С. Губанов
Оригинальный способ изобличения заподозренного в убийстве[7]
В делах обнаружения виновных в совершении того или другого преступления полицейским чиновникам, кроме указанных мер и приемов, допускаемых законом, сплошь и рядом приходится прибегать к разным уловкам по-своему, доходящим иногда до наивности и даже до смешного.
Рис. 2. Форма обмундирования станового пристава. Образцовый рисунок, 1884 г.[8]
В моей полицейской практике был такой случай: в 1878 году во время моего служения в Казанской губернии в одном селении на своем дворе оказался мертвым хозяин дома, старик лет 65.
Местный становой пристав произвел осмотр [тела] и надлежащее дознание, по которому обнаружено было, что смерть старика произошла от его старческой болезни, с чем согласился и осматривавший труп уездный врач, и что, хотя на голове умершего и оказалась опухоль, но сын покойного, Павел, и другие лица отозвались, что произошло это от падения старика со срубов при работе его на новом строящемся доме у него во дворе, чему они и были свидетелями. На основании изложенного тело было предано земле, а дознание по прежде существовавшему порядку представлено в полицейское управление на прекращение.
Служил я в то время исправником и, прочитавши все дознание, нашел в нем некоторое сомнение и недоразумение, почему никак не мог согласиться с заготовленным уже постановлением полицейского управления о прекращении дела. Выехав сам на место происшествия, я взял с собой все производство.
По тщательному негласному распросу разных лиц [из] соседних деревень, знавших покойного, мне удалось собрать сведения, что покойный был вдовцом, имел хорошее состояние: деньги, скот и разное другое имущество, и всем распоряжался всегда сам лично, не допуская ни до чего своего единственного сына Павла, который ленился работать, и потому держал его, как говорится, в ежовых рукавицах, и хозяйничать сыну не дозволял, что очень не нравилось снохе умершего, молодой жене Павла. При всем этом все отозвались, что старик с сыном и снохой жил хорошо и ссор у них никогда не было.
С юридической точки дознание подлежало прекращению, но мне все думалось, что в смерти старика виновен сын его Павел и преступление совершено из-за какой-нибудь корыстной цели.
Думая, как поступить, что сделать для раскрытия истины, я наконец решил: внезапно арестовал Павла и посадил его в арестантскую при квартире пристава, куда ранее сего тоже посадил переодетого полицейского, которому внушено было притвориться арестованным тоже по известному делу, и вместе с тем он должен был зорко наблюдать за Павлом. Таким образом, означенные лица просидели вместе одни сутки, и Павел все это время, как оказалось, ничего не говорил, а только все вздыхал.
На другой день, явившись в квартиру пристава, я взял два стакана, налил в них воды и в один из них влил часть кислоты, затем в особую чайную чашку налил воды с содой. Приготовив все это, я вошел в камеру к арестованным и стал уговаривать Павла рассказать всю правду о смерти отца его. Павел рассказал все то же, что и было объяснено при дознании, но при этом сильно волновался и то бледнел, то краснел.
На предложение мое сознаться во всем, Павел, стоял на своем, говоря:
– Знать больше ничего не знаю, я хорошо жил с отцом, все знают.
Тогда я, возвысив голос, сказал ему:
– Все ты говоришь неправду. Я узнаю, кто убил твоего отца. Вот мы сейчас увидим.
И тотчас же приказал войти в камеру [заранее] приготовленным [мной] трем посторонним свидетелям, а сам, обратившись к приставу, сказал:
– Прикажите, пожалуйста, принести два стакана и чайную чашку с водой, налив в них воды в каждую посудину наполовину.
Когда пристав с письмоводителем принесли заранее приготовленные два стакана и чайную чашку с водой, я тот стакан, в котором заключалась кислота, дал в руки Павлу, а другой, с чистой водой, мнимому арестованному (переодетому полицейскому), а сам взял в руки чайную чашку с содой и громко сказал:
– Вот. Смотрите все, я буду вливать из чашки в стаканы, и у того, кто виновен в смерти старика, пойдет из стакана пена и будет шипение.
После чего я вылил из чашки часть содержимого в стакан мнимоарестованного, и у того, конечно, в стакане ничего не произошло, а когда я влил из чашки остальное в стакан Павлу, у него моментально пошла из стакана пена и зашипела от соединения соды с кислотой.
Тогда Павел задрожал и выпустил из рук стакан, который, упавши, разбился вдребезги, и тотчас же Павел упал на колени и закричал:
– Ваше Высокоблагородие, виноват, вина моя, я убил родителя, наказал меня бог.
После этого Павел подробно рассказал, что, когда старик, отец его, с ним работал на срубах, то он, Павел, сзади сильно ударил отца кулаком по виску и нанес несколько ударов по голове, отчего отец свалился со срубов на землю с высоты трех аршин и тут же оказался мертвым.
Павел в страхе побежал к своему приятелю и рассказал ему обо всем и просил об этом никому не говорить. Совершил Павел убийство с целью воспользоваться деньгами и имуществом покойного отца и быть самостоятельным хозяином.
Дело, конечно, приняло другое направление, и виновный был передан в руки судебной власти.
Описанный мною случай, бывший назад тому 32 года, может служить ярким доказательством того, что в прежнее время в народе существовала особенно сильная вера в бога, под влиянием чего всякое суеверное обстоятельство имело сильное влияние на всякую преступную душу, как бы она черства ни была. Ныне же, я полагаю, при раскрытии преступлений ни о какой соде с кислотой не может быть и речи, ибо всякая искра совести у нынешнего преступника совершенно погасла.