– Грёбаный стыд! – шиплю сквозь зубы и пережидаю, когда первая острая боль пройдёт. И нет, я не прыгаю на одной ноге.
Нога теперь болит, ноет. Это добавка к уже имеющейся боли во всём теле и мигрени.
Скажу по правде, туфелька каким-то чудом спасла меня от переломов пальцев и сильного ушиба. Неприятно, больно, но к счастью, несмертельно.
До свадьбы заживёт. Или до смерти.
Содержимое коробки я оставляю пока как есть. Пусть пока тут всё полежит. Единственное, забираю свой контракт и браслет, убираю их в свой саквояж. И злая, как тысяча растревоженных ос, прихрамывая, поднимаюсь по ступеням на крыльцо.
Замечаю, что ступени тоже все потрескавшиеся, а из огромных щелей растёт не только этот «вьюн», но и огромные поганки.
Прелесть.
Если захочу отойти в мир иной раньше времени, нажрусь милых поганок.
На миг замираю перед массивной двустворчатой дверью, у которой ручка в виде головы жуткой горгульи.
Прикоснусь – откусит полруки?
Просто беру и толкаю двери. И о, чудо! Тяжёлые двери распахиваются.
Вхожу в тёмный мрак.
Первым делом начинаю шарить по стене в поисках выключателя.
Потом чертыхаюсь, так как на минутку я забыла, что в другом мире.
Как же плохо ничего не знать о местных порядках! Сволочи эти маги и один эльф, швырнули меня в неизвестность, как щенка в болото.
Барахтайся, милочка, теперь сама. Выплывешь – честь и хвала тебе.
Нет? Ну, извини. Такая у тебя судьба, значит.
– Ладно, надеюсь, тут есть свечи. И спички, – произношу с сильным сомнением, что найду хоть что-то из этого. А разводить костёр древним способом я не умею.
Собираюсь с духом и, осторожно ступая, прохожу вглубь дома.
Морщу нос, потом зажимаю его рукой.
– Ну и запах… – произношу шёпотом.
Старый дом, без какой-либо вентиляции. И сама атмосфера, конечно, пугающая до дрожи.
Вскоре глаза привыкают к полумраку и я оглядываюсь.
– Вы, эл ведь уже знаете, что я здесь, – проговариваю с опаской.
Как-то до этого момента я чувствовала уверенность в себе, а сейчас что-то поджилки трясутся.
Побродив по огромному вестибюлю, который когда-то точно был роскошным и блистательным, двигаюсь к коридору. Коридор узкий и не очень длинный, к счастью. Зато очень тёмный. Пару раз я спотыкаюсь о какой-то хлам.
Покрепче сжимаю в руке свой «чемодан» на случай если придётся отбиваться. Не, не от призрака, вдруг тут нашли приют какие-нибудь бродяги, или алкаши… Маловероятно, но всё же надо быть начеку.
Коридор заканчивается двустворчатой дверью. Толкаю одну створку. Оказываюсь на кухне.
Кухня огромная, и всё в ней поражает своими размерами: гигантская дровяная печь; высокие шкафы – напольные и настенные; огромная двойная раковина; по центру кухни размещается длинный, массивный стол.
Ещё больше очевидно, что когда-то в этом доме устраивались большие и пышные приёмы.
Окна от пола и до потолка выбиты и тусклый свет, что проникает сюда, демонстрирует упадок последней стадии. Мебель рассохлась, слой пыли тут даже не в два пальца, а во всю ладонь. Паутина свисает тут и там настоящими полотнами. Много разномастного мусора разбросано и по мебели и на полу.
Пол в одном месте вообще провалился.
Перешагиваю через мусор и дыру в полу, выдвигаю ящики, открываю шкафы – очень осторожно.
В одном из шкафов нахожу целую бутылку, покрытую толстым слоем пыли и копоти.
– Хм… Вино? – удивляюсь вслух. – Или крысиный яд?
Брать в руки столь запыленную бутылку не спешу, но я запоминаю, в каком шкафу нашла сей раритет.
А в одном из ящиков нахожу пожелтевший, порванный пергамент, исписанный непонятными мне чёрточками и закорючками.
Вздыхаю разочаровано, так как вспоминаю слова Лорендорфа, что читать пока я не могу, надо браслет на ночь надевать, чтобы язык выучить.
А после, вау! Бинго! Я нахожу коробку со свечами! И даже спички есть, что вообще прекрасно. Всё такое же старое, залежавшееся, но главное, целое и работает.
Тихо взвизгиваю от радости.
Кто бы мне сказал совсем недавно, что я буду счастлива от того, что нашла свечи со спичками, обозвала бы шутника ласково «дурачок» или шутницу – «дурочка».
На кухне откапываю огрызок когда-то красивого бокала и использую его как подсвечник.
Возвращаюсь в вестибюль. От колеблющегося при движении света моя тень мечется на стенах и потолке.
У меня мороз по коже. Не нравится мне это место, не нравится дом. Мне вообще вся эта дурацкая ситуация не нравится!
– Как я буду тут жить? – задаю риторический вопрос неизвестно кому.
Тут реально надо всё сносить.
Бреду по другому коридору и выхожу в большой зал.
Вся мебель здесь древняя, несчастная и мечтающая о покое. Есть тут и мраморные статуи. В дальнем углу большого зала стоит большая арфа с порванными струнами.
В центре зала – круглый стол диаметром более трёх метров и вокруг него полуразрушенные стулья с высокими спинками. У нескольких стульев надломлены ножки; над столом когда-то висела большая и роскошная люстра. Теперь эта люстра украшает сам стол, как заплесневевший, забытый всеми очень странный торт.
С тоской осмотрев это помещение, возвращаюсь к лестнице и очень медленно поднимаюсь на второй этаж. Ступаю осторожно, потому как некоторые ступени вызывают опасения. А вдруг они обрушатся? Лестница, кстати, деревянная, точнее трухлявая и жутко скрипит подо мной.
Поднимаюсь по лестнице, пытаюсь ещё по пути рассмотреть портреты, но они завешаны паутиной, а под ней слой пыли.
И вот иду себе тихонечко, никого не трогаю, даже не возмущаюсь по поводу своего нынешнего положения, когда вдруг ощущаю ледяное дуновение, отчего язык пламени сначала дрожит на свече, а затем и вовсе гаснет.
Я останавливаюсь как вкопанная и напрягаю все свои органы чувств – слушаю, смотрю, нюхаю.
Нервно сглатываю, ставлю саквояж у ног, в кармане курточки нашариваю спички, наклоняю свечу и зажигаю её.
Медленно оборачиваюсь – никого и ничего.