Александра заторопилась к дому, размышляя о том, что пребывание в Протасовке, пожалуй, обещает стать весьма интересным. Она вспоминала свою унылую нижегородскую жизнь, где самыми светлыми часами были те вечерние часы, которые она проводила в книжной лавке на Большой Покровской улице – у своей крестной матери. Та была замужем за владельцем небольшой книжной лавки и частенько пускала великую книгочейку Сашеньку отвести душу в лавке после того, как оттуда уходили покупатели и приказчики. Чего только не читала там Александра! И античных мудрецов, и фривольные или чувствительные романы, и стихи Пушкина, которого обожала, и переводные новинки, и модные дамские журналы, и естественно-научные сочинения… Без преувеличения можно сказать, что все ее образование было из этих томиков в разнообразных сафьяновых или матерчатых переплетах. Она с упоением проглатывала книгу за книгой, не думая о той минуте, когда крестная придет отпереть лавку и выпустить Сашеньку, чтобы возвращалась домой. Тогда счастье кончалось. Пора было перемещаться из разноцветного выдуманного мира в рутинный реальный. На улицах было уже темно, она бежала, держась вдоль стен и оград, сторонясь каждого прохожего, отпускавшего порой оскорбительные выкрики ей вслед (поздним вечером одинокая девушка казалась легкой, доступной добычей любителям сомнительных удовольствий), уповая только на бога. А в голове все еще кружились картины прочитанного, сцены невероятных приключений и страстных объяснений, прекрасные слова и образы, которых не отыщешь в повседневной жизни… Однажды крестная нечаянно заснула, и некому было прийти в лавку и выпустить Сашеньку. Та провела ночь за книгами… Может быть, то была самая счастливая ночь в ее жизни! Однако каким ужасным оказалось пробуждение, что обнаружила она, когда воротилась домой! Вся жизнь ее с тех пор совершенно переменилась, словно с ног на голову встала, а вот к добру или к худу это произошло – это Александре еще предстояло понять.
Она махнула рукой, словно пытаясь отогнать тяжелые воспоминания, и уронила в траву гребенку. Подобрала ее, стряхнула травинки, закрутила на затылке все еще влажную косу, заколола ее – и услышала знакомую уже торопливую тяжелую поступь.
Кажется, это Зосимовна возвращается! У Александры не было ни малейшей охоты встречаться с ней лишний раз. Она прянула в окаймлявшие дорожку кусты, затаилась – и через миг мимо поспешно прошагала Липушкина нянька. Еще мгновение Александра размышляла: пробежать ли ей в дом, чтобы, воспользовавшись минутой, когда Липушка останется без своего цербера, поговорить с глазу на глаз, не опасаясь быть одернутой Зосимовной. Однако что же могло так озаботить зловредную наместницу, из-за чего та неслась куда-то, ног под собой не чуя? Любопытство оказалось сильнее, поэтому девушка тихонько выбралась на дорожку и, бесшумно ступая босыми ногами, по дорожке последовала за Зосимовной.
Между тем та спешно обогнула дом и направилась к конюшне. Приоткрыла дверь, позвала кого-то и тотчас подалась обратно, а из дверей показался невысокий кряжистый парень, которому слово «конюх» пристало так же, как слово «дуб» пристало дубу. Он был слегка кривоног, длиннорук и чем-то напоминал коренастого конька монгольской породы, тем паче что имел узкоглазую, татароватую, широкую физиономию.
Александра порскнула за куст – и вовремя, потому как Зосимовна повернулась к парню и сердито произнесла:
– Ну, Савелий, и надоел же ты мне! Все, лопнуло мое терпение! Сулила я тебе, что за малую провинность отдам тебя в рекруты при ближайшем наборе, а Агашка твоя ненаглядная за Митьку горбатого замуж пойдет? Вот и настал тот час.
– Зосимовна! – ошеломленно простонал Савелий. – Матушка… да за что же такая кара смертная?!
Александра в своем укрытии покачала головой. Ай да Зосимовна! Ну сущая палачиха. Диво, что бедный парень вовсе мертвый не упал от таких страстей!
– Неужто не ведаешь? – ядовито спросила Зосимовна. – Не ведаешь, в чем провинился?
– Не ведаю… – буркнул Савелий.
– А помнишь, как пакет с почтой Федотке, сынишке кузнеца, отдал, а сам со своей портомойницей Агашкой любезничал?
– Да ты что, Зосимовна, рехнулась – за такую ерунду такую кару назначать?! – возопил Савелий. – Какая беда в том, что почту Федотка принес?!
– Беда не в том, кто что принес, а в том, что ты из моей воли вышел! – грозно просвистела Зосимовна. – И за это придется заплатить! Клянусь, что свершу над тобой все, что обещала.
– А я к барышне в ножки… – дрожащим голосом, но все еще храбрясь, начал было Савелий, однако Зосимовна, угрожающе подавшись к нему всем телом, злобно прошипела:
– Нашел заступницу, дурачина! Барышня-то из моей воли не выходит! Все сделает, что я ни велю!
– Зосимовна! – простонал Савелий и повалился на колени. – Не погуби! Да я больше никогда!.. Назначь испытание – все сделаю, что ни скажешь, только смилуйся! Мне ж тогда в омут головой легче…
– Назначить, говоришь, испытание? – глумливо усмехнулась Зосимовна. – Изволь. Но уж в последний раз я тебе прощаю, запомни!
– Запомню! – слегка ожил Савелий. – Говори, делать что?
– Собирайся в дорогу! В дальнюю дорогу! – приказала Зосимовна.
– В какую еще дорогу?! – оторопел Савелий.
– Поедешь в… узнаешь там все про… а заодно побывай у… – понизив голос, говорила Зосимовна, и Александра с досадой нахмурилась: она мало что могла разобрать, потому что Зосимовна и Савелий перешли на шепот, и вскоре нянька поспешно ушла, а парень с понурым видом побрел в конюшню.
– Вот же чертова Зосимовна! – сердито пробормотала Александра. – Опасна и хитра, сущая змеища!
– Змеища – она змеища и есть, – неожиданно прозвучал рядом мальчишеский голос, и Александра не выдержала и засмеялась: уж очень обитаемы оказались кусты в Протасовке!
– Эй, ты кто? – позвала она задорно. – Выходи!
– Я Федотка, – отозвался голос, уже знакомый читателю, после чего из зарослей высунулся белобрысый конопатый мальчишка и уставился на девушку во все свои синие глаза. – А я тебя знаю, – улыбнулся он щербато. – Ты барышни Липушки гостья. Это твое письмо я Зосимовне принес.
– Послушай! – догадалась Александра. – Не из-за этого ли письма весь сыр-бор разгорелся? Не из-за него ли Савелий пострадал?
– Так и есть, – солидно, по-взрослому кивнул Федотка. – Не сойти мне с этого места, коли не из-за него!
– Да, похоже, Зосимовна ни письму моему, ни мне самой сильно не рада, – задумчиво заметила Александра.
– А кому она рада? – хмыкнул Федотка. – Никому не рада. Никого не любит.
– Ну, барышню-то, поди, любит? – заикнулась Александра, но мальчишка решительно замотал кудлатой головой:
– Это пока барышня наша слова молвить поперек Зосимовны боится. А как решится – тут ужо полетят клочки по закоулочкам!
– Да кто она такая есть, эта Зосимовна? – презрительно фыркнула Александра. – Крепостная нянька, и все. Что это она тут у вас такую волю забрала?
– Нянька-то она нянька, да знаешь, как покойный барин ей доверял? Когда завещание писал, то подписи-то ставить позвал старого камердинера Феклиста, который его с детства обихаживал, и ее, Зосимовну. Во как доверял!
– И откуда ж тебе такое известно? – удивилась Александра.
– Дак Феклист – мой дед был, он перед смертью и сказывал. Только ты вот что, смотри не проговорись Зосимовне, что я об этом знаю, а то она меня со свету сживет. Вон как она на Савку-то ополчилась. Но это еще ладно! Когда Любанька увидала, что Зосимовна в барском кабинете ночью шарится, и стала за ней подсматривать, да, как на грех, возьми и попади ей на глаза, чего тут было! Любаньку мигом за вдовца Осипа Полуянова выдали, а у того пятеро детей! И всех из Протасовки на дальние пасеки выслали.
– Ну и жестокая она! Вот злодейка! – от души возмутилась Александра. – А зачем Зосимовне было шариться в барском кабинете? Искала что-то?
– Да шут ее знает! – пожал плечами Федотка. – Отомкнула барский письменный стол и давай бумажки перебирать. Так Любанька говорила. Это еще месяц назад было, и с тех пор Зосимовна чуть не каждую ночь в кабинете шарится. Свеча, бывает, чуть не до утра горит. Конешное дело, никто ужо не суется подсматривать, жизнь-то дороже!
– Да, забавные дела тут у вас творятся! – в размышлении протянула Александра. – А ведь, наверное, если бы Липушка замуж за господина Полунина вышла, он бы прищемил хвост этой змеище?
– Надо быть, – солидно кивнул Федотка. – Он своевольных дворовых недолюбливает. Да только Зосимовна барышню из своей власти не выпустит и воли ей никакой не даст. Видела небось, как Савка перед Зосимовной трясся? Так же и барышня наша перед ней трясется. Как будто Зосимовна тут хозяйка, а Липушка наша – просто сенная девка.
– Но ведь это полное безобразие! – возмущенно вскинула брови Александра. – Надо что-то делать!
– Надо, – безнадежно вздохнул Федотка. – Да что тут поделаешь, надобно терпеть.
– Ну, знаешь, я не из терпеливых! – фыркнула Александра. – И не желаю, чтобы меня в сенную девку превращали. Я намерена с Зосимовной потягаться. Поможешь мне?
– А то! – радостно вскричал Федотка. – В чем помогать-то?
Александра на минуту задумалась, а потом сказала:
– Для начала хорошо бы узнать, куда и зачем она послала Савелия. Сможешь у него выспросить?
– Велика хитрость! – фыркнул Федотка. – Подождешь, пока я в конюшню сбегаю?
– Ну, давай! – кивнула Александра. – Только смотри, одна нога здесь – другая там. Мне уже давно пора в доме быть. Не хочу я, чтобы Зосимовна меня разыскивать пошла.
– Я мигом! – пообещал Федотка и ринулся в конюшню, а Александра снова спряталась в кустах.
И в эту минуту откуда ни возьмись выскочила красивая собака с крупной головой и плотно прилегающей шелковистой белой шерстью. Вокруг шеи темнела рыжая полоса, напоминавшая ошейник. При виде необычного причудливого окраса собаки Александра так и ахнула. Это же охотничья ищейка редкостной английской породы кламбер-спаниель! Точно такую же Александра видела один раз в доме мужа своей крестной, в Нижнем. К нему в гости заезжал друг из Англии, тоже издатель и, помимо всего прочего, страстный охотник, который путешествовал по России. С ним была его собака, которой хозяин весьма гордился и утверждал, что лучше ее никто не охотился на фазанов, кроликов и вальдшнепов. Умное выражение широкой собачьей морды Александра, которая вообще питала слабость к собакам, нашла очаровательным. Однако, помнится, хозяин говорил, что у кламбер-спаниелей замечательный нюх. Сейчас пес учует ее и поднимет шум…
Но белая собака лишь бесцельно бродила по кустам, рассеянно поводя носом, потом прошла почти вплотную к Александре, так и не тявкнув ни разу. Может, она понимала, что девушка, притаившаяся в кустах, вовсе не дичь, которую надо вынюхивать и поднимать, а потом подавать голос? Пока Александра гадала, откуда здесь мог взяться пес, появился Федотка, и девушка снова бросила встревоженный взгляд в сторону собаки. Однако та не обратила на него никакого внимания. Парнишка залез в кусты и, заметив испуганные глаза Александры, сразу догадался, в чем причина.
– Не бойся ты Нахалки! – засмеялся он. – Она от рождения подслеповата, а нюха и вовсе нету никакого. Раньше была первейшей любимицей у покойного барина, сколько дичи для него во время охоты добыла – и не сосчитать! Но потом утка, на которую она бросилась, извернулась – и долбанула ее аккурат прямо в нос. И, видать, нюх-то ей и перешибла, с тех пор у Нахалки чутье пропало напрочь. А держат ее только потому, что приплод дает отменный, все щенки рождаются с таким нюхом, что иглу в яйце учуют, но вот такого рыжего ошейника ни у кого больше нет. Все просто белые.
– Ну ладно, бог с ней, с Нахалкой, – отмахнулась Александра. – Расскажи лучше, что ты от Савки узнал.
Выражение Федоткиной физиономии стало самым обескураженным:
– И слова не вытянул! Молчит Савка, как камень молчит. Видать, сурово застращала его Зосимовна! Ну да ничего, не нынче, так завтра я из него все равно секреты выужу, а потом тебе исхитрюсь сообщить.
– Смотри не обмани! – серьезно предупредила Александра, и Федотка так же серьезно ответил:
– Да разрази меня гром! Лопни мои глаза, коли обману!
И, кивнув друг другу на прощанье, наши заговорщики разошлись: Федотка канул в глубь сада, а Александра со всех ног кинулась к дому, лихорадочно обдумывая случившееся с ней за каких-то два часа в Протасовке.
У нее было превосходное настроение. Она просто обожала разгадывать загадки – а тут судьба преподнесла их целую охапку!