Глава 16

Узнав о покушении на фюрера, опальный премьер-министр Италии Бенито Муссолини воспрял духом. Из машины, доставившей его от аэродрома до растенбургской штаб-квартиры Гитлера, он вышел с гордо вскинутым подбородком, и основательно расплывшийся под влиянием лет псевдоримский профиль его впервые после свержения кое-как сформировался и застыл в маске снисходительной надменности.

Все то время, что прошло после его освобождения из плена, Муссолини чувствовал себя подобранной на улице и пригретой дворнягой, которой только и позволено, что лежать на коврике у двери и время от времени полизывать ботинок своего добродетеля. Хотя теперь он вновь возглавлял какое-никакое правительство Итальянской республики, весьма условно обозначенной севером Италии, тем не менее ощущал себя в горной резиденции в Рокка делла Каминате, расположенной на берегу озера Гарда, все тем же «спасенным и обязанным», до встречи с которым фюрер еще иногда может снисходить, но которого никто в Берлине и «Вольфшанце» на равных уже не воспринимает.

Именно таким, «униженно воспринятым», Муссолини и прибыл сегодня в «Волчье логово», с волнением размышляя о том, соизволит ли фюрер побеседовать с ним еще сегодня или же придется слоняться по ставке, коротая время со словоохотливым Герингом и цинично-холодным Гиммлером, стремившимся любой разговор с ним превратить в нравоучительный инструктаж, повторяя то же самое, о чем почти ежедневно толкует с ним личный представитель Гитлера, высший фюрер СС и полиции в Италии обергруппенфюрер Карл Вольф. Который, в свою очередь, повторяет наставления своего шефа, только в несколько иной, вежливо-ироничной форме.

И вдруг это покушение! В день его, Муссолини, официального визита.

Узнав о нем, дуче вначале ужаснулся: здесь, в Восточной Пруссии, творится то же, что еще недавно происходило в Италии! Но поняв, что фюрер спасен, а, значит, переворот в Германии будет подавлен и все останется как было, сразу приободрился. Оказывается, не любят не только его, Муссолини. Фюрера тоже… Наконец-то не ему, а он сам будет выражать сочувствие. Не фюрер его, а он фюрера, пусть даже мысленно, сможет снисходительно похлопать по плечу: «Крепитесь, господин Гитлер. Нас оценит история. Разве эти неблагодарные варвары способны понять, что мы значим каждый для своей страны и что вместе мы значим для Европы, для установления на земле нового миропорядка!»

– Я знаю, что произошло, господин Гитлер, – несколько неуклюже начал он, когда фюрер встретил его в зале для официальных приемов. – Я содрогаюсь при мысли, что у кого-то поднялась рука, – пытался войти в роль утешающего покровителя, хотя сразу же почувствовал: не те слова, не те… Да и тон, в котором они произнесены…

Однако, натолкнувшись на застывшие – словно извлеченные из холодильника подтаявшие устрицы – глаза фюрера, умолк, точно так же, как умолкали сегодня все, кто представал перед хозяином «логова».

– Я воспринимаю все это несколько иначе, – окончательно развеял его настроение Гитлер.

Подходя к дуче, чтобы пожать руку, он двигался, как неумелый наездник, только что сползший с неоседланного, необъезженного коня. Мощный взрыв в «ситуационном бараке» привел к тому, что под влиянием сильнейшего стресса непрерывная дрожь в левой коленке каким-то чудодейственным образом унялась, зато из обеих ног врачу пришлось извлечь добрый десяток мельчайших щепок. Оставленные ими мелкие ранки все еще саднили, некоторые даже слегка кровоточили, однако Гитлер пытался не замечать этого.

– …Что совершенно естественно, – попробовал заверить его итальянец, но, как всегда в такие минуты, Гитлер уже слушал себя, а не его.

Загрузка...