Ифраимова Наталья (vk.com @nataliyari5)

Соткала из паутины кокон,

Так давно, что комья пыли

Все просветы в нём заполонили.

Встали пробками, не выдавить,

Не выбить.

Позабыла что такое свет,

В темноте смотрела горе,

Разливалось оно долгим морем,

Заполняло с головой – не выдохнуть,

Не вылить.

Отрастила рыбий хвост.

Под водой дышать училась кожей,

С чешуёю рыбьей она стала схожей.

И блестела вся, слепя глаза,

Давила.

Утонула в забытьи.

Ни печали, ни тоски, мысли – сплошь пробелы.

Всё покрылось снегом белым- белым.

Кокон превратился в скорлупу.

Закостенел.

Отвалилась чешуя.

Тело обрастало шерстью тёплой,

Но сжималось, чтоб не быть.

Спать в пустоте холодной.

Тихо- тихо, белая пустыня.

Ничего.

Сны смотрела:

Было что- то до.

Было зыбким предрассветным,

Было ярким, лёгким, необъятным, светлым-

Разным. Не таким как здесь.

Живым.

Стук услышала.

То сердце испугалось и забилось.

Подалась вперёд.

Раздался треск, упала скорлупа.

Осыпался весь лёд.

Осталась паутина, а за ней открылось бесконечное:

Сияли звёзды.

Девять дверей

Каждое утро Она вставала, затягивала волосы в тугой узел и открывала одну из девяти дверей.

За первой висело зеркало. Отражение в нём менялось – там была она, но разная; то с огромными звериными глазами, полными страха, то с ветвистыми рогами, с которых свисали мокрые комья земли, то с растрескавшейся кожей, по ложбинкам которой текли ручьи зеленой тоски. Она садилась у зеркала и плакала.


Вторая дверь открывалась ржавым ключом. Там стоял стол, на нём стакан и три кувшина, в одном вишнёвая настойка забвения, во втором берёзовый сок смакования грусти, в третьем бесцветная жидкость без названия. Два из трёх кувшинов всегда были наполовину пусты, один же оставался полным, почать его безымянное содержимое Она не решалась.


За третьей дверью – уходящие вверх ступени, они заканчивались обрывом, далеко внизу которого стоял туман и слышался густой шум.


На четвёртой была надпись «Правда», Она не любили туда заглядывать.


Пятая дверь приглашала поговорить. Разговоры были однообразными и односторонними, ведь отвечать было некому. Выговорившись, Она возвращалась к зеркалу – кто она после освобождения от груза навязчивых мыслей: олень, рогами роющий мокрую от собственных слёз землю, перепуганный галаго, может, голодный ястреб с острыми когтями или полевая мышь, в спешке запасающая зерно. Как раньше выглядело её лицо, она почти забыла.

Загрузка...