Зачет по высшей математике группы «Б» четвертого курса химфака университета подходил к концу. Настенные часы показывали половину четвертого, когда из-за угла длинного университетского коридора показались двое. К тому времени у двери аудитории, в которой шла сдача зачета, осталось три человека.
Из двоих вновь прибывших первый был коренастый молодой человек с бритым затылком, широким красным лицом и в сильном подпитии. Ноги его плохо слушались, а физиономия расплывалась в глупейшей довольной улыбке. Избрать путь по высокоамплитудной синусоиде ему не позволяла идущая рядом высокая девушка, крепко вцепившаяся в руку незадачливого выпивохи. Ее лицо, тонкое и миловидное, в настоящий момент было сильно озабочено.
– Что ж ты нажрался, кретин?
– М-м-м, – лаконично ответил тот.
– Опять с Казаковым «Анапу» жабали? Ты хоть бы сначала зачет сдал, а потом квасил, идиот!
– Да л-ладно тебе, Ленк, – наконец выдавил из себя что-то членораздельное любитель дешевых вин, – сейчас сдам…
– Тебя самого надо сдать – в «трезвяк», естественно! Горе ты мое!
Троица оставшихся у дверей аудитории при приближении парочки разразилась радостными приветственными воплями.
– Здорово, Кузнецов! Че это от тебя несет за километр?
– Пошел ты.
– А ты Светлова не видал?
– А че, его еще не было? – вмешалась в разговор Лена, не отпускавшая руки Кузнецова.
– Да нет. А что тут удивительного? Он в универ только по большим праздникам ходит.
– Куда уж больше – зачет у Смирнитского, – недовольно выговорила Лена. – Как, кстати, принимает?
– Да ниче, пидор сегодня добрый.
– Какой еще пидор?
– Смирнитский, конечно. Ты что, Бессонова, с дуба рухнула, что ли? Але, гараж!
– Кто следующий идет? – спросила Бессонова, равнодушно проигнорировав довольно нахальную фразу.
– Не знаю… Щас Мишка, потом Петров, потом я. А вообще он всех сейчас запустит, наверное.
– Шпоры есть? – пробурчал Кузнецов, приваливаясь к подоконнику и вытаскивая из рукава бутылку «Балтики» номер 9. – А то я ни хрена не рулю, че там…
Лена вырвала у него бутылку и, не обращая внимания на протестующее недовольное мычание, положила в свою сумку.
– Сдашь, тогда выпьешь.
– Ты глянь, – вдруг оживился безнадежно поникший и потерявший было весь смысл жизни Кузнецов, – Светлов идет!
Светлов был мрачен. Прямые светлые волосы растрепались, лицо казалось темным, больным и усталым.
– Я думал, опоздаю, – наконец сказал он, кивнув всем присутствующим.
– Ты что так поздно?
– Готовился.
– Ты? – хмыкнул Кузнецов. – Да ладно, Лех, хорош мозги канифолить!
– Знаешь что-нибудь? – спросила Лена.
– Да так… в легкую…
Дверь аудитории отворилась, и показалась бритая ухмыляющаяся физиономия. Вслед за лысой башкой показался и сам ее обладатель, по всей видимости, максимально удовлетворенный жизнью.
– Сдал, е-ка-лэ-мэ-нэ! – выдохнул он. – В цвет прокатило! Ништяк. Я же говорил тебе, что все будет нормально, – обернулся он к одному из еще не сдавших. – А ведь вчера ничего не знал!
Тусклые глаза Светлова при последних словах вспыхнули, и он, хотя и не принимал участия в разговоре, подошел ближе.
– Не хило! – продолжал разглагольствовать тот. – Я же говорил, «лекарство» покатит! А, Светлов! Че, опять ничего не знаешь, как всегда?
– Да так…
– «Да так, да так», – передразнил бритый, – а я вот вчера заплатил стольник, а сегодня все зацепил.
– Перцептин, что ли, купил? – бесцветным голосом произнес Светлов, и его слова прозвучали странно – то ли как вопрос, то ли как утверждение.
Бритый посмотрел на него с некоторым удивлением и даже с долей уважения.
– А ты откуда о нем знаешь?
– Ну-у-у, – пробормотал под нос Светлов, – знаю вот…
Бритый сплюнул и вразвалочку пошел по коридору.
– Ну так купи его, – внезапно громко сказал он через плечо. – Я вот весь курс за два часа выучил.
– Как придешь домой, посмотри в зеркало, умник, – холодно сказал Светлов, тупо пиная о стену сигаретную пачку.
Но бритый уже ушел.
Дверь аудитории распахнулась, и в проеме возникла тщедушная фигура Якова Абрамовича Смирнитского.
– Сколько осталось? Пятеро? Шестеро? А-а-а, Светлов? Какими судьбами, молодой человек? Но все-таки это превосходно – вы удостоили нас своим появлением, искренне вам благодарен. Ну-с, проходите… Превосходно, право, превосходно.
– Леш, тебе дать шпоры? – вполголоса спросила Бессонова.
– Лучше Косте дай, у него ж наверняка нет, – в тон ей ответил Светлов.
– А как же ты?
– У меня есть кое-что, отчего он мне сразу поставит зачет.
– Справка, завизированная министром образования? – иронически спросила Лена, входя в аудиторию.
– Да нет… Доказательство теоремы Ферма.
– Шутник, – фыркнула она, садясь за парту и волоча за собой отчаянно испускающего шлейф перегара Костю Кузнецова.
– Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, Светлов, что мало смыслите в моем курсе, в частности, и в высшей математике в целом. Не скрою, такого тотального недопонимания, таких пробелов в изучении курса, слагающих, в сущности, совершенное игнорирование смысла тех скромных по современным меркам крупиц знания, что вы обязаны усвоить из моего предмета, я еще не видал.
Яков Абрамович внушительно поднял палец и посмотрел на скорчившегося перед ним Светлова с видом искреннего соболезнования и укоризны.
– Да-с, – дополнил он свою весьма содержательную речь. Из тона его определенно явствовало, что только катастрофический идиот может еще питать надежды на получение зачета. – Я думаю, нам имеет смысл увидеться на пересдаче.
– А я так не думаю.
– Что? – Пенсне оскорбленно подпрыгнуло на длинном носу Якова Абрамовича. – Вы что-то сказали, Светлов?
– Я думаю, мы не увидимся на пересдаче, Яков Абрамович. Я больше не буду учиться в университете.
– Да что вы такое говорите, молодой человек? – возмутился профессор, ожесточенно жестикулируя сухими морщинистыми ручками перед носом у студента. – Стыдно-с! Даже слушать не стану. Вы проучились почти четыре года непонятно как, но доучились до восьмого семестра, а теперь встаете в позу и говорите: не буду учиться. Это не по-мужски, Светлов.
Яков Абрамович доверительно наклонился к уху Алексея и сказал негромко:
– Вы знаете, Светлов… я сам, безусловно, в современной конъюнктуре… в этой… Одним словом, мой племянник говорил, что в нашем городе синтезирован препарат, колоссально расширяющий возможности мозга. Все это сделано на деньги мафии, и теперь налаживается сеть сбыта продукции.
– Почему все об этом знают, кроме милиции? – пробормотал Светлов.
– Вы наивный человек, Алексей. Этим делом занимаются очень серьезные люди. Если все это, разумеется, не вымысел. Ну так вот… к чему я это сказал? Это может вызвать революцию в науке. И образовательной системе…
– Да и так уже все, кто способен платить, сессию сдают на перцептине! – резко проговорил Светлов. Лицо его, и без того смертельно бледное, стало мучнисто-серым. – Вы к этому вели, профессор?
Губы его конвульсивно дернулись, на висках набрякли сизые жилки, а лоб покрылся крупными каплями пота.
– Вы все мне смертельно надоели, – громким голосом совершенно без интонации выговорил он, – тупые ублюдки, неспособные остаться людьми без проклятой наркоты! Ка-аззлы!
Смирнитский оцепенел, его черненькие глазки превратились в оловянные плошки, он буквально впился взглядом в перекошенное лицо Светлова.
– Они меня ждут там, у порога корпуса. Черный крестик прицела перечеркнет мою шею, и все начнется сначала. Но только без меня.
– Вы больны, Светлов?!
Голос Смирнитского разнесся на всю аудиторию, и даже мирно дремавший в углу Кузнецов пошевелился и оторвал тяжелую голову от парты, а в дверь заглянула уже сдавшая зачет Лена Бессонова, дожидавшаяся Костю.
– Вы положительно больны, – уже спокойнее повторил Яков Абрамович, – успокойтесь, не распускайте себя.
Светлов чудовищным усилием улыбнулся.
– Вы думаете, что человек, придумавший… этот препарат, гений?
– Без сомнения. Ради бога, Светлов, прекратите истерику.
– Поставьте мне зачет, профессор, – неожиданно спокойно выговорил тот, – посмотрите сюда и поставьте зачет.
Профессор глянул в протянутый ему лист бумаги и начал читать. Недоверчивое удивление, плавно перетекшее в искренний интерес. Изумление, переходящее в неподдельный, всесокрушающий шок и потрясение.
– Светлов, голубчик, откуда это у вас?
– Это теорема Ферма, Яков Абрамыч. Я доказал ее… час назад.
Смирнитский не верил своим глазам. Самая знаменитая, самая недоказуемая теорема математической науки, над которой бились лучшие умы трех последних столетий… И вдруг – какой-то мальчишка, студент-недоучка!
– Я поставлю зачет… – пробормотал он.
– Вот и чудно, – Светлов поднялся во весь рост и, не глядя на Якова Абрамовича, подошел к окну: – Нет, это не я, Яков Абрамыч. Это перцептин. О котором вы так интересно рассказывали. А вы видели Сергеева сегодня? Он, вероятно, блестяще сдал зачет. Так вот… у него на голове седые волосы.
Под страшным ударом хрустнула рама, и посыпались стекла, раня голые до локтя руки Светлова… Одним ловким движением он вскочил на подоконник и помахал окровавленной рукой враз проснувшемуся Кузнецову, изумленному Смирнитскому, вбежавшей в аудиторию Бессоновой…
– Всю жизнь я делал только неверные шаги. Я переступил через себя, я оказался за чертой. Правда, я похож на героя Шекспира? А вот сейчас я сделаю первый – по-настоящему правильный шаг…
Подоконник легко вывернулся у него из-под ног, судорожно раскрылось небо, веером распустилась земля – когда он сделал шаг с четвертого этажа и, перевернувшись в воздухе, упал на мокрый от недавнего дождя асфальт.
Через четверть часа высокий плотный мужчина в черном полупальто сел в темно-серый «БМВ» и набрал номер сотовика.
– Все в порядке, – сказал он, – нам даже не пришлось вмешиваться.
– То есть? – прозвучал в трубке резкий неприятный голос.
– Он сам…
– Превосходно, – отчеканила трубка. – Тогда уезжайте.
– Превосходно, – повторил Лейсман кому-то по телефону и, рассоединившись, положил трубку на стол. Неприятно ухмыльнувшись, он посмотрел на меня.
– Шампанского?
– Кофе, если можно, – ответила я. Еще не хватало пить шампанское с этим мерзким Аркадием Иосифовичем!
При непосредственном общении он оказался куда любезнее, нежели по телефону. Но в его преувеличенной тактичности сквозило что-то неестественное и неприятное. Лучше бы продолжал грубить!
– Значит, вы хотите знать, когда и зачем я организовал команду, призванную участвовать в играх «Брейн-ринга»?
– Я уже говорила.
– Команде четыре месяца. Она дважды участвовала в играх и с первой попытки произвела фурор, выиграла чемпионство. Зачем? Милая девочка, это такая реклама фирмы.
«И неплохая скрытая реклама препарата», – продолжила я про себя.
– Что же касается смерти Вишневского, я уже сказал свое мнение. Трагическая случайность, бедняга хотел быть умнее, чем его создал бог, и поплатился.
Лейсман цинично улыбнулся и посмотрел прямо в глаза мне – пронзительным, немигающим взглядом.
– Вам не знакома фамилия Светлов? – спросила я, ничуть не смутившись.
По лицу финансового директора «Атланта-Росс» пробежала гримаса удивления, но он молниеносно совладал с собой и принял прежний снисходительно-равнодушный вид.
– Знакома. Вообще-то он работает у нас в компьютерном отделе. А еще мой дядя преподает у него на химическом факультете университета. Я даже видел его у себя дома.
– Ваш дядя?
– Ну да. Яков Абрамович Смирнитский, если вам так интересно.
– Вы хотели взять его в команду?
– Нет, он на это не тянет.
Подобная пикировка, совершенно беспредметная и бесполезная, могла продолжаться еще долго, и я решила откланяться.
Лейсман глядел мне вслед с презрительной улыбкой и холодно щурил маленькие темно-серые водянистые глазки.
Я вернулась домой вконец запутавшаяся и расстроенная. Что-то не то! Может быть, Вишневский был в самом деле не в своем уме от передозировки. Может, и Светлов несет беспочвенную околесицу и никакого перцептина не существует? Может, и Анкутдинов что-то путает? По крайней мере, никакого криминала и никакой зацепки. Надо поговорить с участниками команды.
Я задумчиво бросила кости, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.
31+12+20.
«Разве то, что человек может узнать, – именно то, что он должен узнать? Не будьте чрезмерно любопытным».
Очень своевременный совет!
В этот момент раздался звонок в дверь. Кого это ко мне несет?
Недолго думая, я взяла с полки пистолет, взвела курок и пошла открывать незваным гостям.
На пороге стояли молодой человек лет двадцати – двадцати двух, лицо его показалось мне знакомым, и девушка примерно того же возраста.
– Здрасьте! Это вы – Татьяна Иванова?
– Ну да. А вы кто будете и зачем пожаловали?
– Мы от Светлова. Можно войти? – тяжело дыша, как после бега, спросил парень.
– Заходите, – немного удивленно кивнула я.
– Моя фамилия Кузнецов, а это Лена Бессонова. Мы…
– Из «Брейн-ринга»? Из команды Влада? Вот вы-то мне и нужны, – довольно невежливо, но радостно перебила я. – А где сам Светлов?
– Он только что выбросился из окна, – ответила за Кузнецова девушка.