Николка сидел в лодке с удочкой у противоположного берега. Не клевало, словно и рыбу разморило от сегодняшней духоты. Николке надоело смотреть на неподвижный поплавок, и от скуки он озирался по сторонам.
Отсюда был виден весь Юрьев. За прибрежным лугом, на котором паслась скотина горожан, тянулась светло-серая городская стена с толстыми башнями. В каждой из башен зияли ворота. Из-за стены выглядывали черепичные крыши и церковные шпили, а за ними возвышались два зелёных холма. На одном стоял епископов замок, на другом – Домский собор.
У подножия городской стены виднелись кузницы, литейные и гончарные мастерские. Там же, возле Русских ворот, была кузница Николкиного отца. В самом городе не разрешалось заниматься никакими ремёслами, связанными с огнём, из-за опасности пожаров.
Николка увидел бегущего со стороны Русских ворот мальчишку. Он узнал Мартина и повеселел. С первого дня их знакомства он почувствовал к этому «бедному богачу» дружеское расположение, смешанное с жалостью, и стал относиться к нему как старший к младшему, хотя они были ровесники. Николка смотал удочку и быстро поплыл к своему берегу.
Покатавшись на лодке, мальчики стали купаться. Они грелись на солнце, били слепней, вскакивали и носились друг за другом, кидаясь травой и землёй. Потом, грязные, снова прыгали в воду.
А всё вокруг пребывало в оцепенении. Воздух был горяч и недвижен. По белёсому знойному небу не плыло ни облачка. Коровы и те перестали бродить по лугу и улеглись в тени ольшаника или ракиты.
Тут и там, поодиночке и скопом, замерли овцы, и казалось, будто луг усеян множеством валунов.
Мало-помалу угомонились и мальчики. На них тоже напала лень, и они развалились на траве.
За рекой над полем звенела, то поднимаясь, то опускаясь, бесконечная песня невидимого жаворонка.
Вверх по реке на вёслах прошла стройная ладья. Безжизненно висевший парус колыхался в лад весельным взмахам.
Николка долго глядел вслед уплывающей ладье.
– В дальные страны охота! – сказал он наконец.
– В какие? – спросил Мартин.
– В заморские: в Индию, в Эфиопию, в Тапробану [5], в Сину… А больше всего хочется в Индию. Вот где чудеса-то!
– Чудеса? – лениво переспросил Мартин.
– Ага. Народу там видимо-невидимо! И никто из тамошних земцев на нас не похож. Вовсе не такие, как мы.
– А какие же?
– Разные. В одном краю рогатые, в другом – трёхногие, а иные девяти сажен [6] росту, зовутся великаны. Есть четырёхрукие, есть шестирукие…
– Господи! И они тоже люди?
– А кто ж? Да это ещё что! Там в одной земле такой народ живёт: верх кошачий, а низ человечий. А есть земля, где у людей и рты и глаза – на груди! Есть с птичьими головами, с собачьими, а у иных ноги с копытами.
– Неужто правда?
– Истинная правда! Вот те крест! – И Николка перекрестился. – А какие там звери! Первым делом, конечно, слон. Ростом он будет – если сложить наших сто быков, а то и поболе. Только сам-то похож не на быка, а на свинью. А нос у него длинный-предлинный! Он этим носом своим, как рукою, хватает всё, что ему надо. Захочет – и в мешок и в корзину залезет!.. – Видя удивление Мартина, Николка продолжал рассказывать с ещё большим воодушевлением: – Потом верблюд. Вроде лошади, только горбатый. Может год не пить, не есть: у него в горбах всего запасено. А то ещё – крокодил. Этого словом и не описать. Про него одно могу сказать – весьма лютый зверь! Если плюнет, к примеру, на дерево, дерево в сей же час огнём сгорит!
Мартин слушал, широко раскрыв глаза, а Николка продолжал:
– Есть в том царстве петухи, на которых люди верхом ездят. Есть птица великан – на пятнадцати дубах гнездо себе вьёт. Ещё птица Феникс: свивает гнездо, как только народится молодой месяц; потом берёт огня от солнца и сама зажигает своё гнездо! Ну и, конечно, тут же сгорает. А в том пепле зарождается червь, обрастает перьями и – глядь! – та же самая птица снова явилась! Птица Феникс более всех прочих, а живёт пятьсот лет!
Много ещё чудесного рассказывал Николка о далёком Индийском царстве, а закончил свой рассказ так:
– И нету в той земле ни татя [7], ни разбойника, ни завистлива человека, потому что та земля полна всякого богатства!
Мартин долго молчал, размышляя о прекрасной далёкой Индии, наконец спросил:
– Откуда про эту землю известно? Там разве бывал кто?
– А как же! – с жаром отозвался Николка. – Конечно, бывали люди – вот хоть греческий купец Козьма Индикоплов! [8] Ему и прозвище такое дали – Индикоплов, потому что он в Индию плавал!
– А ты откуда про всё это знаешь?
– Да я же к батюшке отцу Исидору хожу учиться грамоте! Это наш священник. Он нам, ученикам, всё рассказывает, про что в книгах написано. Книг у него – видимо-невидимо!
Мартин с содроганием вспомнил невыученный псалом и возможные розги, но постарался отогнать от себя эти мысли.
– Неужто на свете есть такие чудесные книги? – тихо промолвил он.
– А как же! – отозвался Николка. – Этот Козьма Индикоплов всю землю объехал и всё, что видел, в книге описал. Эх, мне бы корабль, отправился бы и я в те земли! И тебя бы с собой взял! Ты бы поплыл со мной?
Мартин благодарно кивнул, и Николка продолжал мечтать:
– И захватили бы мы с собой моих голубей, моих сизых гонцов. И как приплыли в какую землю – сейчас голубя с вестью домой! Так, мол, и так. Приплыли в землю, где люди с собачьими головами. Мартин стал дразнить их, и один тамошний земец укусил его за ногу!..
Мартин, вздохнув, сказал:
– Да!.. Только где взять корабль!
Время от времени со стороны города доносился глухой отдалённый грохот, как будто где-то сбрасывают с телеги пустые бочки.
Вдруг по недвижной, точно уснувшей поверхности реки прошла полоса ряби, и зашумела, низко пригибаясь к земле, прибрежная трава. На мальчиков пахнуло сыростью и холодом, как из погреба.
– Смотри, какая туча! – закричал Мартин.
Из-за города быстро надвигалась иссиня-чёрная туча. Серая городская стена теперь казалась белой. Тучу расколола молния, и было похоже на трещину в печи, сквозь которую виден огонь. Через мгновение послышался треск, словно разодрали полотно.
Мальчики вскочили и натянули рубахи. У Мартина были ещё башмаки, но он не стал обуваться, а схватил их, и оба что есть духу помчались к дороге.
Налетел порыв ветра, и на дороге возник белый крутящийся столб пыли. Он понёсся им навстречу, но за несколько шагов до них вдруг рассыпался, будто его и не было.
Упали в пыль первые капли, и то тут, то там на дороге появились маленькие дымки, словно в пыль падали не дождинки, а капли расплавленного свинца. Послышалось шуршание, оно стало нарастать и скоро перешло в сплошной шум. На мальчиков обрушился ливень.
То и дело вспыхивали молнии, и почти одновременно раздавался оглушительный треск, от которого всё сжималось в груди и в животе.
Мальчики добежали до Русской башни и укрылись под сводом ворот. И вовремя, потому что начался град. Полчища крупных градин скакали по дороге как бесноватые, и через несколько мгновений дорога стала белой. Некоторые градины залетали в проём ворот, прыгали здесь по сухой земле и, уже совершенно неопасные, подкатывались к ногам. Николке и Мартину оставалось только радоваться, глядя из укрытия на неистовство стихии. Время от времени они что-нибудь отрывисто кричали, и каменный свод отзывался их же голосами. Они всегда так делали, проходя через городские ворота.
Но мальчики были мокрые, а по проёму гулял сквозной ветер. Скоро им стало холодно, и они, не дожидаясь, когда кончится дождь, едва только перестал сыпать град, припустились к Николкиному дому, благо он был недалеко.