Представляем читателю новую редакцию текста выступления М. К. Мамардашвили на круглом столе по теме «Литература и литературно-художественная критика в контексте философии и обществоведения», впервые опубликованного в журнале «Вопросы философии» (М., 1984, № 2, с. 99—102). В текст были имплементированы фрагменты из ранее не издававшихся подготовительных материалов к выступлению из архива Мераба Мамардашвили. При выборе фрагментов мы отдали предпочтение тем, которые содержательно обогащают оригинальную публикацию. (Примеч. ред.)
К реализации себя. (Здесь и далее по статье в сноски вынесены авторские заметки на полях из архивных материалов. – Примеч. ред.)
Пойти средствами искусства. (Я – средствами философии. Сохраняется связь с изначальным жизненным смыслом.)
И как о таком тексте судить, когда он перед нами.
Их способность вычитывать автора.
Не проблема «субъект – реальность», «произведение – реальность», а «субъект – произведение» и их место вместе в реальности, в которой «нужно писать, чтобы жить». Связь истины и жизни – вся серьезность символизма. Духовный инструмент.
Ибо массы не хотели этого труда (а традиции уже не могли помочь).
Труд слова.
Они должны быть «dislocations» – или органическими, как во сне, или вообще – опять вне наших связей.
Как нет ее и в воображаемых обстоятельствах и состояниях воображаемых персонажей в книге (проблема – ее квазипредметность). Не содержание, а абсолютные, безотносительные впечатления (определенность которых содержит возможность формы, а интенсивность – сознания). Прямой, но не причинный опыт (нет содержательных и причинных опосредований) и ими не разрешаемый. Это вне причин. Это начало индивидуального мира.
Но есть люди, у которых нет, может не быть волнения. Они в естественном состоянии, которое продолжается и в законе.
Красота выражения (или формальная точность) впервые индивидуализирует этот смысл.
То есть здесь же и создающийся «по живому».
Именно этого рода впечатления, содержащие начало индивидуации мира, требуют вхождения в себя, чтобы их раскрутить, – информация ниоткуда не может быть получена, добавлена, заимствована, и мы несвободны перед «произведением». И именно здесь punctus mysticus (см. «Против Сент-Бёва» о разуме). Ибо, например, и любовь (то есть объект) развивается из «неустойчивого противостояния», и мысль (то есть субъект, инструмент) из него, и почему этому не учит опыт, а лишь мое присутствие, привносимое мною в опыт (по таинственным законам).
И не испытано полностью, пока не разобрались (такой же загадкой является и отрицательное состояние – отсутствие волнения перед лицом…). «…cette chose nouvelle, irréductible à ce qu’on sait déjà, qui s’appelle une impression!» [«…в этом новом, не сводимом к уже известному, и называется это впечатлением» (фр.) (Марсель Пруст «Обретенное время», пер. Смирновой)]. И затем полное «correspondance» с Музилем («Черный дрозд»). И суть волнения не просто в лично воспринятой опасности, ибо «Я» тоже объект в мире (а я не объект, а мир, который должен стать).
Здесь же линии интенций, небо перекрестов линий (см. Пруст, «Обретенное время»).
«Создать (понять), чтобы испытать» еще и потому, что понимание – условие полноты, а полнота только и есть действительное испытание (с моей глубиной). Теорема феноменологической полноты.
Действуем (или не действуем) на поверхности, а в это время в глубине что-то делается.
Есть путь в зеркале и есть путь мимо зеркала. В сфере – сдвиги, в нас – мнимости. Непопадания и блуждания.
И не содержание, а впечатление (отсюда и «таинственные законы, которые есть мы сами»). То есть одновременно и регистрационный аппарат и данность. И желание и факт.
И к светлым радостям невозможной мысли.