Загадки Вятки - читать онлайн

Кто такие ушкуйники?

Полвека назад, назначив предками кировчан ушкуйников, организаторы 600-летия Кирова должны были предвидеть, что это вызовет к ним интерес. В первую очередь у самых дерзких и решительных, которые увлекут остальных, и те, волей или неволей, пойдут следом.

С тех пор столько воды утекло! Позади остались «застой» и «перестройка», гласность и демократизация, лихие девяностые, сытые нулевые, пандемия и другие крутые повороты истории. За это время сменилось несколько поколений кировчан, а речные пираты по-прежнему в чести. Ушкуйникам ставят памятники и помещают их ладьи на эмблемы городских юбилеев. Казаки считают себя их потомками, а магазины радуют горожан новым хлебом «ушкуйник». Любители исторической реконструкции рубят остроги и берутся за мечи, снимают фильмы и записывают песни, прославляющие подвиги речных пиратов. Энтузиасты предлагают спустить на воду несколько ушкуев и отправиться на них по Вятке, Каме и Волге, устраивая в соседних губерниях презентации Кировской области. При этом тот, кто знаком с «подвигами» ушкуйников, от таких предложений не может не вздрогнуть.

Не отстают и краеведы, которые неожиданно увидели в лихих новгородцах борцов против золотоордынского ига. Забыв о том, что те не брезговали грабить русские города. Например, как это случилось в 1375 году с Костромой и Нижним Новгородом. О чём в Воскресенской летописи в переложении на русский язык читаем:

Разграбить русский город. Сжечь церкви и дома. Убить сотни людей. Без разбора, своих и чужих. Отнять товар у купцов. Награбить столько, что не увезти, из-за чего часть награбленного выбросить в реку. Взять в плен женщин и детей, чтобы затем продать их на невольничьем рынке. Вообще, грабить всех, никого не жалея. Лишь для того, чтобы затем вернуться в родной город, превратить награбленное в начальный капитал, открыть лавку и начать своё дело, оплаченное кровью и слезами других людей.

Каким из этих «подвигов» ушкуйников следует гордиться кировчанам? В чём они должны им подражать? Почему за все эти годы никто не усомнился в том, что вятчане, действительно, являются их потомками? Хотя, как было сказано выше, твёрдых свидетельств тому нет.

Не потому ли, что, хотя между нами – даль веков, в чём-то мы, в самом деле, похожи. Поэтому бесчинства ушкуйников не у всех вызывают осуждение, а для кого-то даже служат примером. Настолько ярким и притягательным, что ему хочется подражать. Даже тому, кто с гордостью называет себя православным. Хотя сказано, что в Царство Небесное войдут не ушкуйники и прочие «брани хотящие», а миротворцы (Мф. 5:9). Причём это может случиться весьма неожиданно. Например, завтра. Так почему бы не задуматься об этом сегодня.

Ушкуйники – речные пираты средневековья

На что опереться?

Размышляя над тем, как из ушкуйников можно стать миротворцами, интересно узнать, что об этом думали наши предки? Разделяли это стремление или, наоборот, гордились бесчинствами речных пиратов?

Ответить на эти вопросы могут вятские летописцы. Среди них два века назад большим авторитетом пользовалась «Повесть о стране Вятской», которую в своих трудах цитировали Н. М. Карамзин (1766—1826) и Н. И. Костомаров (1817—1885), с почтением переписывали местные священники и краеведы. Без неё не было бы легендарной «Истории вятчан» А. И. Вештомова, статей и книг А. С. Верещагина и А. А. Спицына, П. Н. Луппова и А. В. Эммаусского, В. В. Низова и Л. Д. Макарова, Д. К. Уо и А. Л. Мусихина.

Споры о достоверности «Повести о стране Вятской» продолжаются по сей день. Однако углубляться в них мы не станем. Лишь заметим, что об ушкуйниках в ней не сказано ни слова. Хотя в начале XVIII века, когда она создавалась, об их похождениях уже было хорошо известно.

Впрочем, одно совпадение всё же есть. В «Повести» сказано, что Вятку, действительно, основали новгородцы. Но не ушкуйники, а «самовласцы» – полноправные граждане, которые в 1174 году решили покинуть свой город, чтобы не участвовать в распрях между русскими князьями. Прожив семь лет в городке на Каме, летом 1181 года переселенцы пришли на берега реки Вятки и населили их, сломив сопротивление местных жителей – чуди и вотяков. О чём позже мы поговорим более подробно. Пока же заметим, что об ушкуйниках в «Повести» ничего нет.

Равно как ничего не сказано о них в «Сказании о вятчанах», которое до недавнего времени было известно в двух редакциях – краткой и пространной. Буквально в наши дни в Москве в одном рукописном сборнике был найден третий список, который пока ещё не опубликован. Известно лишь, что он близок списку краткой редакции, который котельнический купец Павел Петров в 1796 году прислал в г. Вятку.

Куда более интересен список пространной редакции, который в 90-е годы XX века американский историк Даниэль Кларк Уо обнаружил в… Ташкенте. Бывает же такое! Какие сюрпризы может преподнести жизнь! Американский профессор из города Сиэтл через океан летит в Узбекистан, приходит в Национальную библиотеку имени Алишера Навои и находит в её фондах рукопись, послужившую протографом для создания «Повести о стране Вятской», о которой местные историки и краеведы спорят уже не одно столетие. На что указывают пометы, сделанные на полях этой рукописи рукой Семёна Поповых, вероятного автора «Повести», а также совпадение дат, событий и целых фрагментов текста.

Каким же образом вятская рукопись оказалась так далеко от родной земли? Изучив её путь, профессор Уо установил, что сборник, в составе которого она находится, накануне 1917 года был подарен в библиотеку Казанской Духовной академии её ректором епископом Анатолием (Грисюком), будущим Одесским митрополитом и новомучеником. Отчего по имени своего прежнего владельца получил название «Анатольевского сборника». Там он в общих чертах был описан историком и богословом К. В. Харламповичем (1870—1932). После чего в 1974 г. поступил из Казани в Ташкент, где в 1991 г. был заново открыт и изучен Даниэлем Кларком Уо и в 1996 г. представлен на научной конференции в Кировском пединституте.

Справедливости ради следует заметить, что сокращённый список «Сказания о вятчанах» купца Павла Петрова также не остался незамеченным. В частности, в последние годы жизни с ним работал профессор А. В. Эммаусский. Однако список Петрова настолько краток, что оценить его по достоинству Анатолий Васильевич не смог, увидев в нём лишь краткий пересказ «Повести о стране Вятской». Настолько они похожи.

И всё же в одном эти рукописи расходятся. В обеих редакциях «Сказания о вятчанах» пришедшие на Вятку переселенцы названы не «самовласцами», а «холопами», бежавшими из Великого Новгорода при весьма странных обстоятельствах. Вкратце, в пересказе на русский язык, история такова:

Будто бы в 1174 году правивший в Великом Новгороде князь Ярослав Владимирович послал своих бояр и воевод во главе большого войска на Корсунь (Херсонес). Они пришли, осадили тот город и стояли под ним семь лет. За эти годы их жёны, не дождавшись своих мужей и решив, что те убиты, «по естественной немощи» сжились со своими холопами и другими мужчинами и прижили от них детей. Спустя семь лет в Новгород пришли вестники и сообщили, что все воины живы и скоро возвратятся домой. Услышав об этом, жены и дочери испугались, вместе со своими «рачителями» бежали из Новгорода и со временем оказались на берегах Вятки.

Так ли было на самом деле? Поговорим об этом позже. Пока же заметим, что ни в одной из русских летописей нет ни князя Ярослава Владимировича, ни похода новгородцев на Херсонес, ни его семилетней осады, ни бегства из Новгорода неверных жён со своими холопами и другими «рачителями». При этом под тем же 1174 г. в ряде летописей упоминается осада русским войском Вышгорода, которая продолжалась семь (по другим сведениям девять недель) и также закончилась ничем. Как знать, может именно это событие послужило поводом для басни о бежавших на Вятку холопах?

Так или иначе, никаких ушкуйников «Сказание о вятчанах» не знает. Молчат о них и другие рукописи. Поэтому, как бы кому-то не хотелось назначить предками вятчан «речных пиратов», опереться на местные летописцы и сказания не получится. Ничего такого в них нет.

«Ничтожная поправка»

Справедливости ради, следует заметить, что мысль о причастности ушкуйников к вятской истории была высказана задолго до торжеств в честь 600-летия город Кирова. Причём таким авторитетным знатоком старины как Александр Степанович Верещагин (1835—1908). Причиной чему явилось недоверие учёного к «Повести о стране Вятской» и её датам. Что не лишено смысла, поскольку они, на самом деле, вызывают немало вопросов.

Расцвет научной деятельности А. С. Верещагина пришёлся на вторую половину XIX – начало XX вв., когда трудами Археографической комиссии были изданы, пожалуй, все наиболее известные памятники русской книжности. Начиная с опубликованной в 1846 году Лаврентьевской летописи до местных летописных сводов, увидевших свет в начале XX века.

Среди них обширную группу составляли Новгородские и Софийские летописи, которые интересовали вятских историков больше других. Так как могли пролить свет на начальную историю русской Вятки, «темнота» которой уже тогда стала «притчей во языцех».

Внимательно изучив эти летописи, и не найдя в них ничего общего с «Повестью о стране Вятской», А. С. Верещагин одним из первых усомнился в её достоверности. Однако отрицать появление новгородцев на берегах Вятки не стал и предположил, что книжник описал его не совсем адекватно или, проще говоря, приврал. Не из корысти, а из самых возвышенных, патриотических соображений, чтобы удревнить историю вятчан и тем самым ещё более их «воспрославить». Для чего ему будто бы пришлось сделать малость – исправить в дате похода новгородцев одну цифру. Точнее, букву, которыми в допетровские времена было принято обозначать даты.

В одной из своих работ Александр Степанович писал:

Так вместо 1374 года, знакомого нам по Воскресенской, Троицкой и другим летописям, в «Повести о стране Вятской» появился 1174 год, а речные пираты превратились в полноправных и благочестивых «самовласцев».

Заметим, что А. С. Верещагин не утверждал, будто Вятку основали ушкуйники. Он лишь деликатно, со множеством оговорок предположил, что их поход 1374 года мог отразиться в «Повести». Смутно и неточно, как небо в ветреный день отражается на поверхности реки, покрытой лёгкой рябью.

Однако уже вскоре, после смерти А. С. Верещагина, его робкая гипотеза превратилась в аксиому. Как в старой шутке о том, что величие учёного определяется тем, насколько лет он смог затормозить развитие науки. «Повесть о стране Вятской» стали считать недостоверной, её автора – фальсификатором, а ушкуйников – родоначальниками всех вятчан. Несмотря на то, что этого не утверждали ни сам Александр Степанович, ни вятские книжники, ни составители русских летописей.

Разматывая клубок

Время опровергло гипотезу А. С. Верещагина. Благодаря Даниэлю Кларку Уо и открытию «Сказания о вятчанах», мы узнали, что автор «Повести» никаких букв и дат не исправлял, а позаимствовал 1174 год именно из этого источника, в котором причудливо перемешаны быль и небыль. Впрочем, таковы почти все древние рукописи. Однако это не повод игнорировать всё, что в них сказано. Хотя бы потому, что дыма без огня не бывает.

Следовательно, и 1174 год также появился в этих рукописях не на пустом месте, а был или заимствован из пока неизвестного науке источника, или возник в результате творческой переработки известия о взятии Болванского городка 24 июля 1181 года. Из которого неизвестный книжник решил вычесть семь лет – срок проживания новгородцев на Каме, и получил, что беглецы оставили родной город в 1174 году.

Какая из этих гипотез верна, покажет время. Пока же, по мнению А. Л. Мусихина, наиболее вероятным представляется второй вариант, а именно, что «в более раннем вятском летописании существовала только одна дата – 1181 год, которая никак не соотносится с датой похода через Вятку ушкуйников в 1374 году». Всё остальное, включая появление в рукописях холопов и самовласцев – результат творческой переработки этой даты и краткого сообщения о взятии Болванского городка.

Подобного тому, что содержится в другом широко известном памятнике той эпохи – «Летописце старых лет», где сказано: «В лето 6689-е июля в 24 день от Великого Новаграда житилие приидоша в страну земли Вятския и взяша рекомый град Болван, яже ныне именуется Микулицыно». На русский язык это можно перевести так: «24 июля 1181 года жители Великого Новгорода пришли на Вятскую землю и взяли город Болван, который ныне называется Микулицыно».

Принято считать, что работа над «Летописцем» была начата в Москве и затем продолжена на Вятке. Возможно, книжником из окружения первого вятского епископа Александра, который имел первоклассную библиотеку, сам был не чужд литературного труда и являлся автором нескольких сочинений. Таких как «Сказание о зачале Николо-Коряжемского монастыря и о начальнике его старце Логине», которое было написано в конце жизни святителя, или «Вопросов к Собору наименьшего из архиереев», написанных накануне Церковного Собора 1666 года и адресованных его участникам.

Известно, что на этот Собор епископ Александр возлагал большие надежды. Считая своё назначение в Хлынов ссылкой и ожидая, что ему будет позволено вернуться на Коломенскую кафедру. Однако эти надежды не сбылись. После чего в 1667 году ему пришлось продать свою «вятскую дачу», проститься с Москвой, окончательно перебраться в Хлынов и приступить к созданию Архиерейского дома.

Первым шагом в этом направлении стала ревизия обширных владений Никольской Соборной церкви, которая до учреждения епархии являлась главным храмом Хлынова и всей Православной Вятки. В ней хранился чудотворный Великорецкий образ святителя Николая, отсюда начиналось Великорецкое паломничество, сюда из села Никулицкого крестным ходом приносили «начальную» вятскую икону святых князей Бориса и Глеба.

По прибытии в Хлынов епископу Александру предстояло внимательно рассмотреть все эти традиции, в том числе узнать что послужило поводом для церковных торжеств. Именно тогда в «Летописце старых лет» появились два сообщения, важность которых трудно переоценить – о взятии Болванского городка и явлении Великорецкой иконы, «что стоит в Соборной церкви». Последняя ремарка позволяет предположить, что эти сообщения могли быть заимствованы из рукописи, обнаруженной в ходе упомянутой выше ревизии, которая растянулась на весь 1668 год.

Возможно, именно тогда было создано «Сказание о вятчанах», в основу которого неизвестный книжник положил записи, дошедшие до нас в составе «Летописца». Решив сдобрить свой труд подробностями, невероятными для академической науки, но зато яркими и поучительными.

Такими как рассказ о происхождении вятчан от неверных жён, согрешивших со своими холопами и вынужденных, подобно Адаму и Еве, бежать из родного города и долгое время скитаться в чужих краях.

В чём можно усмотреть, если не неприязнь автора «Сказания» к хлыновцам, то явное недовольство своим положением. Тем, что ему также пришлось не по своей воле оставить дорогой сердцу край и поселиться в чужой стране. Что перекликается с мыслями и чувствами самого епископа Александра, вынужденного, вопреки его желанию, оставить богатую Коломну и поселиться в далёком и бедном, спрятанном за непроходимыми лесами и болотами Хлынове. Откуда в январе 1674 года он решится сбежать. Самовольно оставит кафедру, уедет в родную Коряжму, примет схиму и уже никогда не вернётся ни в Хлынов, ни в Коломну, ни в Москву.

Все эти параллели позволяют предположить, что первый вятский епископ Александр, если сам не является автором «Сказания о вятчанах», то каким-то образом способствовал его появлению. Что же касается неверных жён и беглых холопов, родством с которыми его автор «наградил» вятчан, то сильно фантазировать ему не пришлось. Поскольку тогда у многих на слуху была «басня о холопьем городе». Популярная настолько, что о ней писали даже Сигизмунд фон Герберштейн (1486—1566) и Петр Петрей (1570—1622). Оставалось лишь вставить эту басню в «Сказание» и в его текст нужную дату, вычтя из указанного в «Летописце» 1181 года семь лет.

Так в вятских рукописях появился 1174 год, сильно смутивший А. С. Верещагина. Впрочем, не его одного. До тех пор, пока, разматывая клубок из древних рукописей, исследователи не протянули ниточку от «Повести о стране Вятской» к «Сказанию о вятчанах» и «Летописцу старых лет». Доказав, что все попытки игнорировать эти источники тщетны. Каждый из них достоин внимания. Просто надо научиться отделять зёрна от плевел.

«Повесть о стране Вятской»

Возможно, окончив свой труд, автор «Сказания о вятчанах» искренне радовался тому, что история получилась на славу – яркой, динамичной, поучительной и душеполезной. Однако так думали не все. В самом деле, трудно представить, что бы хлыновцы легко согласились со своим «холопским» происхождением. Особенно люди состоятельные и состоявшиеся, критически мыслящие, привыкшие «доверять, но проверять» и на всё иметь своё собственное мнение.

Добавьте к этому желание «мiрского» человека не выглядеть хуже других людей, и вы поймёте, как появилась на свет «Повесть о стране Вятской». Пожалуй, самое знаменитое и загадочное сочинение, споры вокруг которого не утихают до наших дней. В том числе о том, что побудило её автора взяться за перо? Какая мысль прошла сквозь неё красной нитью, стала лейтмотивом, главной темой? Ради чего были предприняты все эти труды?

Учёные отвечали на эти вопросы по-разному. Как правило, в соответствии со своим призванием и родом занятий. Учитель Вятской мужской гимназии и краевед А. Л. Тянгинский (1824—1866) считал, что «Повесть» была написана с целью «передать потомству благочестивые подвиги предков». Историки А. С. Верещагин и А. А. Спицын ценили её за уникальные сведения о разных событиях, прежде всего церковного характера. В том числе за рассказ о том, как возникли первые крестные ходы из сёл Никульчино и Волково и паломничество на реку Великую. Что позволило П. Н. Луппову предположить, будто она была написана с целью обосновать и защитить эти традиции в глазах приезжих архиереев. Д. К. Уо считал главной темой «Повести» «самовластие» вятчан, понимая его как способность к самоуправлению. Что бросало вызов имперским тенденциям Петровской эпохи, породившей это сочинение.

Все эти темы в «Повести», действительно, присутствуют. Какая из них главная? Об этом лучше спросить у самого автора, и подсчитать, какие слова встречаются в ней чаще всего. Результат вряд ли кого-то удивит, и всё же он показателен. Абсолютными лидерами здесь являются «град» и «горожане», которые встречаются в тексте 60 раз. Далее следуют: «Вятка» и «вятчане» – 54, «Новгород» и «новгородцы» – 48, «образ» – 25, «народ» – 24, «святой» – 19, «Хлынов» – 15, «самовластие» – 12, «церковь» – 9 раз.

Из чего можно заключить, что автор «Повести» стремился рассказать о начале Вятской страны и её первых жителях, городах, храмах и святынях. Что заставляет вспомнить полное название другой рукописи, о которой было сказано выше – «Сказание о вятчанах. Как и откуда пришли на Вятку крещёные люди и населили Вятскую землю». Получается, что обе рукописи рассказывают об одном и том же. С той разницей, что героями «Сказания» являются неверные жёны и холопы, а героями «Повести» полноправные и благочестивые граждане, самовластно управлявшие своей страной без малого три века. Хотя ни того, ни другого авторы так и не смогли доказать.

Образно говоря, «Повесть о стране Вятской» можно назвать ответом образованного и патриотично настроенного хлыновца на упрёки, вымыслы и домыслы автора «Сказания» в адрес вятчан. Обидные и не выдерживающие критики. О том, что будто бы в жилах жителей Вятской страны течёт кровь блудных жён, поправших святость брака, согрешивших с холопами и тайно бежавших из Новгорода. Обидно? А как же! Особенно, если учесть, что вся эта история «вилами на воде писана».

Смириться с этим автор «Повести» не хотел и не мог. О чём в своём сочинении написал прямо, без обиняков, со всей определённостью. При этом, даже в переложении на русский язык, мы можем ощутить, как глубоко его ранила эта неправда:

Достойный и справедливый ответ. Равно как и требование предъявить доказательства. Если же таковых нет, то перестать возводить напраслину. Однако это не мешает нам обратиться к автору «Повести» с тем же требованием, и для начала познакомиться с ним поближе.

Семён Поповых

Глядя то, как часто автор «Повести о стране Вятской» пишет о храмах, чудотворных иконах и крестных ходах, читатель может подумать, что это она написана церковным лицом – священником, монахом или, на крайний случай, чтецом или псаломщиком. И это в самом деле так. Но лишь отчасти. Как так? А вот послушайте.

Более ста лет назад А. С. Верещагин предположил, что наиболее вероятным автором «Повести» является Семён Федорович Поповых (1656 – ок. 1717), который в конце жизни служил скромным дьячком в Богоявленском соборе Хлынова. Как и его ближайшие родственники – отец Федор Исакович и брат Павел. При этом на годы жизни Семёна Поповых выпало так много выпало значимых событий, что в ином случае их хватило бы на несколько поколений хлыновцев.

Весной 1657 года, когда будущему книжнику не было и года от роду, в Хлынов пришла «моровая язва» – смертельная болезнь, грозившая погубить до трети горожан, и лишь благодаря чудесам от иконы Вятского Спаса город был спасён. Осенью того же года Хлынов стал центром новой епархии, которую возглавил епископ Александр.

В 1663 году, когда Семёну исполнилось семь лет, воевода Григорий Афанасьевич Козловский начал возводить вокруг Кремля и Посада новые укрепления – высокие стены с башнями, земляной насыпью и рвом. Работы заняли три года и потребовали участия многих горожан. Конечно, Семён и его сверстники были ещё малы, и наблюдали за ними со стороны. Однако столь удивительное преображение Хлынова не могло не произвести на них сильное впечатление.

Как и страшный пожар 3 августа 1679 года, который Семён Фёдорович застал уже взрослым, женатым человеком. Двор Поповых находился вблизи Богоявленской церкви, в самом центре Хлынова, который в считанные часы превратился в пепелище. И всё же город возродился, отстроился. После чего в нём один за другим встали уже не деревянные, а каменные храмы, возведённые по благословению святителя Ионы.

Когда весной 1674 года епископ Иона приехал в Хлынов, Семёну Поповых было 18 лет и 43 года, когда осенью 1699 года владыка преставился ко Господу. Вся молодость будущего книжника пришлась на годы правления этого деятельного и авторитетного архиерея. Знали ли они друг друга? Несомненно. Особенно, если учесть, что отец Семёна – Фёдор Исакович служил дьячком при Кремлёвском Богоявленском соборе. Когда же в 1696 году было решено заменить обветшавший деревянный собор каменным, Семён Поповых пожертвовал на это доброе дело восемь рублей. По тем временам весьма значительную сумму, на которую в те времена можно было приобрести десять собольих шуб. Стоимостью, в современном масштабе цен, более миллиона рублей каждая.

Однако стоп! Откуда у скромного дьячка такие деньги? Первым этот вопрос осмелился задать Алексей Леонидович Мусихин, давний исследователь жизни Семёна Поповых. И правильно сделал! Поскольку, ответив на него, мы приблизимся к верному пониманию, как личности автора «Повести», так и самого произведения. А именно того, каким сочинением оно является – церковным или светским? От чего зависит, в какой степени мы можем доверять автору.

Изучая жизнь Семёна Поповых, А. Л. Мусихин обратил внимание на новый вид источников – частные договорные акты, запечатлевшие огромный объём самой разнообразной информации. В итоге ему удалось выявить 66 актов, в которых в период между 1672 и 1711 гг. упоминается имя автора «Повести о стране Вятской». При этом почти половина из них (32 акта) связана с приобретением С. Ф. Поповых недвижимости – деревень и домов, огородов и сенокосных угодий, мельниц и тому подобного. Вторая группа (14 актов) связана с выдачей денег в долг. Как правило, под залог недвижимости крестьянам, владевшими соседними земельными участками.

В результате этих операций Семёну Поповых удалось сконцентрировать свои земельные владения в Хлынове вокруг его дома и огорода, а также в селе Ильинском и новой Филипповской слободке Чепецкого стана, возле речки Якимчёвки в Берёзовском стане и на правом берегу реки Вятки ниже слободы Дымково. При этом ни в одном из исследованных актов Семён Фёдорович Поповых не назван «дьячком». Чаще всего составители документов писали его «хлыновцем» или «хлыновским посадским человеком». Есть основания предполагать, что с 1689 по 1699 г. он служил в хлыновской таможне, дослужившись до звания «таможенного головы». После чего дважды избирался «бурмистром» – высшим должностным лицом или, проще говоря, «мэром» Хлынова, среди прочего разбиравшим споры населения по гражданским и торговым делам. И только в двух документах Семён Поповых записан «дьячком» – переписи Хлынова 1710 года и синодике Богоявленского собора.

Всё это, по мнению А. Л. Мусихина, «заставляет нас кардинально пересмотреть взгляды на личность и биографию Семёна Поповых». Вместо скромного дьячка перед нами появляется «высокопоставленный чиновник местной вятской администрации», который большую часть жизни занимался сугубо «мiрскими» делами, никак не связанными с наукой или богословием, и только в конце своих дней заинтересовался историей. Подобно тому, как в наши дни бывшие чиновники, выйдя на пенсию, увлекаются составлением родословных и написанием мемуаров, не имея ни должного образования, ни опыта работы. Из-за чего на всех их трудах неизбежно лежит печать непрофессионального и поверхностного взгляда.

Поэтому даже при всём желании назвать Семёна Поповых первым вятским историком вряд ли будет справедливо, так как профессионально изучением истории он не занимался. Из-за чего относиться к его сочинению следует с осторожностью, критически. Доверяя, но проверяя. Что однако ничуть не умаляет ценности «Повести о стране Вятской» как исторического источника, подобного которому надо ещё днём с огнём поискать.

От мифов к правде

Как «Сказание о вятчанах» попало в руки Семёна Поповых, неизвестно. Возможно, вместе с архивом его отца Фёдора Исаковича, одного из наиболее образованных хлыновцев того времени. Как нельзя исключить, что именно Фёдор Исакович является автором и сочинителем. В любом случае круг книжников того времени был невелик, все знали друг друга.

Примечательно, что служение при Богоявленском соборе Фёдор Исакович начал в 1667 году после переезда в Хлынов епископа Александра и ревизии Никольской Соборной церкви. Богоявленская церковь, в которой он служил дьячком, находилась в Кремле рядом с Никольским храмом. Поэтому, если в ходе его ревизии, в самом деле, была обнаружена рукопись с датой взятия Болванского городка, находки было не утаить. Так или иначе «Сказание» попало в руки сына Фёдора Исаковича – Семёна Фёдоровича, который не прошёл мимо и, сверив текст «Сказания» с другими рукописями, взялся за переработку. В результате около 1706 г. на свет появилась «Повесть о стране Вятской», в которой от басни о холопьем городе остались только князь Ярослав Владимирович и 1174 год, а поход на Корсунь и история с бежавшими из Новгорода неверными жёнами и холопами исчезли.

Вместо них главными героями сочинения Семёна Поповых стали «самовласцы» – полноправные новгородские граждане, которые решили оставить родной город по весьма благочестивой причине – чтобы не участвовать в княжеских междоусобицах и не проливать в них кровь православных христиан. Подобных той, что случилась в начале 1170 года, когда войско Суздальского князя Романа осадило Новгород, и только по молитвам перед иконой Божией Матери «Знамение» город был спасён. Не исключено, что ушедшие на Вятку новгородцы могли быть участниками той осады и свидетелями этого чуда. О чём автор «Повести» прямо не пишет и всё же не преминул об этом чуде упомянуть. Поскольку от той же иконы, но уже в Хлынове произошло ещё одно чудо.

31 декабря 1695 года в 3 часа ночи в западном конце Хлынова неожиданно загорелась деревянная церковь святых царей Константина и Елены. Все её святыни и убранство погибли в огне. «Только неким образом удалось вынести из огня святое Евангелие, животворящий Крест и икону Знамения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии», – говорится об этом в «Сказании о Царёво-Константиновской церкви», автором которого является… Догадались, кто? Правильно! Семён Поповых. И это снова неслучайно, так как сгоревший храм был построен тщанием его отца Фёдора Исаковича и не без помощи автора сочинения.

Возможно, именно тогда, после пожара, уничтожившего труды отца и сына Поповых, у Семёна Фёдоровича родилась мысль сохранить, хотя бы на бумаге, память об их делах. Поскольку, человеческая память не всегда благодарна и не самый надёжный источник, но, если что-то написано пером, этого уже не вырубишь топором. Опыт оказался удачным и вдохновил Семёна Фёдоровича на новые труды. В том числе на ответ автору «Сказания о вятчанах», согласиться с которым он не мог. Примерно также, как сегодня не все из нас согласны с происхождением вятчан от ушкуйников. Поскольку же клин принято вышибать другим клином, холопов и неверных жён решено было «вышибить» из рукописи и сознания земляков благочестивыми «самовласцами». Не сильно заботясь о том, что в письменных источниках о них ничего не сказано. По сути, заменив один миф на другой.

Кому-то и сегодня эти фантазии греют душу. Другие же скажут, что правда дороже, и именно к ней мы призваны пробиться. Чтобы не блуждать, как между трёх сосен, среди ушкуйников, холопов и самовласцев, которых книжники разных лет определили нам в предки.

Возможно именно сейчас, когда эти фантазии потускнели, мы сможем вглядеться в лица хлыновцев более внимательно и трезво. Чтобы увидеть их не в сиянии славы или пыли веков, а такими, какими они были на самом деле. В чём старые рукописи не являются помехой. Просто надо научиться читать между строк и проверять слова жизнью, которая не обманет.