Ноу – хау

Эта безымянная рукопись (ни заголовка, ни фамилии автора) у меня оказалась случайно. Уборщица, зачищавшая шкафы после съехавших на днях арендаторов комнаты, подошла ко мне с пожелтевшей папкой-скоросшивателем и произнесла озабоченно:

– Вот, поглядите: кажись, позабыли. Как бы не хватились за ней… Кажись, какой-то роман…

Это был не роман, а, скорее, рассказ. Рассказ об одном драматичном событии, случившемся в наших краях где-то на заре перестройки.

Не вдаваясь в анализ происходивших в те годы государственных потрясений, автор повествует о том, какое несчастье свалилось тогда на захолустный приволжский поселок, и как далекий от геройских достоинств, заурядный российский мужик взялся вызволить (и, главное, вызволил!) многих людей из, казалось бы, непоправимой беды. Портрет этого чудотворного избавителя нарисован правдиво и красочно.

Рассказ мне понравился, и думаю, что понравится многим. Полагаю, что он не должен дальше оставаться в безвестности в полумраке канцелярского шкафа, и предлагаю его своим современникам в том изложении, в каком появился он у меня.


Сюда, в четвертую городскую больницу, я попал по направлению из поликлиники: участковый терапевт заподозрила у меня язву желудка и настояла на стационарном обследовании.

– Даже если я ошибаюсь, – сказала она напоследок, – ничего страшного: полежите, отдохнете немного, отвлечетесь от повседневных забот. Условия там хорошие.

– Уж лучше бы вы ошибались! – не смог удержать я в себе свои чувства, думая, конечно, только о язве.

Условия, на мой взгляд, были далеки от хороших и даже посредственных: палата – на семь коек, только две из них были рядом с окнами, другие отступали в глубину помещения. Мне досталась самая крайняя, у внутренней стенки, в полумраке и духоте. Кроме коек здесь были еще тумбочки с тараканами, круглая железная вешалка и три постоянно кочующих стула. Туалеты и комната гигиены находились в дальнем конце длинного коридора. Про кормежку и говорить неохота: почти вся пища оставалась в тарелках не съеденной. Выручал молочный магазин, приютившийся возле ворот больничного комплекса. «Хорошо, если бы доктор также заблуждалась и относительно язвы!» – опять думал я, погружаясь в устоявшийся здесь неуют.

Обследование началось с продолжительной беседы с палатным врачом по имени Нина Петровна, спокойной немолодой женщины в чистом белом халате, легких комнатных тапочках и очках с круглыми стеклами в металлической белой оправе. Она простукала и промяла меня тонкими, но сильными пальцами, спускаясь от шеи к середине трусов, прослушала с помощью фонендоскопа, измерила кровяное давление, затем присела на принесенный мной стул и стала выспрашивать у меня сведения сугубо личного плана: о том, как я живу, как питаюсь, когда и как отдыхаю.

Я понимал, что такие вопросы помогают врачам докопаться до причины и характера заболевания, и потому отвечал ей охотно и достаточно откровенно. Пришлось рассказать и об одном странном случае, когда я вдруг оказался во власти непонятного мне, какого-то кошмарного состояния.

В августе прошлого года я получил кратковременный отпуск, вернее, отгулы за работу в выходные дни и почти неделю предавался безделью. Жил я один, понукать меня было некому, и основными моими занятиями были пляж, кафе-столовая и телевизор. Его-то я и считаю главным виновником начала моих неприятностей.

Одна из передач по второму каналу называлась «Умеете ли вы отдыхать?». В ней убедительно, с опорой на бесстрастные цифры и далеко не бесстрастные иллюстрации, утверждалось, что многие граждане нашей необъятной и великой страны потрясающе расточительно и неразумно распоряжаются самым ценным, что у них есть, а именно – здоровьем и временем. При этом время выводилось на первое место, называлось ведущим фактором в этом тандеме, фундаментом как для здоровья, так и для всего остального. Молодые напористые телеведущие наперебой и взахлеб вразумляли нас, зрителей, и призывали ужаснуться тому, как бессмысленно и бездарно протекает наша единственная и неповторимая жизнь. Приводилась весомость мгновения, минуты, не говоря уже о других, более крупных бесценных и безвозвратных отрезках.

Эту передачу я зачарованно просмотрел до конца и расстроился основательно. Я вынужден был признать, что отношусь к числу тех невежд, кто безоглядно транжирит столь драгоценное свое состояние. Я, конечно, имел в виду только то время, которое находилось в моем полном и непосредственном распоряжении, то есть, исключая время работы: там подход к его оценке особый, и не оно являлось причиной моих сокрушений.

Я вспоминал, как проводил свои отпуска, субботы, воскресенья, и мне становилось не по себе. Я свободно мог оказаться отрицательным персонажем этой поучительной телетрансляции. После нее я стал как-то побаиваться полагающихся мне дней отдыха и заранее начинал мучиться над вопросом: как следует поступить в этот раз, как опять не опростоволоситься, как сделать неотвратимый досуг насыщенным и полезным? Охота? Рыбалка? Посещение библиотеки? Кино? Стадион?.. Все, что ни приходило на ум, казалось слишком обыденным, чем-то не тем, что нужно мне, человеку теперь просвещенному, человеку, которому посчастливилось наконец-то прозреть, осознать глубину своего прозябания.

Следует, правда, отметить, что ведущие не относили те же, скажем, стадион или библиотеку к числу осуждаемых увлечений, а про охоту и про рыбалку прямо так и сказали, что по сведениям, дошедшим до нас из глубины далеких веков, время, проведенное на этих мероприятиях, боги даже не засчитывали в счет отмеренной жизни.

Но мне уже хотелось чего-то большего, чего-то такого, что не только было бы оправданным в текущий момент, но и в какой-то степени восполнило бы мои прошлые промахи и упущения.

Удовлетворить, однако, мои такие запросы оказалось непросто. Чего бы я не придумывал, все мне казалось незначительным и наивным. Я ломал голову в размышлениях, путался в вариантах и их комбинациях, но ни на чем не мог окончательно остановиться. Наступали свободные дни, и все проходило так, как обычно – самотеком, о чем я в дальнейшем опять сожалел и долго терзал себя думами о новых утратах. Дело дошло до того, что нерабочий день страшил меня так, будто мне предстояла изощренная пытка.

От этих гнетущих страданий избавил меня неожиданно человек, не связанный ни с медициной, ни с журналистикой – мой дядя, Алексей Васильевич, бывший военный летчик истребительной авиации. Прожив трудную, полную опасностей жизнь, он относился к ней философски.

– Плюнь ты на свои заумные штучки-дрючки, – авторитетно произнес он, выслушав мои тоскливые откровения. – Живи, как живется, радуйся тому, что имеешь и не бери себе в голову лишнего!..

Удивительно, но этот немудреный совет возымел целебное действие. Мне стало как-то полегче, мысли о собственной неполноценности, навеянные с голубого экрана, постепенно растаяли, период глубокой неудовлетворенности своим образом жизни благополучно был завершен и почти позабыт. Я вспомнил о нем только под рентгеном вопросов дотошной Нины Петровны.

Когда я поведал ей о последствиях той телелекции, она объяснила:

– Все это очень похоже на нервы, на истощение вашей нервной системы. В таком состоянии внушаемость повышается, наблюдаются различного рода депрессии, срывы… Нервы повинны во многих наших болезнях. Нервы и нерациональное питание – верный путь к язвам… У вас, вероятно, был напряженный период работы?..

Мне захотелось кое-что уточнить.

– Видите, доктор, работа у меня действительно беспокойная, но, когда случился тот, как вы называете, срыв, я несколько дней не работал – находился в отгулах.

– В этом и заключается коварство болезней, – доверительно сообщила Нина Петровна. – Они подстерегают нас именно при расслаблении. У меня был знакомый – хирург, он работал в полевом госпитале. Так он однажды рассказывал: в войну бойцы зимой ночевали прямо в окопах и – никаких простудных заболеваний! Зато после у тех, кому посчастливилось уцелеть, вылезли все болячки… Так и у вас: в период относительного спокойствия, после спада нагрузки, организм подвергся атаке притаившейся до поры болезни. Потом, когда вы опять вошли в свой привычный рабочий ритм, она опять временно отступила, и вы о ней позабыли… Я говорю о принципиальной характеристике этого механизма, – спохватилась она. – Совсем не обязательно, что вы нервнобольной, или, что у вас уже язва! Здесь еще предстоит во всем тщательно разобраться.

Врач сама передвинула стул к другому обитателю нашей палаты, а я, устроившись полусидя на койке, стал размышлять над ее разъяснениями, проецируя их на свою, теперь уже трудовую, сторону жизни.

В больнице время тянется медленно, и мне, соблюдая, естественно, установленный здесь режим и выполняя назначения Нины Петровны, многое удалось воскресить в своей памяти и даже провести детальный анализ того, чем я жил в последние месяцы.


Начал я этот анализ с прошлогоднего ноября. Именно тогда с помощью дяди, о котором я уже говорил, я освободился от наваждения и стал занят только привычной работой.

Работал я в ПМК – передвижной механизированной колонне, занимавшейся строительством сельских водопроводов. Тот, кто хоть немного знаком со строительным производством, может представить себе, что творится здесь в последние месяцы года. Процентовки, отчеты, акты, протоколы, справки различного рода и для разных инстанций, перечни недоделок и планы мероприятий по их устранению… Бумаги и совещания, новые бумаги и новые совещания… И в центре этой сплошной кутерьмы находится ПТО – производственно-технический отдел, начальником которого я был уже несколько лет.

Предновогодний ажиотаж, как правило, в декабре не кончается, а захватывает и январь, осложняя новые хлопоты: составление титульных списков, заключение и пролонгация договоров, открытие финансирования, и так далее, и тому подобное.

Когда, уже в феврале, были закрыты проблемы прошедшего года и сверстаны планы текущего, облегчения мы не почувствовали – начался период притирки в работе с новым начальником ПМК, Лемехом Николаем Максимовичем. Бывшего начальника перевели для нас неожиданно в трест, на должность заместителя управляющего, а нам прислали нового, со стороны.

Лемеха до этого мы не знали и отнеслись к нему настороженно: новая метла, она всегда новая, как она будет мести – неизвестно. Представлял его коллективу сам управляющий трестом. Он говорил, что Лемех – опытный руководитель, что работал он долгое время в городском коммунальном хозяйстве, и он, то есть управляющий, очень надеется, что он, то есть Лемех, сумеет обеспечить должный уровень нашей работы.

Из этой речи я понял, что Лемех специалист не нашего профиля, что идея его появления здесь исходит не от нашего треста, а от кого-то повыше, и что нам предстоит трудная жизнь: амбиций у этого Лемеха может быть сколько угодно, а знаний нашего дела – кошкины слезы. У меня был уже опыт работы с начальником-дилетантом – дрожь до сих пор пробирает.

По внешности Лемех походил на представителя солнечной Азии: смугл, круглолиц, коренаст. Несколько позже стал ходить слух, что он из потомков немцев Поволжья, но слухи есть слухи.

В своем выступлении Лемех сказал, что будет рад возглавить такой достойный участок работы, о ПМК он знает только хорошее и убежден в том, что эта положительная тенденция будет продолжена. Говорил он внятно, спокойно, уверенно, но не по речам судят людей у строителей.

У Лемеха если и были недостатки в знаниях по строительству сельских водопроводов, то их еще надо было распознавать, а вот хватка жесткого руководителя у него была проявлена сразу. Когда я представил ему конъюнктурный обзор состояния строительства, он тут же зафиксировал главный наш недостаток.

– Я вижу, – произнес он, пробежав глазами весь список, – что почти на каждом объекте не было никакого движения: на начало прошлого года освоение средств было на девяносто процентов, так эти же девяносто процентов остались и на начало текущего года. Почему какие-то жалкие десять процентов за целый год не освоены?!

Я был готов объяснить, но Лемех не стал меня слушать.

– Дальше так не пойдет! – пристукнул он кулаком по столу.

На первой же планерке он объявил, что пока не будет сдано госкомиссии то, что не сдано по непонятным ему причинам, и вдаваться в которые он не намерен, новые объекты он начинать не позволит.

Лемеха можно было понять – зачем ему отрабатывать чужие приписки?!

Прорабы, естественно, в панике, пытаются растолковать, что у строителей всегда так: план делают за счет новых объектов, а старые подчищают потом, между делом, иногда за счет дополнительных средств заказчика.

Лемех был непреклонен: отчеты и процентовки должны соответствовать реальному положению вещей!

– Сумели напортачить в отчетах, сумейте вовремя выправлять! – чеканил он свои установки. – Все!.. Помощь я вам, конечно же, окажу: за каждым объектом будут закреплены кураторы из управления. Те, кто так же виновен в приписках! В течение первого полугодия все должно быть приведено в норму!

В числе кураторов было названо и мое имя. Мне досталась Грачевка, село на севере области, участок старшего прораба Шакина. В общем, это был не худший объект: освоение средств по отчету на нем действительно было почти стопроцентным, но и дела там были близки к завершению – оставались отделочные работы в насосной станции второго подъема, а так же опрессовка и промывка сетей.

Однако нельзя умолчать и о том, что грачевский водопровод не был второстепенным объектом. Наоборот, он находился, как принято теперь говорить, в фокусе пристального внимания многих влиятельных людей и организаций. Его держали под неусыпным контролем как снизу – жители этого старинного поселения, так и сверху – администрация области.

Местные жители, можно сказать, выстрадали свое право на чистую, пригодную для питья воду и, понятно, жаждали получить ее как можно быстрее. Они буквально дышали в затылок строителям.

У областного начальства имелись свои причины не вычеркивать этот сельский водопровод из перечня ответственных дел до полного его завершения и ввода в эксплуатацию.

Грачевка располагалась на правом берегу Волги километров в девяноста от нашего города. Берег там высокий, обрывистый, и по этой причине вода была главной головной болью здешнего населения. Веками ее в село везли в бочках, сначала в лошадиных упряжках, позднее, когда здесь был создан совхоз, появилась автомобильная водовозка. Водовозка работала круглыми сутками без выходных, но воды все равно не хватало. Дефицит ее был виден по облику Грачевки: из зелени – только полынь да верблюжьи колючки, во дворах – ни единого деревца, почти не было огородов. Занятием жителей были: работа в совхозе, разведение кур и рыбалка. Кое-кто сумел соорудить примитивные водокачки, но они не решали проблемы. В летние дни село казалось безлюдным, ставни в окнах были закрыты, по улицам суховей играл клубами пыли.

Многие поколения грачевцев мечтали о настоящем водопроводе и жгуче завидовали другим, особенно левобережным волжским поселкам, в которых вода уже давно была в изобилии и подавалась бесперебойно не только в уличные колонки, но и во дворы, а то и в дома, почти так же, как в городе.

Понятно, что жители Грачевки были нисколько не хуже людей, населявших другие поселки, и страдания их объяснялись только одним: сложным техническим решением системы водоснабжения, точнее, первой, головной ее части. Уровень Волги был ниже Грачевки метров на десять-двенадцать, и высота эта не была постоянной – зависела от времени года. К тому же, во время весеннего половодья берег почти всегда подмывался, обваливался. И это дополнительно затрудняло выбор решения.

Обычные сельские водопроводы, если говорить упрощенно, состоят из труб большого диаметра, проложенных в реку, и берегового колодца, в который вода по трубам идет самотеком. Отсюда, уже насосами, она подается на очистные сооружения, потом в водонапорную башню и наконец – в сеть. На концах труб, что в реке, делаются различные устройства защиты: от попадания в них молоди рыб, от повреждения их ледоходом, судами, но важно не это для понимания неспециалисту сущности имевшихся затруднений. Важно другое: вода в прибрежном колодце постоянно должна иметься в таком объеме, чтобы обеспечить работу мощных насосов, чтобы они не успевали его осушать, а это значит, что дно колодца должно находиться значительно ниже концов труб, протянутых в реку. Если учесть, что сами трубы предстоит заглублять (вода в них не должна замерзать в зимнее время, а в меженный период они не должны быть близко к водной поверхности), да еще учесть высоту берега, то можно представить, на какой глубине должны быть проложены трубы – не менее пятнадцати метров!

И это еще не все! Строить колодец близко у берега было нельзя – его непременно разрушит первый же паводок. Безопасное место, по прикидкам проектировщиков, находилось метрах в тридцати от береговой линии.

Вот теперь и проблема: для того, чтобы проложить самотечные трубы, нужно вырыть траншею длиной в тридцать метров и глубиною в полных пятнадцать! О самом колодце я не говорю: его построить мы в состоянии – в ПМК имелась и нужная техника, и специалисты. Колодцы, мы называем их шахтными, ПМК часто строило в безводных местах при чабанских кошарах. Но такая траншея!!.. Выкопать ее было для нас практически невозможно: во всей области не было таких экскаваторов. Вручную же – за годы не выроешь даже если привлечь к этому делу всех работников ПМК и всех трудоспособных грачевцев.

Я был участником одного из совещаний, на котором рассматривалась проблема водоснабжения Грачевки. Представитель проектной организации тогда заявил: высота берега и расчетная отдаленность от уреза воды не позволяют применить типовые решения головной части водопровода, разработка же и осуществление индивидуального проекта обойдется так дорого, что дешевле перенести все село на новое место.

О переносе поселка речь, конечно, дальше этого заявления не пошла, но и других решений тогда принято не было. Проблема зашла в тупик, и казалось, что ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем грачевцам не грозит ликвидация водовозок.

И все-таки им повезло. С чьей-то легкой руки жители этого многострадального поселения стали вдруг инициаторами выдвижения одного из местных политиков (бывшего секретаря обкома КПСС) на пост губернатора. Единственным наказом при его выдвижении было… да! Строительство водопровода!

Кандидат этот наказ обещал выполнить, при условии его избрания, конечно. Его выбрали. Он оказался обязательным человеком, и уже через полгода после его вступления в новую должность в Грачевке появились строители – работники нашего ПМК.

Сложный вопрос с водозабором губернатор решил очень просто, по-губернаторски: он отказался от услуг местных проектировщиков, настроенных пессимистично, и обратился к иногородней организации. Там-то и выдали приемлемое во всех отношениях решение. В основе его лежал известный всем способ переливания жидкости из одной бутыли в другую при помощи резиновой трубки. Такая необходимость возникает часто у домашних хозяек и шоферов. Один конец трубки опускается в емкость, где находится жидкость, через другой отсасывается воздух из трубки и этот конец опускается в порожнюю емкость. Жидкость самостоятельно начинает переливаться. Необходимых и достаточных условий работы такой системы два: трубка должна быть герметичной и раздающий конец ее должен быть ниже уровня извлекаемой жидкости.

Условия эти в проекте достигались следующим образом: глубина водоприемного колодца была предусмотрена ниже меженного уровня Волги, вакуум в подающих трубах обеспечивали два специальных насоса, причем, необходимость в них была только для пуска, в дальнейшем эта система должна была работать автоматически.

Проектанты уходили от невыполнимой задачи – большого заглубления труб, теперь глубина их прокладки определялась лишь исключением замерзания воды в них в зимнее время. И хотя трубы поднимались круто по профилю берега, сомнений в надежной работе такого водозабора у специалистов не было.

Сам колодец оставался таким же глубоким, но нас, как я уже говорил, это не лимитировало.

Проект был рассмотрен, одобрен и утвержден, ПМК создало в Грачевке специальное подразделение, и дела пошли так, что водопровод был готов к сдаче в небывало короткие для нас сроки.

В марте, когда Лемех только знакомился с ПМК, в Грачевке начались завершающие работы: испытания труб на прочность и плотность, промывка отдельных участков и установка на улицах пожарных гидрантов и водоразборных колонок. Назначение куратора на этот объект было, по-моему, необязательно, и то, что я все-таки им оказался, я объяснял или недостаточной компетентностью Лемеха в специфике нашей работы, или же его сильным желанием подстраховаться, не допустить оплошности там, где о ней тотчас донесут самому губернатору.

В последней декаде апреля в колонках появилась вода. Нам предстояло еще отладить работу очистных сооружений, добиться соответствия воды требованиям стандарта, но люди уже вовсю разбирали ее из системы, наслаждаясь невиданным до сих пор ее изобилием и доступностью.

Директор совхоза, энергичный мужчина лет сорока пяти, был в эти дни радостно возбужден. Он первым поставил свою подпись в акте рабочей комиссии и торжественно заявил, что дает банкет в честь строителей.

Мысль о банкете родилась у него, как мне кажется, не случайно. Он понимал, что грачевцы навсегда свяжут водопровод с его именем, и захотел закрепить эту историческую связь с еще одним памятным событием – коллективным застольем.

У меня засосало под ложечкой, когда воспоминания продвинулись до банкета: очень велика была разница между тогдашними разносолами и сиротским больничным пайком.

Вечер был тогда теплый безветренный, но опасаясь неожиданной непогоды, столы накрывали под крышей – в здании сельского клуба, прямо в зрительном зале. Лишние скамейки сдвинули к стенам, а в центре составили букву «П» из канцелярских столов, принесенных из совхозной конторы и сельсовета. Закуска была основательная: куски вареной, жареной и запеченной баранины – совхозной продукции, соления, сыры, колбаса, крупная каспийская сельдь с вареным картофелем, осетрина разных способов приготовления… Напитки – традиционные для подобных мероприятий: водка (она доминировала), вино, минералка. На столе-перекладине буквы «П», где восседало начальство и члены рабочей комиссии, виднелись также бутылки коньяка и шампанского, там же, на специальной подставке, возвышался большой графин с водой, налитой из клубного крана. За другими столами разместились отдельными группами работники ПМК и представители здешней интеллигенции: служащие совхоза, сельского совета, учителя местной школы.

Лемех тоже прибыл в Грачевку: директор совхоза сам попросил его присутствовать при церемонии подписания акта рабочей комиссии. Это был первый визит Лемеха на сдаваемый нами объект.

Директор совхоза и Лемех, который быстро вписался в праздничную обстановку, обменялись цветистыми тостами. Событие для села действительно было значительным и потому высокопарность речей казалась уместной.

Лемех, очевидно, тронутый словами благодарности в свой адрес, еще раз поднялся и во всеуслышание заявил, что он от имени ПМК гарантирует бесперебойную работу водопровода в течение долгих лет, а в случае чего (не дай, конечно, этого бог) он гарантирует незамедлительное и безвозмездное устранение дефектов.

Мне такие слова показались абсолютно не нужными: никаких гарантий мы еще никому никогда не давали. Исправлять кое-что бывало и исправляли, но без ложного чувства вины – надо было смотреть как следует во время приемки, а вечного ничего не бывает. «Впрочем, – подумал я, – никто слова о гарантиях всерьез не воспримет: чего по пьяни не нагородишь!»

Потом были тосты других участников торжества, но их слушали уже не очень внимательно, под хруст вкусной еды за ушами.

Банкет еще продолжался, когда Лемех вдруг поднялся из-за стола и стал прощаться с сидевшими рядом. С совхозным директором он долго и тепло обнимался, было слышно, как они благодарили друг друга: Лемех – за хороший прием, директор – за бесценный подарок, за воду. Проходя мимо моего места, Лемех сказал, что ему пора уезжать, и он хочет, чтобы я с ним поехал, дескать, есть разговор. Велел также взять с собой Шакина.

Мы втроем вышли на улицу и, пока отыскался шофер, наслаждались чистым и свежим воздухом, поднимавшимся с Волги. На моих часах было около десяти, на небе уже кое-где показались бледноватые звезды, а из клуба доносились нестройные звуки, кто-то пытался затянуть песню.

Делового разговора в дороге не получилось. Лемех, как было заметно, разомлел от выпитого и приятных впечатлений и был настроен сентиментально.

– Хорошо, когда трудовые отношения переходят в товарищеские, – благодушно проговорил он, имея ввиду, как я понимал, директора совхоза, с которым он только что распрощался. – А что?.. Он мужик неплохой, толковый и компанейский. И, к тому же, очень полезный: обещал баранинку подослать по первому требованию, тьфу, черт, не по требованию, понятно, а по простому намеку… Ты, Шакин, давай все там сделай на совесть, надо, чтобы память о нас там была доброй… Перечень недоделок большой?..

– Да нет. Дней на десять… Можно после праздников вызывать наладчиков водоочистки… Число на одиннадцатое…

– Владимир Михайлович тебе в этом – первый помощник. Верно?..

Лемех повернулся назад и выжидающе посмотрел мне в глаза. Я согласно кивнул, и всю дорогу мы больше почти и не разговаривали, думали каждый о своем и по-своему переживали этот насыщенный день.


Подписание акта рабочей комиссии юридически означает передачу объекта от подрядчика, в данном случае – от ПМК, заказчику, которым выступал Грачевский совхоз, поэтому я мог с чистой совестью полагать, что мои кураторские обязанности на этом закончились, и что поручение Лемеха я выполнил с честью. Недаром же совхоз закатил такое небывалое в этом селе торжество. Я вновь почувствовал себя полноценным начальником ПТО. Что касается оказания помощи Шакину в устранении недоделок, о чем говорил Лемех в машине, то это не повод утомлять себя лишними хлопотами за Грачевку: Шакин – бывалый строитель, и он знает, как обзавестись нужной справкой без моей подсказки и помощи.

Жизнь моя, можно сказать, вернулась в свое привычное русло. В первомайские праздники я отдыхал, отсыпался, в коротком промежутке рабочих дней – от третьего мая до Дня Победы – подбирал кое-какие дела в отделе, а девятого мая почистил и отгладил костюм и направился в гости к Алексею Васильевичу, своему дяде, единственному оставшемуся в живых родственнику-фронтовику.

Девятое мая был для него самым дорогим из всех многочисленных праздников. В этот день он надевал пиджак со сверкающими орденами и медалями и принимал гостей. Во дворе под навесом накрывался стол, и почти целый день здесь было шумно и весело. Алексей Васильевич охотно рассказывал, когда и за какие заслуги он был представлен к заинтересовавшей кого-то награде, показывал вырезки из фронтовых газет, военных лет фотографии, и обязательно ту, где он позировал фронтовому фотографу на фоне разрушенного рейхстага.

Не навестить и не поздравить с праздником дядю в этот знаменательный день было бы непростительным упущением. Но и кроме этой, своего рода обязанности, я шел к нему с удовольствием: общаться с ним было и приятно, и интересно, несмотря на большую разницу в возрасте и, отчасти, в убеждениях. Он был еще крепок здоровьем, жизнерадостен, увлекался охотой, рыбалкой, выезжал за грибами на своем громыхающем «Запорожце», и не упускал подходящего повода выпить стопку-другую. В общем, и сам себе он скучать не давал, и в компании с ним никогда не было скучно.

Не повезло ему в жизни, правда, с жильем. Ютился он почти на окраине города в деревянном ветхом домишке, построенном при предпоследнем царе. Отдаленность и отсутствие у обоих нас телефонов создавали помехи для регулярного общения с ним, и потому каждая наша встреча сама по себе была наподобие праздника, тем более та, на которую я тогда направлялся.

Было, как помню, тепло, солнечно, тихо. Большую часть пути я одолел на трамвае, потом пешком пересек несколько узких не мощенных, почти деревенских улочек, подошел наконец к знакомому домику и отворил видавшую виды калитку.

Войдя, я бросил взгляд на часы – было больше двенадцати. Дядя и в этот раз не изменил установленной им традиции: во дворе красовался гостевой стол, и по его виду было понятно, что за ним уже хорошо посидели. На земле возле ножки стола грудились несколько пустых бутылок с водочными этикетками, на столе пузатился самовар, виднелись чашки, варенье – верный признак исполнения всего ритуала гостеприимства у людей преклонного возраста.

Судя по количеству стульев, здесь могло одновременно сидеть не менее восьми человек. Сейчас за столом был один Алексей Васильевич. Он немного поупрекал меня за позднее появление и усадил рядом.

– Давай отметим этот святой для всех день – произнес он торжественно и наполнил водкой разнообъемные стопки, себе ту, что поменьше, мне – чуть ли не со стакан. – Штрафная! – добавил он выразительно. – За всех, кто живет, и за тех, кто не дожил!

Я первым выпил до донышка и вскоре заметил, что чувствую себя моложе и энергичней. Хотелось веселиться и озорничать, вокруг, как в той песне, стало вдруг голубым и зеленым.

Скрип открывающейся калитки разрушил эти блаженные ощущения, и я повернулся к воротам.

Во дворе появился высокий худой мужчина в клетчатой рубашке с закатанными до локтей рукавами. На нем были также широкие штаны, давно не видавшие утюга, и сандалии на босую ногу. В руке он держал синюю дорожную сумку.

– А-а, Афанасий! – крикнул ему дядя. – Иду!

Вставая, он сказал мне: «Это сосед, он по делу. Сейчас я вернусь».

Я видел, как дядя взял у мужика его сумку и унес ее в дом. «Афанасий… Афанасий…» – звучало у меня в голове. Это редкое имя показалось мне очень знакомым. Его я, кажется, уже слышал в этом дворе. Точно! Все ясно вспомнил! Память даже не пришлось особенно напрягать, она сама услужливо выдала все подробности того осеннего дня, четко, будто бы на экране.

Это было в прошлом году на ноябрьские праздники, в самый острый период моих терзаний по поводу трат свободного времени. Тогда-то я и забрел сюда, можно сказать, случайно, просто чтобы развеяться.

Дядя так же был во дворе, он сидел на низкой скамейке вблизи летней кухни и ощипывал дикую утку. Перед ним стояло ведро и три больших таза. В ведро он бросал крупные перья, в одном тазу были перья помельче, в другом – дичь, подлежащая ощипу, в третьем тазу лежали тушки без перьев, их там было больше десятка.

Дядя, как оказалось, накануне приехал с охоты. Ездил он далеко, к самому морю на легком прогулочном катере, и я не сдержал удивления: как он решился в коварную предзимнюю пору на такой рискованный шаг? Холода в прошлом году нагрянули рано, лужи по ночам уже замерзали.

Я знал, что такое время охотники очень любили: сюда, на юг, слеталась дичь с севера, и охота была продуктивной, но и охотиться там, на взморье, было чрезвычайно опасно. Случалось, что внезапные морозы сковывали прочным и острым, как стекло, льдом алюминиевые суденышки, и люди оказывались в беспомощном положении. Ни под мотором, ни на шестах, ни волоком в резиновых сапогах или костюмах невозможно было вывести катер к незамерзшим протокам: режущий лед не позволял этого сделать. Чтобы вызволить охотников из беды, снаряжались специальные спасательные экспедиции, но помощь не всегда успевала.

– Да я и сам не хотел поначалу, – отвечал дядя на мои укоризны, продолжая выщипывать перья. – Напарник мой, Николай, ты видел его на лодочной станции, так вот он приболел, отказался. А с другими я больше не езжу – раза два обжигался. Напьются до изумления и начинают чудить: хвастаться или выяснять отношения, а с ружьями в руках это… сам понимаешь… Ну, в общем и я решил, что не еду, а тут – Афанасий, сосед, вон там его дом, – дядя уткой показал на ворота, – напротив моего, на другой стороне улицы… До сих пор не пойму, от кого он узнал, что я собирался охотиться, и что у меня нет напарника. Короче, приходит сюда он и говорит: «Давай, я поеду с тобой!». Я не слышал, что у него ружье-то имеется. Спрашиваю его, значит, об этом, а он даже обиделся: да ты чего, говорит, у меня «Зауэр» с тремя кольцами! У нас, говорит, в Сибири… И начал такое рассказывать про свой охотничий опыт, что я начал верить, тем более, знаю, что он действительно из Сибири приехал… Тогда у меня возникла другая опаска: они часто скандалят с женой. Она, правда, сама – не дай тебе бог! Пивом в ларьке торгует, но все же и он, рассуждаю, не ангел. Как начнут в доме орать друг на друга – по всей улице мат, хоть затыкай уши. А вдруг, думаю, он и там заведется?.. Ну, значит, стал искать другие причины, чтобы и отказать, и было бы без обиды – сосед все-таки. С бензином, говорю, пока не решил: пенсию пока что не выдали. На водку, говорю, деньги нужны, на закусь. Короче, не готов, говорю, я к поездке. Так ему и сказал. А он наседает: ты, говорит, – соглашайся, а водка и бензин – забота моя. И точно – к вечеру пригнал самосвал с двумя баками и все канистры заполнил. У него свояк – механик на автобазе. Ну, короче, уговорил он меня. Но только на раз! Больше с ним ни за что не поеду…

Дядя замолчал и странно так усмехнулся.

– Что-то произошло там у вас? – спросил я, сел с ним рядом на табуретку и взял одну из неощипанных тушек. – Чего ухмыляешься?..

– Да нет. Того, чего я боялся, не было. Он и выпивши вел себя нормально, по-свойски. Но вот как охотник он – ни в дугу!.. Холодно было, так он в камышовую колку прямо в шубе поперся! Она у него мехом наружу, намочился, обратно пришел весь в сосульках, потом в лодке до полуночи обламывал их.

– А убил он чего?..

– Куда там! Шуба-то черная – весь на виду! Птица за версту шарахается от его огневой точки. Правда, в мою сторону… А он еще, перед тем, как пойти, нарезал в кулак пучок чакана. Спрашиваю: зачем? А он говорит – маскировка! У нас, говорит, в Сибири, все так охотятся. И показал. Значит, как утку увидят, так этот сноп и выставляют перед собой. А он только лицо ему закрывает! Сам себе же мешает!.. «У нас в Сибири!» – передразнил Афанасия дядя.

Картину он тогда нарисовал впечатляющую: где-то в безбрежной водно-камышовой глуши, содрогаясь от порывов морозного ветра, притаился человек в черной лохматой одежде с вымокшими полами и тщетно ожидает прилета к нему чутких и боязливых уток. Ему холодно, руки его сжимают ружье и дурацкий пучок травы, они окоченели и стали красными, как гусиные лапки, сапоги его вязнут в липком иле, он голоден – чуть свет ушел от лодки без завтрака… Но он надеется на удачу и замирает в полусогнутом положении, заметив на горизонте черные черточки. Он верит, что это его долгожданные утки. Только бы подлетели на выстрел!

Я зябко передернул плечами. «Выходит, вот почему, – вспомнился фрагмент из засевшей в памяти телелекции, – время охоты минусуется из жизненного актива! Какая же там жизнь?! Там настоящая каторга!»

– Одну он все-таки подстрелил, – продолжал рассказывать дядя, – чумную какую-то. Принес ее к лодке, радуется, смеется, а я смотрю – у него зубов нет! Что с зубами-то, спрашиваю.

Отвечает: «Къякаш это». Оказывается: утка эта была подранок, еще шевелилась, и он, чтобы ее умертвить надумал прокусить ей голову! Как волк! «У нас в Сибири, – говорит, – все так делают». А челюсть – вставная, на двух зубах всего и держалась. Домой в кармане повез… Да, вот еще что: вечером – совсем уж стемнело – перед ним чирок опустился, он его – в упор, метров с пяти. Принес – голова, крылья и ноги: все мясо вырвало. Я ему говорю: выбрось, здесь есть нечего. А он хвалится: «Ты, – говорит, – в моем ружье сомневался! Смотри, как оно кучно стреляет!»


«Так вот он какой Афанасий, сибиряк и охотник», – подвел я итог воспоминаниям о полугодовой давности эпизоде.

Афанасий, облокотившись плечом на створку ворот, вытащил из кармана пачку с сигаретами, спички и закурил. Я искоса посматривал на этого человека. У него была интересная, но без претензий на красоту, голова. Портили ее узкий лоб и вытянутые вперед челюсти. Длинный широкий нос и тонкие губы обаяния ему также не создавали. Волосы у него были прямые, короткие, светлые. Глаза – небольшие, с прищуром.

Афанасий тоже изредка бросал в мою сторону безучастные взгляды.

Дядя наконец вышел из дома и возвратил ему опустевшую сумку. Афанасий тут же ушел.

– Водку я ему заказывал, – объяснил дядя, вернувшись ко мне. – Дом решил приподнять и сделать нормальный фундамент. Рабочих придется поить…

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнес я, отметив ясность мысли и трудность ее выражения: язык мой что-то стал не очень послушен. – Во-первых, о доме. Тебе положено иметь хорошую площадь. Как ветерану войны. Со всеми удобствами. Не смотрятся твои ордена на фоне этой халупы.

– Положено-то, положено, да не дают. А теперь даже не обещают…

– А ты добивайся!.. Ходи по инстанциям: к военкому сходи, к губернатору, в Москву напиши – есть же закон!

– И ходил, и писал. Все испробовал, – помрачнел дядя.

– А ты еще раз сходи! – упрямо настаивал я.

Уже потом, дома, я осознал, что лез по-медвежьи в большую душевную рану. Конечно же, он предпринял все, что мог из того, что надо. Не хотел он в тот день признаваться, что прошлое властями зачеркнуто, что старики для них стали просто обузой.

– Чую, что придется здесь свой век доживать, – сдержанно продолжил седой ветеран. – Ничего, сруб прочный, пластинный. Подниму… Вот домкраты достал, – он показал рукой в угол двора, где стояли четыре мощных домкрата, которыми, по их виду, можно приподнять не только тщедушный домишко небогатого военного пенсионера, но и кирпичный коттедж какого-нибудь новоиспеченного богача-паразита, знавшего о войне понаслышке. – Думаю за лето сделать фундамент и отопление от газового котелка… Задумал много… Ну, давай поднимем еще помаленечку…

Мы опять выпили и поковырялись в закуске.

– Теперь у меня второе: почему ты водку берешь не в магазине, а у этого… Афанасия?

– Так он на ликеро-водке работает. Слесарь-наладчик. Он с завода выносит и за полцены продает.

– Ин-те-ресно! Как же ее он проносит? Там в проходной, я слыхал, даже женщин ощупывают. И с сумками на территорию никого не пускают.

Дядя от души рассмеялся.

– Ты же его сейчас видел!.. Тощий он, как скелет! Он может свой живот так втянуть – прямо до позвоночника! У него образуется такая ниша – сумки не надо. Он за пояс наставляет бутылок не менее четырех, как в патронташ. Живот втянет, рубашку наверх выпустит и идет с пустыми руками. Вовек не догадаешься!.. Каждый день он по два рейса делает: вечером и в обед. Ему же водку сбывать надо, вот он соседям и продает. И ему хорошо, и нам. Правда, он и сам зашибает прилично…

Пока я осмысливал это известие, дядя продолжал рассказывать о соседе:

– А руки у него – золотые! И голова варит здорово! У меня в «Запорожце» что-то в электрической системе случилось, два дня бился, а не найду. Ты же знаешь – в технике я не олень, а не могу понять ничего! Заходит он, Афанасий, поддамши, конечно, и все равно быстро, минут за пятнадцать, нашел неисправность… Башка его работает хорошо!


Девятое мая выпало в этом году на понедельник. На другой день, во вторник, я вынужден был поехать в Грачевку, на этом настоял Лемех. В Грачевке должны были появиться работники пуско-наладочной организации, и Лемех решил, что мое присутствие при их работе необходимо.

– Ознакомите их с объектом, передадите документацию, – напутствовал он, – и проконтролируйте, чтобы и они сделали все как надо. Их промахи могут приписать нам, поэтому будьте там до подписания соответствующего акта руководством совхоза… Договорились?..

Мне оставалось лишь согласиться. Перечить начальству меня уже давно отучили.

Мы поехали вместе с Шакиным на самосвале, закрепленном за его участком. Шакин был в беззаботно-приподнятом настроении, вертел большой и круглой, как шар, головой с короткими рыжими волосами, щурил плутоватые глазки и почти всю дорогу рассказывал курьезные случаи из своей беспокойной жизни строителя сельских водопроводов. В конце пути он признался:

– Не помню случая, когда еще было так приятно выезжать на объект: работы закончены, акты подписаны, еду как на прогулку.

– А недоделки? – напомнил я. – Там сколько позиций?..

– А-а, – отмахнулся Шакин. – Разве ж то – недоделки! Ребята уже все, наверно, подчистили. Совхоз туда тоже своих работяг поставил, чтобы быстрее все кончить и малость подучиться у наших.

Обстановка в Грачевке действительно оказалась нормальной. Солидно гудели моторы в насосной станции второго подъема, глубинный водоприемный колодец был заполнен водой до нужного уровня, а в самой отдаленной точке на уличной трассе была открыта задвижка, и вода с хорошим напором вытекала на землю и по уже образовавшейся неглубокой траншее бежала обратно в Волгу. Шла, как и положено, промывка водопроводной системы. Я видел, как из колонок жители наполняли ведра и носили их к себе во дворы. «Все! – сказал я себе. – Дело сделано. Водопровод заработал!»

Наладчиков пока не было. После обеда Шакин заявил, что ему крайне надо вечером быть в ПМК. Я не возражал против его отъезда: строительные и монтажные работы, которые входили в круг его обязанностей, были завершены, оборудование находилось в эксплуатационном состоянии, работало. Относительно же наладочных работ на водоочистке, то это касается больше заказчика, то есть, совхозных руководителей и, в определенной степени, меня, как куратора и контролера.

Шакин уехал, остававшихся здесь рабочих он тоже отправил на базу – станцию уже обслуживали совхозные специалисты. Я же побродил по селу, заглянул в единственный здесь магазин, где продавались и продукты, и промышленные товары, а потом решил опять обойти построенные нами сооружения.

Начал со здания, в котором располагался водоприемный колодец. Здесь и была та новинка, находка проектировщиков, которая разрешила вековую проблему водоснабжения села.

Здание состояло из одной большой комнаты, в центре которой, примерно на полметра от пола, возвышалась верхняя часть колодца с откидной крышкой. Над колодцем висела таль с электрическим приводом, у стены расположены три насоса, назначение которых я знал: один – вакуумный, он создавал разрежение в трубах, протянутых в Волгу, чтобы вода поднималась к колодцу. Сейчас этот насос не работал: свое дело он сделал, вода теперь поднималась самостоятельно. Два других насоса гудели – они качали воду на станцию второго подъема.

Впервые я был в этом здании, когда оно еще строилось. Впечатление – незабываемое: колодец – зияющая круглая бездна, в него сбоку входили и ныряли во тьму две двухсотмиллиметровые стальные трубы с краном на них, для подключения вакуумного насоса.

Сейчас колодец был закрыт крышкой и походил на круглый обеденный стол. Внутренние стены здания были оштукатурены и покрашены, оборудование и трубы – тоже покрашены в разные цвета. Все выглядело привлекательно и уютно. На единственном окне висела цветастая занавеска.

В помещении я никого не застал – оно не нуждалось в постоянном обслуживании. Одно только мне здесь не понравилось – дверь была закрыта не на замок, а на закрутку из проволоки. «Любой может зайти и сыпануть в колодец какой-нибудь гадости», – подумал я и решил предупредить об этом кого-нибудь из ответственных лиц совхоза.

Часа полтора провел я на станции второго подъема, самом сложном, в части эксплуатации, сооружении, поговорил с машинистами водопровода – вчерашними совхозными механизаторами. Их было двое – Федор и Николай, крепкие, уже почерневшие на солнце ребята, общительные и расторопные. Они были довольны своим назначением сюда, только немного смущались отсутствием здесь привычного физического труда: тут и работать-то нечего: все действует самостоятельно, сиди и посматривай.

Дело шло к вечеру, а пуско-наладчики так пока и не появлялись. Я поужинал в совхозной столовой, полюбовался с крутого берега на величавую Волгу, а когда закатилось солнце и стали одолевать комары, отправился спать в комнату, отведенную строителям в одном из совхозных домов.

Проснулся я от громкого стука в окно. Было светло, но на часах – всего без четверти шесть. «Кому я понадобился в такую рань?!». Отодвинув чуть в сторону занавеску, я увидел четырех человек, один из них был знакомый – главный инженер совхоза. Бросалась в глаза их одежда – полудомашняя, одевались, видимо, в спешке. Главный инженер был в спортивном костюме и чуть ли не босиком – в каких-то изношенных шлепанцах. Возле него, размахивая руками, крутился щуплый мужчина, только он один был одет по нормальному.

«Что-то с водопроводом!» – сразу мелькнула у меня тревожная мысль. Я метнулся на кухню и повернул кран (сюда, как и еще в некоторые дома, в основном, руководящих работников, водопровод провели внутрь), кран молчал!

– Сейчас! Выхожу! – крикнул я в форточку и торопливо оделся.

Первым обнаружил неладное совхозный шофер Сеня Семенов, тот, кто суетился сейчас возле главного инженера. Ему нужно было пораньше куда-то поехать, и он, уже по привычке, пошел с ведром за водой к колонке.

– Надавил ручку, – возбужденно рассказывал он, как видно, не в первый раз, – а воды-то и нету! Тю-тю! Я – ухом к дырке трубы – никаких звуков! Мертвая тишина! Свет, смотрю в окно, есть – значит, насосы должны работать. Заснули, думаю, черти там, на водокачке, и прямо с ведром топаю к ним. А они – нет, не спят. Оба стоят возле домика, который к берегу ближе, и ничего толком не объясняют. Встали, говорят, моторы – и все тут. Сначала, говорят, загудели натужно, как с перегрузкой, потом что-то щелкнуло, и они встали… Тогда я – к директору, а он послал вот к нему.

Семенов показал рукой на главного инженера.

Мы всей группой направились к насосной станции. Малорослый Семенов семенил рядом со мной и с придыханием торопливо излагал все новые и новые свои впечатления, он явно чувствовал себя героем этого дня и уверенно увлекал нас к зданию с глубинным водоприемным колодцем.

В дверях стоял здоровенный, с лохматой головой парень и хмуро смотрел в нашу сторону.

– Ну, чего там? Рассказывай живо! – подскочил к нему Семенов.

– Сам не пойму, – ответил парень, но не Семенову, от него он отмахнулся, как от назойливой мухи, а главному инженеру. – Ночью насосы остановились. Свет горит, а они не работают. Мы с Васькой вечером заступили, сразу побегли сюда, смотрим: колодец полон воды, а насосы стоят. Похоже, что колодец илом забило.

– Почему илом? – вмешался я, – Откуда там взяться илу?

– Откуда – не знаю, но что ил – это точно. Иди, сам загляни, если не веришь.

Он, я и главный инженер вошли в здание. Крышка колодца была откинута, в шаге от него стоял худощавый парнишка с капроновой веревкой в руках. Один конец веревки сбегал внутрь колодца, другой кольцами лежал на полу.

– Она как раз до самого дна доставала, – сообщил нам лохматый. – А счас… Покажи!..

Парнишка потянул веревку и вскоре вытащил привязанный к ней камень.

– Вон теперь сколько до дна, – прокомментировал лохматый, – метра четыре. А раньше чуть ли не вся она туда уходила.

Он взял в свои руки веревку и опять бросил конец с камнем в воду. Поднимая и опуская его, он подтвердил правильность своих слов: камень где-то неглубоко ударялся о грунт.

– Все трубы заилились, – тихо проговорил худощавый парнишка.

Я прикидывал, что можно сделать в такой ситуации. Нужно окончательно убедиться: ил там или что-то другое. В любом случае концы подающих труб тоже должны быть забиты, значит вода с реки больше не поступает.

– Давайте ведрами отчерпаем воду до этого ила, – предложил я парням, – тогда все станет ясно.

В эту работу включились и люди, которых взбудоражил Семенов. В полчаса вода была вычерпана, и перед нами, в свете опущенной лампы, предстало твердое песчаное дно. Столб песка, который как-то прорвался в колодец, составлял, по моим прикидкам, не менее шести метров. В этом песке оказались замурованными задвижки, поставленные на концы подающих труб, сами подающие трубы, погружной насос, и приемные трубы насосов, качавших воду на станцию второго подъема. Песок был настолько плотным, что почти не поддавался лопате. Картина была удручающей.

К зданию подъехал на «Волге» директор совхоза. Главный инженер почти побежал к нему и начал что-то рассказывать. Директор слушал и хмурился все больше и больше. Потом он вошел в здание, заглянул вглубь колодца и удалился, не проронив здесь ни слова. У машины он спросил главного инженера:

– От ПМК есть кто-нибудь? – как будто он меня и не видел. – Вот пусть они разбираются!

Я видел, как он усаживается на первое сиденье, велит главному инженеру садиться на заднее, и машина помчалась прочь, поднимая густую желтую пыль. «Сейчас начнут насиловать телефоны, – раздумывал я. – Если дозвонятся до области, мало нам не покажется!.. Нужно срочно сообщить Лемеху!.. Но как?» Машины у меня не было. По телефону? Для этого надо было идти в совхоз, к директору, звонить от него, а встречаться с ним в это время мне совсем не хотелось.

Выручили пуско-наладчики. Они подъехали на микроавтобусе и сразу поняли, что им и сейчас, и наверно еще долгое время здесь будет нечего делать.

– Возвращаемся в город! – скомандовал старший.

Из разговора я ними я понял, что наладчиков сняли с какого-то другого пускового объекта по прямому указанию губернатора. Я попросил их забросить меня в ПМК, и они согласились. Пока старший ездил в контору совхоза сообщить, что наладчики прибыли, и что они уезжают, я объяснил остающимся у насосной станции людям, что я так же уеду, но только лишь для того, чтобы срочно найти решение, и вернусь сюда с техникой и рабочими.

– А вы пока вынимайте грунт из колодца. Непонятно, как туда мог он проникнуть?..

Дорога в ПМК заняла два часа, и когда я приехал, там уже знали о происшествии.

Звонили со всех сторон: из Грачевки, из районной администрации, из областной… Лемех был сердит и растерян. Увидев, что я вхожу в кабинет, он сразу приказал секретарше:

– Всем, кто звонит, говори, что я выехал на объект. Записывай, кто звонит и по какому вопросу, и говори, что меня нет и сегодня не будет… Ну, что там стряслось? – переключился он на меня.

Я коротко рассказал об увиденном, упомянув и о реакции директора совхоза.

– Где Шакин?! – гаркнул Лемех в селектор. – Срочно разыщи его мне!

По территории ПМК разнесся голос секретаря, усиленный динамиком:

– Старший прораб Шакин! Старший прораб Шакин! Срочно пройдите к начальнику ПМК!

Минут через пять запыхавшийся Шакин вошел в кабинет.

– В Грачевке что-то случилось с водозабором, – встретил его Лемех такими словами. – У тебя там есть кто-нибудь?..

– Нет. Я после сдачи снял всю бригаду…

– А недоделки?! – загремел Лемех. – Мы же слово дали немедленно устранять все замечания и недоделки!

Мне показалось, что начальник готовит почву, чтобы выставить Шакина в роли главного виноватого, но тот тут же нашел себе оправдание: «Вы же сами мне сказали, что нужно срочно перебросить всех людей в Гусево! Я так и сделал. А недоделки в Грачевке мы почти все закончили, там мелочевка осталась. Я договорился с главным инженером совхоза, что они сами там все подберут. Он мне справку уже подписал о ликвидации недоделок… А снять оттуда людей, вы же сами мне приказали…

– Ну, хорошо, хорошо, – вынужден отступить Лемех. – Дело сделано. Сейчас вместе с Владимиром Михайловичем определитесь, что можно там предпринять, а завтра с людьми и всем, что будет необходимо, отправляйтесь в Грачевку! Чтобы к обеду были на месте!..

Мы с Шакиным прошли в ПТО и подняли проектные материалы. Заилиться так колодец мог только в том случае, пришли мы к обоюдному мнению, если плохо заделан стык между кольцами: мог образоваться свищ, и плывун через него прорвался в колодец. Правда, если судить по отчету об инженерно-геологических изысканиях, никакого плывуна в этом месте быть не должно.

Шакин сбегал за бригадиром, который строил колодец, тот, к счастью, тоже оказался на базе.

– Скажи, – спросил я его, – когда опускали колодец, кто заделывал стыки?

– Федотов. А я контролировал…

Федотов в ПМК был на хорошем счету, и его халатность в работе почти исключалась.

– А когда вынимали грунт при опускании колодца, плывуна не было? – продолжал я добираться до истины.

– Нет. Был в одном месте влажный участок, но мы его прошли быстро. В основном, грунт был сухой – глина.

Разговор с бригадиром ничего, практически, не прояснил, но его упоминание о влажном участке настораживало. Версия о плывуне и свище не исключалась, и мы с Шакиным стали обсуждать способы устранения аварии, исходя из этих соображений.

От этого непродуктивного пока занятия нас отвлекла секретарь: Лемех срочно вызывал нас к себе в кабинет. Он нервно топтался возле стола и размашистым жестом указал на лежавшую там бумагу: «Читайте!!»

Это была телефонограмма. В три адреса: нам, главе районной администрации и губернатору. Директор совхоза взывал: «Село без воды, строителей нет, просим обязать начальника ПМК Лемеха немедленно устранить аварию!»

– Не мог по-хорошему, – сквозь зубы процедил Лемех, увидев, что мы прочитали написанное. – Что прикажете мне отвечать?!.. Чего надумали за это время?!..

Мы оба молчали: что можно было придумать? Да и время-то у нас почти не было.

Лемех окинул нас презрительным взглядом и приказал секретарю соединить его с главным инженером ПМК, с Кусаевым.

– Анатолий Степанович! – сердито бросил он в трубку. – Может быть ты, в конце-то концов, объяснишь мне, что там случилось в Грачевке?!.. То есть как ты не в курсе?!.. Половина области – в курсе, губернатору доложили, а главный инженер ПМК, видите ли, не в курсе!! Забирай Шакина, и с ним срочно туда! Разберитесь на месте и примите решение! Оттуда мне позвоните, я буду ждать!.. Пусть даже ночью!.. Да, Шакин пошел к тебе!

Это была явная паника: между руководителями мехколонны официально, приказом, объекты были распределены по принципу – северные курирует начальник, южные – главный инженер. На юге было больше участков, и главный инженер был загружен работой сверх головы. Этот принцип пока ни разу не нарушался. Сейчас Лемех, почувствовав, как видно, запах паленого, затрясся от трусости.

– Ты тоже будешь на связи! – сказал он мне, положив трубку.

До десяти вечера никаких звонков из Грачевки не поступало. «Нечего сообщать», – думал я, торопясь на последний маршрутный автобус.

Утром начальник опять собрал нас в своем кабинете. Кусаев докладывал обстановку.

– Плохо там, – говорил он с видом очень уставшего человека. – Заилило глубинный колодец. Трубы, задвижки – все в песке наглухо. Воду откачали – сверху песок твердый, лом не втыкается. И до места прорыва не доберешься – плывун давит: ведро с песком наверх поднимут, а ямка уже опять заплыла.

Кусаев повторил в точности то, что я уже видел. Мне окончательно стала понятна и причина аварии, и трудность ее устранения.

Лемех же усваивал это с трудом – у него не было нужного уровня знаний. На непосредственном руководстве строительством он оказался случайно. Его, как мы теперь это знали, из управления коммунальным хозяйством назначили сюда за какие-то промахи, и до этого случая метод его руководства был примитивен: постановка общих вопросов и упреки за нерасторопность в их разрешении. В конкретные разбирательства технических сложностей он, как правило, не вступал. Сейчас уйти от конкретики было, практически, невозможно.

– Я не знаком с проектом этого водозабора, – неохотно вымолвил он, – пришел уже к сдаче объекта. Объясни, пожалуйста, поподробней.

Кусаев придвинулся ближе к Лемеху, взял со стола чистый лист и начал делать наброски.

– Значит, так, – говорил он, рисуя, – приемный колодец состоит из двенадцати железобетонный колец. Длина кольца – один метр, диаметр – тоже метр. Кольца посажены друг на друга на цементном растворе и должны образовать монолит, сплошную трубу. Внизу – бетонное днище. Очевидно, где-то вот здесь, – Кусаев пометил кружком место, примерно, в середине колодца, – образовался свищ, и это место оказалось в линзе из водонасыщенного песка. Его-то через щель и продавливает в колодец.

Лемех удивленно рассматривает рисунок.

– Как же вода из реки поднимается в эту гору? – вырвалось у него.

Мы втроем, дополняя друг друга, рассказали о принципе работы этого водозабора, но начальник, по-моему, так до конца и не понял. Он испытующе посматривал на нас: не морочим ли мы ему голову, и не в этом ли хитроумном решении кроется вся загвоздка?

– Какие предложения? – спросил он, когда все выговорились.

– Копать надо, – неуверенно ответил Кусаев. – Надо откопать до свища, зачеканить его, а потом откопать весь колодец.

– Копать? – переспросил Лемех. – Но вы же только что здесь заявили, что вчера целый день там копали и, говорите, что ничего из этого не выходит!

Кусаев пожимает плечами, он заметно смущен.

– Там с лопатой не развернешься, – вступает в разговор Шакин. – Всего метровый диаметр, да еще трубы. Там человек с ведром едва помещается…

– Ты еще выступай! – медведем заревел Лемех. – Это результат разгильдяйства с твоей стороны! Будешь сам в этом колодце сидеть, пока его до дна не отроешь!

Я невольно внутренне усмехнулся, представив крупнотелого Шакина в грачевском колодце: он не сможет в нем находится и стоя, не то чтобы выкопать ямку, сгибаясь.

– Тесно, конечно, – произносит Кусаев, – но другого выхода я не вижу. Укоротить ручки лопат, подобрать мужичков малорослых и – копать, копать. Копать непрерывно и быстро, быстрее, чем поступает плывун. Директор совхоза тоже людей выделяет там к воде уже попривыкли, ему тоже житья не дают…

– Вот, вот, – воодушевляется Лемех. – Совхозников обязательно задействовать надо! Совместно, мол, устраняем! Меньше жаловаться будут!.. Ты, Анатолий Степанович, брось пока все другие дела и вместе с Шакиным сидите в Грачевке, пока не исправите. Все ПМК в вашем распоряжении! А я постараюсь закрыть другие объекты.

Лемех долго в упор рассматривал Шакина, тот потупился и молчал, несколько минут в кабинете было тихо и тягостно.

– Если ко мне ничего у вас нет, занимайтесь! – вымолвил наконец наш начальник.

Кусаев и Шакин вышли. Мне Лемех поручил срочно связаться с проектировщиками.

– Я уверен, что они сюда тоже свою лопату дерьма подложили, – говорит он с гримасой, – Пусть тоже впрягаются!.. Они, совхозники… Когда все подключатся, глядишь, и на нас меньше наседать будут… Да, надо и трест, наверно, побеспокоить… Ну, это я сделаю сам.

В проектном институте, куда я пришел в пятницу утром, мы долго изучали отчет по инженерно-геологическим изысканиям.

– Судя по буровым скважинам, – повторял неуверенно главный инженер, – такого быть не должно: грунты по всей глубины однородные, сухие… Может быть, действительно, попали на случайную линзу?.. Надо поручить изыскателям сделать контрольную скважину.

Мы договорились, что в понедельник, часов в двенадцать, встретимся там, в Грачевке.

Проектный институт находился в новом здании, построенном на окраине города, в районе, где обитался мой дядя, и я, закончив с проектировщиками, решил заглянуть к нему. Время было уже далеко за полдень, и ехать в ПМК мне не хотелось. «Все равно там никого уже не застанешь», – придумал я для себя оправдание.

Во дворе, у стены летней кухни, я увидел небольшой столик, на нем – бутылку водки, трехлитровый белый молочный бидончик, с десяток куриных яиц и горку вяленой воблы. За столиком были дядя и длинный худой мужик, в котором я узнал Афанасия. Они пили пиво и жевали воблиные спинки.

– Заходи, заходи! – крикнул мне дядя. – Как раз вовремя!.. Мы, вот, с соседом отпуск его обмываем… Вы знакомы?..

– Да так, – ответил я, пожимая плечами.

– Афанасий, – мужик протянул мне длинную костлявую руку с огромной ладонью. Пожатие его было крепким.

– Владимир, – представился я.

Дядя из сарая принес еще два стакана и налил в один водки – до половины, в другой из бидончика – пива.

– Давай, догоняй нас.

Мы выпили вместе. Дядя задал вопрос о здоровье, потом – о делах, и я, слегка захмелев, рассказал ему о наших проблемах в Грачевке. Он так заинтересованно слушал, что рассказ мой получился подробным. Афанасий молча сосал воблу, но я заметил, что он тоже прислушивается.

Дядя все удивлялся: как же осталось село без воды?! Как же так можно?!..

– Гиблое дело, – подал голос и Афанасий, выслушав мой рассказ. – Колодец, конечно, можно зачистить, но как с приемными трубами? Песок забился туда до самого оголовка, его ничем оттуда не выдавишь…

– Те трубы нас совсем не волнуют, – сказал я, поняв, что Афанасий уловил суть наших трудностей. – Нам именно колодец надо зачистить! У нас трубы проложены так…

На земле прутиком я нарисовал схему водозабора.

– Умно, – похвалил Афанасий. – Тогда, конечно, можно кое-что сделать. Мне такое встречалось. У нас в Сибири…

Я поперхнулся от острого спазма в горле: вспомнился сибирский опыт Афанасия на охоте, о чем мне рассказывал дядя. Он опять предстал предо мной в камышах, в черной вымокшей шубе, с пучком соломы в руке и кусающим голову утки. И хотя ситуация сейчас была совершенно другой, я не мог всерьез воспринять рассуждения этого человека. С трудом подавив спазм, я перевел разговор на другую тему: что-то о необходимости ремонта крыши на доме. По-моему, ни Афанасий, ни дядя не поняли причину моего странного поведения, во всяком случае, я на это надеялся.


В понедельник утром Лемех, узнав от меня, что проектировщики приедут в Грачевку, захотел сам встретиться с ними, чтобы получить от них заключение, не порочащее репутацию ПМК.

– Ты поедешь вместе со мной, – сказал он. – Собирайся!

Собираться мне было особенно нечего, я зашел в отдел, сказал там, что уезжаю в Грачевку и вышел во двор к машине.

Почти всю дорогу Лемех молчал. Я не беспокоил его ни вопросами, ни замечаниями, просто смотрел в окно на бескрайнюю степь, которая была покрыта еще зелеными травами. «Скоро все выгорит, – думалось мне, – вот тогда на нас насядут по-настоящему: грачевцы будут вопить так, будто их жарят на сковородке!»

Картину в Грачевке мы застали унылую. В здании водозабора у края колодца стояли два угрюмых, обнаженных до пояса мужика с потными спинами и делали изнуряющую работу: они вдвоем вытягивали за веревку ведро, наполненное мокрым тяжелым грунтом, выколотив из ведра темно-серый кулич неподалеку от двери снаружи, они опускали ведро снова в колодец, где сидел еще кто-то. Этот, в колодце, наполнял ведро и кричал, чтобы тащили.

Я засек время. Цикл – десять-двенадцать минут. Чтобы вычерпать такими темпами шестиметровый столб диаметром в метр – это целая вечность! Даже если бы не было нового поступления в колодец песка, но он поступал!

Рабочие были не наши, не из ПМК. Ни Шакина, ни Кусаева, вообще никого, кроме этих двоих и того, кто в колодце, поблизости не было. О столб, подводящий к зданию электрические провода, чесала шею корова, чуть дальше к селу с десяток овец разбрелись по полянке и щипали траву.

– На сколько понизили? – деловито спросил мужиков Лемех, понаблюдав за работой.

– А ни на сколько, – ответил один. – Все на одном уровне. Мы ведро вынимаем, а она на столько же поднимается. Пустое занятие…

– Из ПМК есть кто-нибудь?

– Есть. Они в столовой отсиживаются. Счас туда опять водовозка поехала…

Лемех дал указание шоферу привезти сюда Шакина и Кусаева, но они уже сами показались у крайних домов.

– Ничего не выходит, – сконфуженно произнес Кусаев вместо приветствия. – Плывун подпирает. Как занял один уровень, так и стоит, сколько ни черпай…

– И чего же теперь?! – Лемех не скрывал своего раздражения.

Кусаев молча разводит руками.

– Так чего же?! – тормошит его Лемех. – Чего отмалчиваетесь?!..

– Дело неважное, – выдавливает из себя Кусаев. – Похоже, новый водозабор делать придется, этот сковало наглухо…

– Да вы чего?!! – ужасается Лемех. – Больше ничего не придумали?! Как это язык у вас повернулся?!

Лемех минут десять сотрясал воздух громкими возмущениями, Кусаев слушал, обиженно отвернув голову, мы с Шакиным замерли.

– Сколько времени строили этот водозабор? – спросил наконец Лемех тоном, близким к нормальному.

– С полгода, примерно.

– Полгода! Да кто ж нам позволит такое?! С нас в этом месяце головы снимут!

– Тыщи лет с речки возили, – пробормотал в сторону Шакин, но Лемех услышал его и закипел снова.

– Ну, знаешь!!! Ты еще вякаешь! Это твоя вина, в первую очередь! Ты и ответишь!.. Из прорабов вылетишь – это уж точно!

Настоящих строителей такими угрозами запугать нелегко, и Шакин с видимым безразличием пожимает плечами:

– Пожалуйста, если это поможет делу…

На улице показалась светлая «Волга».

– Директор совхоза, – предупредил я.

Лемех сразу преобразился.

– При нем – никакой паники! – приказал он. – Свои проблемы после сами обсудим.

Директор сдержанно поздоровался и сразу спросил:

– Ну, как?

– Не понятно, – отвечал ему Лемех. – Абсолютно ничего не понятно. Похоже, что проектанты не учли состояние грунтов. Ждем сейчас их представителей – пусть предлагают решение… Медленно ребята вычерпывают: за полчаса три ведра только вынули. Надо бы усилить людьми, чтобы чаще менялись.

Директор совхоза одарил Лемеха выразительным взглядом, однако сдержался, ничего не ответил, а наш начальник продолжал объясняться:

– Сейчас переговорим с проектантами, и я опять сюда всех своих людей переброшу. Начальник участка, – Лемех положил руку на плечо Шакина, – шагу не сделает из Грачевки, пока не дадим воду.

Директор совхоза хмуро кивнул, опять сел в машину и уехал в направлении города. Мы продолжали топтаться возле здания, время от времени заглядывая в колодец и отмечая по часам ритм появления ведер с мокрым песком. Он, конечно же, не учащался. В том, что этот изнурительный труд бесполезен, не сомневался больше, по-моему, никто.

– Когда должны приехать проектировщики? – обратился Лемех ко мне. – Как вы договорились?

– Сказали, что будут к двенадцати…

– К двенадцати! – пробурчал он. – Фоны-бароны, изнеженные интеллигенты!.. А сейчас сколько?

Время давно перевалило за полдень. В бездейственном ожидании прошло еще полчаса, потом – час.

– Не приедут они! – озвучил наконец Лемех фразу, которая давно таилась у меня в голове. – Что они – дураки, ввязываться в дохлое дело?!.. Тем более, что проект делали иногородние!.. Правильно я говорю?

– Да, – подтвердил я. – Но изыскания делали наши, местные, а здесь, как видно, и возникла ошибка.

– Вот именно! Поэтому они здесь не появятся!.. Пора и нам начинать показывать зубы!.. Едем на базу! – скомандовал Лемех. – Все, кроме Шакина!.. А ты, мой хороший, продолжаешь здесь находиться! Постоянно! Безвылазно! Если появятся умные мысли – звони, но отсюда – ни шагу!

Когда мы отъехали, начальник с тоской в голосе произнес:

– Неужели действительно придется все заново?.. Это ж кошмар! Какие сроки! Какие затраты! За всю жизнь не отмоешься от позора!..

– Это непредвиденный случай, – сказал Кусаев, – форс-мажорные обстоятельства.

– Как же! – моментально откликнулся Лемех. – Рабочий не зачеканил как полагается стык, какие здесь обстоятельства?! Пьянка – вот и все обстоятельства! Это же дураку понятно!.. Ни на каких проектантов нам ничего свалить не удастся, готовьте свои головы подставлять под топор!

И здесь меня как будто шилом саданул кто-то в бок.

– Я тут разговаривал недавно с одним мужичком, – произнес я каким-то не своим голосом, – он говорил, что знает, как решить нашу проблему.

Сказал и подумал: «Зачем несу эту ахинею?!» Я чувствовал, что моими словами управляет не разум, а что-то другое, неподвластное мне. Представлять Афанасия этим серьезным людям в роли спасителя, по меньшей мере, было ребячеством.

– Да так, – спохватился я и попробовал выкрутиться. – Разговор был случайным, у моего дяди за выпивкой, и этот человек показался мне хвастуном и ханыгой.

Лемех немедленно повернулся назад и посмотрел на меня с интересом.

– Не скажи. Среди этих, казалось бы, пропащих людей имеются большие умельцы. Кто он?..

– Да я толком не знаю, – сказал я, продолжая мысленно ругать себя за язык. – Он не мой, а дядин хороший знакомый, сосед. По-моему, он – просто пьянчужка! Они всегда – хвастуны!.. Надо подождать, что скажут проектировщики…

– А мы сейчас к ним и едем!


На разборку с проектировщиками (никто из них, кстати, даже не извинился за не появление в Грачевке) ушло несколько дней. Я и Лемех три раза еще выезжали к ним с целью найти повод сделать их соучастниками случившегося, но ничего из этой затеи не получилось. Наши, местные проектанты, сразу же заявили, что водозабор разрабатывали не они, а у них, у проектировщиков, дескать, не принято влезать в чужие решения. Посоветовали обратиться к авторам разработки. Мы обратились, нашли ту, иногороднюю организации, там нас отфутболили тоже. Говорят: мы пользовались инженерными изысканиями, которые нам прислали от вас. Если изыскания верны – плывуна в месте, где построен колодец, быть не должно. А если он есть, и колодец все-таки выполнили, и он начал действовать – ищите виновных у строителей: значит, строители сделали брак – и в плывунах строят подобные сооружения.

Строители – это мы, ПМК. Круг, как говорится, замкнулся.

Не удалось нам «показать свои зубы» и в тресте. Лемех дважды ездил туда и разговаривал со своим предшественником, возвращался в подавленном состоянии. Наш бывший начальник сразу же от всего, по словам Лемеха, открестился: ты, говорит, хозяйство принял, замечаний не было, все было отлично, зачем же сейчас меня туда тянешь?.. Недостатки есть недостатки. Решать их надо на уровне ПМК… Управляющий трестом тоже старается быть в стороне: давайте, говорит, предложения, деньгами постараемся подкрепить.

– А у нас разве есть предложения? – вопрошал Лемех затравленно. – Кроме, разве того, что выдвигает Кусаев – все строить заново?!..

Он с осуждением смотрел на меня и на главного инженера: мы теперь почти не выходили из его кабинета.

После одного из таких бесполезных сидений и уклонений от вызовов к телефону, Лемех обратился ко мне:

– Устрой мне встречу с твоим умельцем!

Я опять был готов откусить свой язык за то, что он наболтал там, в машине. Мне становилось нехорошо от одной только мысли, что я отвечаю за встречу таких абсолютно разных людей, как Лемех, руководитель, пусть бывший, областного масштаба и вороватый хвастун Афанасий. Конечно, Лемеху приходилось встречаться, хотя бы у нас, с типами и почище, чем Афанасий, но эти встречи – начальника с подчиненными. Мой же «умелец» сюда приглашается для разговора на равных. Лемех будет даже в зависимом положении – ему придется идти на условия Афанасия, а что тому взбредет в голову?..

Я сделал еще одну попытку отвертеться от предстоящей мне миссии, но Лемех уже принял решение.

– Все! Хватит! Вас я уже досыта наслушался! Бери завтра машину и доставь его ко мне!.. Он где работает?

– Слесарем, говорил дядя, на ликеро-водочном производстве. Да пьяница он! – почти взмолился я. – Да и знаю-то я его – всего ничего: встретились один раз случайно у дяди… Мне неудобно даже всерьез о нем разговаривать!

– Неудобно будет потом, когда пьяница этот утрет носы вам, трезвым и образованным!.. Он сможет приехать?

– Не знаю. Я говорил с ним больше недели назад, он был, кажется, в отпуске…

– В отпуске, говоришь? – Лемех посмотрел на часы. – Значит, он сейчас может быть дома. Едем к нему!

Мы переглянулись с Кусаевым, Лемех перехватил этот взгляд и решительно повторил, понимаясь из-за стола:

– Едем немедленно! Втроем! Будем уговаривать товарища… Как его имя?..

– Афанасий, – промямлил я.

– Будем уговаривать товарища, нет, господина Афанасия вытащить нас из дерьма!

От ПМК до города было километров пятнадцать, и когда мы подъезжали к окраине, Лемех негромко проговорил:

– Ты утверждал, что он пьяница?..

– Ну конечно! – воскликнул я, полагая, что начальник одумался. – Натуральный! Пробу некуда ставить!

Но у него на уме оказалось другое.

– Заверни к магазину, – сказал он шоферу и, когда машина остановилась, протянул ему деньги. – Возьми водки пару бутылок, хлеба, что-нибудь на закуску, минералки тоже возьми.

Задание это шофер выполнил быстро.

– Куда теперь? – Лемех повернулся ко мне, и я рассказал, как ехать нам дальше.

Когда машина подъехала к ветхим воротам, Лемех сказал:

– Мы тут пока посидим: неудобно разу нагрянуть целой толпой, а ты сходи, подготовь своего родича, пусть он Афанасия пригласит.

Я открыл калитку, шагнул во двор и сразу определил, что почва для разговора уже подготовлена, но только не для такого, который, по моему мнению, должен был нас устроить. Опять возле летней кухни был виден маленький стол, на нем – знакомый белый бидончик, опять – вобла, стаканы. Над столом маячили почти красные лица моего дяди и Афанасия. «Прописался он здесь теперь, что ли?» – подумал я удрученно.

Афанасий был в той же рубашке с закатанными рукавами и в тех же мятых штанах. Я встал у ворот, размышляя: не поворотить ли назад, и придумать что-то такое, чтобы встреча не состоялась? Но дядя уже кричал во все горло:

– Иди, иди! Ты здесь всегда вовремя!

Я подошел к столу, поздоровался за руку с дядей и Афанасием, внимательно в то же время вглядываясь в их глаза: старался определить степень их трезвости. «А, будь, что будет!»

– Я не один, – произнес я многозначительно. – Есть разговор с Афанасием…

Тот ухмыльнулся, наливая пиво в стакан.

– Опять про колодец?.. Ничего не сумели?..

– Про колодец, но теперь не со мной. Начальник захотел с тобой побеседовать. Как, сегодня это возможно? Или оставить на другой раз?..

– А это как у вас терпит. Я готов, хоть когда, можно и счас, – сказал Афанасий с той же ухмылкой и блеснул золотой коронкой. Я вспомнил, что какая-то челюсть у него выпадала при разгрызании утиного черепа.

Дядя резко поднялся со стула.

– Чего же ты их за воротами держишь?! Пойдем, зови их, а здесь уже разберемся: что и к чему.

Он первым вышел на улицу, наклонился к дверце машину и доброжелательно в нее прогудел:

– Идемте ко мне, там обо всем потолкуем.

Лемех с Кусаевым вышли, шофер остался в машине. В руке у Кусаева была сумка, как я понял, с провизией.

– Пойдемте, пойдемте, – показывал дядя на стол. – Правда, у нас по-походному, гостей мы не ждали, но пивком угостим…

– Спасибо, – произнес Лемех. – С удовольствием составим компанию… Познакомь нас, Владимир Михайлович…

Мы уже подошли к столику.

– Это – мой дядя, Алексей Васильевич, – объяснил я. – А это – его сосед, Афанасий, о котором мы говорили.

Афанасий поднялся, и все обменялись рукопожатиями. Лемех и Кусаев представились сами, назвав свои имена и отчества.

Дядя вынес из кухоньки еще стаканы и три табуретки.

– Присаживайтесь…

– Давай, Анатолий Степанович, – кивнул Лемех Кусаеву, и тот начал опоражнивать сумку.

Я помогал Кусаеву сервировать стол, Лемех осматривал двор, домик.

– Дом надо бы приподнять, – заметил он, – поставить на бетонный фундамент.

– Надо бы, – усмехается дядя. – Думаю вот, да все никак мочи не хватает…

– А племянник на что? – Лемех бросил взгляд в мою сторону. – Вот разберемся мы с одной закавыкой и – бери его за рога! Он может забросить сюда оголовки от свай, цемент и кирпич выпишу без наценок…

Разговор плавно перешел в нужное Лемеху русло. После первого тоста за знакомство и здоровье присутствующих, он поставил стакан и сказал Афанасию:

– У нас, собственно, к вам разговор…

– Ясно, – кивнул головой Афанасий. – Про колодец… Давай лучше на «ты» – так быстрее поймем друг друга.

– Согласен… У нас проблема с колодцем.

– Знаю. Михалыч как-то рассказывал – нужно зачистить от ила.

– И что? – сощурился Лемех.

– Раз нужно – зачистим… Если договоримся… Какая там глубина?

Лемех повернулся к Кусаеву:

– Анатолий Степанович, изложи, пожалуйста суть.

Кусаев так же, как и я в прошлый раз, прутиком на земле начал вычерчивать схему водозабора. Афанасий, поняв, что появилась возможность подзаработать без особого риска, внимательно вникал в слова и рисунок и задавал уточняющие вопросы. Кусаев подробно и уважительно разъяснял.

– Так я и думал, – подвел черту Афанасий. – Диаметр колец там, говоришь, один метр, да столб песка – в шесть… С подготовкой делов дня на три – четыре… За два с половиной куска вычищу.

– За две с половиной тысячи? – уточнил Лемех.

– Да. Только чистыми, на руки…

– А как собираешься ты это сделать? – заволновался Кусаев. Он, казалось, чувствовал себя уязвленным.

Лемех с неодобрением посмотрел на него.

– Как – это мое дело, – веско ронял слова Афанасий. – Если сумма устраивает, тогда – по рукам?!

– Ну, все же? – не унимался Кусаев. – Не лопатой же ты будешь там ковыряться?.. Такое мы уже делаем. Наверно, нужна какая-то техника?

– Из техники будет нужен воздушный компрессор, ну, сварочный агрегат, пара центробежных насосов… Есть это у вас?..

– Есть.

– Ну, тогда все. А остальное – так, мелочи… Да сделаю я, не боитесь! Железно, что сделаю!.. Давай, наливай еще по чуть-чуть.

Дальше разговор пошел на отвлеченные темы. Лемех его почти не поддерживал, он стал сосредоточен, задумчив. Думаю, что я его понимал: Афанасий, хотя и запросил солидную сумму, пойти на это было возможно – сейчас тратится тоже немало, а главное – бесполезно. Но вдруг это – блеф?! Скажут: совсем потеряли рассудок, доверились какому-то проходимцу!.. Не лучше ли остановиться на том, что предлагает Кусаев? Настаивать на непредвиденных факторах, на воздействии непреодолимой силы?.. В этом случае все становится на места: он, Лемех, будет вообще в стороне – строилось до него; будет новый проект, новые деньги, ПМК все равно необходима загрузка… И в Грачевке с обстановкой смирились, крики их поутихли, им дали еще водовозок.

Я посматривал на начальника и был уверен, что именно эти мысли терзали его поникшую голову.

Наконец он что-то надумал, скулы и взгляд его стали твердыми.

– Ну, спасибо за гостеприимство, – он поднялся и пожал руки дяде и Афанасию. – Нам пора… Значит, сделаем так: завтра, часикам к двум подъезжай к нам на базу, там мы все в деталях обсудим и заключим трудовой договор. Как, устраивает?..

Афанасий утвердительно кивнул головой. Лемех опять задумался, а у машины сказал:

– Мне все же надо поговорить с управляющим. Вопрос даже не в сумме – мы теряем там больше, – а в том, как ее выплатить. Если платить штатным работникам, делают они чего-нибудь или волынят, там все на виду: на них табель ведется, наряды, пусть липовые. Там, если проверка какая – весь коллектив за тебя, глотки у всех луженые. А здесь – напротив, будут нашептывать: а вы вон там посмотрите, вон туда загляните. Здесь рискованно без прикрытия сверху… Давайте немного подкорректируем наши планы: я с утра завтра – в тресте, оттуда звоню в ПМК. Если будет все согласовано, ты, Владимир Михайлович, седлаешь любую машину и везешь Афанасия. Предупреди его об этом сейчас. Пусть сам он не едет, а ждет здесь тебя.

Я сказал, что все понял, добавил, что до дома доберусь как-нибудь сам, попрощался с Лемехом, Кусаевым, шофером и снова вошел во двор. Дядя и Афанасий, качаясь, как неваляшки, что-то одновременно говорили друг другу.

Я сказал Афанасию, что ситуация несколько изменилась.

– А куда ж я поеду? – качнулся он в мою сторону. – Он же не сказал мне – куда. И опять же – на чем?.. Транспорт за вами – лично я так считаю… А-а, – пьяно махнул он рукой, – куда счас вы без меня денитесь?!..

– Ну, я тебя, в общем, предупредил. Если что – сам за тобой приезжаю…


В тресте Лемех пробыл недолго. В десять часов он уже был в ПМК, позвал меня и Кусаева и сообщил:

– Управляющий, в принципе, с суммой согласен. Засомневался только в реальности замысла. Пытался все разгадать способ зачистки при помощи компрессора, насосов и сварки, строил разные технологические цепочки, но так и не пришел ни к чему… Договор, говорит, заключайте. Но деньги – только после выполнения работы, никаких авансов… Что ж, Владимир Михайлович, вези сюда Афанасия, специалиста по пьянке и зачистке шахтных колодцев. Бери мою машину и вези прямо сейчас, а то всякое может случиться…

Афанасий был дома, и вышел ко мне все в том же своем постоянном, наверно, наряде.

– Ну что? – почесал он живот и зевнул. – Поехали?..

– Да, я за тобой. Как ты, за сегодня не передумал? Не многое на себя берешь?..

– Поехали! Я-то не передумал. Лишь бы он заплатил без обману.

– Паспорт с собой?

– Взял, – пробасил Афанасий и открыл дверку машины.

Дорогой он все выяснял у меня: надежный ли человек мой начальник?

– Я свое дело сделаю, а он начнет мозгу канифолить. Мне надо так: работу принял и – деньги на бочку!

Опасения Афанасия были, вероятно, обоснованы тем, что ему уже случалось встречаться с обманом. Я был лоялен к начальнику, и, с учетом того, что слова мои слышит шофер, произнес:

– Я ему доверяю! Но сейчас я только в роли посыльного, так что обо всем с ним решай только сам. Ни за тебя я перед ним не ручался, не буду ручаться и за него…

В ПМК я также держался этой заявленной линии своего поведения: отвел Афанасия к Лемеху в кабинет и ушел. Финансовые переговоры – дело всегда щекотливое, пусть они, думаю, говорят без свидетелей, тем более – Лемех меня не остановил.

И все же мне не удалось оставаться в роли стороннего наблюдателя. Едва я вплотную занялся своими делами, как в ПТО пришел Дашуков, начальник отдела труда и зарплаты, за свою въедливость и постоянно настороженный взгляд он в ПМК имел прозвище «инквизитор». Подойдя к моему столу, Дашуков сказал мне пониженным голосом:

– Надо бы потолковать…

Мы вышли из комнаты и уединились в конце коридора у окна, выходящего на пустырь. Дашуков закурил сигарету, и я заметил, что руки у него подрагивают: «Чего-то занервничал!»

– Хреновина какая-то получается, – заговорил он. – Вызывает меня Кусаев и велит составить трудовой договор на три тысячи и, представляешь, на одного человека! Якобы, по заданию начальника… Ты чего-нибудь слышал об этом?..

– Так, краешком уха… Тебя-то чего здесь волнует? За сумму отвечают они, твое дело – только оформить.

– Да, но проверку начинают с меня! Начальству чего – дал указание, а ты, то есть, я, обязан предусмотреть все последствия. А здесь мне ничего не понятно. Если бы бригада на эту сумму – одно положение, а то – всего один человек! Ему же табель надо заполнять на полгода!.. А потом – что в нарядах писать?.. Потому к тебе и пришел: если ты в курсе – давай мне объемы работ, я расценю, и тогда можно будет составлять договор.

– А к Лемеху ты не ходил?

– Нет. Неудобно, понимаешь ли: подумают, что я Кусаева проверяю.

– Здесь разговор идет об аварии в Грачевке на водозаборе, – решил я просветить немного Дашукова. – Нашелся один эрудит, который берется за эту работу. А объемы… Напиши так: выемка насыщенного влагой грунта из колодца вручную ведрами при постоянном поступлении такого же грунта через трещины в стыках колодца. И это действительно так!.. Он будет вычерпывать этот песок до посинения, до второго пришествия, во времена всех проверок! А если не вычерпает, то ничего не получит! Договор этот отправят в сортир!.. Скорее всего, он там и окажется… А насчет того, что – один, можешь поступить так: напиши, что он представляет бригаду. «Бригада из десяти человек в лице такого-то…», и так далее… Фамилию он тебе сказал?

– Нет.

– Ну, значит, скажет. Я ее тоже, кстати, не знаю. Знаю, что он – Афанасий, и что он из Сибири.

– Значит, здесь все чисто, по-твоему?

Дашуков еще не закончил меня потрошить, когда нас с ним позвали к начальнику ПМК.

– Вот человек, – сказал ему Лемех, указывая на Афанасия. – Вот его паспорт. Тебе Кусаев сказал насчет трудового соглашения?

– Да, сказал… Составить договор на три тысячи.

– На три?! – Лемех приподнял в удивлении брови. – Ах, да: там же ведь вычеты… Ты посчитай так, чтобы к выдаче было две с половиной… Сколько время потребуется?

– Часам к трем сделаю… Черновик покажу раньше.

Лемех кивнул головой и отпустил Дашукова, а мне велел оставить другие дела и снарядить Афанасия всем, на что он укажет.

– Говори, что тебе нужно? – спросил он Афанасия сам. – Рабсила у нас есть на объекте. Говори еще раз, чего надо из материалов и техники?

Афанасий закурил сигарету без фильтра и начал перечислять:

– Пара насосов, один из них – погружной, лучше всего – «Гном». Про сварку и компрессор я уже говорил. Для чеканки свища – цемент, пакля… Гибкие шланги у вас имеются?.. Какими выгреба зачищают?

– Есть, – ответил я. – Лежат в неликвидах на складе.

– Тогда все. Стальную трубу мы подберем по диаметру шланга… Трубы и сварка здесь есть?

– Есть, – сказал ему Лемех.

– Тогда все, – повторил Афанасий и посмотрел на меня. – Пошли, Михалыч, будем готовиться…

Со склада мы взяли один гофрированный шланг, по его диаметру нашли стальную трубу, на токарном станке нарезали ее на куски: четыре штуки длиной по полметра, один – на полтора. В конце длинного отрезка Афанасий велел просверлить отверстие, просунуть в него трубу диаметром в дюйм, обварить ее в месте прохода и изогнуть. Получилось какое-то непонятное мне сочетание.

– Сибирские хитрости? – спросил я, разглядывая загадочную конструкцию.

– Афанасий оскалил в улыбке крупные зубы.

– Никак и у тебя заиграло?.. Пока потерпи, братан, приедем на место – там все растолкую.

Я не понял, что во мне могло заиграть, но мысль он подал интересную: а почему бы мне действительно не поехать?.. До этого я старался быть в стороне от причастности к Афанасию, и все равно опасался, что, при его неудаче, камни полетят в мою сторону – ведь это я вывел на него руководство. Сейчас же его уверенность и деловитость пробудили во мне любопытство. Я положил сваренные вместе железки к другим заготовкам и сказал, что не против взглянуть, как это все заработает.

Наши рабочие с интересом наблюдали за тем, как носатый долговязый мужик, похожий на бомжа, таскает за собой начальника ПТО и по-хозяйски дает ему указания. Указания эти, я повторяю, были четкими и вразумительными. Мы уложились часа в полтора. В конце Афанасий потребовал дюритовый шланг длиной метров двадцать по диаметру стальной дюймовой трубы.

– Таких, – он показал на гофрированный рукав, – потребуется штук пять. Когда компрессор будет на месте, можно и начинать.

– Компрессор уже погнали, возможно, он там.

– Тогда дело за договором.

Мы пошли с ним в контору.

– Все подготовлено, – доложил начальнику Афанасий, – мы можем ехать.

– Мы? – переспросил настороженно Лемех. – Кто это мы?..

– Да вот Михалыч сильно интересуется, – Афанасий кивнул головой в мою сторону. – Я не супротив: он еще молодой, пускай поднаучится.

Лемех перевел взгляд на меня.

– А что, – простодушно подтвердил я, – поеду: я ж там – куратор.

– Вот оно что, – процедил Лемех брезгливо.

Взгляд его, ставший острым и отчужденным, буквально высверливал во мне скважины. И до меня вдруг дошло, почему Лемех так смотрит. В упор. Как смотрят на негодяев. Меня ударило в жар, я чувствовал, что обливаюсь потоками пота. «Он же думает, что это я все подстроил! Что все решения – мои, а Афанасий – так, пешка, пешка, которую ловко я подставляю! Пешка, нужная для того, чтобы содрать с организации деньги! Если бы я просто сказал, как нужно выправить положение – меня и благодарностью могут не удостоить, а так – огромные деньги!»

Весь набор этих мыслей бурно зафонтанировал в моей голове. «Боже, вот так история!»

– Да я, собственно, так, – забормотал я, – я на подхвате в его делах. Он может и один поехать туда, если хотите…

– Вот он один и поедет! – отрубил Лемех. – Поедет с Кусаевым!

И он вызвал к себе главного инженера.

– Ты когда готов выехать? – Лемех смотрел на Афанасия испытующе.

– А хоть счас! – ответил тот беззаботно, не подозревая, какая драма возникла вдруг между мной и начальником. – Я счас в отпуску, дома предупредил, что могу и с ночевкой уехать… Только без договора я не начну!

– Об этом не беспокойся, – Лемех похлопал рукой по бумагам, лежащим перед ним на столе. – Договор – вот он… А вдруг ты морочишь нам голову?.. Мы туда гоним тяжелую технику, людей на тебя замыкаем, а ты даже не намекнешь, как все там будет происходить!.. С твоей-то стороны, какие гарантии?!

Афанасий зевнул, демонстративно распахнув свою пасть во всю ее ширь.

– Так ты, никак, на попятную? – спросил он спокойно. – Дело хозяйское. Только учти – если сейчас ты откажешься, в другой раз я впятеро запрошу. А без меня у вас – дохлое дело. Спецы у тебя, вижу я, хлипкие… Так что подумай, как поступить.

Лемех угрюмо, не отрываясь, смотрел в глаза Афанасию, потом подвинул к нему бумаги.

– Читай. Подписывай, если согласен.

Пока Афанасий изучал договор, Лемех инструктировал главного инженера:

– Передашь его Шакину и возвращайся. Шакин пусть с ним там занимается, пусть там все как надо организует. Пусть потом выберет время и приедет сюда, передай ему, что он нужен… Ты когда сможешь поехать?

– Да лучше – сейчас, – Кусаев посмотрел на часы, потом – на меня, хотел, видимо, что-то спросить, но не спросил. – Сделаю так, как вы говорите.

– Ну, действуйте. Готовь там машины, а он – кивок в сторону Афанасия – он сейчас подойдет… Организуйте ему там ночлег и столовую…

Кусаев повторил, что все сделает, и ушел. Афанасий подписал договоры и возвратил их начальнику.

– Теперь подписывай ты, ставь печати…

Лемех снисходительно усмехнулся, достал из сейфа печать и тиснул ее на свою подпись. На меня – ноль внимания. Я чувствовал себя гадко, стоял, как оплеванный.

– Вот тебе экземпляр, – Лемех продолжал говорить с Афаеасием. – Чего еще от меня тебе требуется?

– Пока ничего… Сегодня четверг?.. Готовь к понедельнику деньги…

– Так ты, Михалыч, не едешь? – Афанасий повернулся ко мне.

– Не едет! – ответил за меня Лемех. – У него другие дела!.. У тебя там помощников хватит… Или он тебе нужен?.. Нет?.. Ну, тогда все свободны!


Если появление язвы связано с сильными переживаниями, как это утверждает Нина Петровна, то моя язва возникла именно в тот момент. Даже сейчас, в больничной палате, вспомнив свое состояние под испепеляющим взглядом начальника, я почувствовал щемящую боль в том самом месте, где расположен желудок.

Что я мог тогда ему возразить? Ведь он меня ни в чем словами не обвинял. Не будешь же объясняться на взгляды!..


Я вышел из кабинета и долго стоял у окна в своем отделе, наблюдая, как на бортовой Зил загружают трубы, шланги, какую-то проволоку, как Афанасий садится в «козлик» Кусаева и они отправляются с базы. За ними выехал Зил и, помахивая ковшом, колесный экскаватор «Беларусь».

«Он, помнится, экскаватор не называл», – подумал я отрешенно, и меня опять захлестнули мысли о том, что я выгляжу в глазах Лемеха отпетым мошенником.


На другой день утром Кусаев докладывал:

– Доставил, устроил. Передал Шакину все, что вы поручали. У него там дела – совсем швах! Целую гору песка вокруг здания наворотили, а в колодце его уровень – тот же… Как Шакин увидел, кого я ему привез на подмогу, глаза у него стали круглыми: Афанасий очень непредставительно выглядит… Афанасий все спрашивал: почему не поехал Владимир Михайлович?

Я во время доклада Кусаева находился у Лемеха и прямо физически чувствовал, как начальник своей ехидной ухмылкой сдирает с меня шкуру.

– Ничего, – сказал он, – Владимир Михайлович такому специалисту не нужен, ведь верно?..

Я пожал плечами.

– Вам виднее… Я вам говорил о нем свое мнение, но вы велели его привезти. Вы сами решили о его привлечении.

– Ну, хорошо, хорошо. Разбор полетов, как говорят авиаторы, будем делать потом, после полетов. Подождем, что привезет Шакин оттуда… Кстати, как там они?

– Делают вид, что работают. Черпают потихоньку, а больше – пьянствуют. Знают, что работа их бесполезна…

Я понимал, что попытка отмежеваться от Афанасия теперь мне ничего хорошего не принесет: в случае его неудачи, а она казалась мне почти стопроцентной, Лемех только укрепиться в своем подозрении против меня. Но что оставалось мне делать? А ведь я говорил только правду…


Потянулись невыносимо кошмарные дни, ночи были еще тяжелее.

Шакин появился на базе в конце понедельника, Он сиял, как медный начищенный таз. Лемех нас (Кусаева, Шакина и меня) немедленно вызвал к себе.

– Рассказывай! – потребовал он, усадив Шакина перед собой. – Мы все тебя внимательно слушаем!

Шакин ослепительно улыбался.

– Считаю, что завтра закончат!.. Ну и мужик!!! Я-то думал сперва, что он – забулдыга, так оно, наверно, и есть: бутылку каждый вечер высасывал, но и по делу он – зверь!

– Ты давай толком докладывай! – перебил его Лемех. – Какой-то эффект действительно есть?

Он озадаченно посмотрел в мою сторону, и я почувствовал, как с меня отстают пласты липкой грязи.

– Не то слово! – Шакин захлебывался от восторга. – Они сегодня зачистили так, что мы смогли этот шов зачеканить. Я на чеканку своих работяг поставил: они напортачили – пусть теперь и сами исправят.

– Что, что?! Уже добрались до свища?! – Лемех подался вперед.

– Ну да. Добрались. Только свищ там большой, почти в треть диаметра. Начали с одного конца зачеканивать, а в него ил так и прет, ноги заваливает моментально! Ну ничего, в крайнем случае, они еще разок откачают.

У Лемеха, Кусаева, да, наверно, и у меня лица вытянулись от удивления. У меня душевная тягостность сменялась чувством обиды на Лемеха.

– Что же он там такое придумал? – проскрипел голос Кусаева.

– Не знаете?.. Все оказалось так просто!.. Это – метод эрлифта! Его применяют на буровых, на рудниках, да еще много где! Мы тоже его изучали когда-то.

Шакин достает из своей папки чистый листок и быстро рисует разрез колодца.

– Вот он – прорвавшийся грунт. Теперь… Опускается гофрированный шланг, на его конце – стальная труба, а в ее самый конец подается от компрессора воздух. Получается водо-воздушная смесь. Пульпа… В колодец в это же самое время подается вода. Совхоз сначала качал ее через пожарную помпу, а потом мы свою центробежку пустили… Так вот, получается разность удельных весов в трубе и в колодце, и смесь выдавливается на верх. Так здорово получается – прямо черная масса идет! За час сантиметров на сорок грунт понижается!

Лемех дотошно выспрашивал все технические подробности, Кусаев и я тоже внимательно слушали: с таким методом до сих пор нам встречаться не приходилось.

– А через щель? – уточнял Лемех. – В это время новый плывун разве не поступает?

– Может и поступает, но очень немного: мы же воду в колодец закачиваем до полна. Создается противодавление… Вот, когда грунт понизили, воду насухо откачали, вот тогда он и попер!.. Но это уже не страшно: щель, хоть и длинная, но она узкая, чеканится быстро. Сегодня они ее всю зачеканят, раствор за ночь встанет, а завтра с утра продолжат зачистку до самого дна. Афанасий так обещал. Ну, мужи-и-к! Светлая голова! А на вид – ханыга-ханыгой!

– Н-да, – произносит задумчиво Лемех. – Что ж, будем надеяться… Ты, Шакин, завтра снова туда. Если все будет так, как ты говоришь, то запускай оборудование и возьми заключение в совхозе об исправности водопровода. Без него ты мне здесь не нужен!.. А мужика этого больше, чем надо, там не держи: он свое дело сделал. Пришли его с попуткой сюда, за расчетом.

Мы расходились под осуждающим взглядом начальника: еще бы, сиволапый алкаш утер нос заносчивым специалистам! А меня на Лемеха сжигала обида. Я почти не выходил из своего ПТО, делал вид, что завален работой.

Об Афанасии в конторе сочинялись легенды. Когда его доставили из Грачевки, на него выходили смотреть как на знаменитую личность, как на звезду. Я не ходил. Мне даже встречаться с ним не хотелось. Слышал, что рассчитали его без задержки и домой повезли на машине начальника. Большим деньгам его никто не завидовал: знали, что он получил их за дело.

Жизнь в ПМК вошла в обычную свою колею, но только не для меня. Я чувствовал себя незаслуженно оскорбленным, и при встречах с Лемехом был подчеркнуто официален.

Как-то в пятницу вечером, когда в служебный автобус, развозивший работников ПМК, уже почти все ушли из конторы, и я торопился туда же, в отдел зашел Лемех.

– Задержись, Владимир Михайлович, – мягко произнес он. – Поедешь со мной. Нам надо объясниться… Ты на меня не сердись… Не обижайся… Мы, по сущности, еще мало знаем друг друга…

Когда же мы подъезжали к городу, Лемех спросил:

– Давно не был у Алексея Васильевича?.. Давай возьмем бутылочку коньяка и заглянем к нему? А?.. Я ему все-таки пообещал насчет ремонта домишки. Как ты, не против?

– Я, конечно, не возражал.


Вот такие картины в различных их сочетаниях и последовательностях, с различными степенями подробностей прокручивались в моей памяти. Они помогали мне отключаться от безрадостной больничной среды и коротать время, которое тянулось здесь, как резина, и совсем не казалось чем-то бесценным.

Вчера Нина Петровна сказала, что язву у меня обнаружили, но она не большая и сейчас в положении ремиссии, что означает период затишья. Через два дня меня выпишут.

– Все будет у вас хорошо, – уверяла Нина Петровна, – если будете выполнять мои советы и наставления.

Советы были такими: регулярный прием лекарственных препаратов, диетическое питание и, главное, спокойная жизнь.

Ну что же, буду стараться их выполнять, тем более, что и последнее осуществимо: до конца года еще далеко, с Лемехом мы, похоже, сработаемся, авария ликвидирована, других таких быть не должно – другие проекты просты, как огурец. А если все же что и случится, тоже не катастрофа – на свете есть Афанасий с его арсеналом уникальных знаний и опыта.

Мне очень хотелось (и до сих пор не пропало это желание) разгадать феномен Афанасия, выяснить, как он обретал свои знания, где и кем он работал в Сибири, что заставило его сузить круг интересов до шабашек и выпивки, так неряшливо одеваться. Но, увы, ничего пока что не получается. Афанасий уходит от подобных вопросов, замыкается, сразу хватается за стакан. Свою прежнюю жизнь он свернул в лаконичную формулу: «У нас в Сибири», и в ту жизнь никого не пускает.

2003 г.