Город Саратов воспринимался как большой, правильной застройки. В музеи мы попасть в будни не могли, из-за учебы, что заканчивалась вечером и было время только дойти за продуктами, приготовить ужин и посидеть поздним вечером нашей дружной компанией за чашечкой чая. Но не могли не воспользоваться случаем, чтобы не сходить в театр. В Драматическом нам не повезло, так как попали на какую-то экспериментальную постановку и долго пытались разобраться кто из актеров кого играет – у них была полностью идентичная полосатая одежда, минимум декораций. До антракта так и не разобрались, а перекусив в буфете чем-то черствым и стаканом чая, решили не возвращаться в зрительный зал, а пошли любоваться вечерним городом, что можно было делать каждый вечер с удовольствием.
Когда через пару дней шли в театр, уже другой, на оперетту, то немного побаивались повторения истории. На этот раз эксперимент был вполне удачный. В постановке на тему греческого эпоса неожиданно смотрелась роликовая доска, на которой вовсю катался один из сатиров. Но делал он это виртуозно и юморно, и благодарные зрители награждали его аплодисментами. Идти на третью постановку ни в один из этих театров больше не решились – как бы не попасть на еще один эксперимент, что вновь пошатнул бы благоприятное впечатление о театральном искусстве Саратова.
В выходной день, единственный, что мы могли спланировать от и до сами, посвятили поездке в Энгельс.
Маленький город, беднее «миллионника» Саратова, однако он показался гораздо чище и дружелюбнее.
В Саратове жители часто жаловались на то что им не дают денег, что мало грантов, на то, что жить плохо. И лейтмотивом звучало, что «не дают», а кто, что и почему им «должен» пояснить никто не мог. В результате кто-то из коллег назвал Саратов «городом с протянутой рукой». Нет не дружбы, не помощи, а денег испрашивала эта рука.
Город Энгельс и не думал ничего просить. Поразил их музей. В двухэтажном доме постарались собрать все ценное, что хотели показать потомкам. В результате мы увидели и собрание картин местного художника, творившего в разные исторические эпохи. Отчетливо все полотна делились на две части, точно разделенные историей. Он учился у итальянских мастеров, и то, что было создано до революции являлось ярким примером классического искусства: реалистичность, тонкая проработка деталей, богатство цветовой палитры. После революции картины художника стали напоминать «Купание красного коня» по стилю – символичность, совсем немного цветового разнообразия, и ощущение будто «разучился» рисовать проснувшись как-то утром и осознав себя при новом политическом строе.
Один из залов был посвящен космосу. Кто-то кропотливо собрал все доступное и представляющее интерес – от баночек консервов до скафандров и макетов. В силу моей приземленности запомнились больше всего именно консервы, со сложными и маняще звучащими названиями типа «уха из семги с зеленью», «телячьи отбивные в сырном соусе» и все в таком духе. Суть одна – все названия прочно ассоциировались с блюдами в очень-очень приличном ресторане.
Огромное внимание было уделено национальному многообразию саратовской земли. Здесь в музее, на первом этаже была национальная одежда местных народов, предметы быта, а также исторические справки, позволявшие воссоздать в воображении местный колорит и непростую историю, в частности репрессии поволжских немцев. Их погибло много. Ни в чем не повинных людей, только из-за их происхождения.
Огромный зал был выделен и под оружие времен гражданской войны. Оно висела без стеклянных витрин и даже ограждений. Поэтому как ведьма я не могла сдержаться, чтобы не ощутить ауру многочисленных сабель, кинжалов, шашек и т.д. На близком расстоянии рука отчетливо воспринимала смерть, нестертую до конца кровь, что лилась по клинкам. Смерти и крови было много, очень много. Настолько, что оружие «фонило» на расстоянии нескольких сантиметров. Пару раз я тайком притронулась к клинкам. Оружие было как живое, но действительно холодное и равнодушное. Оно и сейчас легко бы рассекло человеческую плоть в умелых руках. Страшное ощущение. Мысленно я поклонилась всем невинно убиенным, павшим на этой земле в те страшные годы.
Назад из Энгельса мы ехали практически молча.
У моих подруг возникло желание покататься по реке на прогулочном катере, но одна из нас категорически отказалась из-за лежавшей на роду угрозы утонуть. Остальные проявили солидарность и тоже ограничились прогулкой по берегу.
Речной порт был довольно ухожен, благоустроен и красив. Глаз отдыхал, найдя осенью изумрудную зелень травы, выбеленные бордюры, лавочки с ажурной ковкой и … о чудо, ровные асфальтовые дорожки. Здания в поле нашего зрения тоже были в хорошем состоянии.