В только что открывшемся подвальчике-кафе «Старокиевское» царствовала приятная прохлада. Хозяйка большой венгерской кофеварки зевала, выставляя на прилавок вчерашние пирожные.
Кофе она сварила совсем дрянной. Зато сахара положила больше, чем надо. Хорошо еще, что не размешала.
Виктор все еще пребывал в плену ощущений прошедшей ночи. Думал о Светке, о ее странной и такой естественной детскости. Вот только студенческий билет как-то совсем сюда, в эту прошедшую ночь, не вязался. Словно это была обычная подделка для покупки льготных проездных билетов. Собственно, такое вполне возможно. Ведь на Петровке можно было без проблем купить бланк любого удостоверения – хоть МВД, хоть СБУ. Оставалось только вклеить фотографию и влепить какую-нибудь печать. А после этого – что хочешь, то и делай. В пределах разумного, конечно.
Виктор отпил глоток кофе, и странно, что никакой обычной кофейной горечи на языке не осталось. Вместо вкуса кофе вынырнул внезапно вкус ночной манной каши с клубничным джемом, вкус детства.
Прошедшая ночь не отпускала Виктора. Первый раз в своей жизни он как-то слишком легко и естественно «купил» ночь счастья и страсти. И никаких неприятных ощущений, никаких совестливых мыслей. Не стыдно, не больно, не обидно. Что там Брониковской говорил? Придет возраст, когда бесплатно уже не дают, а платить еще стыдно? Виктор грустно усмехнулся. Брониковский, пожалуй, был не прав. Да и не было у Виктора ощущения, что он заплатил. Да, он отдал полста баксов этой милой девчонке, просто взял и подарил в благодарность за чудные мгновения. Или это ее надо благодарить за ту легкость, с которой он расстался с зеленой купюрой. Ведь действительно, все произошло так легко, по-домашнему, словно они были уже знакомы и просто состоялось очередное романтическое свидание в детском саду, где, видимо, происходит в отсутствие детей много чего странного и романтического, где в подвале торгуют компьютерами, ночью варят манную кашу. Там наверняка и на чердаке что-то происходит. Невидимое, неслышимое, незаметное. Радостная загадочность жизни. Почему-то до Антарктиды эта загадочность отсутствовала. Может, потому что Виктор был отделен, отрезан от нее своей замкнутой и вполне полноценной жизнью члена уже рассыпавшейся семьи. В той жизни у него были обязанности – он кормил пингвина Мишу, создавал печальные «крестики», перечитывал их и иногда сам пускал скудную слезу по будущим покойникам. Он думал о Соне, он обеспечивал Нину деньгами и самоощущением домохозяйки и жены. У него были ключи от собственного маленького мира. Это теперь на дверях в его старый мир появился новый замок и он стал беженцем. И на бегу вчера вечером его остановили и предложили немного счастья. И – главное – не обманули. Счастье до сих пор ощущалось во всем его теле. Счастье растягивалось, как жевательная резинка, хотя вкус его, как вкус манной каши с клубничным джемом, уже «смылся» с языка, перешел в иное чувственное пространство, в отдельную ячейку памяти, где хранятся другие прошлые вкусовые ощущения, где в конце концов все смешивается, чтобы потом внезапно, из-за сумбурной ассоциации или мысли, вынырнуть вдруг и напомнить о себе, о том счастливом моменте, канувшем в прошлое.
И снова в мыслях всплыл детский садик, только уже другой. Такой же двухэтажный, с такими же песочницами и качелями, но уже с детьми, среди которых и он сам с высоко подрезанной челкой русых волос, в коричневых шортиках и в синем свитерке. Обед, манная каша с клубничным джемом и тающим сверху маленьким айсбергом масла. Потом – тихий час. После тихого часа – разучивание песенки про зайчика.
Интересно, что сейчас делает Соня, озабоченно подумал Виктор. Она ведь никогда не ходила в детский садик, она не играла с другими детьми. У нее какое-то совершенно другое детство…
Виктор вышел из кафе, нашел глазами уличный телефон. Подошел и позвонил себе домой.
Длинные гудки вызвали в нем напряжение. А вдруг трубку снимет Нина? О чем с ней говорить? Наверно, можно было бы спросить: «Как дела? Что нового?»
К счастью, трубку подняла Соня. Радостным звонким голоском сообщила, что Нина куда-то ушла, а дядя Коля не ночевал дома и не звонил, и кошку она выпустила на улицу погулять, и что она, хоть и царапается, но очень умная – сама уходит погулять, а потом сама приходит и скребет когтями по двери, пока ей не откроют.
Рассказав все последние новости, Соня вдруг спросила: «А ты когда домой придешь?»
Виктор растерялся, замешкался с ответом.
– Не знаю, – сказал он. – Может, через пару дней…
– А ты приходи, когда никого не будет! – предложила Соня. – Я тебе яичницу сжарю! Я уже умею – тетя Нина уезжала на два дня, а мне только яйца оставляла и булочку. И я сама себе яичницу жарила, я уже большая!.. А ты Мишу видел?
– Нет еще, – ответил Виктор. – Я сегодня к нему поеду…
– Ты ему привет передай и скажи – пускай возвращается. Тут без него скучно…
– Скажу, – пообещал Виктор. – И в гости к тебе приду, когда никого не будет!
– И звони чаще! – попросила Соня.
– Хорошо, я тебе завтра утром позвоню!
Опустив трубку, Виктор взгрустнул. Ему захотелось назад, в прошлое, в свою тогдашнюю жизнь. Проще говоря, захотелось домой, только чтоб все было спокойнее и стабильнее. Чтоб больше никаких «крестиков» и похорон с пингвином. Или, по крайней мере, никаких похорон, а только «крестики». Но в прошлое можно было только окунуться мыслями и воспоминаниями. А теперь надо было собраться, вдохнуть побольше воздуха, осмотреться и понять: где он, где Миша? Что из прошлого перешло в сегодняшний день и как ему, Виктору, к этому сегодняшнему дню приспособиться, прислониться, прижиться? Что ему потом, когда он отдаст все долги, делать? Да и долгов-то – мелочь! Поездка в Москву к жене, а точнее – к вдове банкира Брониковского. Но главный долг – перед Мишей. Его отдать будет сложнее, но он постарается. И начнет стараться уже сегодня. Утренний кофе, хоть и дрянной, но свое дело сделал. Виктор проснулся. Проснулся для дальнейшей жизни.