В год, когда появились атланты, мне исполнилось четырнадцать, а Даше – девять. Тогда я была другой. Наивной, милой девочкой. У меня была семья: мама с папой, младшая сестра, собака Фифа. Все как положено. Все как у всех. А потом пришли атланты, и понятие нормы изменилось.
Мама работала гримером на киностудии. Это она научила меня премудростям грима. Благодаря ей я еще не стала эйфо. Жаль, она сама этой участи не избежала.
Первые женщины падали особенно быстро. Они просто не знали, чего опасаться. Мама подсела мгновенно. Буквально за пару месяцев из нормального человека она превратилась в одержимую. Бросила нас ради эйфории и сбежала с каким-то атлантом. Где она теперь, я не знаю. Не уверена, что она еще жива.
Отец не выдержал и повесился. Мужчины вообще слабые. Нас с Дашей отправили в интернат. Что стало с Фифой, мне неизвестно. Надеюсь, ее собачья жизнь сложилась удачнее моей человеческой.
В интернате было неплохо. Нас кормили, одевали, учили. Что важно, не обижали. Но я быстро сообразила, что все не просто так. Нас готовили. Выпекали как пирожки, чтобы получились румяные и сочные. Естественно, столь ценные экземпляры никто не собирался раздавать бесплатно.
Раз в полгода в интернат наведывались меценаты – все исключительно атланты, и у каждого была любимица. Он обращался с ней как с питомцем. Интересовался: хорошо ли содержат его девочку, дарил ей подарки и разве что за ухом не чесал. Нас растили этим монстрам на потеху. В восемнадцать лет торжественный выпуск и переселение к атланту, где он продолжит ухаживать за тобой: водить гулять на поводке, кормить с ложечки и чесать за ушком, но уже по-взрослому.
И так пока не надоешь. Вечно с тобой возиться никто не будет. Игрушки имеют свойство портиться со временем, как и все в этом мире. Тогда им один путь – на помойку. Или, если повезет, к менее притязательному хозяину, рангом пониже. И так пока не опустишься на самое дно, а оттуда еще никто не всплывал.
Меньше всего я хотела становиться чьим-то любимцем. Пусть даже хозяин будет добр и щедр со мной. Я, в конце концов, человек. Для меня это до сих пор звучит гордо.
До выпуска из интерната мой протест носил скрытый характер. Я вела себя смирно, но в руки никому не давалась. Ускользала из потных ладоней атлантов угрем. Так было, пока не появился он…
Воспоминания о дне нашего знакомства вернулись с моим настоящим именем. Оно давно стало символом прошлого:
– Рада, ну что ты как бука? – девчонки носились по общей спальне словно ракеты. – Хоть губы накрась.
– Вот еще! – я сморщила нос. – Было бы ради кого.
– Ты как будто не знаешь! – всплеснула одна руками. – Сегодня день выбора. Если тебя никто не выберет, придется искать работу.
– Я лучше всю жизнь буду мыть унитазы, чем с кем-то из них, – меня передернуло. Перед глазами стояло лицо матери. Ее лишенные выражения глаза и счастливая улыбка. Эта улыбка пугала меня до икоты. Так улыбаются сумасшедшие перед тем как зарезать с десяток-другой людей.
– Да что вы ее слушаете, – махнула рукой соседка по койке. – Вы ее видели? Радмиле тревожиться нечего. Ее уж точно выберут. Она ведь красотка.
Сегодня я нарочно не расчесалась и не умылась. Зубы и те не почистила. Думала, так я буду уродливее, и на меня никто не позарится. Наивная. Была бы чуть смелее, взяла ножницы и обрезала волосы под корень. Может, это бы меня спасло.
В назначенный час нас выстроили на сцене в актовом зале. Скоро меценаты займут свои места, и начнется шоу. Мы исполним несколько песен хором. Этакий концерт в знак благодарности атлантам, на деньги которых нас кормили и поили все эти годы.
Такова официальная версия. На самом деле, наше выступление – смотрины. Всем плевать, как мы поем. Имеет значение лишь то, как мы выглядим. Меценаты из числа неопределившихся сегодня выберут себе любовниц.
– У нас особый гость, – заявила директриса. – Постарайтесь быть на высоте.
У нее самой щеки лихорадочно блестели. В интернате все знали: она подсела на эйфорию и ждала визита атлантов едва ли не сильнее воспитанниц. Ради новых элитных самок (в наш интернат свозили самых лучших) атланты щедро одаривали ее тем, чего она так хотела.
Разъехался занавес, и мне в лицо ударил свет. Я часто заморгала, ничего не видя перед собой. Музыка уже вовсю играла, и я запела вместе с остальными.
Я на автомате повторяла слова песни. В ушах гремел голос других девочек и стук собственного сердца. В тот момент я еще не видела его, но уже чувствовала его взгляд на себе как суперклей – оторвать можно только с кожей. Я бы и оторвала, пусть даже с мясом, но это было не в моих силах.
Когда зрение прояснилось, я заметила его. Не зная имени и статуса, нутром почуяла – надо держаться подальше.
Он сидел в первом ряду по центру зала. Больше на том ряду никого не было, как и на двух последующих. Остальные атланты заняли места, начиная с четвертого ряда. Они как свита расположились на почтительном расстоянии от короля.
Его величество атлант был чертовски хорош собой, но не слащав. Настоящий английский лорд: аристократическое лицо, коротко стриженные темные волосы и нереально синие глаза. Просто два топаза. Именно они выдавали его неземное происхождение. В остальном он во всем походил на человека.
Поразительно, как хорошо они вписались в наш мир. Прямо мимикрировали. Переняли все привычки, разговорные обороты. Они даже между собой, когда уверены, что никто не слышит, говорят по-нашему. Может, и думают так же. Все это ради того, чтобы мы их приняли, чтобы посчитали за своих. Они как охотники, переодевшиеся в шкуру зверя, затаились и выжидают. А глупые звери, знай себе, ходят и занимаются своими делами, не подозревая, что смерть уже близко – у самого порога. Да что там, она уже переступила порог, она уже внутри.
Позже я выяснила его имя – Арей Ризарт. Между прочим, Арей – вариант Ареса, греческого бога войны. Настоящие имена атлантов сложны для произношения, и они взяли псевдонимы – имена наших богов. Так они подчеркивали свою исключительность. Самовлюбленные гады. И он хуже всех.
Но мне это только предстояло выяснить. Стоя на сцене в актовом зале, я еще не подозревала – точка невозврата в моей жизни уже пройдена.