Сережа уже в который раз перечитывал показания свидетелей. Листал, читал, возвращался к первым страницам дела. Место происшествия отсутствовало. Свидетелей, видевших пропавших парней теми злополучными вечерами, не нашлось. Никто не видел, как они выходили из дома. Никто не видел их в день исчезновения бредущими по улице. Удивляться не приходилось. Зима. Время позднее. Погода в те дни не жаловала. Валил снег, с моря дул обжигающе ледяной ветер, и морозило не слабо.
И куда вот можно было отправиться в такую погоду в куртке почти на голое тело?! Куда?! Куда-то по соседству? Так парни жили друг от друга на расстоянии почти в два километра. И даже если принять за версию то, что место их исчезновения находилось где-то посередине, то это пешком километр! Пешком…
А что, если они уезжали от дома на такси? В деле об этом ни слова. Проверяли, нет?
– Наверное, Сережа, – хмуро глянул на него исподлобья Хмелев. – Думаю, Надя разрабатывала эту версию.
– В деле об этом ни слова, – с легким упреком сказал Назаров.
– Но хочешь, проверь. Может, и было такси.
Проверил. Не было вызова такси. И вообще ни одного такси в те вечера не было в том районе. Все до единого диспетчера, все до единого водителя отреклись. Вызова не было. Никто случайно парней не подвозил.
– Возможно, частник? – предположил один из водителей. – Мало их, что ли, «бомбил»-то?
Это искать иголку в стоге сена. И не найдешь. В конце концов, тем самым частником мог быть и убийца.
Сережа еще раз прошелся по их друзьям. Поговорил с бывшими подружками. Ни следа, ни намека на какую-то тайную зависть, месть, ненависть.
– Валерка хорошим мужиком был, – сказал его бывший коллега, слесарь автосервиса. – Спокойным, тихим, неконфликтным. До сих пор не верю, чтобы он кому-то дорогу перешел.
– Тут у вас ничего такого не случалось? Может, тачку кому вовремя не сделал или еще чего? Может, неосторожно глянул на какую-нибудь заказчицу, а муж заревновал?
– Командир, я тя умоляю! – фыркнул слесарь. – Валерка из смотровой ямы не вылезал. Хамить никому не мог в принципе. Коситься на баб было не в его привычке. А что касается ремонтов… Так он мастером был от бога! За что не возьмется, все в руках горело. Никакой работы не боялся!
– А какой конкретно? Что еще он тут мог делать, кроме машин?
Назаров пробежался глазами по мастерской. Три полуразобранных автомобиля. Возле них суетится по два человека.
– Так он к нам пришел уже после того, как поработать везде успел. Везде себя попробовал. Он и плотник, и пекарь, и танцор, и аптекарь, как говорится, – с улыбкой заявил слесарь. И тут же добавил с грустью: – Был…
– Считаете, что его нет в живых?
– А вы не считаете? – Он покачал головой в промасленной беретке. – Без документов, без денег, в майке и куртке ушел из дома ненадолго. И что?
– Что?
– Гостит уже восемь месяцев? Нету его, думаю. И мать его так же думает. Хоть и надеется. Но на то она и мать…
С родителями Назаров пока не говорил. Оставил напоследок. Знал, что услышит.
– Ну а с женщинами у него как было? Вы вот сказали, что он на женщин не обращал никакого внимания. Может, он того, нетрадиционной сексуальной ориентации был? – предположил Назаров.
– Да ладно те, командир! Чего говоришь-то! Валерка голубой?! Не-е-е, он нормальный был в этом смысле. И девчонки у него были раньше. Он рассказывал. Ни разу, правда, плохого слова о них не сказал. Но вот что характерно… – слесарь задумался, приложив грязный палец к обветренным губам. – Он всегда говорил, что не находится ему девчонки для души. Такой, знаете, чтобы понимала с полуслова. Говорю, таких нету. Это только мать всегда поймет. А он улыбается так…
– Как?
– Как-то странно, между прочим, он улыбался, – вдруг вспомнил слесарь-коллега. – Будто и нашел уже такую.
– А рассказывать ничего не рассказывал?
– Никогда!
– Может, эта его тайная любовь была замужем?
– Сомневаюсь, командир. Он в этом смысле был очень принципиальным. Институт, как говорится, брака был для него святым. Презирал изменщиц. Стал бы он влюбляться в замужнюю?
Стал бы и еще как стал бы, размышлял Назаров, резво нарезая круги по городу, опрашивая, приставая, докапываясь. Ему ведь – сердцу – хрен прикажешь, в кого влюбляться, кого ненавидеть, кого презирать. Он вот лично сам с какой блажи с первого взгляда к господину Усову воспылал негативными чувствами, а? Шепнуло что-то, что тот к Саше клеится? Так какое дело тебе до Саши? Ты же женатый человек! Что для тебя институт брака и семьи, а?
По ходу их с Таней институт перешел на дистанционную форму обучения. Они почти не виделись! Почти не общались. Он поздно возвращался, когда она уже почти спала. Могла лениво шевельнуться, когда он валился на постель. Но тут же отключалась, видимо, сильно уставала. Или морской воздух так на нее действовал после столицы. Утром он вставал раньше ее и старался не беспокоить, потому что не вовремя разбуженная супруга всегда нервничала. И говорила с ним резким тонким голоском, который он едва терпел.
Конечно, он не стал бы утверждать, что их брак катится ко всем чертям. Что он вот сразу после завтрака сегодня будет готов с ней расстаться. Но…
Но одна мысль о Саше, о том, что она где-то здесь, рядом, делала его отношения с Таней менее ценными, что ли. Не так он уже ими дорожил, стоило подумать о Саше и о том, что она одна. Хотя нет. Она не одна. Она охраняема страшной медузой – Аллой Геннадьевной. Эта баба стережет подступы к башне, куда заточила от него свою дочь.
Почему же Саша не вышла из машины, когда увидела его утром на крыльце отдела полиции? Почему? Не узнала? Не захотела узнавать? Или мама не велела водить с ним знакомство?
– …Мы никогда Валерочке не запрещали никаких знакомств, – вспоминала часом позже мать пропавшего без вести Валерия Листова.
Они сидели друг против друга в крохотной гостиной Листовых, сплошь выстеленной самодельным белоснежным кружевом. Кружевные накидки были на диване, на креслах, на спинках стульев, на телевизоре. Может, это было красиво, Назаров не знал. Он предпочитал аскетизм в убранстве комнат. Стол, стул, кровать. Главное, чтобы чисто было, не пыльно. И чтобы окно открывалось, черт побери.
– Понимаете, многие родители выбирают своим детям половинку, буквально навязывают, – проговорила мать Валерия с печалью. – Та плохая, этот нехорош, советуют, скандалят. У нас так не было. Мы не лезли в его отношения с женщинами. Он сам их выбирал, сам с ними расставался. Однажды собрался жениться, но вдруг передумал.
– Когда это было?
Назаров тут же развернул блокнот, собравшись записывать. В деле об этом не было ни слова.
– Года за полтора, может, чуть меньше до его исчезновения. Да-да, где-то тоже незадолго до Нового года. Не этого, а того, – седая морщинистая женщина махнула ладонью куда-то себе за спину. – Прилетел домой с цветами, с тортом. Веселый. Женюсь, говорит, мать.
– А на ком жениться собирался? – Назаров тут же пролистал в голове имена бывших девушек Валерия Листова. – Знакомил вас?
– В том-то и дело, что мы ее даже не знали. Он ведь собирался тем вечером, когда с цветами прибежал, ее к нам привести, знакомиться. Я и стол накрыла, прождали с отцом часа три. А он так и не привел ее.
– Один пришел?
– Да. И пришел-то через два дня, – вспомнила она вдруг, хватаясь за сердце и испуганно глядя на Назарова. – Представляете, только ведь сейчас вспомнилось! Только сейчас! Он ведь тогда тоже без документов из дома ушел. И денег почти не брал. С цветами, с тортом. Правда, нарядным ушел. И через два дня лишь пришел.
– А звонил? Звонил вам в эти два дня?
– Нет, не звонил.
– А как же вы? Спокойно отнеслись к его отсутствию? Два дня нет парня. Собирался привести невесту, и вдруг нет его?
– Волновались, конечно. Только сосед наш – Степка Горелов его видел в магазине, Валеру-то. Пьяным видел. Водку покупал, говорит. Мы и успокоились немного. Живой, и слава богу.
– Значит, он все же выпивал время от времени? – зацепился Назаров за единственное темное пятно в биографии пропавшего Листова. – А в деле об этом ни слова. Все друзья и подруги в один голос утверждали, что он и пробки не нюхал. Да и вы тоже так говорили. Как же так?
– Понимаете… В полиции сразу пристали: пьет, не пьет?! А как он пил-то! В праздники только. Да вот еще тогда, когда свататься ушел.
– А чего так на сватовстве напился? Поэтому невесту не привел?
– Нет. Думаю, отказала она ему. Потому и не привел, и пил два дня. Может, с горя.
– А где пил?
– Не сказал.
– И что с девушкой случилось, тоже не рассказал?
– Нет. Просто обронил: мать, забудь, и все. Мы и забыли! – Женщина всхлипнула, закрыла глаза ладонью. – Время-то прошло… Он уже после этого с Наташей гулял.
Про Наташу Назаров знал.
– И Лену к нам приводил. Хорошая девочка.
И про Лену тоже было известно Назарову.
– Лена вон замуж вышла уже. А у него не сложилось ничего. Теперь уж… – Из-под ладони на лицо выползли слезы. Женщина их тут же смахнула кружевной салфеткой со стола. – Мы и не вспоминали про этот случай со сватовством. Времени-то сколько прошло! Разве это имеет значение? Но раз в полиции сказали, что все может быть важным… Что любая мелочь… Мы с отцом и решили рассказать. Только некому оказалось рассказывать. Девочка та славная в аварии погибла под праздник. А после нее там парнишка был и слушать особо не захотел. Все больше зевал. Ясно, что искать нашего мальчика не собирался.
Назаров еще раз в деталях расспросил несчастную мать про день несостоявшегося сватовства. В чем был одет, как и что говорил, на что намекал, сколько денег с собой брал, собирался ли ехать на такси или пешком хотел идти. И наконец, в каком магазине видел его сосед пьяным.
– Я не знаю. Не уточняла, – сморщила женщина лицо, будто вопрос Назарова был никчемным и пустым. – Разве это важно теперь?
– И пил где эти два дня, не знаете тоже?
– Нет. Не знаем. А зачем было спрашивать. Мальчик вернулся, жив-здоров. Приказал забыть. Мы и забыли…
Ну хоть что-то! Хоть какая-то зацепка! Хоть какая-то ниточка! А то все сладко да гладко было в его жизни, а куда ушел и с чего вдруг пропал, непонятно. А оказывается, что и любовь какая-то несчастная была. И отношения порванными оказались, после чего он пил два дня беспробудно.
Уже хоть что-то.
– А где ваш сосед проживает? Горелов, вы сказали?
– Ой, так переехал он. Полгода как переехал. Купил квартиру где-то на набережной. А дом продал. Слева от нас жил. Хороший человек. Спокойный, отзывчивый.
– Его нового адреса у вас нет?
– Нет. Извините…
Адрес, конечно, нашелся в паспортном столе. Не тайна за семью печатями. Выяснилось, что Степан Горелов проживает теперь в доме с окнами на море. В двухкомнатной квартире на втором этаже. Мимо этого дома, к слову, в день своей гибели, проезжала Надежда Головкова. Но тогда Горелов там еще не жил. Переехал через несколько месяцев. И еще кое-что выяснилось. И это кое-что показалось Назарову весьма любопытным.
Оказалось, что именно Горелову накануне своей гибели звонила Надежда поздним вечером. Именно Степана Горелова побеспокоила почти в полночь. И о чем-то говорила с ним. Только он вспоминать не захотел, о чем именно. Открестился тем, что ничего важного в их разговоре со следователем не прозвучало. Ничего.
В деле сохранился его мобильный телефон, Назаров позвонил. Надо же, не поменял телефона Горелов. Ответил быстро и даже представился:
– Да. Слушаю. Горелов.
– Степан Сергеевич?
– Совершенно верно. С кем имею честь говорить?
– Назаров моя фамилия. Сергей Иванович Назаров, капитан полиции. Веду дело…
– Хм-мм, – перебил его вдруг странным кашляющим смехом Горелов. – Капитан, значит? Полиции? Не дальнего плавания? Надо же… Дослужился, стало быть! То все с аквалангом с пирса прыгал, а теперь в полицию подался? Молодец, капитан, поздравляю. Извини, что перебил. Так что за дело-то, капитан?
– Расскажу при встрече, – буркнул Назаров неучтиво и тут же назначил время и место – в своем кабинете. – Не опаздывайте.
Он, убей, не помнил никакого Горелова! Что за дядька? Откуда он его мог знать? Ни одного человека с такой фамилией он не тренировал, точно. Ни девочек, ни мальчиков, ни тетей, ни дядей не было в его группе с такой фамилией. Он его не знал.
Но стоило войти в кабинет высокому кряжистому мужику, комкающему в громадных ладонях сатиновую кепку, Назаров вспомнил.
Эта сволочь помогала Сашиному отцу наказывать его! Именно Горелов держал его руки, а потом протыкал его кожу под ключицей большим рыболовным крючком. И хмыкал удовлетворенно, сволочь такая, когда Сережа громко стонал от боли.
Вспомнилось все, будто вчера это было. И даже вкус собственной крови из разбитых губ ощутил во рту. И даже кожа на лице натянулась, это когда морская вода высыхала, которой его обливал Горелов время от времени, чтобы он сознания не терял от боли.
Палач! Вернее, помощник палача сейчас стоял перед ним, рассматривая его без страха или чувства вины. С насмешкой смотрел на него Горелов. Нагло, самоуверенно.
– Присаживайтесь, – кивнул Назаров на стул напротив.
Тот все с той же надменной ухмылкой уселся. И тут же раззявил рот вопросом:
– Старое решил вспомнить, капитан? Решил отомстить мне? Так свидетелей нету. Ни того, как тебя Степа наказывал за то, что дочку его малолетнюю обесчестил, ни того… Кстати, а как тебя в органы-то взяли с таким пятном? Это же, как его… Не помню слово! Интересное кино! Всех подряд, что ли, теперь туда берут, да?
Назаров стиснул зубы и убрал на всякий случай кулаки со стола. А то, чего доброго, даст по лицу этому самоуверенному скоту. И будет еще одна служебная проверка, н-да.
– Ты бы заткнулся, гражданин Горелов, – холодно улыбнулся Сережа. – Я ведь тоже не забыл, как ты и твой тезка надо мной измывались. Не забыл. И шрам остался. Как свидетельство…
Они уставились друг на друга. Горелов настороженно. Назаров зло.
Надо же, думал каждый из них, а он почти не изменился.
Такой же крепкий, загорелый, с красивой рожей, от которой у баб случается залипание мозгов. Это Горелов про Назарова. Только не поможет ему это завоевать Сашу Беликову. Не поможет. Не подпустит его к ней Сима Усов. Ни за что не подпустит.
Такой же сильный, почти не постаревший, седины в волосах почти нет, и морщин на лице не стало больше. Это Назаров про Горелова. Взгляд такой же ядовитый и холодный, как у удава. И мышцы под льняной рубахой перекатываются, как и десять лет назад. Сколько ему теперь? Под полтинник или больше? А здоров, черт! Здоров и крепок.
– Итак, – проговорил Сергей, когда они одновременно отвели друг от друга взгляды. – Вы здесь по делу об исчезновении Листова и Рыкова.
– Опа! А я-то тут с какой стати?! – Горелов внезапно занервничал, сгорбился, наклоняясь в его сторону. – С Листовым соседствовали, ладно. А Рыков… Да я его видал раза три за всю жизнь!
– При каких обстоятельствах?
– Что именно?
Самонадеянный взгляд Горелова сделался суетливым и жалким, принялся метаться по тесному кабинету, который раньше занимала Надя Головкова. Начал цепляться за каждый предмет, как за круг спасательный. Как Сергей цеплялся за пенопластовый квадрат, который ему бросили в воду, когда скинули с лодки на большой глубине. Бросят пенопластовый плотик, и только он за него рукой ухватится, выдергивают. Снова бросят и снова выдергивают. Он тогда едва не утонул. Едва…
– При каких обстоятельствах виделись с Рыковым три раза? – заставил себя отвлечься от кошмара десятилетней давности Назаров. – Три раза. Итак, первый?
Он даже руку поднял с загнутым большим пальцем.
– Ну, капитан… Это несерьезно, – жалко улыбнулся ему Горелов и сразу будто постарел, глаза утонули в крупных морщинах. – Что я помнить должен, когда видел его?
– Не должны, но вспомните! Времени у нас предостаточно.
Назаров откинулся на спинку стула, положил локти на стол, сгреб авторучку и принялся щелкать ею по столу. Звук был отвратительным. Напоминал приглушенный щелчок оружейного затвора. Так ему казалось. Наверное, и Горелову это тоже что-то напоминало, потому что он без конца ежился и косился на авторучку. И еще потирал заросшую шею, и воротник льняной сорочки поправлял, будто тот жал ему, хотя и был широко распахнут.