Письмо от графини д’Ортен оказалось приглашением на обед. В самых милейших выражениях в нем было сказано, что ее небесное светительство будет счастлива познакомиться с супругой графа де Ларне. Между строк явно читалось: «С глубочайшим сожалением о том, что ваш брак доживает последние дни, я вчера прыгала до потолка так, что чудом не удушилась кринолином». Последнее подействовало на меня гораздо быстрее и куда более отрезвляюще, чем все советы Ивара и доводы разума, вместе взятые.
«А вот ридикюль вам в декольте», – подумала я, написала не менее милый ответ, и сразу после завтрака отправилась к шкафу выбирать перчатки потоньше, чтобы браслет был виден. Кружево уже не по сезону, зато к нему идеально подойдет платье из алого шелка – вроде того, что безуспешно пыталась сосватать мне Луиза, с квадратным декольте. По моей просьбе Мэри затянула корсет так, что даже небольшая грудь обозначилась упругими полушариями с ложбинкой посередине. Волосы мы не стали убирать наверх – благо, после издевательств Эрика они уже немного отросли – просто красиво уложили, оставив ниспадать на плечи волнами разной длины.
Мне нужно изучать окружение Анри, вот этим сейчас и займемся. К тому же, близкое знакомство с кузиной его величества поможет войти в высший свет Вэлеи даже без титула графини де Ларне. Что же касается моего мужа… Хочет по-плохому, будет ему будет по-плохому. Подружусь с его любовницей, поставлю подпись, после этого он на меня никаких прав иметь уже не будет, и пусть утрутся платочком на пару с лордом Фраем. Одним, разумеется.
Ольвижский особняк графини устроился в районе четырех парков и ничем не уступал дому брата в Лигенбурге. Скрывался он за коваными воротами, украшенными завитками позолоты и увенчанными узорчатыми плафонами фонарей. Три этажа, один из которых под самой крышей – темнеющий намеренно затертым графитом над бледно-желтым фасадом. Над главным входом располагался небольшой каменный балкон, окна и карнизы были щедро сдобрены лепниной: надо отдать должное, изящной, а маленькие балкончики с резными невысокими ограждениями наводили на мысль, что дом построен недавно: если не ошибаюсь, в Ольвиже такое вошло в моду пару десятилетий назад.
Встречал меня мужчина с густыми бровями и открытым молодым лицом, в темно-синей, расшитой золотом ливрее, на фоне которой шейный платок казался алебастровым. Дворецкий помог снять накидку и сообщил, что меня уже дожидаются в музыкальном салоне. Залитый солнцем холл, облаченный в кремовый шелк обоев, плавно переходил в не менее светлый коридор. Чем ближе мы подходили, тем кощунственнее казались наши шаги, разрушающие тонкие светлые ноты – самый известный вальс Ганса Вельберта, который композитор написал после гибели возлюбленной. Правда, стоило мне представить руки Анри на талии исполнительницы и его губы на ее губах, внутри все сжалось и захотелось надеть графине на голову тромбон. Ну или ударить глубинной тьмой.
Дворецкий распахнул высокие ореховые двери, и я шагнула в салон. Небесное создание сидело на голубом пуфике и играло так, что даже Вельберт рыдал бы от умиления. Не удивлюсь, если она еще и поет, а в будуаре у нее припрятана арфа и сменные крылья. При моем появлении графиня мягко улыбнулась, изящно кивнула на небольшой диван возле окна, но доиграла композицию до конца. Я разглядывала белоснежный рояль, высокое арочное окно и солнечные брызги на ковре цвета сливок, в тон штофной обивке стен, поэтому пропустила момент, когда следовало восторгаться исполнением. Кажется, ее это ни капельки не смутило.
– Искренне рада, что вы приняли приглашение, мадам… – улыбаясь, Евгения протянула руку, скользнула взглядом по моему запястью, – Феро. Безумно любопытно познакомиться с женщиной, которой удалось украсть сердце нашего загадочного графа.
Интересно, она сейчас о себе на «вы», или подразумевается кто-то еще?
Я не сразу нашлась с ответом: все, что крутилось на языке, не имело ни малейшего отношения к правилам хорошего тона. Графиня, тем временем, изящно опустилась на диван, расправила складки бледно-желтого платья. Глаза ее светились любопытством и нетерпением. Сейчас, днем, она казалась еще более светлой, чем в опере. Только я хорошо помнила, как она смотрела вчера – пристально, словно пронзая насквозь морозными иглами. Вот и сейчас в безоблачном взгляде на миг сверкнули кристаллики льда, тут же растаявшие под лучами внимания и симпатии.
– Взаимно рада, – я легко передернула плечами и чуть наклонила голову. – Здесь, в Ольвиже, я почти никого не знаю, поэтому получить ваше приглашение оказалось приятной неожиданностью, но… Неужели Анри совсем ничего обо мне не рассказывал?
Надеюсь, мой голос прозвучал достаточно разочарованно. Графиня обеспокоено прикусила губу, словно извиняясь за свои слова. Получилось вполне натурально, но даже будь я великим математиком, не взялась бы высчитывать процент искренности и напускного в нашей беседе. Мы как подружки в ссоре: во время игры в мячик каждая только и ждала, пока другая отвлечется, чтобы залепить удар точнехонько в лоб.
– О, я не хотела вас расстраивать. Но дело в том, что граф и о себе почти ничего не рассказывает. – Евгения покачала головой. – Мне известно только, что о вашем браке договорились родители, и что граф опоздал на несколько лет.
Уже больше, чем знала я, когда оказалась замужем.
– Так все и было. Признаюсь, для меня это оказалось несколько неожиданно…
И первое время я даже хотела его убить.
– Но Анри такой мужчина… – я опустила глаза. – Его обаянию просто невозможно противиться. Ох, простите мою откровенность. Уверена, вы знаете об этом не хуже меня.
Ловите, графиня!
Изящные брови взлетели вверх, пальцы пианистки на миг сжали тонкий шелк платья, а затем она тихонько рассмеялась.
– О да, все дамы Ольвижа желали заполучить его в мужья, – она смотрела изучающе. – Но Анри Феро – человек долга.
Поймала.
– Многие леди Энгерии тоже были разочарованы. – Я рассматривала гипсовую лепнину на камине, вспоминая большой музыкальный салон Мортенхэйма, где можно было бесконечно слушать матушкины нотации и щебетание Лави. – Когда-то я думала, что меня ждет скучное замужество, но Анри раскрасил мою жизнь яркими красками. К счастью, нас связывает нечто большее, чем просто брачный договор.
На сей раз улыбка вышла скупая.
– Странно, что вы не вышли замуж раньше. Почему так получилось?
– Наверное, ждала чего-то особенного.
– Это что-то может оказаться гораздо опаснее, чем вы себе представляете.
Вот даже как. Пусть и сказано с выражением лица старшей сестрицы, искренне заботящейся о чувствах непутевой младшенькой.
– Говорите со знанием дела?
Голубые глаза слегка потемнели. В самой глубине тлело нечто такое, что даже разгадывать не хотелось: темное, как вчерашние угли. Тем не менее если один неосторожно уронить на ковер, можно спалить целый дом.
– Увы. Наши с супругом отношения были далеки от особенных.
– Были?
– Да. Я вдова.
– Соболезную вашей утрате.
– Благодарю, – Евгения коротко улыбнулась. – Но моя боль уже утихла. Это случилось давно.
Крылья тонкого носа дрогнули, на миг преображая черты светлоподобного личика в хищную маску. Сколько же ей лет? Выглядит не старше меня, а то и моложе, но блондинки всегда смотрятся юными, особенно невысокие и хрупкие. Она не просто аристократка, в ней течет королевская кровь, а значит, графиня вполне может обладать магией. Интересно, какой и насколько сильной?
Продолжить мы не успели: нас пригласили к столу, и во время обеда наш разговор плавно перетек в светскую беседу. Судя по лицу Евгении, только приличия мешали ей пригвоздить меня вилками к стулу и с пристрастием допросить обо всем, что связывает с Анри. Мне они тоже мешали, но с этим я кое-как справлялась. До того, как она снова о нем заговорила.
– Вы наверняка знаете, что этот дом – подарок графа де Ларне.
Я чуть не подавилась марципаном. Мне Анри ничего не дарил, кроме сирени, лунника, ажурных чулок и синего платья, в которое я влюбилась с первого взгляда, как только увидела на витрине. И которое почему-то до сих пор таскала с собой, а не пустила на тряпочки.
– В честь нашей дружбы, – Евгения смотрела мне прямо в глаза. – Он безмерно обожает Лавуа, я же уговаривала его купить себе дом в Ольвиже, но граф все время отказывался. А потом сказал – если вам так угодно, лучше я сделаю вам подарок и стану вас навещать. Правда, он чудо? Так грустно, что вы разводитесь.
Я допила кофе не по этикету. Залпом, вместе с горечью со дна. Внутри – в сердце, что-то тонко дрожало, готовое вот-вот порваться, бешено колотилось в висках, стекало по спине холодным потом. Обратить в прах все это режущее глаз убранство, оставить ее сидящей на стуле посреди улицы – в одних панталонах с открытым ртом!
– Про развод это было сгоряча. А роскошный подарок – лучший способ заставить женщину замолчать. Часто он вас навещает в последнее время?
Я наблюдала, как улыбка сползает с кукольного личика – медленно, но неотвратимо, как нависшая лавина в горах рушится вниз, погребая под завалами всех, кто не успел убраться с ее пути.
– Дружба со мной открывает многие двери, мадам Феро, – заметила Евгения, не сводя с меня пристального взгляда. Теперь уже лишенного напускной любезности и светлейшей чистоты.
– Не сомневаюсь, – я промокнула губы, отложила салфетку и поднялась. – Но нам все равно не по пути. Кстати, утка в апельсиновом соусе была слегка жестковата.
Евгения поднялась, но тут же сдавленно охнула и опустилась на стул: шнуровка корсета – такая непрочная штука… если использовать магию смерти и обратить узелок в прах. Я вышла за дверь, не оглядываясь и чувствуя, как меня трясет, теперь уже по-настоящему. Спина взмокла так, что стоило мне оказаться за воротами, осенний ветер нагло скользнул ледяными пальцами за шиворот и ниже, заставляя дрожать еще сильнее. Да, в Мортенхэйме я была заперта за семью замками, но там мне не приходилось притворяться. Не приходилось улыбаться в лицо женщине, которой хочется выдрать все волосы или, по меньшей мере, напугать до икоты, обрушив на ее прянично-карамельный мир стирающую краски, звуки и запахи разрушительную мощь тьмы. Вот только ее карамель горчила посильнее лахринской настойки, а запах от нее шел как от прошлогодних листьев, залежавшихся под снегом.
Я сама не заметила, как дошагала до конца улицы. Зябко кутаясь в накидку под ослепительным осенним солнцем, вспомнила, зачем вообще приходила. Свой единственный шанс войти в высшее общество Вэлеи без Анри я развеяла по ветру, благодаря… ладно, пусть будет вспыльчивости. До теплого разговора, проходившего в обстановке девичьей симпатии и закончившегося эпичным крахом корсета, у меня оставалась возможность действовать в обход мужа. Теперь леди Тереза полетит как панталоны над Ольвижем, стоит ей поставить подпись и лишиться магии титула де Ларне.
Окончательно погрузиться в пучину самобичевания не успела – кучер проезжающего мимо экипажа резко натянул поводья. Гнедые жалобно всхрапнули, дверца распахнулась в каких-то дюймах, чудом не зацепив платье. Вспомнились несколько слов, леди недостойных, которые замерли на губах, и которых стало больше, стоило мне увидеть Анри. Каблуки царапнули по мостовой, носок больно ударился о подножку, когда муж бесцеремонно втащил меня внутрь и толкнул на сиденье. Я рванулась было, но прямо передо мной взметнулась золотая дымка, рассекая карету надвое и ослепляя. Меня наградили яростным взглядом и захлопнули дверцу с такой силой, что зазвенело в ушах.
– Сядь, – последовал негромкий приказ.
Экипаж тронулся с места.