно важно; оно было здесь – безграничное, неприкосновенное, непостижимое.
В его нерушимости была красота. Не та красота, что увядает, не что-то созданное рукой человека, не зло с его красотой. Ощущалось, что в его присутствии существует все самое существенное, и потому оно было священным. Это была жизнь, в которой ничто не могло погибнуть. Смерть нетленна, но человек делает из нее то же разложение, каким для него является жизнь.
Со всем этим было ощущение мощи, силы, столь же прочной, как та гора, которую ничто не может поколебать, которую не могут тронуть ни жертвоприношение, ни молитва, ни добродетель.
Оно было здесь, огромное, и никакая волна мысли не могла его исказить, как искажает нечто припоминаемое. Оно было здесь, и глаза, и дыхание принадлежали ему.
Время, леность, приносит порчу. На какой-то период этому пришлось уйти. Рассвет только что наступил, и роса была на автомобиле снаружи и на траве. Солнце еще не взошло, но острый снежный пик был отчетливо виден в серо-голубом небе; было очаровательное утро, без единого облачка. Но это не могло продолжаться, это было слишком прекрасно.
Почему все это происходит с нами? Никакое объяснение не будет достаточно хорошим, хотя их можно изобрести дюжину. Но определенные вещи достаточно ясны: 1) Нужно быть полностью «безразличным» к приходу и к уходу этого; 2) Не должно быть желания продлить переживание или сохранить его в памяти; 3) Нужна определенная физическая чувствительность, некоторое равнодушие к комфорту; 4) Нужен самокритичный, юмористический подход. Но даже если все это у человека есть, случайно, а не от преднамеренного культивирования и смирения, даже тогда этого недостаточно. Что-то совсем другое необходимо, или ничего не нужно. Это должно прийти, вам же этого никогда не найти, что бы вы ни делали. Вы можете добавить к списку любовь, но это – за пределами любви. Одно определенно – мозг никогда не сможет этого постичь или вместить в себя. Блажен, кому это дано. И еще вы можете добавить спокойный, безмолвный мозг.
◾ 24 июля
Процесс был не столь интенсивным, поскольку тело несколько дней было не в порядке, но, хотя он и слаб, время от времени его интенсивность можно было почувствовать. Просто удивительно, как этот процесс может приспосабливаться к обстоятельствам.
Когда вчера проезжали по узкой долине вдоль горного потока, шумно прокладывающего себе путь около мокрой дороги, присутствовало это благословение. Оно было очень сильным, и все купалось в нем. Шум потока был частью его, и высокий водопад, который становился этим потоком, был в нем. Оно было похоже на проливающийся легкий дождь, и наступила полная беззащитность; тело, казалось, стало легким, как лист, открытый любому воздействию и трепещущий. Это продолжалось всю долгую прохладную дорогу, и беседа сделалась односложной; красота этого казалась невероятной. Оно оставалось весь вечер, и хотя звучал смех, устойчивая, непостижимая серьезность сохранялась.
При пробуждении сегодня утром, рано, когда солнце было еще за горизонтом, экстаз этой серьезности был здесь. Он наполнил и сердце, и мозг, и было ощущение непоколебимости.
Смотреть важно. Мы смотрим на ближайшее и безотлагательное и, исходя из непосредственных потребностей, в будущее, окрашенное прошлым. Наше видение очень ограниченно, наши глаза привыкли к тому, что близко. Наш взгляд также связан временем-пространством, как и наш мозг. Мы никогда не смотрим, мы никогда не видим за пределами этих ограничений; мы не умеем смотреть сквозь и за пределы этих фрагментарных границ. Но глаза должны видеть за их пределами, проникая глубоко и широко, не выбирая, не прячась; они должны странствовать за пределами установленных человеком границ идей и ценностей и ощущать то, что за пределами любви.
Тогда есть благословение, которого никакой бог не может дать.
◾ 25 июля
Несмотря на встречу[6], процесс идет, довольно мягко, но идет.
Проснулся сегодня утром достаточно рано с ощущением ума, который проник в неизведанные глубины. Это выглядело так, как будто ум уходил в себя, вглубь и вширь, и путешествие, казалось, происходило без движения. И было это переживание безмерности в изобилии и богатстве, которое было неподвластно искажению.
Удивительно, что, хотя каждое переживание – состояние совершенно иное, это все-таки одно и то же движение; хотя и кажется, что оно меняется, оно все же неизменно.
◾ 26 июля
Вчера всю вторую половину дня процесс продолжался и было достаточно тяжело. Гуляя в глубокой тени горы, рядом с журчащим потоком, при интенсивном процессе, чувствовал себя совершенно беззащитным, обнаженным и очень открытым; едва замечал, что существую. И красота покрытой снегом горы, заключенной в чаше двух темных, поросших соснами склонов покатых холмов, трогала необычайно.
Ранним утром, когда солнце еще не встало и на траве была роса, и когда еще спокойно лежал в постели без какой-либо мысли или движения, появилось видение, не поверхностное видение глазами, а видение через глаза из задней части головы. Глаза и задняя часть головы были только инструментом, через который неизмеримое прошлое смотрело в неизмеримое пространство, не имеющее времени. И позднее, все еще в постели, было видение, в котором, казалось, содержалась вся жизнь.
Как легко обманывать самого себя, выдумывать желательные состояния, которые при этом действительно переживаются, особенно когда в них есть удовольствие. Ни иллюзии, ни обмана нет, когда нет желания, сознательного или бессознательного, к переживанию какого бы то ни было рода, когда человек полностью безразличен к приходу и уходу всех переживаний, когда он ничего не ищет.
◾ 27 июля
Это была чудесная поездка через две разные долины вверх к перевалу; вездесущие горные утесы фантастических форм и изгибов, их одиночество и величие, и в отдалении зеленая, покатая гора производили впечатление на мозг, все еще безмолвный. Пока ехали, странная интенсивность и красота множества этих дней становились все более и более ощутимыми. И другой это тоже чувствовал.
Проснулся очень ранним утром; то, что является благословением, и то, что является силой, были здесь; мозг осознавал их, как он осознает аромат, но это не было ощущением или эмоцией; они просто были здесь. Делайте что угодно, они всегда будут здесь; и с этим ничего нельзя было сделать.
Этим утром состоялась беседа; во время этой беседы мозг, который реагирует, думает, конструирует, отсутствовал. Мозг не работал, за исключением, вероятно, памяти в отношении слов.
◾ 28 июля
Вчера мы гуляли по излюбленной дороге вдоль шумного потока в узкой долине с темными соснами, цветочными полями, массивной снежной горой и водопадом вдали. Было чудесно, безмятежно и прохладно. Здесь, на прогулке, пришло это священное благословение, которое можно было почти потрогать; глубоко внутри шли движения перемены. Это был вечер очарования и красоты не от мира сего. Здесь было неизмеримое, и здесь было безмолвие.
Сегодня утром проснулся рано и отметил, что процесс был интенсивен, и через заднюю часть головы устремлялась вперед, как стрела, и с тем характерным звуком, с каким стрела рассекает воздух, некая сила, движение, которое пришло ниоткуда и уходило в никуда. И было ощущение огромной устойчивости и «достоинства», к которому нельзя даже приблизиться. И строгость, которую никакая мысль не могла сформулировать, и вместе со строгостью чистота бесконечной мягкости. Все это только слова, и поэтому они никак не могут выразить реальное; символ не есть реальное, и символ не имеет ценности.
Все утро процесс продолжался, и чаша, которая не имеет ни высоты, ни глубины, казалось, наполнилась до краев.
◾ 29 июля
Встречался с людьми; после их ухода чувствовал себя как бы подвешенным между двумя мирами. И вскоре мир процесса и той неугасимой интенсивности вернулся. Откуда такое разделение? Те, с кем проходила встреча, серьезными не были; в лучшем случае они считали себя серьезными, но были серьезны лишь поверхностным образом. Не мог отдать себя полностью, отсюда опять это чувство некоторого неудобства, но все равно это было странное переживание.
Мы разговаривали, и внимание привлек небольшой участок ручейка между деревьями. Это был обычный вид, какая-то будничная мелочь, но при этом что-то происходило, причем не какие-то внешние события, а присутствовало само ясное восприятие. Вот что абсолютно необходимо для его полной силы, его полного развития: 1) Полная простота, которая приходит со смирением, не простота в вещах или имуществе, но в самом качестве бытия; 2) Страсть, обладающая той интенсивностью, которая не является просто физической; 3) Красота; восприимчивость не только к внешней реальности, но чуткость к той красоте, которая за пределами и выше мысли и чувства; 4) Любовь; полнота ее; не та любовь, что знает ревность, привязанность, зависимость, не та, что разделена на чувственную и божественную. Вся ее безмерность; 5) Ум, который может прослеживать, может проникать без мотива, без цели в свои собственные неизмеримые глубины; ум, у которого нет барьеров, который свободен странствовать без времени-пространства.
Внезапно осознал все это и все с этим связанное; всего лишь простой вид потока между увядающими ветвями и листьями в унылый и дождливый день.
Когда мы говорили, без всякой причины – поскольку то, о чем говорили, было не слишком серьезным, – из каких-то недосягаемых глубин вдруг почувствовал это безграничное пламя могущества, разрушительное в своем творчестве. Это была мощь, существовавшая до появления всего на свете; она была неприступна – к ней нельзя было приблизиться из-за самой ее силы.
Ничто не существует, кроме этого единственного. Безмерность и благоговение.
Часть этого переживания, должно быть, «продолжалась» во сне, потому что при пробуждении утром оно было здесь, и интенсивность процесса прервала сон. Никакие мысли и слова не в силах описать то, что происходит, удивительную странность и любовь, красоту этого. Никакое воображение никогда не смогло бы создать все это, это также и не иллюзия; сила и чистота его не для фантазирующего ума-мозга. Оно за пределами и выше всех способностей человека.
◾ 30 июля
День был облачный, с тяжелыми темными облаками; с утра прошел дождь, стало холодно. После прогулки мы разговаривали, но больше смотрели на красоту земли, домов и темных деревьев.
Внезапно произошла вспышка той непостижимой мощи и силы, которая физически потрясала. Тело замерло в неподвижности, и пришлось закрыть глаза, чтобы не потерять сознание. Это было нечто совершенно сокрушительное, и все существовавшее казалось несуществующим. Неподвижность этой силы и разрушительная энергия, пришедшая с ней, выжгли ограничения зрения и слуха. Это было нечто неописуемо великое, чьи глубина и высота непознаваемы.
Сегодня рано утром, когда рассвет только что занялся, в небе не было ни облачка и показались покрытые снегом горы, проснулся с этим ощущением непостижимой силы в глазах и в горле; казалось, что это осязаемое состояние – нечто такое, чего никак не могло не быть здесь. Почти час оно было здесь, и мозг оставался пустым. Оно не было тем, что можно уловить мыслью и сохранить в памяти, чтобы вспоминать. Оно было здесь, и вся мысль была мертва. Мысль функциональна и полезна только в своей области; и об этом мысль думать не могла, ибо мысль есть время, а это было за пределами всякого времени и меры. Мысль, желание не могли стремиться к продолжению или повторению этого, поскольку мысль, желание полностью отсутствовали. Тогда что же вспоминает, чтобы все это записать? Это просто механическая регистрация, но эта регистрация, слово, не является самой реальностью.
Процесс идет, идет более мягко, возможно, из-за бесед, и к тому же есть предел, за которым тело будет разрушаться. Но он идет, постоянный и настойчивый.
◾ 31 июля
Во время прогулки по той тропинке, прохладной и приятной, что следует течению стремительно бегущего потока, при множестве людей вокруг, было это благословение, нежное, как листва, и в нем была танцующая радость. Но за ним и в нем была и та безмерная прочная сила, и та мощь, что непостижима. Чувствовалась за ним безмерная глубина, нечто бездонное. Оно было здесь, на каждом шагу, с настойчивой безотлагательностью и, тем не менее, с бесконечным «безразличием». Как огромная высокая дамба, которая сдерживает воды реки, образуя обширное озеро на много миль, – таким было это безмерное. Но каждый момент происходило разрушение; не то разрушение, которое приносит новые изменения, изменение никогда не бывает новым, – а полное разрушение того, что было, чтобы этого уже никогда не могло быть. В этом разрушении не было насилия; насилие присутствует в изменении, в революции, в подчинении, в дисциплине, в контроле и господстве, но здесь всякое насилие, в любой форме и под любым именем, полностью прекратилось. Это разрушение есть то, что является творением.
Но творение – это не мир. Мир и конфликт принадлежат сфере перемен и времени, внешнему и внутреннему движению существования, но это не исходило из времени или какого-либо движения в пространстве. То было разрушение чистое и абсолютное, и только в нем может быть «новое».
При пробуждении сегодня утром эта сущность была здесь; должно быть, она была всю ночь, а при пробуждении, казалось, заполнила всю голову и тело. И процесс идет мягко. Нужно быть в одиночестве и тишине, и тогда это есть.
Когда записываю, это благословение здесь, как легкий ветерок среди листьев.
◾ 1 августа
Был прекрасный день, и при поездке по красивой долине было то, что невозможно отвергнуть; оно было здесь, как воздух, небо и эти горы.
Проснулся рано, с криком, так как процесс был интенсивен, но в течение дня, несмотря на беседу[7], он шел мягко.
◾ 2 августа
Утром проснулся рано; еще не умывшись, был вынужден сесть. Обычно какое-то время сижу в постели, прежде чем встать; сегодня все вышло за рамки обычного образа действий, и это было настоятельной и императивной необходимостью. Когда сел, очень быстро пришло это безграничное благословение, и вскоре ощутил, что вся эта мощь, вся эта непроницаемая, строгая сила была внутри, вокруг, в голове; а в самой середине всей этой безбрежности – полная тишина. Это была тишина, вообразить и сформулировать которую не сможет никакой ум; никакое насилие не может создать эту тишину; у нее не было причины, она не была результатом; это была неподвижность в самом центре гигантского урагана. Это было покоем всякого движения, сущностью всякого действия; это было взрывом творения, и только в такой неподвижности творение может иметь место.