О том, что ее муж, Миша Зиганшин, завел себе пассию на стороне, длинноногая красавица Катя Пряник догадывалась уже давно. Поняла это буквально в тот же день, когда ее супруг впервые переспал с Люсей. Не знала об этом, но почувствовала.
Женщине для таких догадок не нужно доказательств, снимков, сделанных через окно, рассказов подруг, не надо мужа с любовницей за ногу в постели ловить. Бабы такое просто чувствуют по поведению своих мужчин. У мужиков последствия подобного просто на лице написаны – русским по белому, как в народе говорится. А народ – он никогда не ошибается.
В один прекрасный день погас для Кати в глазах Зиганшина слегка сумасшедший огонек. Недолго он горел, погас и больше не зажигался. Мужики в большинстве такие: добьются, чего хотели, а дальше им новое подавай. Свадьба для них не финал, а только антракт в сексуальных приключениях. Закончится медовый месяц – и все, они уже жаждут новых впечатлений. Покоренная вершина в данном случае – не вершина, а так, промежуточный пункт в восхождении.
Раньше Миша поцеловать Катю лишний раз норовил, подарки или цветы домой приносил, со службы старался пораньше прийти. Случалось, конечно, с какими-то своими знакомыми и сослуживцами основательно водкой нажирался, его тогда домой привозили на патрульной машине, сам идти не мог. Под дверь ставили и в звонок звонили, а сами убегали. Тащила тогда жена упирающегося мужа к постели, раздевала его, а он упирался. Трудно было, но Катя знала, что не изменяет он ей.
Конечно же, служба не сахар, сил много забирает, вот и расслабиться время от времени мужу следует. Потому даже скандалы ему наутро не устраивала. Вечером-то устраивать бессмысленно – пьяный мужик невменяемый, говорит сам не знает что. То заочные разговоры с начальством ведет – оправдывается, то перед подследственными изгаляется. Но ни разу пьяный Мишка ей обидных слов не говорил.
Ну а потом стал приходить тоже поздно, но куда трезвее прежнего. Спокойный, внимательный, словно прощения за что-то просил. И не водкой уже от него пахло, а дорогим коньяком, который в нормальной мужской компании пить не станут, в горло не полезет, если подумаешь, сколько за него отдать пришлось. Да и в постели стал Катю куда реже беспокоить, словно не с женой лежит, а с бесчувственным бревном.
Секс стал у них случаться нечасто и будто по расписанию, без поцелуев, без ласк, буднично, словно работу подневольную делали. В эти моменты Катя нутром чувствовала, что вместо нее Миша себе другую женщину представляет, даже пару раз «пусей своей» назвал, чего раньше никогда не было.
До поры до времени она старалась на все это закрывать глаза. Мол, время пройдет, одумается Зиганшин, поймет, что не дело на сторону шастать, если дома тебя женщина ждет, которой ты изо всех сил добивался, перед которой на коленях стоял, которая от тебя ребенка иметь хочет. Но даже женское терпение имеет предел.
Как-то раз Миша в душ забрался и по привычке мобильник с собой взял. Мало ли, по службе всегда вызвать могут. Ничего подозрительного Катя в этом поначалу не усмотрела, но вдруг услышала сквозь шум воды, как коротко зачирикала трубка в ванной, Миша не ответил своим обычным официальным «Зиганшин слушает», а стал говорить тихо-тихо, словно прячась. Грех это – чужие разговоры подслушивать, самой себе неприятности искать, другим горе доставлять, но Катя имела на это право. Подошла к самой двери и ухом к ней припала. Не многое удалось расслышать, но и того было достаточно, чтобы все понять о муже и его теперешних делах на стороне.
– …пуся ты моя, Люсенька, – нежно шептал Миша. – Ну, не могу сегодня… я со своей дурой в гости вечером иду… хорошо, что-нибудь придумаю, жди…
Катя тут же отошла от двери и пошла на кухню, все ждала, что же муж придумает сказать…
Ничего умного и нового Зиганшин, конечно же, не придумал. В обед зачирикал его мобильник. Ясно, что вновь «пуся» звонила, подгоняла, чтобы скорее к ней приходил. Миша коротко и официально поговорил, затем состроил для Кати ожидаемо скорбное лицо и проинформировал:
– Гости, Катька, возможно, и отменяются. Не дают мне спокойной жизни, опять ограбление со взломом случилось.
– Когда хоть вернешься? Успеешь? – не стала спорить и показывать, будто догадывается о супружеском обмане, Катя.
– Если что, ты уж за меня извинись, одна сходи попразднуй. Когда вернусь, еще не знаю. Преступление, оно, как всегда, только по горячим следам раскрывается. Не успеешь, след остынет – и тогда ищи ветра в поле.
Михаил наскоро оделся и вышел из дома. Но Катя уже готова была к такому повороту, загодя договорилась с соседкой машину у нее взять, будто бы Катина сломалась.
Служебный автомобиль за Михаилом, как он говорил, конечно же, не заехал, он поймал на улице такси.
Так его Катя до самого Люськиного дома на соседской машине и проследила. Видела, как муж за цветами, фруктами и выпивкой в универсам заходил, как в ювелирный салон «Славянское золото» заезжал, о чем-то с девушкой-консультантом советовался, витрины рассматривал, как ему бесстыжая любовница в махровом банном халате с балкона махала, через перила перегибалась. Короче, спалился Зиганшин перед женой по полной программе. Вот только Катька не спешила праздновать успех, вместо того чтобы подняться и в дверь заколотить, она сидела в машине.
Редкие дождевые капли падали на стекло, сливались, текли тонкими ручейками. Извилистая, как судьба самой Катьки, струйка табачного дыма плыла над приспущенным стеклом, руки дрожали, она не всегда попадала в выдвинутую пепельницу, и серые хлопья сыпались на коврик. В голове пульсировало вспышками ранних летних молний одно слово: «сучка», и хотелось понять, чего же такого умеет эта «пуся», чего Катя Пряник не может.
Стало обидно до слез. Они и потекли, как те капли по ветровому стеклу, а молодая, полная сил женщина их не сдерживала, не смахивала.
Самое страшное, что может произойти в молодости, – это разочароваться в людях, а главное, в себе. Разочарованная женщина страшна в своей непредсказуемости. Пришлось вспомнить о том, о чем Катя стремилась забыть. Вспомнилось, как гуляли они с Андреем Порубовым поздними вечерами по городу и не хотелось расходиться по домам. Как целовались во дворах, в темном парке и в подъездах, целовались до сладкой боли в губах. Как однажды сидели на скамейке под разбитым фонарем и скользнули его руки ей под одежду. Катя замерла тогда на секунду, ощутив, что теряет голову, но вместо того чтобы отдаться чувству, отпрянула, одернула блузку и строго произнесла: «Только после свадьбы». – «А мы, пацанка, обязательно с тобой поженимся, не сомневайся, хоть сейчас, под звездами и луной, присягну. Со мной счастливой будешь», – ответил тогда Порубов и тут же, простерев руки к небу, поклялся, что так и будет.
И никогда в дальнейшем Андрюха не настаивал на большем в отношениях, хотя Катя была уже готова к этому, не сомневаясь в своем парне. Уверенность в душе была, что никогда не бросит, что бы с ним ни случилось. Она чувствовала себя защищенной, как за каменной стеной. Все на районе знали, что она его девушка, а потому никто ее обидеть не смел, даже косо посмотреть.
А потом случилось страшное и непредвиденное – повинтили Андрюху. Суд, приговор, этап, зона. Катя на всех судебных заседаниях была, знала, что Андрей невиновен. Но что поделаешь? Кто ее слушать станет? Кому есть дело до ее «он никогда на такое бы не пошел»? Лбом стенку не прошибешь. Хорошо еще, что верные друзья чем могли помогали ему. Всего три года судья дал, а мог и пять. Катька твердо решила ждать его возвращения. Свиданок ей, разумеется, не предоставили. Ведь она Андрюхе не жена, не сестра. На таких, как она, персонал зоны косо смотрит, в спину зэковскими «мочалками» и «подстилками» называет. Вот и оставалось только письма писать да дачки возить, несмотря на то что Катькины родители все делали, чтобы их любовь по переписке прекратилась.
Решив помочь Андрюхе, Катя Пряник пошла к Мише Зиганшину. Все-таки близилась половина срока, на УДО могли отпустить. Отец у него прокурор, и сам в органах работает. Да и нравилась Катя Михаилу, он к ней раньше подкатывался, даже что-то вроде романа завязывалось, пока не появился на горизонте Андрюха Порубов.
Михаил выслушал, обещал справки навести, нужных людей напрячь. Она, дура, и обрадовалась. Через недельку встретились вновь в кафе под зонтиками. Тут ей Зиганшин глаза и открыл. Мол, Андрюха твой с блатными связался, вины своей не признает, не раскаивается, из ШИЗО не вылезает. Не светит ему выйти раньше срока, не исключено, что еще пару годков выездной суд набросит. И вообще, для таких, как он, на будущее тюрьма – родимый дом. Катя сначала не поверила, но Зиганшин не только пустые слова в запасе имел. Как настоящий мент, он и вещдоки на конец приберег, показал девушке несколько отксерокопированных любовных писем Порубова, которые тот в разные концы страны разным девицам писал. Да какими ласковыми словами! Она-то думала, он только ей одной их говорил.
Откуда ей было знать, что это Андрюха товарищам по несчастью, другим зэкам, письма для их любимых женщин сочинял? Любовные письма – единственная радость у заключенного, если не считать писем матери. На зоне такое не редкость. Каждый, в чем силен, другим помогает.
Похолодело тогда в груди у Кати, словно вонзился ей в сердце осколок разбитого бедой ледяного зеркала. Разочарование пришло и злость за обман любимого. Стало рыжеволосой красавице все равно, что с ней дальше будет.
Зиганшин времени не терял, чего хотел, добился. Катю обхаживал, в кафе-рестораны приглашал, цветы дарил… Короче, вышла-таки она за него замуж, не столько самой хотелось, сколько родители уговорили.
Единственное, на что надеялась в этом браке, дети в достатке расти будут. Только вот не забеременела до сих пор. А теперь вот к другой ее муж бегать начал. Чем она не угодила?
Капли редкого дождя падали на лобовое стекло, понемногу смеркалось. В окнах дома загорался свет, но только не в Люсином окне. Слезы у Кати уже кончились, а столбики серого сигаретного пепла продолжали падать на пол машины…
…Люся, раскрасневшаяся, пышная, сидела перед трюмо. На Пласконной совсем ничегошеньки не было надето, если не считать цепочки на шее. Зиганшин лежал на диване и довольно улыбался. После секса мужики всегда так глупо себя ведут.
– …Я тебе и готовлю, и о работе расспрашиваю. Я тебе и в постели любовница, и в доме жена, – чирикала Люся, рассматривая синеватое пятнышко на груди. – А ты мне только засос поставил, платье открытое теперь не надеть.
– Ну, положим, не только засос поставил, – ухмыльнулся Михаил. – Да и отчитываться тебе ни перед кем не надо. Ходи носи его, как орден, на груди. Читайте, завидуйте.
– В том-то и беда, что отчитываться мне не перед кем. – Люся взяла слегка стервозный тон, но не перегибала с этим – все-таки с любовником нельзя быть такой категоричной, как с мужем. – Жизнь-то идет. Ты мне вот только сейчас, пять минут назад, что клятвенно обещал? Уйти от своей дуры и жениться на мне.
– Когда я на тебе, «пуся» моя, то, что попросишь, пообещаю, сдержаться не получается. Но не могу я сейчас так просто к тебе уйти. У нас на службе за моралью следят, на карьерный рост повлияет. Вот получу скоро новую должность…
– Посмотрели бы они на то, что ты тут со мной вытворяешь… – делано прикрыла лицо ладонями Люська, изображая крайнее смущение. – Даже вспомнить стыдно. Развратник! Я до тебя о таких вещах и не догадывалась.
– Но сладко? – не без гордости спросил Миша, осматривая аппетитные округлости любовницы, покрытые красными пятнами.
– Сладко-то оно сладко, но горько вспоминать обо всем, когда тебя рядом нет. Я тут по ночам совсем одна и все думаю, как ты там со своей рыжей дурой в постели. По ночам мне тааа-ак одиноко и холодно… – И тут же в Люсиной голове что-то непоследовательно переключилось. – Я, пока тебя ждала, телевизор смотрела, там шоу домохозяек показывали. Так вот, ведущая сказала, что на Западе подсчитали, если бы работающий мужчина нанимал специалистов готовить, гладить, стирать, квартиру убирать, за детьми присматривать, сексом с ним заниматься, то стоило бы ему это двадцать тысяч баксов в месяц, а то и больше. А жена ему это все бесплатно дает!
– Можно подумать, что жена сама не ест и трахаться ей самой влом, – вздохнул Михаил.
– Ты об этом у своей Катьки спроси, послушаешь, что она тебе ответит. Со мной напоследок возбуждаешься, под халат лезешь и уходишь, а потом с ней в постели кувыркаешься. Мне же обидно. Вы, мужики, такие кобели…
Зиганшин почувствовал, что пришел момент откупиться от Люськи, иначе вновь вернется к теме женитьбы.
– Люська, а давай я тебе подарок сделаю. Только ты сама его себе купишь, а деньги я тебе дам.
– Подарок? – переспросила Пласконная, всем своим видом показывая, что, скорее всего, Миша задумал отделаться от нее какой-нибудь мелочовкой.
– Колечко золотое с камешком, – озвучил свое предложение Зиганшин. – Помнишь, ты мне рассказывала про акцию в ювелирном салоне? Ну, так я не поленился, зашел, посмотрел, приценился.
– Правда?
– А когда я тебе врал? – Зиганшин подхватил со спинки стула брюки, вытащил бумажник и торжественно стал отсчитывать из него купюры, выкладывая их на тумбочку.
Картина была такой, будто клиент рассчитывается с понравившейся ему проституткой в надежде прийти еще раз и получить не меньшее, а то и большее удовольствие…
…Катя Пряник томилась в одолженной у соседки машине, почти наверняка зная, что происходит сейчас между ее мужем и блондинистой сучкой. От этого на душе было мерзко, словно туда кошки нагадили. Наконец распахнулась застекленная дверь, и на балкон вышли раскрасневшиеся Михаил с Люсей. На Пласконной был махровый халат, надетый на голое тело. Любовники закурили. Люська бесстыже жалась сиськами к Михаилу, все норовила поцеловаться, а Зиганшин вяло сопротивлялся, мол, не здесь, люди могут увидеть.
Катя не выдержала, набрала на мобильнике номер мужа. Миша почувствовал жужжание в кармане, полез за трубкой, глянул на монитор, сбросил вызов и вернул телефон на место. Она не стала повторять звонок, понимала, что сейчас бы не удержалась и выложила бы муженьку все, что о нем думает, а это было бы слишком просто. Кате же захотелось мести, и мести утонченной, такой, чтобы потом ему было бы мучительно больно.
Наконец Пласконная докурила тонкую цветную сигарету и щелчком отправила ее за перила балкона. Окурок прочертил в воздухе огненную дугу и упал перед самым капотом машины, брызнув праздничными искрами.
– Сучка, – процедила Катя и завела двигатель.
Михаил вернулся домой поздно. Пользоваться домофоном не стал, открыл дверь своим ключом. Катя лежала в постели, смотрела телевизор, по стенам прыгали цветные блики, отбрасываемые экраном. Лицо жены было непроницаемым.
– Не спишь еще? – притворно нежным голосом поинтересовался из прихожей Зиганшин.
– Не сплю. Я и в гости не пошла, настроения не было.
– Ну не мог я с тобой пойти. Служба.
– Поймали хоть взломщика?
– Поймали, – воодушевился Михаил. – С поличным взяли. Он к своей бабенке завалился вместе с награбленным. Мы его, «горяченького», и прихватили.
– Это хорошо. Я тебе ужин на плите оставила.
– Есть не хочу, мы с ребятами в машине перекусили. Ну и выпили немного за успех. Прости, иначе не принято.
Вскоре Зиганшин забрался под одеяло, тут же повернулся спиной к Кате, сделал вид, что заснул. Мигал телевизор, Катя смотрела на экран и не понимала, что там происходит. Ей казалось, что она ощущает исходящий от мужа запах чужой женщины.
В центре областной столицы людно в любое время года. Оно и не удивительно: тут на каждом шагу магазины, государственные учреждения, кафе, рестораны, клубы. Да и просто прогуляться приятно…
Бывшая Губернаторская улица, переименованная в советское время в проспект Мира, – место оживленное. Дореволюционные солидные дома построены основательно, их украшает замысловатая лепнина, ходи себе, осматривайся, как по музею. Единственное неудобство здесь – для автомобилистов. Старая часть проспекта поуже, чем современная, вот и случаются постоянно заторы.
На тротуаре стояли две бойкие девицы в специально сшитых рекламных куртках, на которых размашисто и броско красовалось название самого большого ювелирного салона во всем городе «Славянское золото». Пройти мимо девиц было сложно, они, выражаясь языком полицейского протокола, «цеплялись к прохожим», раздавая им рекламные листовки. Однако правоохранители не мешали им работать с размахом, не опасаясь оказаться задержанными по административной статье. Акция была согласована, разрешение на нее получено. Вот только дворники неодобрительно посматривали на девушек – ведь многие горожане, особенно малоимущие, тут же выбрасывали рекламную продукцию «для богатеньких», и ветер гонял цветастые глянцевые листки по проспекту.
В рекламном тексте покупателям предлагалась следующая акция. Каждой покупательнице, решившей приобрести в салоне золотое кольцо с небольшим бриллиантом, совершенно бесплатно предоставлялась возможность сфотографироваться на память в баснословно дорогих украшениях: в золотой, с платиновыми вставками, короне, усыпанной бриллиантами, алмазном колье и таких же серьгах. Тут же на листовке располагалась и фотография этих украшений, а также сообщалось, что они изготовлены ювелирной фирмой специально по заказу для награждения победительницы будущего конкурса «Мисс Российская Федерация».
Корону и аксессуары возили по всей России и для привлечения покупателей размещали на две недели в самых дорогих ювелирных салонах регионов. Какая же девушка устоит перед тем, чтобы не сфотографироваться в настоящей короне королевы красоты? К тому же потом эту корону будут показывать по телевизору, ее изображение появится на обложках глянцевых журналов.
Особым спросом пользовалась акция у молодоженов. Местный Дворец бракосочетаний даже пошел на то, чтобы проводить выездные росписи в ювелирном салоне.
Стеклянная дверь-турникет салона «Славянское золото» неторопливо и величаво вращалась. Внутри все напоминало царство Снежной королевы. Стерильная белизна, врезанные в потолок яркие светильники, подсветка витрин. Переливались золото, серебро и платина, искрились драгоценные камни. Двое охранников – рослых парней, явно прошедших службу в спецназе и одетых в нелепо смотрящиеся на них деловые костюмы, стояли по углам торгового зала и внимательно смотрели на посетителей. А последних было немало.
В основном публику привлекала стеклянная пирамида в центре помещения, в которой и было выставлено сокровище национального масштаба. На изящной прозрачной, как утренняя заря, женской головке, отлитой из хрусталя, крошилась бриллиантовым блеском корона будущей королевы красоты огромной страны, занимающей одну шестую часть суши. Тут же были и колье, и сережки. Небольшая табличка с текстом извещала особо любопытных, на сколько карат в ней бриллиантов, какие из них самые крупные. Особо впечатляла стоимость. Изготовление всего комплекта обошлось в двести тысяч долларов. Одних драгоценных камней пошло на сто пятьдесят тысяч. Над комплектом бригада из пяти ювелиров трудилась не покладая рук на протяжении трех месяцев.
Люди толпились у стеклянной пирамиды, шушукались, восхищались. Нахождение в непосредственной близи от сокровища заставляло говорить шепотом, как в музее.
– Небось уже все решено, кто в конкурсе победит, – проговорила толстушка с пухлыми щеками. – Вложился в корону какой-нибудь миллиардер и купил место для своей подстилки.
– Ничего еще не известно, – возражала ей подружка.
– Думаешь, на конкурсе жюри честно судит? – По лицу толстушки нетрудно было догадаться, что в честность других людей она верит в последнюю очередь.
– Ясное дело, все покупается. Но богатых мужиков в России много, а финалистка одна. Так что корону любовнице какого-нибудь ну… очень высокопоставленного политика отдадут.
– В любом случае нам с тобой она не светит, – наконец-то пришли к логическому выводу размечтавшиеся девушки.
Неподалеку от стеклянной пирамиды, привлекавшей всеобщее внимание, стояла и Люся Пласконная. Она уже вдоволь налюбовалась на россыпь искрящихся бриллиантов и теперь рассматривала витрину с золотыми кольцами, украшенными микроскопическими камешками. Конечно же, после великолепия короны и ожерелья они казались молодой особе блеклыми – почти ненастоящими. Ясное дело, Миша Зиганшин расщедрился на не очень дорогую безделушку.
«Уж лучше бы он мне обручальное кольцо без камешка подарил», – мысленно вздохнула Люся.
И тут у нее за спиной возник рослый кавказец:
– Дэвушк, а, дэвушк. Ты в короне сфотографироваться хочэш? Да? – спросил он, бесстыдным образом скользя взглядом по округлостям Пласконной.
Люсе показалось, что незнакомец буквально раздевает ее взглядом, и это было приятно. Однако она, состроив серьезное лицо и будто не понимая, что ее клеят, спросила:
– Вы это о чем?
– Я тут кольцо покупаю. Да? Для сэстронки, а она на родина живет, да? Ее тут не сфотографируэш. Хочэш ты?
– Я сама себе кольцо покупаю, – гордо ответила Люся и подозвала продавщицу: – Это покажите и это.
Пласконная мерила кольца, разглядывала свою руку. Наконец остановила выбор на тоненьком колечке с микроскопическим бриллиантом.
– Покупаю, – заявила она таким тоном, будто собиралась купить весь ювелирный салон целиком. – На него ваша акция тоже распространяется?
– Разумеется, – ответила продавец.
– Я прямо сейчас смогу сфотографироваться?
– Не совсем, у нас существует очередь. Поговорите с консультантом, она вам все подскажет, разъяснит, – и продавщица кивнула на молоденькую девушку, сидевшую у стойки за компьютером.
Пласконная не замечала, что за ней через витрину с улицы наблюдает Катя Пряник. Женой Зиганшина в последнее время просто мания какая-то овладела. При любой возможности она отслеживала Люсю, смотрела, с кем она встречается, что покупает, чем занимается. Спроси ее, а зачем она так поступает, сама бы точно не ответила. Возможно, хотела подловить Люську на неблаговидном поступке, на том, что у нее в любовниках ходит не только Михаил. Вот и теперь возле Пласконной крутился какой-то гнусного вида кавказец, что-то предлагал. Ну а что он еще предложить может? Только «это».
Люся подошла к девушке-консультанту:
– Я насчет фотографии, по акции. Когда и как это можно сделать?
Сотрудница ювелирного салона мило улыбнулась и слегка разочаровала клиентку:
– Понимаете, у нас отведены специальные часы для фотографирования. Существует очередь. Желающих много. Я могу записать вас на определенное время. – Она повернула монитор к Люсе: – Смотрите на свободные окна, выбирайте…
Пласконная принялась разглядывать табличку. У нее за спиной маячил молодой мужчина в толстых роговых очках, верхнюю губу прикрывала густая щеточка ухоженных усов.
Наконец Люся выбрала день и время для фотографирования, записалась на фотосъемку и покинула салон, унося с собой бархатную коробочку с колечком. Но Катя Пряник почему-то не последовала за ней по улице, хоть Люся прибыла сюда не на машине, а приехала автобусом. Екатерина, не отрываясь, смотрела на усатого мужчину в роговых очках, который уже сидел напротив консультанта и говорил то, чего Катя через стекло не могла слышать.
– …у меня сеструха замуж выходит, – откровенничал он с консультантом. – Мы тут с родственниками договорились молодым подарок сделать – кольца обручальные у вас купить. Ну и фотографию невесты на память в короне с бриллиантами.
И вновь повторилась ситуация с монитором. Потенциальному покупателю предложили просмотреть табличку с уже записавшимися для росписи парами.
– Не знаю, не знаю. Думал, все проще окажется, – сомневался мужчина, глядя, прищурившись, на таблицу. – Тут у вас все забито. А вот согласится ли сеструха перед росписью, а не после нее в салон ехать – еще вопрос. Суеверная очень. Не шутка же, замуж выходит. Я ей звон сделаю, посоветуюсь. Попозже зайду.
– Надеюсь, она согласится. Большего для вас, к сожалению, сделать не могу, – вежливо улыбалась консультант. – Желающих очень много. А условия фирмы-изготовителя жесткие. Только два часа на фотосессии – не больше.
Мужчина в очках поблагодарил, поднялся, ненадолго задержался у пирамиды с драгоценностями, полюбовался и двинулся к выходу. Стеклянный турникет провернулся, выпуская его на улицу. Не успел он пройти и десяток шагов, как у него за спиной прозвучало:
– Андрюша, ты? – Хоть это был вопрос, но в нем присутствовало больше уверенности, чем сомнения, Катя Пряник даже руку протянула, чтобы коснуться его рукава.
Мужчина вздрогнул, коротко обернулся, глянул из-под очков в толстой роговой оправе на Катю и пробурчал:
– Вы ошиблись, – после чего торопливо зашагал по улице.
Катя стояла в растерянности, она не была уверена, что только что видела перед собой Андрюху Порубова. Но сердце подсказывало, что это именно он. Тот, кого она прежде любила и, как оказалось, любит до сих пор. Он, конечно, сильно изменился, постарел, усы зачем-то дурацкие отпустил да и очки носит. Но ведь и не виделись они давно. Может, зрение на зоне испортилось, не курорт все же.
Катя стряхнула с себя оцепенение и побежала следом. Спина мужчины, в котором ей виделся Андрюха, маячила впереди.
– Андрей! – крикнула она.
Мужчина ускорил шаг, и Катя побежала. Но тут к тротуару подрулила «Тойота», мужчина сел рядом с водителем, и машина влилась в поток других автомобилей.
– Андрей… – прошептала Катя, останавливаясь.
Все понятно. Что она могла ему сказать? Оправдываться за то, что вышла за Зиганшина замуж? Так Андрюха и слушать ее не станет! Катя Пряник и сама не могла себе точно объяснить, как случилось ее замужество.
Порубов сидел рядом с Ботаном, рулившим ловко и уверенно, а Клещ, обернувшись, посмотрел в заднее стекло:
– Катька, что ли, за тобой бежала?
– Она самая. Узнала, черт подери! Черт ее сюда занес в ненужное время. – Андрюха отклеил театральные накладные усы и поморщился, растирая верхнюю губу.
– Странно, – пробормотал Ботаник, – даже я тебя не сразу узнал в таком прикиде. А она тебя года два точно не видела. Не спалиться бы. Катька – жена мента, а дело-то у нас серьезное. Муж и жена – одна сатана.
– Бабы, они все чувствуют, – заметил Порубов. – Не спалимся, мы же все предусмотрели. Отступать поздно. – Он посмотрел на друзей: – Если кто сомневается, может прямо сейчас отказаться.
Андрей не напомнил про больную мать, про деньги для операции, но Юрка с Толяном поняли это и без слов, а потому и не стали говорить об этом.