16 августа 1991 года на Северном Кавказе, в Кабардино-Балкарии, мы рубились на «пятерочную» вершину (в альпинизме все вершины подразделяются на шесть категорий трудности) Тютю-Баши. Тремя двойными связками лезли по скалам, ползли по острому гребню, на который иногда буквально приходилось садиться верхом, вертели ледобуры в белую стену и, наконец, достигли вершины. Пробыв на ней минут тридцать и перекусив, рванули вниз. Заблудились, наступила темнота, переночевали в мокрой палатке на леднике, плутали еще полдня, а потом вышли на знакомые ориентиры.
17 августа устроили еще одну ночевку в базовом лагере, а 18-го вечером добрались до маленького городка Тырныауз в Баксанском ущелье. Добыли трехлитровую баночку вина и, в ожидании попутного транспорта, который должен был доставить нас поближе к альплагерю «Эльбрус», ее прикончили. В лагерь пришли к полуночи и завалились спать.
19 августа мы с врачом и моим давним другом Анатолием Рябовым планировали вновь добраться до Тырныауза и там заночевать, чтобы не опоздать на улетавший утром 20-го из Нальчика в Москву самолет. Пошли на склад сдавать снаряжение, а там чудноватый с виду завскладом Коля говорит:
– В Москву? Давай-давай: как раз вас танки-то и встретят!
– Что за бред? Какие танки?!
Подробности о том, как видел в Тырныаузской гостинице по телевизору «знаменитые» трясущиеся руки ГэКаЧеписта Геннадия Янаева, как добирались до Москвы, как не взлетал самолет, не работали эскалаторы в метро; что творилось на улицах, опускаю – все это многократно описано, а нам надо двигаться в сторону пиара.
Но все-таки еще немножко прелюдии. Поскольку я не был ни апологетом низвергаемого режима, ни диссидентом, ни поклонником назревающего и неизвестного нового, то мне не нравилось все происходящее. И уже 21 августа вечером я уехал в далекую деревню Казеевка Пензенской области, где отдыхали жена Галя и десятилетний сын Тимофей. Жег на огороде костер, жарил шашлык, пил водку – не с горя и не с радости, просто с удовольствием от сочетания с простой неполитической природой. А когда вернулся в Москву дней через пять, PR сразу и начался.
В 1989 году я поступил в аспирантуру элитного заведения под названием Академия общественных наук ЦК КПСС. Очно учился первый раз в жизни, обилие свободного времени было необычно. Поэтому с удовольствием принял предложение создать и стать главным редактором московской общественно-политической газеты «Точка зрения». На партийные, заметьте, средства. И газета, и немножко денег на ее счету (которые никто не собирался ни отбирать, ни замораживать) продолжали существовать и в конце августа, после несостоявшегося путча.
Не успел я появиться в Москве, как мне позвонили от Алексея Михеича Брячихина, сказали, что есть какие-то виды на газету, и пригласили на встречу. Кто такой Брячихин? Сейчас его, конечно, подзабыли, а тогда он был очень популярен. Первый секретарь Севастопольского райкома КПСС Москвы и председатель Севастопольского райсовета, член Политбюро Российской компартии, он позиционировался как представитель ее демократического крыла, один из активистов популярного клуба «Коммунисты за перестройку». И незадолго до путча назначается префектом Западного округа – нового административного образования, детища тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова. Округа, административный передел были призваны бескровно угробить неудобный Моссовет, крикливые райсоветы и развязать руки новой власти. Но префектура округа к осени 91-го представляла собой явление почти эфемерное – без средств, полномочий, а порой даже и помещений – и, разумеется, нуждалась в информационной поддержке.
– Вы могли бы объединить усилия нескольких районных газет и создать единую, окружную? – спросил-предложил Брячихин.
– Да, конечно, – ответил я. – А ресурсы вы вложить намерены?
– На первом этапе попробуйте обойтись своими.
– Но хоть учредителем префектура выступит, поддержку окажет?
– Обязательно!
Буквально за неделю мы за свои деньги сделали газету и назвали ее, естественно, «Западный округ» – вполне оригинально по тем временам. Во всю первую полосу – карта района с фотографией здания бывшего Кунцевского РК КПСС на улице Ивана Франко, где разместилась префектура, и крупной надписью: «Новая власть – здесь».
Внутри – интервью с префектом, фотографии и краткие рассказы о членах его команды, схема нового властного устройства в Москве, информация о полномочиях супрефектов (по-нынешнему – глав управ районов).
Часть тиража отвезли в префектуру, другую пустили в розничную продажу. Газету продавали «дистрибьюторы» – дети, студенты, бабушки и дедушки; а также иные лица, верившие, что таким образом можно улучшить материальное положение и даже начать собственный бизнес. Тираж буквально «разлетелся», поскольку узнать про новую власть тогда было почти неоткуда.
А я подбил нескольких друзей-предпринимателей в учредители и вновь пошел к Брячихину.
– Вот хорошо-то! Давайте все соберемся, потолкуем.
Собрались, потолковали.
– Ну, так выступит префектура учредителем?
– Да я же сказал! – и Брячихин первым поставил под учредительным договором свою подпись и печать.
На следующий день мне позвонил помощник Брячихина и сообщил, что окружное издание будет создаваться… на базе другой газеты. Что ж, префект своему слову хозяин: хочет – даст, хочет – назад заберет.
Из моих «крестников» Алексей Михеич создал совет предпринимателей.
А что с «Точкой зрения»? Да все нормально! Зарегистрировал ее на себя и других физических лиц. В следующие 3–4 года газета выходила исключительно тогда, когда был спецзаказ на все содержание и весь тираж: под фестиваль «Красная площадь приглашает», под «Московский Сити» (о них я еще расскажу), под новую политическую партию. В то время желающих и способных зарабатывать деньги на газетных спецпроектах было еще не слишком много.
В середине 90-х годов «Точка зрения» перестала быть востребованной и спокойно, без надрыва ушла в небытие.
Надо сказать, что я начал мечтать о журналистике в 9-м классе, когда попал в гуманитарный класс 67-й московской школы (ныне – гимназия 1567). В 10-м ходил в школу юного журналиста на журфаке МГУ и печатался в «Московском комсомольце». Поступал на журфак и недобрал баллов, загремел в армию, потом – опять поступал и успешно, окончил и… работал совсем не в журналистике, а в комсомоле и партии. Но по журналистике скучал. Впрочем, скучай – не скучай, а проявиться тогда в качестве журналиста было трудновато. Я публиковал, конечно, что-то – одну-две-три статьи в год, но удовлетворения не испытывал.
И вот осенью 91-го меня просят подготовить какой-то материал для новой газеты «Вечерний клуб», а затем приглашают туда на работу – всего-навсего спецкором, а позже обозревателем. Согласился и бросился в пучину абсолютно свободной журналистики. Писать тогда можно было все и обо всем, что я и делал, не желая никакой другой жизни. Вряд ли это можно назвать пиаром – я занимался самой настоящей журналистикой, хотя материалы, конечно же, работали на имидж конкретных людей, организаций, проектов.
Что еще было в 91-м? В декабре защитил диссертацию по теме «Социально-политический конфликт: особенности диагностики и управления». Заведение наше переименовалось в Российскую академию управления (ныне – Российская академия государственной службы при президенте РФ) и отчаянно боролось за выживание. Данная задача решалась сложно, поскольку процентов восемьдесят аспирантского контингента работало над партийной тематикой. Поэтому меня и вынесли на защиту буквально на руках – смотрите, мол, у нас и реальная наука есть. К тому же с модным названием «конфликтология». Ее в качестве научного направления, способного приносить прикладные результаты, а заодно и денежный доход, я пиарил на протяжении последующих 5–7 лет.